В объятиях Морфея. Том 1

Алёна Казаченко

В объятиях Морфея. Том 1

В объятиях Морфея

Глава первая

Черные мотыльки

Темнота.

Такая таинственная, манящая, всепоглощающая… Темнота. Никто не знает, чего от нее ожидать. В темноте ничего не видно. Она притягивает, зовет за собой, заставляя сделать шаг, за которым следует падение в бездонную черную пропасть, но… Правильно ли это? Ведь манить должен свет. А тьма – это неизвестность, нельзя предугадать, что скрывается в этой чернильной пустоте и кого ты в ней встретишь.

Неожиданно мгла стала рассеиваться, а окружающий мир проясняться. Чернота медленно растекалась к границам зрения, а из нее проступали пока еще смутно различимые фиолетовые, оранжевые и голубые краски. Казалось, кто-то смывает сажу с поверхности камина, плеснув на него водой. И вот, постепенно из клубящейся тьмы проступил невероятно красивый пейзаж, который Кристиан ни за что бы не смог позабыть.

Всё вокруг было точно таким же, как семь лет назад. Словно он и впрямь оказался в Провансе. Огромное лавандовое поле тянулось вперед до самого горизонта, уходя в бесконечность. По лазурному небу лениво проплывали кучевые облака, подсвеченные снизу золотистым светом заходящего солнца, которое сияло столь ярко, что юноша зажмурился и прикрыл глаза ладонью. Отправляющееся на покой светило мерцало огромной огненной звездой, расцвечивая небесное полотно янтарными, персиковыми и коралловыми оттенками. Легкий и свежий, впитавший в себя тепло солнечных лучей ветерок прошелся по полю, потревожив нежные цветы и принеся с собой густой, терпкий, чуть сладковатый аромат лаванды. Кристиан с наслаждением вдохнул этот запах и почувствовал, как по его телу разливается умиротворение.

Если бы он не осознавал, что находится во сне, то подумал, что каким-то неведомым образом переместился из своей спальни в одном из особняков Страсбурга, ставшего серым, унылым и дождливым с приходом осени, на благоухающие цветочные плантации летнего Прованса, которые так и просились на холст.

– И снова я здесь, – тихо произнес юноша, с мягкой, но в то же время печальной улыбкой оглядываясь по сторонам. – Жаль, я не могу оказаться тут на самом деле.

Кристиан сделал шаг по вытоптанной между рядами кустов тропинке и неторопливо побрел вдоль высоких, доходящих почти до пояса стеблей лаванды. Косые солнечные лучи падали на заросли цветов, придавая им розовато-пурпурный оттенок и окутывая их мягким золотым свечением. Глядя на них, юноше захотелось так же, как в детстве, упасть в этот цветущий океан и, лежа среди лиловых лепестков, смотреть на расцвеченное яркими красками небо. Остановившись, Кристиан приподнял длинный подол ночной рубашки, плавно опустился на колени и наклонился к цветам, вдыхая их аромат: он успокаивал, но в то же время навевал на юношу сильную тоску.

Его мать очень любила эти цветы и долго упрашивала мужа съездить летом в Прованс, пока её желание наконец не осуществилось. Она часами сидела посреди поля в деревянном кресле, которое приносил для нее супруг, и учила сына различать полутона и нюансы в красках природы.

– Какие цвета ты здесь видишь, сынок? – спрашивала Люси Дюбуа, покрепче завязывая свой белый кружевной чепчик под подбородком, чтобы ветер ненароком не сорвал его с головы.

Кристиан глубоко задумался, подняв голову и внимательно рассматривая далекие, но такие завораживающие небеса.

– Я вижу голубой, фиолетовый и желтый.

– И всё? – ласково спросила мама.

– Думаю, да, – серьезно ответил мальчик.

Она тихо рассмеялась.

– Все цвета делятся на оттенки. Смотри, вон там – светло-бирюзовый. Здесь – сиреневый. А это – лимонный…

Лучи солнца освещали лицо женщины, и в ее глазах плясали счастливые искорки. Волнистая белокурая прядь, выбившаяся из-под чепца Люси, отливала золотом. В тот момент невозможно было подумать, будто она чем-то больна, и на миг Кристиану показалось, что и не было никакой болезни. Но минуту спустя Люси тяжело закашлялась и согнулась пополам. Сын, стоявший сбоку от кресла, обеспокоенно наклонился к матери и придержал ее за плечи. Слушая ее душераздирающий кашель, он чувствовал, как сжимается сердце. Достав из кармана брюк платок, Кристиан протянул его Люси, и она тут же прижала его к губам. Особенно сильно кашлянув, женщина обессилено опустила белый кусок ткани себе на колени, и Кристиан увидел на нем алые пятна крови.

Глаза Люси расширились в ужасе. Она побледнела настолько сильно, насколько это было возможно для её и без того белой кожи. Когда она повернула голову и подняла взгляд на Кристиана, ее руки дрожали.

– Крис, милый, позови скорее папу.

Мальчик стремительно повернулся и бросился прочь по тропинке, ведущей через лавандовое поле к скоплению белых каменных домиков со сверкающим над ними шпилем церкви. Изумление сменилось глубоким, убивающим изнутри страхом, а Кристиан всё бежал и бежал, спотыкаясь и размазывая по лицу соленые слезы, которые огнем жгли глаза.

Через два года Люси умерла. Во время поездки в Прованс её кашель, который врачи принимали за затянувшуюся простуду, оказался не чем иным, как чахоткой.

Кристиан с головой погрузился в тоскливые воспоминания и подумал, что, пожалуй, в последние месяцы делает это слишком часто. Накрыв рукой лоб, он нахмурился и тяжело вздохнул. Пора было бы уже смириться с тем, что матери больше нет, но с тех пор, как он вернулся в родное поместье, где каждая картина на стене напоминала ему о родительнице, он тосковал по ней всё чаще. Годы в пансионе Эклатан1, проведенные вдали от дома и наполненные непрерывной и интенсивной учебой, не позволяли юноше предаваться печали, а теперь вся спрятанная в глубинах его души скорбь нашла выход наружу и, подобно щупальцам тумана, окутывала Кристиана сожалением и безысходностью.

– Не грусти, мальчик мой, – прозвучал за спиной Кристиана мягкий, будто пуховое одеяло, женский голос. – Я всегда буду с тобой, в твоих воспоминаниях.

Вздрогнув, Кристиан убрал руку со лба и медленно обернулся.

На тропинке стояла женщина в светло-желтом платье, чей подол и рукава украшали широкие белые воланы, а лиф – кружевная вышивка. В руках у нее был раскрытый зонтик, прислоненный к плечу. Она улыбалась и ласково смотрела на Кристиана теплыми карими глазами.

Не веря в то, что видит, Кристиан быстро поднялся с колен и, чуть не упав, порывисто шагнул к женщине.

Перед ним стояла его мать – такая же, какой он запомнил ее в своем детстве. Те же длинные светлые волосы, волнистыми локонами ниспадающие на хрупкие плечи. Нежная улыбка, которая всякий раз появлялась на её лице, когда Кристиан приходил к ней комнату, чтобы она почитала ему книжку. Тонкие руки, гладящие его по плечам в детстве, когда он не мог уснуть. Как же давно он не видел её такой… красивой, жизнерадостной и полной сил. В последнюю их встречу Люси была исхудавшей и слабой, болезнь сделала её кожу неестественно бледной, а лицо – осунувшимся и усталым. Но на той, что стояла сейчас перед ним, чахотка еще не отставила свой отпечаток – ее глаза горели живым блеском, а щеки покрывал легкий румянец.

Смотря на мать широко открытыми глазами, Кристиан подумал о том, каким удивительными стали его сны. Конечно же, это был сон, пусть он отчетливо ощущал овевающий лицо ветер, голую землю под босыми ступнями и благоухание лаванды в воздухе. Не мог же он и в самом деле попасть в Прованс и видеть перед собой свою давно умершую мать? Но юноша уже давно заметил, что стоило ему подумать о чем-то в своих снах, как оно сразу появлялось перед ним, будто он мог контролировать образы, которые разум рисовал в его воображении.

Вот только мама не снилась ему с тех самых пор, как они вместе с отцом стояли на коленях у ее кровати, а она, мучительно кашляя, произносила свои последние слова. А ведь Кристиан так хотел ее увидеть…

– Мама? Это и правда вы? – спустя минуту молчания тихо спросил он дрогнувшим голосом.

Женщина, стоявшая в шаге от него, медленно кивнула и улыбнулась еще шире.

Шумно втянув в себя воздух, Кристиан ощутил, как по его щеке скатывается слеза, оставляя за собой мокрую дорожку. Пусть это сон, но это самый лучший и желанный сон за всю его жизнь.

– Ну-ну, не плачь, милый. Я здесь, я с тобой.

Люси сняла зонтик с плеча, опустила его на землю и потянулась к сыну. Всхлипнув, Кристиан крепко обнял её и, вдыхая знакомый запах молока и свежей выпечки, неожиданно для себя расплакался. Закрыв глаза, он тяжело и прерывисто вздыхал, а слезы прозрачными ручейками стекали по его лицу. Люси, тихо посмеиваясь, гладила сына по спине – как в детстве, когда Кристиан падал, бегая в саду, и разбивал коленки.

В последний раз стиснув маму в объятиях, Кристиан отпустил её и наспех вытер влагу со щек, размазывая соленые капли тыльной стороной ладони. Глядя на него, Люси ещё раз улыбнулась и спросила:

– Как у тебя дела, сынок?

– У меня… все хорошо, мама, – запнувшись, тихо проговорил Кристиан. – Этим летом я закончил пансион, в который папа отправил меня на учебу, и, знаете, я мечтаю стать художником, прямо как вы. Я каждый день провожу у холста. Папа говорит, что этот талант мне передался от вас. Правда, он считает, что живописью я много денег не заработаю. Отец поможет мне получить должность в департаменте Нижнего Рейна2, а в свободное время я могу писать картины на заказ или просто рисовать в свое удовольствие… – юноша вздохнул. – У папы тоже все в порядке, но он… До сих пор очень сильно опечален вашей смертью, и с тех пор, как вы ушли, стал замкнутым и молчаливым. Даже теперь, когда я вернулся, и мы снова живем в одном доме, мы с ним почти не общаемся, – с сожалением поделился Кристиан. – Недавно он получил повышение по службе, и с тех пор с утра до вечера пропадает на работе. Но самое главное, что мы оба живы и здоровы, и вам не о чем беспокоиться.

– Я счастлива, что у тебя все хорошо, – просияла Люси.

– Мама… – всматриваясь в ее лицо, произнес Кристиан. – Я так скучал по вам всё это время. Я бы так хотел, чтобы вы вернулись к нам, чтобы в нашем доме звучал ваш с папой смех, а не стояла звенящая тишина. Чтобы мы вместе выезжали на загородные прогулки, по вечерам читали книги в библиотеке, устраивали чаепития в столовой… – юноша опустил глаза и зажмурился. – Как жаль, что это всего лишь сон…

– Ах, бедный, несчастный юноша… – вдруг прозвучал чей-то шепот, похожий на шелест осенних листьев на ветру и шорох дождя за окном.

Сильный порыв ветра, до этого ласково развевающий светлые волосы юноши, с пронзительным свистом всколыхнул лавандовые кусты, заставляя цветы пригибаться к земле. Кристиан покачнулся, а лежащий на земле зонтик покатился прочь по тропинке. Одновременно с этим воздух вокруг похолодел, и по позвоночнику Кристиана пробежали мурашки.

Обернувшись, он увидел, как, прокладывая себе путь через цветочные заросли, в его сторону движется очень худая и высокая дама в траурном одеянии. Она шла медленной, степенной походкой, и юбка ее пышного черного платья колыхалась в такт шагам. Складки ткани глянцево блестели, будто выточенные из цельного куска обсидиана. Лицо незнакомки невозможно было разглядеть из-за плотной газовой вуали, накинутой ей на голову и свисающей до самого пояса. Узкую талию стягивал корсет, рукава венчали большие буфы, а длинные и тонкие, как у скелета, сцепленные в замок пальцы были облачены в перчатки.

Но внимание Кристиана привлек отнюдь не внешний вид незнакомки. С ее появлением сон юноши сразу же преобразился: лучи солнца поблекли и стали безжизненно-тусклыми, закатное небо посерело, лишившись всех своих красок, а облака, наоборот, потемнели и сгустились, превратившись в тяжелые свинцовые тучи. С каждым шагом загадочной женщины по земле стелился ярко-синий, кобальтового оттенка туман, похожий на растворенную в воде акварель. Стило даме пройти мимо цветов, как клубящаяся дымка окутывала их, и лепестки лаванды, увядая, скукоживались, серели и опадали, рассыпаясь в пепел.

При виде этого Кристиану стало не по себе. Пейзаж, который мгновениями раньше можно было назвать чудесным, стал мрачным и пугающим. Будто, ворвавшись в его сон, незнакомка принесла с собой дыхание смерти, лишившее все вокруг радости и принесшее взамен лишь скорбь и страдания.

– Кто вы? – спросил юноша, нахмурившись и настороженно глядя на женщину. В последнее время ему снилось только то, о чем он думал во время сна, но эту даму он видел впервые.

А она тем временем остановилась на расстоянии нескольких метров от юноши и склонила голову. Даже не видя глаз незнакомки, Кристиан чувствовал на себе ее жалостливый взгляд.

– Я та, кто пришел избавить тебя от печалей, – донес до юноши ветер шепот незнакомки. Каждое ее слово, будто опавший лист, с шорохом проносилось мимо и улетало прочь, растворяясь в стылом воздухе. – Как же тяжело тебе приходится… Такой юный, а уже лишился матери. Тебе так тоскливо и одиноко… Твой отец замкнулся в себе, и ты вынужден каждый день проводить наедине с собой в огромном поместье.

Некоторое время Кристиан молча смотрел на нее, а потом нерешительно произнес:

– Да, порой мне бывает грустно, но это вовсе не значит, что я страдаю. Я понимаю, что отцу самому тяжело, и мне вовсе не так уж одиноко, ведь дома есть слуги.

Отец Кристиана не любил много людей в доме, поэтому штат прислуги поместья был маленьким – дворецкий, две горничных, кухарка и садовник. Последних двух Кристиан видел редко, а с остальными порой обменивался короткими фразами. Юноша общался со слугами вежливо и сдержанно, и его отношения с ними можно было назвать неплохими – к его просьбам и пожеланиям всегда относились с большим вниманием. Вот только они всего лишь выполняли свою работу и по собственному желанию редко вступали с юношей в диалог – все-таки, Кристиан был молодым господином, и разговаривать с ним без повода было бы довольно фамильярно. А Кристиан к тому же никогда не был особо разговорчив. По характеру юноша был спокойным, скромным, мечтательным и погруженным в себя, предпочитая наблюдать за всем со стороны. Творчество, мир собственных мыслей и идей он всегда ставил выше общения с другими, поэтому еще во время учебы в пансионе большую часть свободного времени проводил в одиночестве, а дома редко покидал свою комнату.

– Не обманывай себя, юноша, – удрученно покачала головой женщина. – У тебя ведь совсем нет друзей, и все свое время ты посвящаешь только искусству…

Услышав это, Кристиан вздрогнул и растерянно приоткрыл рот. Неизвестно, откуда скорбная дама узнала об этом, но ее слова были чистой правдой – и оттого были для него еще более болезненными. Несмотря на то, что юноша был одним из самых лучших учеников на своем курсе, за пять лет он не нашел ни одного друга. К Кристиану часто обращались за советом при выполнении заданий и, как сына графа, многие его уважали, но за годы учебы он так и не смог ни с кем сблизиться – в силу своего характера и обстоятельств. И теперь, после возвращения домой, ему было даже некому написать письмо.

Поэтому вместо того, чтобы посещать балы и салоны вместе с другими представителями молодой аристократии, Кристиан дни напролет проводил в своей комнате, увлеченно занимаясь живописью. Ничто на свете он не любил так, как рисование, но никто не мог разделить с ним его страсть.

– Отцу нравятся твои картины, но он не может понять тебя так, как твоя мать… – продолжила дама, будто прочитав его мысли. Кристиан недоуменно нахмурился, а его собеседница наклонилась вперед и прижала руки к груди. – Что ты почувствовал, когда она покинула вас? Часть твоей души умерла вместе с ней, я права?

Кристиан несмело оглянулся на Люси и тут же застыл: на тропинке никого не было. Лишь ветер колыхал кусты лаванды.

– Как больно и мучительно, правда? – тихие слова незнакомки сочились искренним сочувствием. – Знать, что этого человека больше нет. Что ты никогда не услышишь его голос, не посмотришь в глаза, не обнимешь его. Я хорошо тебя понимаю, – вздохнула она. – Я испытывала те же чувства после гибели моего драгоценного супруга. Я скорблю по нему уже так много, много лет…

Вдова повернула голову и посмотрела вдаль, где грозовые тучи нависали над горизонтом.

– Скажи, хотел бы ты вернуть свою мать к жизни? – спросила она.

– Что?.. – изумленно моргнул Кристиан. – Да, разумеется. Но вот только… это невозможно.

– Отчего же? – удивилась женщина.

– Священники говорят, что после смерти души умерших отставляют бренный мир и отправляются в Рай или Ад. Грешники пребывают в вечных мучениях, праведники – в вечном блаженстве, но тела всех и каждого покоятся в земле, пока она не поглотит их без остатка. Лишь Христу было суждено воскреснуть после своей смерти. Поэтому я не думаю, что есть какой-то способ вернуть душу мамы из загробного мира, – уверенно ответил юноша.

– А если я скажу тебе, что это возможно? Не слушай священников, они многого не знают, – Вдова пренебрежительно махнула кистью руки. В ее тоне слышалась нескрываемая усмешка. – Чтобы твоя матушка воскресла, нужно лишь только пожелать этого всем сердцем. А я могу тебе в этом помочь. Ведь именно поэтому я пришла сюда, услышав, как ты горько плачешь.

Кристиан смутился. Как это дама вообще проникла к нему в сон? Кто же она такая?

– Вы можете возвращать мертвых к жизни? – поинтересовался юноша. – Но почему же вы тогда не вернули своего супруга?

– Ах, юноша… Мне была дана великая сила, но сама я не могу попасть в мир людей, ограничиваясь лишь блужданиями в мире снов. Зачем мне воскрешать своего супруга, если я никогда не смогу с ним встретиться? Но я могу оказать услугу тебе. Для этого тебе всего лишь нужно позволить мне обнять тебя. Мне тоже очень грустно и одиноко, но получив от тебя каплю тепла, я смогу помочь нам обоим, – вкрадчиво проговорила Вдова.

Кристиан, колеблясь, продолжал внимательно смотреть на женщину. Он подумал, что вполне может позволить незнакомке обнять себя, вот только… Чувствовал, что с ней что-то не так. Ее окружала столь сильная аура тоски и уныния, что на глаза вновь наворачивались слезы. К тому же, Кристиан считал странным, что прекрасные цветы лаванды рядом с Вдовой засыхали и опадали. Как же она могла воскресить его маму, если даже растения увядали от одного ее приближения?

– Что скажешь, юноша? – спросила женщина, медленно подняв тонкие руки и разведя их в стороны. – Всего одно объятие.

Кристиан еще раз пристально рассмотрел ее. Она была неестественно худой, можно сказать, тощей, ее пальцы напоминали хрупкие веточки, а корсет стягивал талию настолько сильно, словно у нее отсутствовали внутренние органы. Стоя в угольно-черном платье, в окружении мертвых цветов, с плотной вуалью на лице, Вдова была очень похожа на саму… смерть.

– Извините, мадам, но я думаю, вы просто морочите мне голову, – Кристиан вежливо улыбнулся, пытаясь смягчить свой отказ. Интуиция подсказывала юноше, что не стоит верить обещаниям этой скорбной дамы. – Моя мама никогда не вернется, я это хорошо знаю. А вот тому, кто говорит мне не слушать священников, я верить не стану, – приподнял брови он.

Дама медленно опустила руки и наклонила голову, будто смотрела на юношу исподлобья.

– Я не лгу тебе, мальчик. Неужели ты не хочешь вернуть свою маму?

– Хочу, правда хочу, – кивнул Кристиан. – Но обнимать вас не стану.

– Как же так? Ты ведь так этого желаешь! – воскликнула Вдова, протянув к нему ладонь. – Хорошо, если тебе это не нужно, я могу исполнить любое другое твое желание: сделать тебя ещё богаче, чем ты есть, или помочь тебе стать великим художником! Тебя будут знать не только в твоем городе, но и во всей Франции, во всем мире. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Деньги, слава, друзья, женщины – всё будет у твоих ног! Я могу исполнить любую твою мечту, лишь позволь коснуться тебя, – настойчиво уговаривала она юношу.

Кристиан решительно покачал головой.

– Чтобы со мной стало то же самое, что и с цветами? – он прикрыл глаза. – Пожалуйста, уйдите прочь из моего сна, – сдержанно потребовал он.

– Ты сам сделал свой выбор, жалкий юнец! – громко прошипел голос, в котором не осталось ни капли прежних сострадания и ласки.

В небесах, озаренных голубой вспышкой молнии, прогрохотал гром, мощный порыв ветра с воем ударил юношу в грудь, он пошатнулся и, не устояв, упал на землю. Вуаль слетела с головы незнакомки, и Кристиан с ужасом уставился на открывшееся ему лицо женщины – лицо, которого не было! Она была абсолютно безликой: ни глаз, ни носа, ни рта, лишь белый овал, обтянутый гладкой мертвенно-белой кожей. Ураганный ветер растрепал ее высокую прическу, и длинные смоляные пряди колыхались вокруг головы, подобно змеям. Туман вокруг Вдовы сгустился и, поднявшись выше, заволок женскую фигуру синим облаком.

– Как ты посмел перечить мне? – шипение ядом втекало в уши Кристиана, вызывая невыносимую головную боль. Он поморщился и схватился руками за голову. – Ты поплатишься за это! – Вдова указала на юношу костлявым пальцем. – Ты же не хочешь, чтобы я убила твоего отца? Разгромила ваше поместье? Лишила тебя единственного места, где ты хоть кому-то да нужен?

– Н-нет, – прошептал Кристиан.

– Тогда почему бы тебе не изменить своё решение?

Кристиан покачал головой. Угрозы незнакомки напугали его, но юноша был не из тех, кого легко переубедить в том, в чём он уверен. Это всего лишь дурной, пусть очень реалистичный сон, думал он. Он проснется и все исчезнет.

– Оставьте меня. Вы не сможете меня запугать, – отрывисто, но твердо проговорил Кристиан, закрыв глаза. – Это сон и ничего более.

– Что ж, ты об этом пожалеешь.

Кристиан услышал громкий шелест и, подняв голову, в ужасе распахнул глаза: из синего тумана к нему летел рой черных мотыльков. Насекомые яростно набросились на него, оглушая хлопаньем крылышек и окружая юношу таким плотным коконом, что он перестал видеть что-либо, кроме сотен черепов, украшающих их спинки.

А в следующее мгновение все поглотила кромешная тьма, и Кристиан почувствовал, будто нечто подбросило его в воздух и вышвырнуло из сна.

Глава вторая

Страсбургский собор

Вскрикнув, Кристиан проснулся и рывком сел в кровати. Сердце, будто желая выпрыгнуть из груди, бешено колотилось о ребра. Его биение было таким громким, что юноша не слышал ничего, кроме отдающегося в ушах гулкого стука. Тяжело дыша, он блуждал глазами по комнате, не в силах поверить, что этот кошмар закончился и он вернулся в реальный мир.

Наконец, отдышавшись, Кристиан сфокусировал взгляд на своих руках, крепко сжимающих одеяло, а затем ощупал лицо, мокрое от пота и пролитых во сне слез. Голова невыносимо болела. Застонав и потерев лоб, юноша посмотрел на деревянные часы на прикроватном столике. Они показывали без пятнадцати одиннадцать часов утра: отец уже давно ушел на работу в департамент, а слуги и вовсе встали с рассветом. В пансионе Кристиану проходилось соблюдать режим – занятия начинались в девять, но с приездом домой он, до глубокой ночи зачитываясь книгами из домашней библиотеки, по которым так скучал, нередко просыпался только к полудню.

Однако сейчас спать юноше совсем не хотелось. Безликая Вдова и ее мотыльки повергли его в такой ужас, что он ни за что на свете не хотел погружаться обратно в сон. Кристиан сам не понимал, почему так испугался – в книгах он читал про монстров и пострашнее, да и кошмары ему снились далеко не впервые. Но аура, которую распространяла вокруг себя женщина, была столь яростной и чудовищной, будто она хотела обратить Кристиана в пепел так же, как и цветы, а воспоминания о разговоре с ней были такими яркими, словно он встретил ее наяву, а не во сне.

Кристиан, пытаясь выбросить загадочную женщину из головы, откинул помятое одеяло, свесил ноги с кровати и надел домашние туфли. Вновь поморщившись от головной боли, он, слегка пошатываясь, прошел через всю комнату к двери ванной. Юноша шагнул в небольшое помещение, отделанное белоснежной плиткой, и склонился над раковиной. Ополоснув лицо холодной водой, он глубоко вздохнул, выравнивая дыхание и успокаиваясь, и поднял взгляд на свое отражение в зеркале в овальной золотой раме. По ту сторону зеркальной глади на него смотрел восемнадцатилетний юноша с аккуратно подстриженными пшеничными волосами и большими светло-карими глазами. Его вытянутое лицо с несколько угловатыми скулами, линией челюсти и подбородком хранило в себе благородство, свойственное аристократам. Во внешности Кристиана сочетались миловидность его матери и строгость, резкость отца, из-за чего он выглядел одновременно изящным и мужественным.

Приведя себя в порядок и тщательно расчесав прямую челку, юноша покинул ванную и оглядел свою комнату. Сквозь кремовые шелковые портьеры просачивался бледный, тусклый серый свет – погода в Страсбурге еще с конца августа стояла сырая и пасмурная. Кристиан подошел к деревянному столу, на котором лежала палитра, небрежно разбросанные тюбики с краской и кисточки. Рядом стоял письменный набор, гипсовая голова Аполлона, ваза с сухоцветами и канделябр со свечами, по которым стекали застывшие капли воска. В углу стола высились стопки фолиантов и блокнотов в кожаных обложках. Оглядев свой творческий беспорядок рассеянным взглядом, Кристиан раздвинул занавески, и в комнате сразу стало светлее.