ИИ Эра. Надежды маленький оркестрик

– Сделает ли это тебя сильнее?

– Ну, конечно. Вынужденно.

– Но все таки сильнее. Может быть в этом все и дело.

– Ты знаешь я кажется начала понимать одну вещь, слава тебе, господи, на четвертом десятке… Мои эмоции важны не только для меня. Я раньше считала, что я должна прятать негативные эмоции, что я не должна их испытывать, что это неправильно, что должен быть мир и благодать. И я все время подчинялась кому-то или чему-то, никогда не могла настоять на своём, всегда затыкала своё внутреннее сопротивление и шла на поводу. Чтобы не конфликтовать, чтобы избежать давления и агрессии. Агрессия, конечно, – это плохо. Но агрессии не будет, если вовремя и корректно высказывать свои возражения. Ярость и агрессия – это ведь результат длительного накопления невысказанных эмоций.

Копить нельзя. Они тогда начинают жрать тебя изнутри. Надо сразу говорить, без негатива, без наезда, спокойно, стараясь не обидеть человека, почему ты не можешь сделать то, о чем он просит. Аргументы не обязательно должны быть логичны. Твоё просто не желание – это тоже аргумент. У тебя может не быть времени логично сформулировать отказ, но это ни в коем случае не должно сподвигнуть тебя согласиться просто потому что нет рационального объяснения.

Интуицию никто не отменял. Если ты чувствуешь, что ты прав, ты должен стоять на своём. И как ни странно это нужно не только тебе на самом деле. Твоему оппоненту это нужно не меньше. Потому как через тебя, через твои эмоции эта внешняя разумная вселенская сила, которую многие привыкли называть Богом, пытается скорректировать его, твоего оппонента, траекторию. И затыкая эти эмоции, ты не только себя уводишь со своего пути, но и ему отрегулироваться не позволяешь.

Агрессия недопустима ещё и потому, что он на самом деле может оказаться прав. Но прав для себя. В том смысле, что вполне возможно ему нужно пройти эту историю для своей жизни в своей судьбе. Ему это может оказаться необходимо. Ему, но не тебе. И если ты откажешься, то это не позволит ему сильно в эту историю провалиться, как если вы вдвоём-то с ненужно удвоенной силой туда ломанетесь.

С другой стороны, если я получала отказ, то меня это всегда обескураживало, заставляло опускать руки. И дело даже не в том, чтобы доминировать и тешить свои амбиции, хотя для очень многих людей важно именно это. Для меня были всегда важны интересы дела и мне казалось, что если я предлагаю что-то, что нужно для дела, то все должны понимать и соглашаться.

Понимаешь, мне правда не интересно манипулировать людьми, нет, правда, но моя ошибка была в том, что я считала, что если я хочу сделать не для себя, не из шкурных интересов, то я следовательно автоматически права. Но ведь есть разные способы сделать одно и то же дело и мой не обязательно правильный. И может быть нужно скорректировать просто, а не отказываться вовсе делать что-то, что не получается делать по-твоему, в точности как ты задумала.

– Вот почему мы плохо переносим одиночество. – вдруг произнесла Лена, не очень кстати. – Когда нет никого рядом и просто не на кого переложить всю вину и ответственность за свои несчастья, тогда становится слишком очевидно, что при любых травмирующих обстоятельствах и отношениях мы всегда и везде раним сами себя. Окружающие люди и обстоятельства служат для нас лишь поводом, проводниками нашего собственного самоуничтожительного, саморазрушающего отношения к самим себе. Это плохая новость. Хорошая новость в том, что это означает, что именно в нашей власти развернуть эту ситуацию с точностью до наоборот, то есть выбирать свое внутреннее отношение к окружающим людям и внешним обстоятельствам таким образом, чтобы праздновать себя. Сделать это совсем не легко, но далеко не невозможно. Подобная трансформация со временем может выглядеть почти магически – настолько сильно меняется человек в результате. Это такая магия. Индивидуальная магия.

Это магия, которую творит сам человек и которая действует безотказно только на него самого. Это магия обращения с самим собой. Магия манипуляции и воздействия на себя и своё внутреннее состояние, уровень внутренней энергии и концентрации. В процессе овладения этими способностями человек получает возможность быть в своей тарелке всегда и везде, при абсолютно любых обстоятельствах. И тогда никакие внешние воздействия не могут иметь существенного значения, по крайней мере надолго. Конечно разные плохие вещи не перестают случаться. Никак нельзя так сделать, чтобы не случались разные неприятности. И задачи-то в общем нет, наверное, такой – совсем не совершать ошибок и не вляпываться. Есть задача научиться быстро из этого вылезать, подниматься и идти дальше. И тогда люди и обстоятельства становятся проводниками нашего хорошего к себе отношения. На самом деле это единственный вид магии, который действительно существует и реально работает. И одиночество перестаёт напрягать и вызывать тоску. Тебе хорошо и с людьми, и без них.

– Почему ты перестала консультировать? – вдруг спросила Ольга.

– Думаешь зря? Думаешь надо было продолжать «помогать людям»? – Лена нарисовала в воздухе воображаемые кавычки, подняв руки и согнув два раза указательные и средние пальцы обеих рук.

– Зачем ты так? Почему обесцениваешь? – поморщилась Оля.

– Ну, потому что… Потому что… Не особо получалось помогать-то на самом деле. Таблетки-то нет волшебной, понимаешь? А они же все за волшебной таблеткой приходят. А я все стараюсь, все из себя чего-то выдавливаю. А толку – ноль.

– Не может быть, чтобы совсем ноль. Так не бывает.

– Да я просто все старалась, все пыталась быть какой-то правильной, хорошей девочкой, помогать людям и бла-бла-бла… А чего, для чего? Хочешь сказку тебе прочитаю? У меня где-то сохранилось… – Лена активировала свой id-планшет и начала быстро перебирать в нём папки с документами. – Я тогда с женщиной с одной работала… У нее страх публичных выступлений… Где же это… Представь, ей по работе постоянно выступать надо… А у нее страх жуткий каждый раз, практически паническая атака… И я в какой-то момент написала ей эту сказку… А вот.

Рождественская сказка.

В одном маленьком городе жили были две девочки – Леночка и Пеночка. Они были хорошие девочки, но очень разные. Леночка была очень послушная девочка, красивая и аккуратная. Она всегда очень тщательно расчесывала волосы, приглаживала их и убирала в хвост. У неё всегда была гладко выглаженная рубашка и чистая опрятная юбочка. Она очень старалась быть хорошей девочкой, а хорошие девочки всегда хорошо выглядят и знают наизусть много стихов. Но из-за того, что она очень сильно старалась, она не могла играть и веселиться со всеми остальными ребятами, чтобы не испортить прическу и одежду. Вместо этого она все время сидела смирно на стульчике с книжкой, держала прямо спину, и учила стихи.

А Пеночка не могла сидеть так смирно. В ней было столько жизни, огня и фантазии, что она все время бегала где-то с ребятами, веселилась, кувыркалась в снегу и рассказывала им такие интересные истории, что они слушали ее раскрыв рот. При такой жизни, конечно, она не могла часами расчесывать волосы и все время следить за своей одеждой. Ей это было просто не интересно. Да и никто особо никогда не обращал на это внимания. И самой Пеночке было в общем все равно, как она выглядит. Вот только когда она видела Леночку, ей становилось почему-то грустно. Ей тогда казалось, что она какая-то не такая. Не такая хорошая, как Леночка.

Каждый раз, когда наступало Рождество, и дети собирались все вместе и ждали Деда Мороза с подарками, все такие красивые и опрятные, Леночка гордо вставала на стул и без запинки читала свои стихи самая первая. Дед Мороз всегда хвалил Леночку и давал ей самый большой подарок. Пеночка тоже знала стихи, но почему-то никак не могла себя заставить прочитать их, каждый раз очень сильно смущалась и отказывалась вставать на стул. Дед Мороз, конечно, тоже дарил ей подарок, но это было совсем не то.

И вот снова наступило Рождество. Зима была такая снежная, ветреная, что все дома в городе наполовину засыпало снегом, а дорог и вовсе было не разглядеть под сугробами. И может быть из-за этого в этот раз Дед Мороз сильно задержался. Дети ждали его, и ждали, и ждали, а он все никак не мог к ним добраться.

В конце концов все они очень устали ждать и стали уже засыпать от усталости, но тут Пеночка решила рассказать им свою новую историю о приключениях Деда Мороза в глубоких снегах. Она села на стул, который был приготовлен для стихов, а все дети собрались вокруг неё и стали слушать. Приключений у Деда Мороза оказалось так много, и все они были такими захватывающими, что дети слушали не отрываясь очень-очень внимательно. Они так увлеклись, что никто и не заметил, что Дед Мороз уже давно пришёл и тоже стоял и слушал о своих приключениях как заворожённый.

Дед Мороз наконец-то увидел то сокровище, которое скрывалось внутри Пеночки. Это был жизненный огонь. Он был такой сильный, что Пеночка щедро делилась им со всеми, сама того не замечая. И Дед Мороз понял, что этот огонь передаётся малышам и разгорается в их сердцах и в их глазах все сильнее и сильнее.

Но тут вдруг заплакала Леночка. Она тоже все это увидела. Так получилось, что огонёк тоже попал ей в сердце и ей стало больно и обидно. Так бывает, когда ты перестаёшь быть механической и становишься живой – сначала может быть немного больно. Но это ничего, боль пройдёт, а жизнь останется. И если Леночке удастся сохранить этот огонёк и немножко раздуть его, так, что она сможет делиться им с другими, то жизнь не погаснет в ней уже никогда.

– Вот, понимаешь, и сказку-то не себе писала. А написала, и вдруг подумала, что и я тоже как эта Леночка прилизанная.

– Как Леночка? Такая же безграничная?

– Безграничная? Ну да, проблемы с границами у нее, конечно. Когда не можешь «нет» сказать и все вокруг как будто лучше тебя знают как и что надо делать, в том числе в твоей личной жизни.

– Расскажи.

– Что?

– Про границы. Твои границы.

– Что с ними?

– Я просто слышу… Столько боли… Когда-то твои границы очень сильно нарушили. И ты считаешь, что ты сама виновата. Столько досады в твоем голосе, когда ты про Леночку говоришь. Досады на саму себя.

– Да? Заметно?

– Очень. Нет, если не хочешь, не рассказывай, конечно. Я не настаиваю. Я тебе просто сказала, что увидела сейчас.

– Границы… Границы… То есть что-то очень больненько тогда было. Что-то произошло и до сих пор болит. А я как будто настолько привыкла к этой боли, что не замечаю. – в Ленке проснулся исследовательский интерес, несмотря на то, что предметом исследования была ее собственная душа.

– Да, что-то очень, очень больно было. Настолько, что психика вытесняет воспоминания, а боль выплескивается на другие предметы, события и людей, напрямую не связанных. Перенос. Помнишь, да?

– Ну, да, ну, да… – задумчиво повторяла Лена. – Перенос…

– Когда объективно было самое жесткое нарушение твоих границ? До самой глубины души, что называется. Когда самое святое…

– А! Так это письма!

– Письма?

– Ну да. Он же письма мои просрал.

– Кто? Бывший?

– Ну да.

– Как просрал? Потерял?

– Нет. Хуже. Намного хуже.

– Что может быть хуже?

– Он… – Ленка отклонилась слегка назад, приподняв голову, прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, попыталась унять вегетативную реакцию и спазм в горле. – Мы когда встречались… только начали… я ему письма писала… Господи какая дура!.. На бумаге… Записочки такие… Мелким почерком… Господи, какая дура… Какая клиническая дура!

Боже… Там было все. Самые интимные сексуальные переживания. Самые глубокие… Все самое… Лежащее в самой глубине души. Такое не только кому-то, самому себе не каждый расскажет. И он это выставил… на всеобщее… – она задыхалась, делая значительные паузы между фразами, – Меня сейчас вырвет! – задышала часто, прерывисто, чтобы снять рвотный спазм. – Бля, щас блевану. – Она прикрыла глаза, сосредоточив внутреннее внимание на области солнечного сплетения, продолжая часто и глубоко вдыхать и выдыхать. – Он просто взял и оставил все мои письма в квартире родителей. Если бы он их просто выбросил… О Боже, как бы это ни было ужасно, выбросить чьи-то интимные письма, письма человека, адресованные тебе, как близкому человеку, с полнейшим доверием и открытостью… Если бы он их просто выбросил, это было бы ещё по-божески. О, это было бы милосердием, по сравнению, с тем, что он сделал. Если бы он их просто выбросил, – на помойке они обезличены… Никто не знает, кто писал их и кому. Но он оставил их. Просто, банально оставил их, как нечто, имеющее настолько мизерное значение, что не стоит даже усилий отнести их на помойку. После его переезда, его мать нашла их. Конечно же она их нашла. Для неё было самым обычным делом порыться в чужих вещах, в отсутствие хозяина. А тут и хозяин-то съехал, вещи оставил, сам бог велел залезть, посмотреть. Дальше она не пришла ко мне, как пришёл бы каждый нормальный человек, не сказала: «Возьми. Это, кажется, твоё. Я не читала.» Нет. Нет. Если она их нашла, а она их нашла, она их прочитала. Без тени отвращения или неловкости, как читает чужие интимные письма любой нормальный человек. Нет, что ты, с величайшим интересом прочла. С удовольствием. Предвкушая, как она будет обсуждать их содержимое со всеми своими родственниками и знакомыми за моей спиной, тыкая в меня пальцем, по многу раз возвращаясь и перемывая наиболее пикантные места, беспрерывно возмущаясь и деланно негодуя, как может девушка писать такие вещи. Она не выбросила эти письма, нет, что ты, она сохранила их на долгие годы, чтобы иметь возможность перечитывать, ковыряться в них своими сальными… Боже, какая мерзость. Боже, какая мерзость. Какая мерзость. Какая мерзость. Точно также она пыталась обсуждать со мной светкину переписку в соцсети, которую та неосторожно оставила открытой на включённом компьютере и ушла со спокойной душой. Конечно, нормальному человеку в голову не придёт, что кто-то совершенно спокойно зайдёт в комнату и станет читать. Для нормального человека это немыслимо, просто невозможно. А свекровь зашла, спокойно прочитала и пришла ко мне обсудить прочитанное. Представь себе, ей даже в голову не пришло, что в этом есть что-то предосудительное. Нет, самая обычная вещь – обсудить чужие личные письма и моральный облик их автора. Свой моральный облик она при этом видит безупречным. Естественно. А как же иначе.

Поэтому я точно знаю, что именно произошло с моими письмами. Совершенно точно. Боже, какая мерзость. И этот человек, который совершенно точно знает, что такое есть его мать и на что она способна, он просто взял и предоставил ей в полное распоряжение мои письма, чтобы она их нашла и прочитала. Очень просто. Банально. После этого, он может спокойно и ласково смотреть мне в глаза, не сгорая ежесекундно от чувства стыда и непереносимой вины, а просто совершенно спокойно смотреть мне в глаза своими светлыми, лучистыми глазами и ждать поцелуйчиков и обнимашек. И при этом совершенно искренне недоумевать, почему я не жажду близкого общения. Совершенно искренне. После смерти свекрови, письма эти нашли по второму разу, когда разбирали ее вещи. Дубль два, так сказать. А он спокоен. Считает себя абсолютно великолепным. – Лена говорила прерывисто, часто переводя дыхание, хватала воздух жадно бледными как смерть губами.

– Диши! Диши вместе со мной! Давай! Вдох… Выдох… Вдох… – Ольга насмерть перепугалась за подругу. – Господи! Дишим! Вдох… Выдох… Вдох… Вот так. Ну все… Тихо, тихо, тихо… Вдох… Выдох… Вдох…

– Да, все… Отпустило… Вроде… – Лена еще раз глубоко вдохнула, открыла глаза и слабо улыбнулась. – Все. Отпустило.

– Лен.. Слушай… Надо простить…

– Простить? Что значит простить? Кто-нибудь может мне объяснить, что значит простить? Сделать вид, что этого не было? Вести себя с человеком как ни в чем не бывало? Подставить другую щеку? Это значит простить? Или сделать выводы. Принять его право поступать с тобой ТАК, как выражение его свободной воли. Принять и знать, что он на это способен и может повторить. Принять, что это его свободный выбор в подобных обстоятельствах. НО. Изменить своё поведение, своё отношение к нему так, чтобы он не смог больше причинить тебе боль. Потому что ты имеешь право не хотеть больше этой боли. Не ждать от него, что он изменится и будет вести себя по-другому, но измениться самому. Так что есть прощение? Слепота и индульгенция? Или все-таки второй вариант?

– Но это значит закрыться, встать в защиту, держать оборону. – Оля поняла, что Лена уже тысячу раз думала на эту тему и ее, Ольгины, аргументы вообще-то слабоваты.

– Не надо ничего держать. Это слишком энергозатратно. Просто не наступай на грабли. Ты же не держишь от них оборону каждую минуту своей жизни. Ты знаешь как обойти их, чтобы они тебя не ударили. Но если ты будешь вести себя также, как в первый раз и наступать на них, то они будут бить тебя постоянно. Можно ли назвать это прощением? Вопрос!

Немного помолчали. Ольга подумала, что эта встреча с Леной, как впрочем и практически все предыдущие, оставляет ей пищу для размышлений на месяц вперед.

– Господи, ну вот и какой из меня помогающий психолог после этого! – Ленка грустно улыбалась, глядя на Ольгу. – Сапожник без сапог! Больной целитель! И как я помочь-то им могу реально? Ты-то вот тоже не работаешь больше.

Что могла ответить Оля? Да, она тоже перестала консультировать. Частично по той же самой причине. Что тут скажешь? Ничего. Только грустно вздохнешь.

Несмотря на то, что она пришла в школу совершенно не для этого, и в питомник заходила, чтобы оставить там на время Рекса, Ольга провела там не один час. И у нее, и у Лены как будто происходили какие-то внутренние глубокие психологические процессы, которые они может быть и сами не смогли бы четко сформулировать даже для самих себя и они, казалось бы, разговаривали на отвлеченные темы, а не о том, что их действительно глубоко волнует. Но при этом как будто одно только их присутствие рядом друг с другом и легкое ненаправленное общение запускало внутри подсознания какие-то процессы структурирования этой глубокой проблемы и постепенного нахождения выхода из сложного эмоционального тупика. Как будто каждая служила своего рода камертоном для другой, позволявшим при помощи возникающего при общении резонанса непроизвольно структурировать внутреннее ментальное пространство.

На обратной дороге из питомника Ольга почувствовала внутри какую-то эмоциональную перегрузку, напряжение. Ей захотелось остановиться и посидеть молча, чтобы разобраться в происходящем внутри нее. Она пошла длинной дорогой по дальнему краю панда-парка, увидела лавочку на краю дорожки и присела.

Ольга попыталась сосредоточиться, даже на минуту закрыла глаза. Но это только усилило концентрацию на звуках. Она стала четко различать чей-то тихий, довольно монотонный голос. Обернувшись, увидела небольшую группу людей, которые сидели недалеко от нее на искусственной полянке и собирались заниматься чем-то типа йоги или пилатеса. Перед ними сидел преподаватель и тихо что-то рассказывал.

– Посредством практики, духовной и/или телесной, – что на самом деле неотделимо одно от другого, даже если вы просто регулярно ходите в спортзал, это закаляет не только ваше тело, – так вот, практика позволяет синхронизировать все составляющие части человеческого существа, устранить внутренний конфликт, когда ваши три основные части – дух, душа, тело, – на самом деле их больше, так вот у большинства людей к сожалению наблюдается печальная картина, когда их внутренние составные части, как лебедь, рак и щука, растаскивают их постоянно в разные стороны. Отсюда внешняя противоречивость и непоследовательность, которая становится полностью объяснимой, учитывая внутреннее печальное положение, когда на время побеждает то одна часть, то другая. Представьте, что было бы, какое торжество человека разумного, если бы все его существо направленно действовало лишь в одну сторону! В общем-то мы имеем подобные примеры в истории человечества, такие люди неизбежно оставляют след в истории. Отсутствие внутренней борьбы снимает колоссальное напряжение и высвобождает необъятное количество энергии. Все духовные практики направлены именно на это и действительно позволяют это сделать, при определенном упорстве, конечно. Практика на самом деле не только об этой синхронизации, но и об этом тоже в значительной степени.

– То есть вы всем рекомендуете?

– Безусловно!

– И все получится?

– Если вы будете настойчивы. Нужно помнить о том, что психика чрезвычайно инертна, мозг чрезвычайно инертен, но тело инертно в ещё гораздо большей степени. Представьте, что очаги напряжения копились в нем годами, десятилетиями. Понадобится как минимум несколько лет ежедневного труда, чтобы устранить их. Поэтому ни в коем случае не ждите мгновенного результата. Быстрый результат не только недостижим, но и вреден, будь он возможен. Революции ничего хорошего никогда не приносят, только эволюционным путем, маленькими упорными шажками, чтобы организм успевал перестроиться. Поэтому наберитесь терпения.

Ольга прислушивалась какое-то время к их разговору, но потом все-таки смогла сосредоточиться на своем. Неожиданно рядом с ней появилась молодая девушка, женщина.

– Здравствуйте, вы – Ольга.

Ольга с недоумением повернулась на мягкий, застенчивый и почему-то виноватый женский голос.

– Эээ… Да, я Ольга…

– Вы психолог. Он так восторженно рассказывал про вашу работу…

– Он?

– Да, Игорь, ваш сын. – девушка кивком головы показала в направлении здания, где находился ее сын. – Моя просто влюблена во все это, а про Игоря готова говорить часами. Так расстроилась, когда они проиграли в последний раз. Была уверена, что первое место возьмут.

– Ваша?

– Да, моя старшая, ей восемь. Единственная девочка у них в команде. Не знаю как ей удалось уговорить их, чтобы её взяли.

С первого момента начала этого неожиданного, но в общем довольно милого разговора Ольга почувствовала непонятно откуда взявшийся сильный дискомфорт, который усиливался каждую секунду. Знаете, как иногда бывает, когда получаешь письмо от незнакомого адресата, но ещё не открывая его, уже заранее чувствуешь, что там что-то неприятное, хотя знать логически этого не можешь никаким возможным образом. Так и сейчас, Ольга почувствовала, что этот внешне безобидный разговор приведёт к наступлению в ее жизни какого-то смачного пипеца, настолько же мрачного, насколько же почему-то и неизбежного.

Дискомфорт этот усилился максимально, в буквальном смысле до тошноты в тот момент, когда девушка сказала «ей восемь». Неизбежность же наступления этого персонального армагедеца Ольга вполне осознала сразу, как услышала последовавшую фразу девушки. После этой фразы для Ольги не оставалось абсолютно никакой возможности развернуться и уйти, или каким-нибудь другим способом прекратить это взаимодействие, – она пойдёт за этой девушкой, как осел за морковкой, за одну только призрачную возможность ещё хоть один раз услышать что-нибудь подобное про своего ненаглядного Игорька. Девушка сказала:

– У вас с сыном такие высокие отношения: он с таким восторгом отзывается о вас, а вы приходите сюда, чтобы тайком посмотреть на него. – Она говорила медленно, как будто бы находясь в каком-то трансе, уйдя внутрь себя, как будто была наедине с собой, начисто забыв о том, что вокруг неё люди и она разговаривает с реальным человеком. На самом деле, девушка подошла, совершенно неожиданно для себя самой, повинуясь какому-то тонкому, едва ощутимому наитию, ощущая почему-то острую опасность и угрозу, исходящую от этой женщины, для себя лично; и одновременно ясную надежду и возможность помощи и в итоге светлого, благоприятного исхода в своей судьбе.

Это как если приходишь к хирургу вскрывать нарыв, от которого жизнь твоя превратилась в ад, и точно знаешь, что этот человек сделает тебе смертельно больно, гораздо больнее, чем тебе сейчас, хоть это и кажется уже невозможно – сделать ещё больнее; но в то же самое время, причинив тебе эту невыносимую боль, тот же самый человек является твоей единственной надеждой.

Ольга же вдруг подумала, что эта фраза абсолютно манипулятивна и девушка произнесла ее, как будто интуитивно чувствуя силу воздействия этого козыря, как будто зная, что после этого Ольга не сможет отказать ей в ее просьбе. Возможно таким нехитрым способом, – окрашивая намерения девушки негативными цветами заранее заготовленной тонкой манипуляции, – психика Ольги сопротивлялась неизбежному и пыталась предотвратить наступление пипеца. Тщетно. Осел уже увидел морковку.

Все эти чувства и мысли мгновенно проносились у Ольги внутри, как будто в подсознании, большую часть всего этого она не успевала даже осознать. Только потом, прокручивая эту короткую встречу в памяти, она уловила и до конца поняла все значение каждой детали этого разговора. А на тот момент она даже не знала, кто эта девушка и какую роль здесь играет ее восьмилетняя дочь. Просто чувствовала с очень ярко выраженной определенностью, как все ее существо, каждой фиброй своей, сопротивляется брать этот случай в психотерапевтическую работу. И с точно такой же тоскливой ясностью понимала, что ей, несмотря ни на что, все-таки придется через это пройти.