Консоламентум. Следы на камнях

Но, как часто бывает, привычное не так волнует воображение, как невиданное доселе. Привычное – как старый том, страницы которого знакомы до каждой пометки на полях. Оно уютно, как тёплый плед в холодный вечер, согревающий воспоминаниями. Оно не требует усилий, чтобы понять, не вызывает тревоги, потому что уже стало частью тебя. Но именно поэтому оно редко заставляет сердце биться чаще, редко вызывает тот трепет, что рождается от встречи с неизведанным.

Незнакомое же – как первый луч солнца, пробивающийся сквозь тучи после долгого дождя. Оно ослепляет, манит, обещает открытия. Это может быть незнакомый город, где каждый переулок таит в себе истории, или неожиданная мелодия, которая заставляет остановиться и прислушаться. Новое – это всегда вызов, возможность увидеть мир под другим углом, почувствовать себя живым. Оно будоражит воображение, потому что ещё не обросло ассоциациями, не стало частью рутины. Оно – как чистый холст, на котором можно нарисовать что угодно.

Он улыбнулся, вспоминая глаза Киры – два луча света в темноте пасмурного дня. И он понял, что обязательно вернётся в этот магазин. И совсем не ради книг.

Глава 3. Фальк

«Когда боги умирают, их место занимают демоны. Это попытка создать новых богов, но эти боги будут требовать жертв.»

– Стивен Кинг «Колдун и кристалл»

В туманных легендах древности остров Туле был краем света, местом, где боги оставили свои тайны. Но в 1918 году это имя стало символом чего-то более тёмного и загадочного. Общество «Туле», основанное в Мюнхене, было не просто клубом мистиков и мечтателей. Это был плавильный котёл, где оккультизм, национализм и политика сплелись в единую паутину, готовую изменить ход истории.

Члены «Туле» – аристократы, военные, интеллектуалы – верили в существование древней арийской расы, наделённой божественной силой. Они искали её следы в мифах, рунах и даже в современных событиях. Их ритуалы, наполненные древними символами (включая свастику, тогда ещё воспринимавшуюся как мистический знак) и обращением к древним богам, были попыткой пробудить эту силу. Но за мистической аурой скрывалась тёмная реальность: антисемитизм, расизм и мечты о «чистой» империи.

Рудольф фон Зеботтендорф, эксцентричный аристократ и оккультист, стал основателем общества. Он верил, что через мистику можно достичь власти над миром. Под его руководством «Туле» поддерживало националистические движения, включая Немецкую рабочую партию. Идеология расового превосходства, которой было суждено превратить Европу в поле битвы, находилась в остром противостоянии с идеологией Коммунистического Интернационала (Коминтерна).

Но «Туле» была не только политической силой. Их собрания напоминали театральные мистерии: свечи, заклинания, древние тексты. Они верили, что через оккультные практики смогут вернуть Германии былое величие. Однако за этой мистикой скрывалась жестокость.

В 1919 году по приказу общества была убита куртизанка Зофия Штадельхофер в отместку за то, что та донесла революционным властям Баварской Советской республики о тайном штабе общества в отеле «Четыре времени года». Наёмники, связанные с «Туле», действовали безжалостно, и это убийство, к сожалению, не стало единственным…

Генрих Фальк, человек с холодным умом и железной волей, стал одной из ключевых фигур в подпольных кругах Германии после Первой мировой войны. Его история – это не просто история дворянина, потерявшего всё, но и история человека, который сумел превратить своё поражение в оружие. Его замок, некогда символ могущества семьи Фальков, был конфискован, а земли перераспределены в рамках репараций. Однако Генрих не предавался ностальгии по утраченному. Вместо этого он увидел в хаосе послевоенной Германии возможность для создания нового порядка – порядка, который он сам бы контролировал.

Фальк не был типичным лендлордом старой закалки. Он не стремился восстановить монархию или вернуть себе прежние привилегии. Его взгляд был устремлён в будущее. Он понимал, что мир изменился и старые методы больше не работают. Поэтому он обратился к теневым организациям, которые начали формироваться в Германии после Версальского договора. Эти группы, часто состоявшие из бывших военных, промышленников и политиков, стремились восстановить мощь Германии, но не через открытую конфронтацию, а через подпольную деятельность, шпионаж и экономическое влияние.

Сотрудничество с организацией фон Зеботтендорфа открыло для него новые возможности. Его происхождение давало ему доступ к определённым кругам, а его аналитический ум позволял видеть связи и возможности, которые другие упускали. Он стал одним из стратегов, разрабатывающих планы по восстановлению немецкого влияния в Европе. Его предложения были тщательно продуманы: использовать экономические рычаги, чтобы ослабить соседние страны, и одновременно поддерживать националистические движения, которые могли бы дестабилизировать их изнутри.

Одним из ключевых элементов его стратегии была работа с промышленными магнатами. Фальк понимал, что без мощной экономической базы никакие политические или военные амбиции не могут быть реализованы. Он налаживал связи с представителями крупного капитала, убеждая их в необходимости тайного финансирования военных разработок и подготовки кадров. Эта деятельность позволяла Германии обходить ограничения, наложенные Версальским договором, и постепенно восстанавливать свой военный потенциал.

Фальк не ограничивался только экономикой и политикой. Он также активно участвовал в создании сети агентов за границей. Эти агенты собирали информацию, саботировали действия враждебных правительств и распространяли пропаганду, направленную на ослабление морального духа потенциальных противников. Фальк курировал несколько таких операций, демонстрируя способность мыслить на несколько шагов вперёд. Оккультные ритуалы «Туле», вероятно, были для него лишь инструментом влияния на одержимых мистикой соратников; его собственная вера была в холодный расчёт и реальную силу.

Однако за всей этой расчётливостью скрывалась личная мотивация. Фальк не просто хотел восстановить Германию – он хотел перекроить Европу так, чтобы она стала отражением его собственных амбиций. Он мечтал о мире, где Германия доминировала бы не только в военном и экономическом плане, но и в культурном. Он видел себя архитектором новой империи, где его семья снова заняла бы своё место среди элиты.

Агенты, которых вербовал Фальк по всей Европе, занимали самые разные посты на особо значимых, по мнению их руководителя, предприятиях. Особое внимание Генрих уделял узлам связи и прессе – «свободной прессе». Ведь самый простой способ манипуляции умами – это «правдивая и трогательная статейка» в каком-нибудь уважаемом издании.

Монмартр, Пля дю Тертр, вторник 6 апреля 1920 года.

Алессер со всех ног бежал в редакцию. Было пять часов утра. Он летел словно ветер, а во внутреннем кармане его пальто лежал небольшой бумажный сверток. Первый рассказ был готов! Нужно было срочно передать его редактору, чтобы тот успел отправить текст в печать вечернего выпуска «La Lumière».

– Деланж, где тебя черти носят? – грозно уставился на Алессера его патрон. – Еще пять минут, и верстка для вечерней газеты будет завершена! Ты написал?

– Да, патрон. Причем полностью, поэтому и опоздал… Почувствовал, что не смогу оторваться от стула, пока все не закончу.

– Я очень, слышишь, Деланж, ОЧЕНЬ надеюсь, что мне его читать не надо. Сразу беги к Тьери в верстку! О чем, кстати, рассказ?

– Под самым носом у полиции орудует тайное общество! «Таинственное похищение» – вот название. На Монмартре похитили известного художника… Все очень запутанно, патрон. Но сюжет держит в напряжении всю дорогу, и финал – сам не ожидал от себя такого!

– Ладно, вечером прочту… Но, смотри мне! Если что – это будет твой последний рассказ в Париже. Да что там, во Франции!!!

Алессер уже не слышал последних угроз мсье Леблана, летевших ему вслед: он убегал на подвальный этаж верстки.

***

На часах было 10:00. В известном богемном районе Парижа жил и работал художник-символист Люсьен Деверо. Его творчество было уникальным: он создавал полотна, наполненные мистическими образами, древними символами и рунами, которые вызывали как восхищение, так и тревогу у зрителей. Деверо был известен своей склонностью к эзотерике и интересом к древним культурам, что отражалось в его работах. Его картины часто интерпретировались как попытка передать скрытые знания или тайные послания.

Этим утром соседи Деверо заметили, что его мастерская, обычно открытая для посетителей, была закрыта. Когда они вошли внутрь, то обнаружили, что помещение полностью разгромлено: холсты были порваны, краски разбросаны, а мебель перевернута. На одной из стен красной краской была нарисована свастика – символ, который в то время уже начал ассоциироваться с оккультными и националистическими группами, включая «Туле». Самого художника нигде не было.

Рабочий день в комиссариате восемнадцатого округа начался с тревожного звонка.

Мадам Клермон, соседка художника Люсьена Деверо, стояла у двери его мастерской, дрожащими руками сжимая платок. Дверь была приоткрыта, но внутри царила тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра, гулявшего среди разбросанных холстов и разбитых бутылок с краской. Она не решалась войти.

– Полиция! – крикнула она, едва услышав шаги на лестнице. – Скорее!

Первым на место прибыл инспектор Поль Рено, высокий мужчина с проницательным взглядом и вечной сигаретой в углу рта. За ним следовали два полицейских – молодой Жерар Дюбуа, только начавший службу, и седовласый ветеран Анри Моро, чьё лицо было изрезано морщинами, как карта Парижа.

– Что случилось, мадам? – спросил инспектор, подходя к ней.

– Деверо… Его нет. Мастерская… – она махнула рукой в сторону двери. – Всё разгромлено.

Рено кивнул и, не говоря ни слова, вошёл внутрь. Его взгляд сразу же упал на хаос, царивший в комнате. Холсты были порваны, краски разлиты по полу, а мебель перевернута. На стене, прямо над пустой рамкой, красной краской был нарисован странный символ. Он мог сойти за перевернутую букву «Y», но сильно стилизованную под какой-то античный алфавит. Инспектор снял шляпу и провёл рукой по волосам.

– Чёрт возьми, – пробормотал он. – Жерар, осмотрите комнату. Анри, опросите соседей.

Молодой полицейский кивнул и начал осторожно перебирать обломки, в то время как Моро вышел на улицу. Рено подошёл к стене с символом. Краска ещё не высохла. Кто-то был здесь совсем недавно.

– Инспектор, – позвал Жерар, поднимая с пола обрывок бумаги. – Посмотрите.

Рено взял бумагу. На ней были нарисованы странные символы, напоминающие руны. Он нахмурился.

– Деверо… – прошептал он. – Что ты задумал?

Рено обернулся к Жерару.

– Запиши показания мадам. И найдите всё, что может быть «ценным» в этом бардаке.

Молодой полицейский кивнул. Рено подошёл к окну. За стеклом виднелись крыши Монмартра, окутанные утренним туманом. Он закурил сигарету и задумался. Деверо исчез. Его картины испорчены. А на стене остался символ, который, как он знал, был связан с чем-то тёмным и опасным.

– Жерар, – сказал он, оборачиваясь к молодому полицейскому. – Мы начинаем расследование. И будьте готовы ко всему.

Жерар отсалютовал инспектору и вышел на улицу. Утренний туман начинал рассеиваться, но тень, которую оставило исчезновение Деверо, только сгущалась.

Редакция газеты «La Lumière» на Монмартре, четверг, 8 апреля 1920 года.

– Алессер, – сказал Леблан, хитро щуря глаза, – может, мне тебя перевести в отдел сенсаций?

Патрон был явно возбужден. Алессер опешил – он только что зашел в редакцию…

***

Утро было прекрасным. Проснувшись в шесть часов под впечатлением от первого вышедшего номера газеты с его рассказом, он тщательно собирался на улицу Муффтар. Чисто выбритый, он надел свежую рубашку цвета зимнего покрова Альп. Выходной костюм-тройка, чёрный, забранный им накануне вечером из чистки с площади Клиши, сидел на нём идеально. В распахнутых настежь створках окна стайка птиц, растревоженная дворником, стремилась вытащить солнечный диск из-за крыши дворца на набережной д’Орсе.

Он сидел в своей комнате под самой крышей, в мансарде. Из окна дома номер 60 по улице Мартир открывался чудесный романтический вид – творения барона Османа, великолепные бульвары, оттенявшие ряды многоэтажных домов зарождающейся весенней зеленью и ставшие ювелирной оправой самых известных архитектурных шедевров Парижа.

Он ждал, когда колокола на базилике Сакре-Кёр позовут к утренней мессе.

В девять он должен был быть на противоположном берегу Сены. Ему необходимо было увидеть Киру. Можно было выпить по чашке шоколада рядом с её магазином, показать газету, рассказать о планах… Увидеть её!

Алессер, слегка нервничая, подошёл к двери антикварного магазина на Рю Муффтар. Он поправил галстук, взял в руки вечерний номер газеты со своим рассказом и, глубоко вздохнув, открыл дверь. Колокольчик над входом мягко зазвенел.

– Доброе утро! – раздался знакомый голос Киры. Она стояла за прилавком, перебирая старые книги. Её длинные распущенные волосы взвились ярким пламенем, когда она повернулась к вошедшему, а светло-карие глаза заиграли, словно янтарные светлячки.

– Кира! – вместо приветствия почти выдохнул Алессер; у него перехватило дыхание.

Она накинула пальто, собрала волосы под платок, и они вышли из магазина в кафе напротив.

– Я… я принёс тебе кое-что, – сказал он, когда две чашки, медный чайничек с дымящимся шоколадом, фарфоровый молочник и пара круассанов были аккуратно расставлены на столике между ними.

– О, это газета? – она перегнулась через стол, и её взгляд упал на заголовок. – Твой рассказ?

– Да, – он протянул ей газету. – Это мой первый опубликованный рассказ. И я хотел, чтобы ты первая его увидела.

Кира взяла газету, её пальцы слегка дрожали. Она быстро пробежала глазами по тексту, а затем подняла взгляд на Алессера.

– Это прекрасно, Алессер. Ты действительно талантлив. Надеюсь, та книга, что я дала, хоть немного помогла?

– Она вдохновила… – он покраснел. – Но твоя похвала для меня значит куда больше. Я… я хотел бы пригласить тебя сегодня вечером. Может быть, прогуляемся в районе Сен-Жермен? Там подают бургундское фондю; возьмём бутылочку красного – отметим мой дебют!

Кира задумалась на мгновение, затем улыбнулась.

– Это звучит заманчиво. Но только если ты пообещаешь рассказать мне о себе.

– Обещаю, – ответил Алессер, и его глаза загорелись. – Я расскажу тебе всё. И, возможно, ты поделишься своими секретами. Хочу знать о тебе больше, чем о твоём магазине.

– Договорились. Тогда здесь, в семь?

– В семь, – кивнул Алессер. – Я буду ждать.

Улица сразу подхватила его учащённый пульс: утро, полное надежд, обещало вечер, который, как он верил, станет началом чего-то нового.

***

– Ну, что скажешь? Не хочешь стать новым сыщиком нашей газеты? – подмигнул Леблан Алессеру. – Ловко это у тебя получилось с рассказом. Признавайся, – патрон снизил голос до доверительного шепота – как это ты узнал о похищении? У нас уже с утра прокурил мой кабинет этот Рено – полицейская ищейка: спрашивал про автора рассказа в вечернем издании, про тебя, между прочим.

Алессер молчал, не зная, что сказать.

– Рено? Полиция? Похищение?…

– Рено, полиция, похищение, – передразнил его Леблан. – Как ты узнал? Ладно, адрес твой я продиктовал инспектору, он наверняка с тобой захочет переговорить… А пока знай: я плачу деньги за сенсации! Можешь называть это рассказами. Но сегодня утром скупили весь непроданный вечером тираж! Похоже, нам придется сверстать свежий номер с повтором твоего рассказа. – Глаза патрона сияли! – Мой мальчик, я жду от тебя новой сенсации!

Алессер вышел из здания газеты ошарашенный. Ничего не было понятно из монолога Леблана. Но нехороший холодок все же пробежал от затылка к низу спины ледяной змейкой. Ноги сами понесли его к площади дю Тертр.

Из «La Crémaillère» уже тянулись запахи тушёной утки и гротена. Не зная, куда идти дальше, он решил пообедать и обдумать услышанное.

Столик, за который присел Алессер в кафе, находился у окна, с видом на купола и колокольню Сакре-Кёр.

Механически насаживая очередной кусок мяса на вилку и отправляя его в рот, он думал о далеком от еды. Он пытался осмыслить слова Леблана: полиция, похищение, инспектор Рено… Как его рассказ, который он сам сочинил, мог быть связан с реальными событиями? Он чувствовал себя уставшим и потерянным.

– Мсье Деланж? – раздался чей-то голос над его ухом.

Алессер вздрогнул и поднял голову. Перед ним стоял высокий мужчина в длинном пальто и шляпе, с проницательным взглядом и сигаретой в углу рта.

– Инспектор Рено, – представился мужчина, не дожидаясь ответа. – Могу я присоединиться?

Алессер кивнул, не в силах произнести ни слова. Рено сел напротив него, снял шляпу и положил её на соседний стул.

– Ваш рассказ, мсье Деланж, – начал он, выдыхая струйку дыма, – весьма… интересен. Особенно если учесть, что его опубликовали до того, как мы нашли мастерскую Деверо.

– Я… я не понимаю, – пробормотал Алессер. – Это просто вымысел. Я ничего не знал о похищении.

Рено внимательно посмотрел на него, затем достал из кармана газету и положил её на стол.

– «Таинственное похищение», – прочитал он заголовок. – Художник, похищенный тайным обществом, свастика на стене… Вы действительно не знали о Деверо?

– Нет, – твёрдо ответил Алессер. – Я просто писал рассказ. Всё, что в нём описано, – это плод моего воображения.

Инспектор задумался, затем кивнул.

– Возможно, – сказал он. – Но совпадения слишком уж точные. Вы не могли бы рассказать, что вдохновило вас на этот сюжет?

Алессер замялся. Он не мог рассказать о книге, которую дала ему Кира, о странных символах, которые он увидел в ней. Это было слишком личное.

– Инспектор, вы католик? – осторожно начал он.

Рено внимательно посмотрел на него, затем кивнул.

– Я тоже. Открою вам небольшой секрет: видите ли, я заметил, прочитав немалое количество книг, что все сюжеты, используемые в литературе, за последние две тысячи лет берут свое начало в священных писаниях. В Библии всего двенадцать сюжетных линий. Скажите, какова вероятность того, что из тысяч преступлений я случайно описал одно из них заранее? Уверяю вас, похожие похищения происходят по разу на дню в разных уголках Европы. Так случилось, что я написал об одном из них…

– Хорошо, мсье Деланж. Но если вспомните что-то, что может быть полезным для нашего расследования, пожалуйста, свяжитесь со мной. – Он достал визитку и положил её на стол. – Это мой номер телефона. Надеюсь, вы часто бываете в конторе? Там точно есть аппарат.

Алессер взял визитку и сунул её в карман.

– Конечно, инспектор, – сказал он. – Я сделаю всё, что смогу.

Рено кивнул, надел шляпу и вышел из кафе. Алессер остался сидеть за столом, чувствуя, как его сердце бьётся всё быстрее. Он понимал, что попал в какую-то игру, правила которой ему были неизвестны. И теперь ему предстояло выяснить, кто же на самом деле стоит за всем этим.

Сен-Жермен-де-Пре, четверг 8 апреля 1920 года, 9 часов вечера.

Кафе «Les Fondus de la Raclette» славилось среди любителей обжаривать сырое мясо в кипящем масле, нанизанное на металлические спицы, до той степени готовности, которая удовлетворяла личному вкусу жарящего. Это было не столько простое желание вкусно поесть, сколько стремление провести своеобразный кулинарный ритуал, избавленный от таких последствий, как мытье посуды и чистка медного горшка от остатков масла.

Помимо внушительной горы свежего мяса, на столе появилась раклетница, блюдо с молодым картофелем и корнишонами. Запивать этот пир, против всех кулинарных правил, они решили белым савойским.

Алессер и Кира неторопливо ужинали, окружённые густым запахом расплавленного сыра и жареного мяса. Свеча на столе догорала, её пламя колебалось, отбрасывая тени на их лица. Париж погружался в ночь. Оба были счастливы находиться так близко друг от друга. Он уже вкратце пересказал произошедшее с ним за день, пока они шли к месту вечернего свидания. Он крепко держал ее руку в своей, будто боялся, что она вдруг исчезнет. Кира слушала его молча, не перебивая. Для него это все было не вправду, как дурной сон. Его мысли больше занимала она – Кира. Так близко, рядом, и так долго он еще с ней не был…

– Твой рассказ, – начала Кира, её голос был тихим, но твёрдым. – Он не просто вымысел, не так ли? Ты знаешь что-то, чего не говоришь.

Алессер нахмурился, его пальцы нервно постукивали по краю бокала.

– Я просто его писал, – ответил он. – Но совпадения… Они слишком точные. Свастика, похищение художника…

– Совпадений не бывает, – отрезала Кира. – Ты сам это знаешь. Ты писатель, ты понимаешь, как устроены истории. Они всегда связаны, даже если мы не видим связей.

– Ты думаешь, что я наткнулся на что-то большее? – спросил Алессер, его голос звучал сдержанно, но в нём чувствовалось напряжение.

– Возможно, – сказала Кира, её глаза сузились. – Ты читал книгу, которую я дала тебе. Там были символы, намёки на тайные общества. Ты использовал их в своём рассказе. А теперь эти символы появляются в реальности. Как ты это объяснишь?

Алессер молчал, его мысли метались, как пойманная в ловушку птица. Он вспомнил страницы книги, которые читал, символы, казавшиеся ему тогда просто игрой воображения. Теперь они обретали новый смысл.

– Ты думаешь, что кто-то следит за мной? – наконец спросил он.

– Не за тобой, – поправила его Кира. – За тем, что ты знаешь. Или за тем, что ты можешь узнать. Тайные общества, Алессер, они не любят, когда их секреты становятся достоянием публики.

– Но я ничего не знаю! – воскликнул он, и его голос дрожал. – Я просто писал рассказ!

– Ты использовал символы, – холодно сказала Кира. – И кто-то заметил это. Ты стал частью игры, в которой правила тебе неизвестны.

Алессер почувствовал, как холод пробежал по его спине. Он посмотрел на Киру, её лицо было серьёзным, почти суровым.

– Что же мне делать? – спросил он, и его голос звучал почти как шёпот.

Кира взглянула на него. Её ответ был неожиданным:

– Вопрос риторический. Как часто мы, погружаясь в лабиринты собственных мыслей, задаём себе вопросы, на которые не ожидаем ответа? Вопросы, которые висят в воздухе, как неразгаданные загадки, как тени, скользящие по стенам нашего сознания. Они не требуют ответа, потому что сам вопрос – уже ответ. Или, может быть, потому что ответа просто нет. Или он настолько очевиден, что его не нужно произносить вслух. Вопросы, которые мы задаём себе, продолжают блуждать в поисках смысла. Вопросы, которые остаются без ответа, потому что иногда сам вопрос – это и есть путь.

– Значит, ответ – «действовать»? – переспросил Алессер, глядя на неё. – Писать дальше? А что, если всё повторится?

Кира на мгновение задумалась, затем улыбнулась:

– Начни с книги, – сказала Кира. – Вернись к ней. Ищи связи, ищи намёки. И помни: каждая деталь имеет значение. Ничто не случайно.

***

«Людвиг, как Вы допустили, чтобы агенты Вашей группы так прокололись! В то время, когда наши отважные фрайкоры бьются плечом к плечу с этой красной чумой, Вы допускаете, чтобы какая-то паршивая газетенка разоблачала наши планы, мешала нашей борьбе?!…»

Телеграмма от барона была, как всегда, напыщенной.

«…и я хотел бы узнать, откуда у них информация о нашей системе оповещения? Я очень сомневаюсь, чтобы у них был доступ к моей личной библиотеке! Мы ещё не успели очистить наши добрые имена, допустив прошлогоднюю казнь наших соратников, как Вы снова допускаете такие промахи?!»

Генрих Фальк, сидя в своём кабинете, затянутом дымом сигар и тяжёлыми шторами, читал донесение от своего агента в редакции «La Lumière». Лицо его оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнула тень раздражения.

Рассказ Алессера Деланжа, опубликованный в газете, слишком точно совпадал с реальными событиями, организованными по его – Фалька – приказу. Это было не просто совпадение – это была угроза. Полиция уже начала расследование, и если они свяжут все нити, то Фальк окажется в опасности.

Он откинулся в кресле, медленно выпуская дым сигары. Его ум работал быстро, как всегда. Этот Деланж был неизвестным писателем, наверняка мечтателем, но он мог стать проблемой.

Он решил действовать тонко. Прямое давление могло вызвать подозрения, а Фальк предпочитал, чтобы его жертвы сами шли в его сети. Времени на особую подготовку не было.

В здании издательства «La Lumière» в подвальном помещении зазвонил телефон.

– Виктор Тьери у аппарата, – произнёс верстальщик, вытирая пот со лба. – Какого лешего, кто-то ещё её хочет? Уже всё сверстано и готово отправиться к наборщикам в типографию… – Кто говорит? Что вы хотели?