Птичка

Она представила его лицо. Серьезное, слегка уставшее, с красивым, четким контуром губ и глазами… Господи, эти глаза. В них было столько глубины, столько невысказанной истории. В них было то, о чем она пела в своих самых грустных песнях. Тоска по чему-то настоящему.

«Мистер Виски». Как бы его ни назвать, он был не похож ни на кого из тех, кто обычно приходил в «Гриф». Он был из другого мира. Мира стеклянных небоскребов, дорогих костюмов, тихих, но весомых решений. Зачем ему их захудалый бар? Зачем ее песни?

Может, Кира права? Может, он просто ищет легких развлечений? Какой-нибудь глупой студентки для интрижки на одну ночь?

Эта мысль заставила ее сжаться внутри. Нет. Во взгляде, который он бросил на нее сегодня, не было ничего похабного, ничего циничного. В нем было… восхищение.

Она разделась, легла в кровать и уставилась в потолок. В голове проигрывались обрывки сегодняшних песен. Но теперь она слышала их его ушами. Видела его реакцию на каждую спетую ноту.

«Придет ли он еще?» – прошептала она в темноту.

И поняла, что хочет этого. Сильно. Опасно сильно.

Она перевернулась на бок, сжав подушку в объятиях. Завтра учеба. Завтра лекции, занятия с Аглаей Львовной, нотная грамота, сольфеджио. Реальная жизнь.

Но где-то там, в большом городе, залитом огнями белой ночи, был он. Таинственный незнакомец с грустными глазами. И мысль о том, что их миры, такие разные, сегодня ненадолго соприкоснулись, заставляла ее сердце биться чаще.

Она закрыла глаза, пытаясь уснуть. Но перед внутренним взором снова стоял он. Молчаливый, загадочный, смотрящий на нее из полумрака бара. И эхо его взгляда грело ее лучше любого одеяла.

Глава 5.

Солнечный свет, заливавший его кабинет, казался насмешкой. Он был резким, бездушным, техническим. Он высвечивал каждую пылинку на идеально отполированной поверхности стола, каждую микроскопическую трещинку в его безупречно собранном фасаде. Руслан пытался сосредоточиться на отчете, который горой лежал перед ним – цифры, графики, прогнозы прибыли, но цифры плясали перед глазами, сливаясь в абстрактные, бессмысленные узоры.

Единственное, что стояло перед ним четко и ясно, – это образ ее глаз. Огромных, темных, как бездонные озера, в которых тонуло все его хваленое самообладание.

Он стал своим собственным шпионом. Утром, едва открыв глаза, он первым делом проверял сайт бара – нет ли изменений в расписании? В перерывах между совещаниями он вбивал в поиск «бар Гриф Петербург» и с глупой надеждой листал скудные результаты. Он даже нашел несколько размытых фотографий из бара в инстаграме каких-то посетителей. На одной из них она была – смутно видно вдали, на сцене, с гитарой. Он сохранил фотографию себе в телефон, словно подросток, и потом сам себе удивлялся этой жалкой, отчаянной слабости.

Его мир, такой предсказуемый и выверенный, дал трещину. И в эту трещину хлынуло что-то яркое, хаотичное, пугающее и невероятно живое.

– Руслан Викторович, у вас через пять минут созвон с Цюрихом, – голос Ольги в селекторе прозвучал как удар хлыста.

– Перенеси, – услышал он свой собственный голос, прежде чем мозг успел осознать сказанное.

– Простите? – в голосе секретаря прозвучало неподдельное изумление. Он никогда ничего не переносил. Никогда.

– Перенесите на… на завтра, – сказал он, чувствуя, как по его спине пробегают мурашки от собственной наглости. – Скажите, что возникли неотложные обстоятельства.

Он положил трубку, встал из-за стола и подошел к окну. Его отражение в стекле выглядело растерянным. «Неотложные обстоятельства». Да, так оно и было. Неотложное обстоятельство заключалось в том, что он не мог думать ни о чем, кроме как о том, когда она снова будет петь.

Он посмотрел на город, раскинувшийся у его ног. Сегодня он не казался ему игрушкой. Он казался лабиринтом. Огромным, запутанным, в самом сердце которого была спрятана его собственная, личная Ариадна. Та, что могла вывести его из этого тупика бессмысленности.

Вечер пятницы. Согласно расписанию на сайте, она должна быть там.

Мысль о том, чтобы поехать туда снова с друзьями, даже не возникла. Это было бы кощунством. Привести Рому с его циничными шуточками, Стаса с его добродушным любопытством в это свое, личное, еще не осмысленное до конца святилище? Нет. Это путешествие он должен был совершить в одиночку.

Оставшийся день прошел в каком-то тумане. Он механически отвечал на письма, подписывал документы, кивал на что-то на планерке. Его мысли были там, в теплом полумраке бара, где пахло деревом и пивом, а не деньгами и властью.

Ровно в семь он вышел из офиса, оставив удивленную Ольгу за своим столом. Он не поехал домой переодеваться. Он сел в свой мерседес и сказал водителю адрес. Тот, профессионально не выказывая ни малейшего удивления, тронулся с места.

Дорога казалась бесконечной. Он смотрел, как за окном сменяются пейзажи: сверкающие небоскребы делового центра, помпезные фасады исторического центра, и, наконец, более узкие, темные улицы, где и притаился «Гриф».

Он вышел из машины за пару кварталов, внезапно не желая подъезжать к самому бару на этом своем, слишком бросающемся в глаза автомобиле. Он хотел раствориться. Стать частью этого места. Хотя бы на несколько часов.

Он зашел внутрь. Было еще рано, и посетителей было немного. Тот же бармен, Саша, лениво полировал бокалы. Та же рыжая официантка, которую он мысленно окрестил «Фурией», расставляла на столиках свечи.

И… ее не было.

Паника, острая и холодная, кольнула его под ложечкой. Может, он ошибся днем? Может, она заболела? Может, она уволилась?

Он с трудом сохранил равновесие и направился к своему столику в углу. Тому самому. Он был свободен.

– Добрый вечер, – сказала ему Фурия, подходя с меню. Ее взгляд был оценивающим, немного колючим. – Что будете?

– Виски с содовой, – выдавил он.

– Один? – в ее тоне прозвучал едва уловимый подтекст.

– Один, – кивнул он, избегая ее взгляда.

Он делал глоток виски, которое ему принесли, и чувствовал, как алкоголь абсолютно не действует. Его нервы были натянуты струны. Каждый скрип двери, каждый новый вошедший заставлял его вздрагивать и смотреть на вход с безумной надеждой.

И вот, спустя мучительные полчаса, дверь открылась, и она вошла.

Она была в простых джинсах и кожаной куртке, через плечо была перекинута гитара в чехле. Она выглядела… обычной. Молодой. Удивительно живой.

Увидев его, она на секунду смутилась, отвела глаза, что-то быстро сказала подруге и скрылась в той самой комнатке за стойкой.

Руслан выдохнул. Мир снова обрел краски. Звуки – гул голосов, звон бокалов, заигравшая из колонок музыка – снова стали слышимы. Он существовал. Она была здесь.

Он провел там весь вечер. Он не сводил с нее глаз, пока она настраивала гитару, пока перешептывалась с барменом, пока, наконец, не вышла на сцену.

И снова тот же магический ритуал. Первые аккорды. Первая нота ее голоса. И мгновенное, полное погружение в иное измерение, где не было ни Лахта-центра, ни предстоящей свадьбы, ни скучных отчетов. Была только она и музыка.

Он слушал, и впервые за долгие годы ему не хотелось ничего контролировать, ничего анализировать, ничего присваивать. Он просто хотел чувствовать. И он чувствовал. Каждую ноту, каждую паузу, каждую эмоцию, вложенную в песню. Он ловил себя на том, что улыбается, когда она пела что-то залихватское, и сжимал кулаки, когда в ее голосе звучала боль.

Он был заворожен, он был пленен, он был счастлив этим странным, тихим, абсолютно иррациональным счастьем.

В перерыве она снова скрылась за стойкой. Он видел, как Фурия что-то ей говорила, кивая в его сторону, а она качала головой и краснела. Его это безумно забавляло и волновало одновременно.

Он не пытался подойти, не пытался привлечь ее внимание. Его присутствие здесь, его немой, абсолютный фокус на ней – это уже было посланием, и он чувствовал, что она его получает. Каждый раз, когда их взгляды случайно встречались, он видел в ее глазах не просто смущение, а любопытство. Живое, неподдельное женское любопытство.

Он дождался конца ее выступления. Дождался, когда она, смущенно поклонившись, уйдет за стойку. Дождался, пока она снова выйдет уже в куртке, с гитарой за плечом, и, что-то крикнув на прощание Фурии, выйдет на улицу.

Только тогда он поднялся. Он расплатился наличными, оставив щедрые чаевые – не для того, чтобы произвести впечатление, а потому что эти несколько часов стали для него дороже любого контракта. И вышел вслед за ней.

Он не преследовал ее. Он просто стоял у входа в бар и смотрел, как ее фигура удаляется по темной улице. Она шла быстро, легко, ее длинные волосы колыхались на спине в такт шагам.

Он смотрел ей вслед, чувствуя странное, щемящее чувство потери. Как будто что-то ценное, хрупкое и прекрасное уходило от него в ночь.

Он не знал тогда, что это станет его ритуалом. Что следующие несколько недель он будет жить от пятницы до воскресенья. Что его жизнь превратится в монотонную, серую рутину рабочих дней, которая будет существовать лишь для того, чтобы служить фоном для этих вечеров в «Грифе».

Он стал завсегдатаем. Его столик в углу всегда был для него свободен. Он приходил к открытию, уходил последним. Он пил свое виски, не пытаясь заказать ей выпить, не пытаясь завязать разговор. Он просто слушал, изучал ее, узнавал по тембру голоса, в каком она настроении сегодня, по тому, какие песни выбирает.

Он узнал, что по субботам она позволяла себе что-то более лиричное, грустное, а по воскресеньям, наоборот, старалась поднять настроение и себе, и публике, играя что-то зажигательное.

Он стал частью пейзажа. Бармен Саша уже встречал его кивком и сразу нес виски. Фурия перестала смотреть на него с подозрением и иногда даже перекидывалась парой ничего не значащих фраз: «Холодно сегодня на улице».

Его друзья начали замечать его странное поведение. Рома звонил по выходным с предложениями «развеяться», и Руслан каждый раз отказывался под надуманными предлогами. Стас как-то раз спросил напрямую: «Ты что, в секту вступил? По выходным тебя не достать». Руслан отшутился, но понял, что скоро вопросы станут более настойчивыми.

Его невеста тоже почуяла неладное. Их редкие встречи, и без того проходившие с прохладной вежливостью, теперь были окрашены его отсутствующим видом.

– Ты выглядишь уставшим, – сказала она как-то раз за ужином в дорогом ресторане. – Этот проект отнимает слишком много сил? Может, делегируешь часть вопросов?

– Да, – ответил он, глядя сквозь нее на огни на Неве и думая о том, что в эту самую минуту она, наверное, уже выходит на сцену. – Наверное, стоит.

Он жил двойной жизнью. Днем – успешный финансист Руслан Гразовский, жених, наследник империи. Ночью по выходным – безымянный слушатель, тень в углу бара, человек, чье единственное предназначение – ловить каждую ноту ее голоса.

И он понимал, что скоро ему придется что-то делать. Либо забыть это безумие и вернуться в свою клетку. Либо…

Либо сделать шаг навстречу, рискнуть, но рисковать он привык на бирже, где все просчитывалось до мелочей. Здесь же правил слепой, безрассудный случай и это его пугало больше всего.

Однажды в воскресенье, когда она пела особенно проникновенно, что-то щелкнуло внутри него. Он смотрел на нее, на ее прекрасное, одухотворенное лицо, и понял, что не может больше оставаться просто тенью. Что он должен узнать ее. Должен сказать ей… что? Он и сам не знал. Но молчание стало невыносимым.

И когда она, закончив выступление, ушла за стойку, он не остался на своем месте. Он отпил последний глоток виски, встал и направился к выходу, но на этот раз он не пошел к своей машине. Он остановился у стены соседнего дома и ждал.

Он ждал, пока из бара не выйдут последние посетители. Погаснет неоновая вывеска. Появится она.

Она вышла через двадцать минут. Одна. С гитарой за плечом. Она застегивала куртку, что-то напевая себе под нос.

Его сердце заколотилось так, что он почувствовал его стук в висках. Он сделал шаг из тени.

Она заметила движение, вздрогнула и остановилась, вглядываясь в темноту.

– Кто здесь? – ее голос прозвучал испуганно.

Он вышел на свет одинокого фонаря.

– Простите, я не хотел вас напугать, – сказал он, и его собственный голос показался ему чужим, хриплым от волнения.

Она узнала его. Испуг в ее глазах сменился удивлением, а затем – смущением. – Это вы… – прошептала она.

– Да, – кивнул он. – Это я.

Они стояли друг напротив друга посреди ночной улицы. Он – в своем дорогом пальто, она – в потертой косухе. Два мира, разделенные пропастью, внезапно соприкоснулись в одной точке пространства и времени.

Он не знал, что сказать дальше. Все заранее приготовленные фразы показались ему идиотскими и фальшивыми. Он просто смотрел на нее, ища в ее глазах ответа, разрешения, осуждения – чего угодно.

И тогда она улыбнулась. Не смущенной улыбкой сцены, а настоящей, любопытной, немного сбитой с толку улыбкой.

– Вы всегда так поджидаете девушек? – спросила она, и в ее голосе прозвучала легкая, нервная насмешка.