Три мушкетёра и один Д'Aрчик

Мирон Брейтман

Три мушкетёра и один Д'Aрчик

Глава 1. Д'Арчик и кобыла Перхоть

Ранним апрельским утром 1625 года, когда солнце ещё не удосужилось толком проснуться, а парижские помои не успели как следует завонять, в столицу Франции въехал юный дворянин из Гаскони по имени Д'Арчик. Ему было восемнадцать лет, три месяца и пять дней, но он уже успел набраться той безбашенной гасконской гордости, которая обычно заканчивается либо славой, либо дыркой в животе.

Его боевой конь – кобыла Перхоть – представляла собой апокалиптическое зрелище. Если бы четыре всадника Апокалипсиса увидели эту лошадь, они бы сдали свои лицензии на конец света и ушли в фермеры. Шерсть у Перхоти росла клочьями, причём в самых неожиданных местах: лысый круп соседствовал с пушистым левым ухом. Рёбра торчали настолько отчётливо, что на них можно было играть как на ксилофоне. Зубов во рту оставалось ровно три с половиной – меньше, чем у среднестатистического завсегдатая таверны "Пьяный матрос".

– Эх, Перхоть, подруга, – вздохнул Д'Арчик, похлопывая кобылу по костлявой шее, от чего поднялось облачко пыли и одна блоха героически совершила побег, – отец говорил, что Париж встречает героев с фанфарами и красавицами с цветами. А нас встретили пока только торговец селёдкой, два бродячих пса и крыса размером с кота. Причём крыса выглядела наиболее дружелюбно.

Перхоть фыркнула, что могло означать либо согласие, либо предсмертный хрип. С ней никогда нельзя было быть уверенным.

Д'Арчик ехал по улице Сен-Дени, оглядываясь по сторонам с тем восторгом, который испытывает провинциал, впервые увидевший большой город. Париж кипел жизнью: торговцы орали о своём товаре, воры орали о невиновности, стража орала на воров, проститутки орали на всех остальных. Какофония была такая, что Д'Арчик на секунду пожалел, что у него есть уши.

– Свежая рыба! Только вчера протухла! – вопил один торговец.

– Индульгенции! Отпущу любой грех за две монеты, особо мерзкие – за три! – зазывал толстый монах, явно подрабатывавший без благословения церкви.

– Э-эй, красавчик на кобыле! – крикнула рыжая девица из окна второго этажа. – Хочешь увидеть Париж с высоты птичьего полёта? Поднимайся!

Д'Арчик покраснел до корней волос. Отец предупреждал его о парижских куртизанках, но как-то туманно намекал, что "это опасно для кошелька и здоровья, сынок, но если уж очень приспичит, то хотя бы проверь, нет ли у неё сифилиса… хотя откуда ты узнаешь… в общем, лучше не надо… но если надо… ладно, я не знаю, как тебе объяснить!"

На боку у Д'Арчика болталась отцовская шпага – оружие почтенного возраста, повидавшее столько боёв, что могло бы написать мемуары. Рукоять была обмотана потрёпанной кожей, клинок имел три зазубрины и одну загадочную вмятину (отец клялся, что это след от пули, но Д'Арчик подозревал, что папаша просто ударился об камин в пьяном виде). Зато шпага была честная, дворянская, не то что эти новомодные рапиры парижских хлыщей.

В кармане позвякивали три экю – весь капитал семьи Д'Арчиков. Мать плакала, отец пил (но это он и без повода делал), младшая сестра пищала что-то про "привези мне парижское платье", а старшая сестра сунула в котомку узелок с ветчиной и шепнула: "Береги задницу, братик, парижане – народ хитрый".

Но главное сокровище было в нагрудном кармане – письмо к господину де Тревилю, капитану королевских мушкетёров. Отец де Тревиля и отец Д'Арчика когда-то вместе служили, вместе пили, вместе дрались, а однажды даже вместе сидели в тюрьме за то, что перепутали статую кардинала с общественным туалетом. С тех пор дружба была скреплена кровью, вином и общими воспоминаниями, о которых лучше не рассказывать при дамах.

– Эй, деревенщина! – раздался вдруг крик справа. – На чём это ты въехал? На дохлой крысе в парике?

Д'Арчик резко натянул поводья. Перхоть остановилась так внезапно, что юноша чуть не вылетел из седла. Рядом стоял дородный господин в бархатном камзоле, явно стоившем больше, чем всё имущество семьи Д'Арчиков за последние десять лет. Лицо у господина было красное и одутловатое – либо от гнева, либо от похмелья, либо это был его естественный цвет. На носу красовалась бородавка размером с горошину, что придавало ему сходство с разъярённым свиным рылом.

– Что вы сказали?! – Д'Арчик весь налился благородным гневом. Рука сама потянулась к шпаге.

– Я сказал, что твоя кляча – это позор! – заржал толстяк. – Я видел более живых лошадей на вывесках мясных лавок! Эй, Пьер, Жак, смотрите! Этот паяц приехал завоёвывать Париж на скелете в шкуре!

Свита толстяка – трое молодых повес в расшитых камзолах – захохотала. Один даже согнулся пополам от смеха, держась за живот.

Д'Арчик побагровел. Гасконская кровь забурлила. Где-то в глубине мозга слабый голос разума пытался прошептать "не стоит, он богат, у него друзья, ты один, ты только приехал", но этот голос был немедленно заглушен рёвом оскорблённой гордости.

– Сударь! – прогремел Д'Арчик, спешиваясь с таким видом, будто слезал не с полудохлой клячи, а с арабского скакуна. – Вы оскорбили мою лошадь! А кто оскорбляет лошадь дворянина, тот оскорбляет самого дворянина! А кто оскорбляет дворянина из Гаскони, тот…

– Тот что? – захохотал толстяк. – Получает по морде от провинциального щенка? Да я таких как ты каждый день вижу! Приезжают со своими благородными амбициями, а через неделю торгуют задницей за хлеб!

– Я вызываю вас на дуэль! – выпалил Д'Арчик.

Толстяк перестал смеяться. Его свита тоже притихла. Повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только звуками города и отдалённым кашлем Перхоти.

– На дуэль? – протянул толстяк, прищуриваясь. – Ты, мелкий паршивец, вызываешь МЕНЯ на дуэль?

– Именно так!

– Ты хоть знаешь, кто я?

– Мне всё равно! Хоть сам король! Честь не зависит от толщины кошелька!

Толстяк вдруг рассмеялся, но как-то зло:

– Ладно, щенок. Принимаю. Но я тебя предупреждаю – я убил на дуэлях семерых. Восьмым будешь ты.

– Увидим!

– Когда и где?

Д'Арчик на секунду растерялся. В Гаскони всё было просто: вышли за сарай, помахали шпагами, кто-то получил царапину, все разошлись. Но это же Париж! Тут наверняка свои правила!

– Завтра! На рассвете! У… у…

– У городских ворот Сен-Мартен, – подсказал один из приятелей толстяка, явно развлекавшийся ситуацией. – Там обычно дерутся.

– Вот именно! У ворот Сен-Мартен! – подхватил Д'Арчик.

– Договорились, – кивнул толстяк. – Надеюсь, у тебя есть секундант? А то как-то неспортивно будет колоть человека, у которого даже некому отнести тело домой.

– Секундант будет! – солгал Д'Арчик. Секунданта у него не было. Вообще никого не было, кроме Перхоти, а она вряд ли бы справилась с обязанностями.

Толстяк повернулся и ушёл, сопровождаемый свитой. Д'Арчик остался стоять посреди улицы, медленно осознавая масштаб катастрофы. Он только что вызвал на дуэль человека, который убил семерых. СЕМЕРЫХ! У Д'Арчика опыт дуэлей состоял из двух случаев: один раз он фехтовал с соседским сыном палками от метлы (ничья), второй раз – с петухом (петух победил).

– Ну что, Перхоть, – вздохнул он, забираясь обратно в седло, – кажется, твой хозяин – полный идиот.

Перхоть презрительно фыркнула. Она и так это знала.

Д'Арчик поехал дальше, пытаясь найти особняк де Тревиля. Париж оказался городом-лабиринтом: улицы петляли, названий почти нигде не было, а местные жители на вопросы отвечали так, будто специально хотели запутать. Д'Арчик проехал мимо собора Нотр-Дам (впечатляюще огромный), мимо рынка (впечатляюще вонючий), мимо виселицы (впечатляюще мрачный – на ней болтались трое повешенных, и воронья на них сидели, как посетители в кабаке).

Наконец, часа через два блужданий, он нашёл нужный особняк. Высокие ворота, герб над входом, караул из двух мушкетёров, которые смотрели на Д'Арчика и Перхоть так, будто те были цирковым аттракционом.

– Э-э, я к господину де Тревилю, – пробормотал Д'Арчик, спешиваясь.

– И что ты ему скажешь? – усмехнулся один из караульных, здоровенный детина с усами, которыми можно было вспахивать поле. – "Здравствуйте, мсье де Тревиль, я приехал на дохлой лошади и хочу стать мушкетёром"?

– У меня письмо! – выпалил Д'Арчик, доставая драгоценную бумагу.

Мушкетёр с усами посмотрел на печать, хмыкнул и кивнул:

– Ладно, проходи. Но кобылу оставь здесь. А то она у нас ещё тут помрёт, потом де Тревиль скажет, что мы плохо охраняем.

Д'Арчик привязал Перхоть к столбу (она тут же начала жевать чей-то плащ, висевший неподалёку) и вошёл в особняк.

Внутри было богато: гобелены на стенах, оружие, картины с суровыми мужчинами в латах. В приёмной толпились мушкетёры – человек двадцать, все как на подбор: стройные, усатые, в синих плащах с серебряными крестами. Они болтали, смеялись, чистили оружие. Д'Арчик почувствовал себя крестьянином на балу у короля.

– Новенький? – спросил один мушкетёр, молодой блондин с ироничной улыбкой.

– Я… да. То есть, надеюсь. У меня письмо к капитану.

– А-а-а, ещё один мечтатель, – протянул блондин. – Сколько вас тут перебывает! Приезжают, думают, что сразу получат плащ и шпагу, а их посылают сначала в гвардию. Или вообще нафиг.

– Но у меня рекомендация!

– У всех рекомендация. Ладно, иди. Кабинет капитана во-он там.

Д'Арчик прошёл через приёмную под любопытными взглядами. Кто-то хихикал, кто-то качал головой. Он постучал в тяжёлую дубовую дверь.

– Войти! – прогремел голос, от которого, казалось, задрожали стёкла.

Д'Арчик вошёл.

Господин де Тревиль сидел за массивным столом, заваленным бумагами. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он так, будто мог голыми руками задушить медведя, а потом этого медведя сожрать. Лицо обветренное, шрамы, седые усы торчком – такие усы могли проткнуть врага раньше, чем шпага. Глаза серые, цепкие, изучающие.

– Ну? – рявкнул де Тревиль. – Кто такой? Чего надо?

– Я… м-мсье… – Д'Арчик вдруг обнаружил, что язык прилип к нёбу. – Я Д'Арчик. Из Гаскони. Мой отец…

– Д'Арчик? – де Тревиль нахмурился, потом вдруг грохнул кулаком по столу так, что чернильница подпрыгнула. – А-а-а-а! Д'Арчик-старший! Этот пьяница! Как он там, ещё жив?

– Жив, мсье.

– Передай, что он мне должен пять экю с той попойки в Тулузе. Двадцать лет прошло, но я помню! – Де Тревиль оскалился в подобии улыбки. – Ладно, показывай письмо.

Д'Арчик протянул драгоценную бумагу. Де Тревиль развернул, пробежал глазами, хмыкнул:

– "Прошу принять моего сына"… "юноша горяч, но храбр"… "достоин служить королю"… Ага. Стандартный набор. Слушай, парень, я тебе сразу скажу: мушкетёром с порога не станешь. У нас тут не благотворительная лавочка. Хочешь плащ – иди сначала в королевскую гвардию. Послужи годик-другой, покажи себя, а там посмотрим.

Д'Арчик почувствовал, как рушатся мечты. Он-то думал, что сейчас ему торжественно вручат плащ, шпагу, коня (настоящего, не Перхоть), и он будет скакать по Парижу, защищая слабых и целуя красавиц.

– Но мсье…

– Никаких "но"! – рявкнул де Тревиль. – Ты думаешь, мушкетёром быть легко? Это не просто носить красивый плащ! Это служба! Это долг! Это…

Его прервал крик из приёмной:

– Капитан! Там Атос опять явился пьяный!

– А-а-а, чёрт! – Де Тревиль вскочил. – Щас я ему покажу! Я же говорил – не пить до полудня!

Он рванул из кабинета, оставив Д'Арчика стоять в полном недоумении. Юноша выглянул в приёмную и увидел потрясающую картину: посреди зала стоял высокий мушкетёр лет тридцати, в смятом плаще, с явными признаками похмелья на лице. Он покачивался, как дерево на ветру.

– Атос! – гремел де Тревиль. – Ты опять нажрался?!

– Капитан, я… клянусь… я трезв, как стекло… – бурчал Атос, явно врал при этом.

– Стекло мутное, видать! Сколько раз говорить – служба с утра! С УТРА! А ты приползаешь в полдень и воняешь, как винная бочка!

– Это… это не я воняю… это Порос… он ел лук…

– Не сваливай на Пороса!

Д'Арчик тихонько выскользнул из кабинета и вышел из особняка. Перхоть к тому моменту сжевала плащ почти полностью и принялась за столб. Д'Арчик сел в седло, чувствуя себя полным неудачником. Никакого плаща. Никакой службы. Завтра дуэль, на которой его убьют. Отличное начало парижской карьеры!

Он поехал по улице, погружённый в меланхолию. И вдруг увидел ЕГО. Того самого толстяка, который оскорблял Перхоть! Он стоял у фонтана, болтая с каким-то господином в чёрном.

Д'Арчик почувствовал, как гнев снова закипает. Может, не стоит ждать до завтра?

Он спешился и решительно направился к толстяку, репетируя гневную речь. Но не успел сделать и пяти шагов, как врезался в кого-то.

– Эй! – раздался раздражённый голос.

Д'Арчик поднял голову. Перед ним стоял тот самый мрачный мушкетёр из приёмной – Атос. Вблизи он выглядел ещё более мрачно: шрам на щеке, тёмные круги под глазами, лицо человека, повидавшего слишком много и выпившего ещё больше.

– Прости, мсье, – пробормотал Д'Арчик, – я не нарочно.

– Все так говорят, – буркнул Атос. – А потом оказывается, что карманы пустые.

– Что?! Ты думаешь, я вор?!

– Откуда мне знать? Ты выглядишь так, будто украл одежду у пугала.

Д'Арчик побагровел. Второй раз за день кто-то оскорбляет его внешний вид!

– Я требую удовлетворения! Дуэль!

Атос усмехнулся:

– Серьёзно? Ты? Мне? Дуэль?

– Да!

– Ладно. Когда?

– Сегодня! Нет, стой, у меня уже одна дуэль на завтра… Послезавтра! На рассвете!

– Не-а, послезавтра у меня дуэль с графом де Варсом. В полдень свободен?

– Свободен!

– Тогда полдень. У монастыря кармелиток. Знаешь, где это?

– Найду!

– Отлично. Я – Атос, кстати. Чтоб знал, от чьей руки падёшь.

Атос развернулся и ушёл, слегка покачиваясь. Д'Арчик остался стоять, осознавая, что теперь у него ДВЕ дуэли. Одна – с толстяком завтра, вторая – с пьяным мушкетёром послезавтра.

"Ну, хотя бы умру я не сразу," – подумал Д'Арчик. "Завтра полудня проживу точно."

Он вернулся к Перхоти, которая к тому времени сожрала половину столба и выглядела довольной жизнью, как никогда.

Д'Арчик побрёл по улицам Парижа, пытаясь найти хоть какую-то дешёвую таверну, где можно было бы переночевать. Три экю – это не такие уж большие деньги в столице, где кружка вина стоила полэкю, а комната на ночь – целое экю. Математика была жестокая.

Он нашёл заведение с многообещающим названием "Под дохлым гусем". Название оказалось пророческим – внутри действительно пахло дохлым гусем, а также ещё чем-то неопределённым, но крайне неприятным. Хозяин, толстый лысый мужик с бородой, украшенной остатками вчерашнего ужина, окинул Д'Арчика оценивающим взглядом.

– Комната – экю. Ужин – полэкю. Завтрак – ещё полэкю. Сено для лошади – четверть экю.

– За ЧТО четверть экю?! – возмутился Д'Арчик.

– За сено премиум-качества. Из него только один конь до тебя поел.

– А если я не буду брать ужин и завтрак?

Хозяин презрительно фыркнул:

– Тогда комната – два экю.

– Как так?!

– А так. Я что, благотворительностью занимаюсь? Либо ешь и плати нормально, либо не ешь и плати за наглость.

Д'Арчик скрепя сердце выложил два экю – на комнату и ужин. Завтрак решил пропустить, а Перхоть могла и без сена – она привыкла жрать всё подряд.

Ужин состоял из миски мутного супа, в котором плавало нечто, отдалённо напоминающее мясо (хотя какого животного – оставалось загадкой), куска хлеба, твёрдого как камень, и кружки вина, которое по вкусу было похоже на смесь уксуса с конским потом.

– Приятного аппетита, – ехидно сказал хозяин, уходя.

Д'Арчик жевал хлеб, размачивая его в супе, и думал о завтрашнем дне. Дуэль. Он ни разу в жизни не участвовал в настоящей дуэли. Ну, если не считать того случая с соседским сыном, когда они палками махали, пока сын не попал Д'Арчику по голове и не свалил его в грязь. И того раза с петухом – но петух вообще жульничал, клевался в глаза.

"Может, не пойти?" – мелькнула предательская мысль. Но тут же гасконская гордость взыграла: "Д'Арчики не трусят! Д'Арчики идут до конца! Пусть даже этот конец – на кладбище!"

Он допил вино (оно стало чуть лучше после третьего глотка, когда вкусовые рецепторы окончательно сдались), поднялся в свою каморку на третьем этаже и рухнул на кровать. Кровать заскрипела так угрожающе, что Д'Арчик замер, ожидая, что она развалится. Но нет, выдержала.

Через тонкую стену слышался храп соседа, по крыше топтались крысы размером с кошку, а где-то внизу орал пьяный, требуя "ещё вина и толстых баб".

"Париж, город мечты," – горько усмехнулся Д'Арчик и закрыл глаза.

Сон ему снился тревожный: толстяк с бородавкой превратился в огромного кабана и гнался за ним по бесконечным парижским улицам, а Атос стоял в стороне и пил вино, комментируя: "Беги быстрее, мальчик, а то он тебя съест, а я не успею тебя доколоть!"

Утро началось с того, что хозяин таверны ломился в дверь, требуя освободить комнату:

– Время вышло! Следующий постоялец уже ждёт!

– Какое время?! Солнце только встало!

– Ты платил за ночь, а не за утро! Утро – это уже другие деньги!

Д'Арчик выскочил из комнаты, проклиная всех парижан разом. Перхоть стояла во дворе, пожёвывая чью-то шляпу.

– Ты опять?! – Д'Арчик вырвал у неё из зубов остатки головного убора. – Мы из-за тебя ещё попадём в неприятности!

Перхоть посмотрела на него так, будто хотела сказать: "Да мы уже в неприятностях по уши, хозяин, одна шляпа погоды не сделает".

До дуэли оставалось несколько часов. Д'Арчик решил прогуляться по городу, может, в последний раз. Он дошёл до Сены, постоял на мосту, глядя на воду. Внизу плавало всё, что только можно представить: мёртвые кошки, тряпки, какие-то бочки, и даже что-то, подозрительно похожее на человеческую ногу (Д'Арчик предпочёл не присматриваться).

Рядом на мосту стоял старик, кормивший чаек хлебными крошками.

– Юноша, – сказал старик, – ты выглядишь так, будто идёшь на казнь.

– На дуэль, – мрачно ответил Д'Арчик.

– А-а-а. Первая?

– Первая.

– Совет дам: держи шпагу крепче, не моргай, когда атакуешь, и молись, чтоб противник был пьян. И ещё – если ранят, не ори как девка, это западло.

– Спасибо, – сказал Д'Арчик. – Очень ободряюще.

– Да не за что. Я в молодости на тридцати дуэлях был. Правда, тридцать первая меня чуть не убила. – Старик засучил рукав и показал жуткий шрам через всё предплечье. – Вот это мне граф де Ришмон оставил. Сволочь та ещё была. Целился в сердце, а попал в руку. Кривой был.

– И что с ним стало?

– Умер. От сифилиса. Видишь, судьба справедливая штука.

Д'Арчик вздохнул и побрёл дальше. Настроение не улучшилось.

К полудню он добрался до монастыря кармелиток. Место для дуэлей было выбрано традиционное – за монастырской оградой был пустырь, скрытый от чужих глаз деревьями. Здесь уже собрались зеваки – дуэли в Париже были популярным развлечением, особенно если участвовали мушкетёры.

Атос прибыл точно в полдень, всё ещё слегка мрачный и похмельный. С ним пришли двое других мушкетёров – Д'Арчик их ещё не знал, но вскоре узнает очень хорошо.

Один был огромный толстяк с животом, который, казалось, жил отдельной жизнью. Лицо румяное, усы закручены, в руках он нёс корзину с едой – курицы, хлеб, колбаса, сыр. Ел он прямо на ходу.

Второй был полной противоположностью – изящный, почти женственный блондин с кружевами на манжетах и странным томным взглядом. Он шёл, декламируя стихи:

– "О дуэль, ты танец смерти, / Где два тела, два меча, / Переплелись, как в объятьях, / И душа стремится к свету…"

– Арамчик, заткнись, – буркнул толстяк. – От твоих стихов у меня изжога.

– Порос, ты просто не понимаешь высокого искусства! – обиделся изящный блондин.

– Я понимаю, что если ты не заткнёшься, я тебе сам устрою дуэль.

Атос махнул рукой:

– Тихо, оба. Вон, смотрите, наш герой пришёл.

Д'Арчик стоял посреди пустыря, сжимая рукоять шпаги. Сердце стучало так, что, казалось, сейчас выпрыгнет.

– Ну что, готов умирать? – спросил Атос, подходя.

– А ты готов проиграть? – попытался огрызнуться Д'Арчик, но голос предательски дрогнул.

Порос расхохотался:

– Ого! У щенка зубы режутся!

– Порос, не отвлекай, – сказал Атос, снимая плащ. – Мне надо быстро закончить, у меня ещё две дуэли на сегодня.

– ДВЕ?! – ахнул Д'Арчик.

– Ну да. Одна в три часа, вторая в пять. Так что давай побыстрее, ладно?

Они встали друг напротив друга. Арамчик изображал из себя секунданта, хотя больше внимания уделял своим манжетам, чем процедуре дуэли.

– Господа, – томно произнёс он, – последний раз спрашиваю: может, примиритесь? Обнимитесь? Поцелуетесь?

– АРАМЧИК! – рявкнули Атос и Порос одновременно.

– Ладно, ладно. Тогда: к бою!

Шпаги взлетели. Д'Арчик атаковал первым – резкий выпад, как учил отец. Атос небрежно отбил удар, контратаковал, Д'Арчик еле успел отскочить. Клинки зазвенели.

– Неплохо для новичка, – буркнул Атос, атакуя снова.

Д'Арчик отбивался отчаянно. Он быстро понял, что Атос играет с ним, как кот с мышью. Мушкетёр мог бы закончить бой за пять секунд, но тянул, видимо, проверяя юнца.

– Эй, Атос, давай быстрее! – крикнул Порос, жуя курицу. – А то у тебя ещё де Варс ждёт!

– Щас, – ответил Атос и вдруг ускорился.

Три молниеносных выпада – и шпага Д'Арчика вылетела из рук. Клинок Атоса замер у горла юноши.

– Ну что, сдаёшься?

Д'Арчик тяжело дышал. Унижение жгло хуже, чем рана. Но вдруг он заметил, что Атос слегка покачивается – похмелье давало о себе знать. И ещё у мушкетёра была открыта защита слева.

Не думая, Д'Арчик рванулся вперёд, головой ударил Атоса в грудь (приём не благородный, но эффективный), выхватил свою шпагу и прыгнул в сторону.

– Ого! – присвистнул Порос.

Атос рассмеялся, потирая грудь:

– Хитрый щенок! Ладно, уважаю. Считаем ничью?

– Ничью? – Д'Арчик не верил своим ушам.

– Ага. Ты храбрый, хоть и тупой. Это хорошо. Тупые храбрецы в Париже далеко идут – либо до славы, либо до виселицы. Но всё равно идут.

Порос подошёл, протягивая Д'Арчику кусок курицы:

– На, поешь. От голода дерёшься как пьяный краб.

– Эй, это МОЯ курица! – возмутился Атос.

– Была твоя. Теперь нашего новичка.

Д'Арчик взял курицу, не до конца понимая, что происходит. Только что он должен был умереть, а теперь ест курицу с мушкетёрами.

Арамчик подошёл, оглядывая Д'Арчика с интересом:

– Как тебя зовут, красавчик?

– Д'Арчик.

– Д'Арчик… Звучит почти как "д'Артаньян". Романтично. А глаза у тебя какие огненные… Словно два уголька страсти в печи отчаянья…

– Арамчик, прекрати приставать к юнцу, – буркнул Атос. – Видишь, он и так в шоке.

Д'Арчик действительно был в шоке. Эти трое… они были странными. Очень странными. Но почему-то притягательными.

– Слушай, Д'Арчик, – сказал Атос, надевая плащ, – ты чего вообще в Париже делаешь? Кроме как всем подряд дуэли назначать?

– Я… хочу стать мушкетёром.

– Ха! Ещё один! – Порос захохотал. – Их тут каждый день приезжает человек по десять! А в мушкетёры берут раз в год, и то если повезёт!

– Но у меня рекомендация де Тревилю!

– У всех рекомендация, – махнул рукой Атос. – Это ничего не значит. Надо делом себя показать. А ты пока показал только то, что умеешь лбом биться.

– Зато эффектно биться! – хихикнул Арамчик.

Вдруг Порос замер, прислушиваясь:

– Эй, тихо. Слышите?

Все прислушались. Откуда-то издалека доносились крики, звон оружия.

– Стычка, – констатировал Атос. – Где-то близко.

– Пошли посмотрим? – предложил Порос, облизывая жирные пальцы.

– А чего нет? У меня до трёх часов время есть.

Они двинулись на звук. Д'Арчик пошёл следом, сам не понимая почему. Может, потому что больше ему всё равно было идти некуда. Может, потому что эти трое, несмотря на всю странность, внушали какое-то доверие.

За углом монастыря разворачивалась потасовка: четверо мушкетёров дрались с пятью гвардейцами кардинала. Гвардейцы были в красных плащах, мушкетёры – в синих. Летели оскорбления, звенели шпаги.

– О, это же Жюссак! – узнал Атос одного из гвардейцев. – Сволочь, на прошлой неделе он мне вино разлил и не извинился!

– Тогда что мы ждём? – Порос обнажил шпагу.

– Стойте, – сказал Арамчик, – нас трое, их пятеро…

– Четверо, – поправил Атос, кивая на Д'Арчика. – Юнец с нами?

Все посмотрели на Д'Арчика. Тот стоял, сжимая шпагу, и в голове крутилась единственная мысль: "Я же в Париж приехал всего вчера…"

– Ну? – Атос приподнял бровь. – Или ты только храбриться умеешь?

Гасконская гордость взыграла в последний раз:

– Я с вами!

– Вот и отлично! – Порос хлопнул его по спине так, что Д'Арчик чуть не упал. – Держись за нами, старайся никого не заколоть случайно, и всё будет хорошо!