Здесь и сейчас

– Не, работа одна. Так его специальность называлась: инженер-гидравлик. Что делал, я нае знаю, но он, бабка и мамка моя с младшей сестрой тогда хорошо жили. А потом оказалось, что после коллапса, столько специалистов не требуется. Выгнали его с завода. Некоторые его товарищи сразу на Отчуждение попали, а ему повезло, устроился на другую работу, где хоть как-то платили…

– Что делали? – снова не понял Баз.

– Ну, тем, кто работал в Городе, тогда деньги давали. Мамка говорила, что городским и сейчас деньги дают, кто работает.

– Зачем? – не унимался любопытный товарищ.

– Это штука такая, которую на пайки менять можно, на вещи разные и вообще. Короче, деда взяли склад какой-то охранять. Мамка говорила, что жить они стали хуже, но терпимо. Да и бабка тоже где-то тогда работала. На жизнь хватало. Мамка школу закончила, дальше учиться хотела, но не заладилось с учёбой. Дед её на тот же склад пристроил маркировщицей.

Баз хотел снова перебить Бигля, услышав непонятное слово. Только Самум дёрнул его за рукав, чтобы не встревал.

– Мамка на коробки надписи клеила, чтобы знать, что где лежит.

Бигль повертел головой, высматривая куда делись бегуны и продолжил.

– Тогда на отчуждённых землях возникли первые кланы. Людям, жившим далеко от Города, не нравилось, что городские себе всё заграбастали, а им – летуаль вы этого достойны, другими словами, в пролёте все остальные, только этого и достойны.

Баз хихикнул, услышав очередное заковыристое ругательство Бигля. Надо же так завернуть: летуаль и все в пролёте!

– В общем, клановцы стали набеги на города совершать. Склады грабить. Потому и стену поставили, от набегов. Дед так и погиб. Клановцы его убили, когда он склад защищал. Ну, у бабки тогда и начались странности с головой. То молчит, то заговаривается. С работы её тоже выгнали. А мамка одна всю семью не потянула. Так и Ооказались они втроём на Отчуждении. Я уже тут родился. Поначалу все вместе жили, но я это плохо помню, мелкий был. Тётку свою тоже только по рассказам знаю. Она, как я родился, к мародёрам ушла или к клановцам, не знаю. Не видел её никто больше. Мамка, как я подрос, стала на заработки в город ходить. Тогда с отчуждения брали на вахту…

– Куда?

– Работа такая в Городе, или на фермерских резервациях. Уходишь туда недели на две или на три, потом возвращаешься. Мамка всегда приносила много жратвы с вахты. Картошки, хлеба, макарон, крупы какой-нибудь. Мы тогда среди отшельников жили, их клановцы не трогают. Пока стену не построили, банды всё набегами да грабежами жили, а как обнесли город бетоном да стрелков поставили на вышках, так склады городские стали не про них. А по-другому не умели и не хотели. Принялись других, кто на Отчуждении жил, потрошить и между собой грызться. Только отшельников почему-то стороной обходили.

– Среди отшельников врачи есть, – вставил фразу Самум, – клановцы к ним своих стреляных-резаных носят подлечиться, вот и не трогают потому.

– Так и жили. – Продолжил Бигль. – Мамка, как на вахту уходит, мне наказывает за бабкой приглядывать. А что ей сделается, она уже и не ходила почти. Лежит себе и лежит. Только, если говорить начинает сама с собой, слушать интересно. Всяко-разно набормочет, только не всё понятно. А потом померла.

– Бабка?

– Ну, да. Схоронили мы её за свалкой, где все отчужденцы своих хоронят. Только теперь и туда мусора из Города навалили, не сыскать могилку. А через год мамка с вахты не вернулась. Сгинула – не иначе.

– Не искал?

– Как искать-то? Кто меня в Город пустит? Пять лет уже прошло. Была бы жива – объявилась.

Бигль хотел ещё что-то рассказать, только трубу как раз совсем отрыли, вместе выволокли из земляного провала на дорогу. Самум и Толик покатили её к жилищу. Баз взялся за тележку, а Бигль подталкивал сзади, посматривая по сторонам, не объявятся ли прежние бегуны, охочие до лёгкой добычи.

– А бабка твоя или мамка про старую жизнь не рассказывали? – Баз повернулся к идущему позади товарищу.

– Да, всякое говорили. Бабка наговорит с три короба, а я потом у мамки спрашиваю про слова непонятные. Вот, коллапс, к примеру.

– Ну, это все знают. – Баз объехал большую лужу, покрытую тонкой корочкой льда. – Жизнь изменилась. Люди разными стали.

– Люди всегда разными были. Даже когда Отчуждения ещё не было. Кто-то жил хорошо, а кто-то ещё лучше, а некоторые – вообще, как короли сказочные. И жратвы у них столько водилось, что целая армия за сто лет не сожрёт.

– Зачем столько-то? – недоумевал Баз

– Это я к примеру. Не в жратве дело. Всего у них имелось больше чем у других. Потому и власть в руках держали. Или наоборот, власть – сначала, от того и прикарманивали всё, до чего дотягивались. Жадность, она безразмерная.

Бигль на минутку замолчал, собираясь с мыслями.

– Экономика была…

– Это что за слово?

– А это, – ответил за Бигля Самум, – такой порядок, когда договариваются, кто и что для общака делает и сколько оттудасебе взять может. Вот мы, каждый что-то добывает, Квач потом хавку готовит и всем поровну раздаёт.

– Ну, так правильно, – согласился Баз.

– А представь, – продолжил Самум, – что Квач всем по ложке даст, а себе оставит больше, чем роздал.

– За такое и по морде можно…

– А если он сильнее окажется?

– Нас всё равно больше.

– Нас больше, а у него пулемёт, как на вышках…

– Нету у него пулемёта…

– Да я говорю, представь только.

– Тогда, если так представить, весь харч ему одному достанется.

– Вот, – улыбнулся Самум, – кумекаешь…

– Кумекаю. Выходит, экономика, это когда сильный у слабого что хочет забрать может. И по морде ему не надавать.

– От того и коллапс случился, – перехватил инициативу Бигль, – сильные да властные под себя тащили. Кто послабее и у сильного отнять не мог, искал более слабого, а тот, в свою очередь совсем слабых обирал. И называлось это справедливым распределением общих благ и социальной защитой.

– Что ж тут справедливого? – Возмутился Баз. – Хрена себе справедливость!

– Когда ложь называют правдой, – продолжил мысль Самум, – когда одним в три горла не сожрать, что нагребли, а другим только крошки да объедки, когда горстка решает, кому в хоромах жить, а кому в трущобах дни коротать, рано или поздно наступает кризис, а за ним и коллапс.

Баз задумался.

– Выходит, и у нас своя экономика получается. Только мы всё гуртом, да по-товарищески. Никто никого обидеть не пытается.

– Поэтому на Отчуждении и живём, – подвёл итог Самум, – и подальше от клановцев держимся.

Мимо проехал автобус, просевший от количества набившихся в салоне людей. Позади следовал джип с автоматчиками.

– В полку отчужденцев, кажется, прибыло, – вздохнул Самум.

– И куда их? – Поинтересовался Баз.

– Да отвезут ещё километров на пять-семь. Автоматчики из автобуса народ выгонят и уедут обратно в Город. Клановцы, небось, уже ждут, чтобы за счёт этих бедолаг поживиться. Каждый с собой что-то везёт, даже не думая, что последние крохи прежней жизни у них не задержатся.

– За что их?

– Не за что, а почему, – отозвался Бигль, – потому, что Город не резиновый. Кто-то всё время лишним оказывается.

– Помнишь, Баз, как мы недели три назад какую-то гадость сожрали? – спросил Самум. – Только не сразу поняли, что не стоило это жрать.

– Ага, – кивнул Баз, – радовались ещё, что так много хавки нашли. А потом животами маялись, пока всё дерьмо не вышло.

– Вот и у Города, – продолжил Самум, – периодически что-то вроде спазмов бывает. Кто побогаче и власть имеет, остаются жить, как жили. А бедолаги, от кого фортуна отвернулась, и, стало быть, городские дерьмом считают, тех выбрасывают прочь.

– С облегчением, Город! – Бигль саркастически крикнул, повернувшись в сторону стены.

– Ладно, народ, – скомандовал Самум, – не филоним. Сейчас трубу до дома докатим и сходим, посмотрим, где автобус разгрузился. Может, кому помощь потребуется.

– Телегу брать будем?

– Возьмём на всякий случай. Клановцы первее других новых отчужденцев пощупают. Может кого-то придётся к отшельникам везти. Битые-резаные всяко будут. За своё добро вступятся, по незнанию как тутошняя жизнь устроена.

Через три четверти часа новый очаг установили вместо прежнего. Квач затеял по этому поводу праздничный ужин. Сказал, что пока остальные сходят, куда автобус уехал, да пока там, да крюк к отшельникам, да обратно ещё… Он как раз сварганит знатный хавчик. Только прежде воды надо натаскать.

– Воды Толик натаскает, – решил Самум, – парень смышлёный. Покажешь ему, Квач, где колодец. Справится. А мы немедля выходим. Там люди. Для прежней жизни померли, а для новой только родились. Первый день на Отчуждении самый страшный.

Баз и Бигль переглянулись, взялись за тележную ручку с двух сторон, и пошли вслед за Самумом. За ними, стараясь не попадаться на глаза, перебегая от укрытия к укрытию, тенью двинулась пара давешних бегунов. То ли надеясь на лёгкую поживу, то ли из любопытства.

В новом очаге разгорался огонь, готовый согреть каждого, кто встанет рядом и протянет к теплу озябшие руки. Даром согреет, пока горит сам.

декабрь 2019.

ПОСЕТИТЕЛЬ

Казалось, ещё пара ударов, и противник Громобоя больше не сможет подняться. Никогда. Чемпион сохранит свой титул до следующего турнира.

Исход поединка стал очевиден несколько секунд назад, когда даже галёрка услышала хруст костей Викинга. Теперь его правая рука была сломана в двух местах и просто висела распухающей плетью. Громобой не спешил. Публика любит зрелища, и он умеет порадовать щедрых зрителей. Удар под рёбра, так, чтобы Викинг не упал, а только согнулся. Тогда кровь из рассечённой брови будет не только стекать по щеке, она будет капать на помост. Теперь удар снизу в лоб.

Противник откидывается назад, пытаясь сохранить равновесие. Можно сделать шаг вперёд, как бы невзначай наступив на капельки крови, превращая их в отпечаток рифлёной подошвы. Кровавые шаги к победе.

Сетка, натянутая по всему периметру ринга, не дала Викингу упасть, приняв на себя тяжесть разбитого тела. Громобою всегда нравился тот момент, когда бой становился зрелищем, можно было немного расслабиться. Противник больше не был угрозой, требующей предельной концентрации. Можно было насладиться игрой в кошки-мышки не спеша.

Зрачки Викинга, закатившиеся от удара, отбросившего его назад, постепенно вернулись на прежнее место и пытались сфокусироваться на враге, но взгляд всё время предательски соскальзывал. Мысли путались. Перед взором всё время оказывалась потная спина победителя, который больше не боялся повернуться к сопернику спиной, приветствуя орущий, свистящий, аплодирующий зал. Он прав, он кумир, Громобой Непобедимый! Бой завершён. Теперь только игра на публику. Какие кости ещё будут сломаны? Оставят ли в живых? Бои без правил бескомпромисны. Право выбора даётся только победителю, вернее диктуется теми, кто платит за кровавые зрелища.

Громобой был мастером своего дела и артистом на Арене. Едва ликование трибун чуть ослабло, стремительным броском он подскочил к Викингу и ударил всем телом, буквально вдавив противника в сетку ограждения. Толпа взорвалась новым ликованием. И буквально через мгновение швырнул его на середину помоста.

Здоровой рукой Викинг ещё пытался схватиться хоть за что-то, но пальцы не слушались, ноги не хотели держать, сознание готово было дезертировать с поля боя, бросив непригодное тело. Скорее бы всё кончилось…

Публика была удовлетворена, её не интересовало тело, которое уносили с арены. Выживет? Умрёт? Какая разница, гладиаторы всегда находятся, чтобы убивать или умирать.

Тем временем на арену вышел импресарио. В смокинге, с галстуком-бабочкой и микрофоном в руках, очень похожий на долговязого пингвина.

– Громобоооой! Леди и джентльмены, вот он наш непобедимый герой, чемпион турнира! Седьмой сезон подряд ему нет равных! Все претенденты повержены! Кто осмелится бросить ему вызов? Найдётся ли ещё смельчак среди людей? Или, – смокинг ухмыльнулся, – нам следует поискать в другом месте?

Итак, я объявляю Громобоя абсолютным чемпионом турнира седьмой раз подряд, поскольку желающих оспорить этот титул больше нет.

– Есть.

От неожиданности зрители и импресарио завертели головами, пытаясь увидеть наглеца. Только Громобой увидел его сразу.

Взгляд встретил взгляд.

Все замерли, кроме молодого худощавого человека, спокойно шедшего к рингу.

Джинсы, куртка с капюшоном, накинутым на голову, на спине куртки фотопринт заурядного пейзажа: поле, некошеная трава, избушка-сторожка, небольшая спица громоотвода над крышей, птицы в небе. На ногах дешёвые кроссовки. Серая, непримечательная внешность. Руки он держал в карманах куртки. Лишь подойдя к ограждению, вынул одну, чтобы открыть дверцу и войти внутрь.

Публика безмолвствовала, ожидая дальнейшего. Что это? Розыгрыш или насмешка безумного доходяги? Неужели он собирается вступить в бой? Или то, что случилось с последним бойцом, верзилой Викингом, недостаточно наглядно? А Викинг был… уже был, одним из сильнейших.

Тем не менее возникшую ситуацию надо было как-то разрешить. Импресарио обратился к парню, снова начиная играть на публику…

– Итак, леди и джентльмены, у нас есть претендент, готовый бросить вызов Громобою, – саркастическая ухмылка была намёком на дальнейшее развитие событий. Чемпион даст парню стукнуть себя пару раз, демонстрируя полное пренебрежение к боевым возможностям, вернее боевому убожеству, нового соперника, потом одним ударом собьёт его с ног и даст уползти с помоста под хохот публики.

– Назовите Ваше имя, – продолжал импресарио.

– В этом не необходимости, – коротко ответил молодой человек, – Но, прежде, чем мы начнём я хотел бы предложить моему противнику добровольно покинуть Арену и больше никогда не принимать участия в подобных боях.

Зал взорвался хохотом. Потом хохот стих, сошёл на нет, и тишина висела ещё несколько секунд, завершая паузу.

– Как угодно, выбор сделан, – тихо проговорил парень и отошёл к сетке у которой стоял Викинг до начала боя.

Импресарио удалился за пределы ринга, а Громобой занял своё место.

Ударил гонг. Противники стали сближаться, но никто не торопился нападать первым. Чемпион ждал развития событий по своему сценарию, а странный соперник явно не намеревался начинать первым. Через минуту Громобою надоело ожидание, и он просто выбросил руку вперёд, желая скорее напугать, а не навредить. Но его рука мазнула лишь по воздуху. Парень сделал буквально полшага в сторону, но больше никаких движений никто не заметил. Громобой застыл, взгляд его устремился в никуда, потом он упал навзничь.

Молодой человек вышел через дверцу ограждения, накинул на голову капюшон, сунул обе руки в карманы и пошёл к выходу не спеша и не оборачиваясь.

Громобой был мёртв. Возмущение, негодование, недоумение, растерянность. Шоу было испорчено. Все возможные сценарии рассыпались прахом.

Зал постепенно пустел. Публика покидала заведение, не забывая при этом потребовать возврата своих ставок.

Молодой человек тем временем шёл вверх по улице, оставив у выхода лежать без сознания двух дюжих охранников, пытавшихся загородить ему дорогу.

Два месяца ходили разные слухи. Строились догадки о личности Посетителя. Парню уже успели дать прозвище. Хозяин Арены несколько раз посылал своих людей на поиски незнакомца, но они или возвращались ни с чем, или не возвращались вовсе.

Время шло. Близился новый турнир.

Викинг, чудом выживший, ещё не скоро встанет на ноги, и, тем более, ещё не скоро сможет приступить к тренировкам. Бойцов много, но таких артистов, каким был убитый чемпион, ещё поискать…

Претендентов много, но нужен лидер, лучше два. Ставки на отборочных боях не так высоки, но публику следует разогреть, азарт надо вначале подпитать. Но это одна сторона медали. На другой была полная неизвестность, касающаяся личности Посетителя. Кто он? Откуда взялся? Одиночка или кто-то за ним стоит? Бесконечные вопросы и бесконечное отсутствие ответов.

Записи камер наблюдения, проанализированные буквально попиксельно, опрос охраны, детективы и охотники за головами. Всё тщетно. Этот парень взялся ниоткуда и исчез в никуда.

До первых отборочных боёв оставалась неделя. Суета подготовки немного отвлекала от мыслей о неизвестном… Но не сильно. Предчувствие зудело надоедливой мошкой, вдруг опять явится, вдруг опять…

Первые дни всё было гладко. Пара убитых новичков, несколько сильно покалеченных, плавный рост ставок, овации, сигарный дым и блеск дорогих побрякушек в глубоких декольте… Всё как обычно. Даже выявились явные лидеры, трое. Это хорошо. Больше сомнений у публики, больше предположений – выше финальные ставки.

Охрана Арены была усилена, без приглашения никого не пропускали, впрочем, как и всегда. Запасные выходы закрыты и тоже охранялись. Установлены дополнительные камеры, прежде всего, наружного наблюдения. Многослойная паутина для ловли одной мухи.

Близился финальный день боёв. Обстановка накалялась. И не только на ринге. Хотя именно там три лидера и претендента на чемпионское звание неуклонно двигались к финальным схваткам, мостя себе дорогу телами поверженных соперников. Три бойца, три школы, три стиля.

Узурпатор, тяжеловесный и неторопливый, как камень, и такой же непробиваемый. Он просто игнорировал удары противника, постепенно наступая и загоняя его в угол. И, уже прижав к сетке, не выпускал. Методично двигал руками, словно глину месил. А когда отступал на пару шагов назад, его противник просто стекал вниз, иногда подрагивая, иногда замирая почти бесформенной неподвижной массой.

Второй претендент, Пират, был похож на воду. Плавные текучие манеры. Его движения были как волны, он, то накатывал на противника, накрывая серией выпадов и ударов, то отступал, плавно, но также стремительно, не давая контратаке достичь цели. Его противники оставались живы и, чаще всего не сильно покалечены, но выглядели так, будто спаслись с разбитого корабля, из последних сил преодолев прибой, чтобы выбраться на прибрежный песок, откуда волна уже не смоет их обратно.

Третий был горяч и внезапен. Псевдоним полностью соответствовал его стилю боя. Всполох. Неспешно разгораясь, пробуя соперника на прочность, неотвратимо вспыхивал и поглощал врага в пламени атак.

Мельком подумалось: земля, вода, огонь… Было бы символично, если бы претендентов было четверо, ещё один – олицетворение воздуха. На этом можно было бы сыграть, подливая ещё больше масла в костёр азарта зрителей.

Но, работаем с тем, что есть.

Очевидно, что завтра, в предпоследний день турнира, эта троица просто выметет всех оставшихся неудачников. Останется только решить, в каком порядке они будут биться между собой. Теоретически, можно было бы отступить от правил боёв на выбывание. Три боя. Выбывает проигравший дважды, если каждый умудрится победить и проиграть по одному разу, и при этом остаться в строю – круг повторяется.

Больше боёв – больше ставок.

Предпоследний день не принёс никаких сюрпризов и проблем. Бойцы покидали турнир один за одним, некоторым удавалось сделать это, не прибегая к помощи медиков. Уже наступила ночь, когда импресарио произнёс имена трёх претендентов и рассказал о правилах финального дня.

Публика расходилась медленно и нехотя, желая увидеть финал прямо сейчас, но бойцам требовался отдых.

На следующий день, когда трибуны заполнились, бокалы были разнесены, и вверх устремились струйки табачного дыма, на ринг вышел всё тот же пингвин-импресарио.

– Леди и джентльмены! Рад приветствовать вас на трибунах нашего гладиаторского ристалища. Сегодня мы собрались, чтобы увидеть восхождение на пьедестал нового чемпиона турнира. Из трёх претендентов останется только один. Кто он? Кто окажется сильнейшим? Кто пройдёт путь Арены до конца?

Встречайте!

Узурпатор! Стойкий как скала. Никто из его противников не сумел нанести ему ни одного серьёзного повреждения на протяжении всего турнира.

Пират! Потопивший в пучине своих атак всех, кто пытался ему противостоять.

Всполох! Молниеносный, как языки пламени. Его мастерство буквально сжигало любого противника.

По мере того, как импресарио называл имена, на помост поднимались бойцы. Все трое приветствовали публику, как умели, но ни одному не хватало того артистизма, которым был наделён Громобой. Тяжеловесный Узурпатор, человек-монолит, размахивал руками и двигал бровями, но его лицо при этом выражало только желание и решимость превратить соперника в комок глины. Лицо Пирата вообще ничего не выражало, да и зачем, если, поигрывая мышцами он приводил в движение затейливые татуировки, местами забавные, местами скабрезные. Всполох был по-восточному сдержан. Его приветствие больше походило на обязательный ритуал, чем на способ проявить свою харизматичность.

Сегодня, уважаемые гости, мы станем свидетелями триумфа одного из наших претендентов. Итак, «пингвин» выдержал паузу, обводя взглядом трибуны, если нет возражений, мы начинаем первый поединок между…