Видящий взгляд не пропустит совершенство

– Я так понимаю, все началось с этого?

– Что-то в этом роде… Новости о смерти бабушки прозвучали как настоящая катастрофа, казалось, что тонкая, давно истлевшая нить с существующей действительностью, взяла и оборвалась. Мой единственный родной человек, опора, ощущение реальности, вдруг исчезло. Это не могло не выбить меня из колеи, лишив всяческого ощущения безопасности, ведь фактически у меня никого больше и не было.

– Все оказалось настолько плохо? – мужчина сложил руки перед собой, проявляя некоторое участие, в ответ я неопределенно пожала плечами, надеясь, что он сможет понять меня.

– Когда ты имеешь возможность видеть мир по-другому, сложно завести какие-либо отношения. Добавить к этому факт, что любого, кто решит укрепить с тобой связь, постигнет не совсем ясная небесная кара, в качестве череды самых разнообразных неприятностей, в том числе и небезопасных для жизни. И получится, что слова о том, что кроме бабушки у меня совсем никого не было, окажутся вовсе и не преувеличением, – меня слушали предельно внимательно и не перебивали, ничего не спрашивая, позволяя потоку мыслей обрести четкую форму. – Печально, что мне приходилось всю жизнь, беречь людей от себя самой, обрекая на фактическое затворничество. Карьера тоже не складывалась. Я всегда испытывала желание помогать людям, в конце концов полученное мной бремя как будто бы подталкивало меня к этому. Но тем не менее, все мои попытки и стремления помогать, заканчивались примерно так же, как и укрепления каких-либо связей. Периодически мне даже дают прозвище проклятой, и отрицать правдивость такого клейма было практически невозможно.

Следователь понимающе закивал, вероятно и сам был подвержен такому проклятию или ему подобному, как и все другие Видящие. Но в этот раз, расспрашивать его по этому поводу, я не стала, боясь и сама сбиться с мыслей. Будучи весьма уставшей, подобный исход выглядел наиболее вероятным вариантом. Я сохранила в себе надежду, задать все свои вопросы, позже.

– Поэтому смерть бабушки, будто бы подкосило меня окончательно, лишило остатков опоры. Я вообще не помню, как давно так горько и долго плакала. А весь процесс похорон прошел как в тумане и не знаю, как бы мне удалось справиться, если бы не одна благотворительная организация, что помогла мне со всем процессом… или точнее сказать, почти все устроила сама. Ведь, когда умерла мама, я была совсем маленькой и до конца не понимала концепцию смерти, оказалось ребенку сложно принять тот факт, что это навсегда, да и до похорон меня так и не допустили, видимо излишне опекая от столь шокирующих событий. Осознание пришло намного позже, а вслед за ним и принятие. До этого казалось, что мама попросту бросила меня, ушла, по словам других взрослых, в какой-то лучший мир без своей дочери, ведь ей, то есть мне, там места пока нет. Так что пройдя в этот раз все от начала и до конца, я… словно потерялась и начала катастрофически нуждаться в опоре и поддержке, чувствуя себя не защищенной, брошенной и конечно же ужасно слабой. Поэтому, когда такой шанс найти защиту и опору в другом лице представился, я отчаянно ухватилась за него.

– Вижу все пошло не совсем по плану… – многозначительно выдал мужчина и я иронично хмыкнула в ответ, сделав еще один крупный глоток из бутылки, чувствуя, как горло с трудом и болью проглатывает его, из-за свежего следа от удушья.

– У нас никогда не было собственного жилья, все мое детство и последующая жизнь, проходила на съемных квартирах. Не знаю уж в чем была причина, но сидеть на одном месте моя семья не умела. Так что когда очередной арендодатель моей бабушки попросил поскорее освободить квартиру от ее вещей, мне пришлось заняться этим в ближайшее время, тем более, что аренда подходила к концу… – я невольно сделала паузу и откинулась на спинку стула, принимая более удобное положение, в конце концов мой рассказ сулил быть чуть более длинным, чем я сама на это рассчитывала. Уж не знаю почему я решила разоткровенничаться с этим человеком. То ли причина была в том, что он такой же, как и я Видящий, то ли мое чутье благоприятно на него отзывалось, а может он и вовсе подчинил меня своей воле, как это было с напарницей. Хотя в последний вариант мне не особо верилось, раз уж Видящие определить себе подобных не могут, то и распространение талантов друг на друга, скорее всего не будет работать.

– Тебе не обязательно говорить о тех вещах, о которых вспоминать тяжело, рана все еще свежая, я понимаю, – заботливо предложил Кнут, но холодным взглядом остался практически непреклонен. Я же решила, что раз он хочет все детали, то я их ему предоставлю в полном объеме, заодно и выговорюсь хоть раз в жизни, ничего не утаивая.

– Можно уже догадаться, что разбирать пожитки покойной бабушки, далось мне нелегко, – продолжила я, не воспользовавшись столь щедрым предложением следователя. – Даже несмотря на то, что их у моей бабушки было очень немного. Но там оказались… самые настоящие осколки прошлого и кусочки пазла от одной большой тайны, которую невозможно было собрать. Коробка с вещами моей матери, что бабушка хранила весьма преданно и, судя по всему, очень тщательно прятала от меня, может боясь теребить старые, детские травмы. Там отыскались старые альбомы с фотографиями, медицинские документы и свидетельство о смерти. А также совместное фото, женщин одной семьи из трех разных поколений, датированное примерно после первого года моего рождения. Но самое главное, прямо на дне той коробки, я нашла письмо от моего отца, примерно 20 летней давности.

– Из того письма ты узнала кто твой отец?

– Да… Аколит Макглафлин…– произнесла я это имя сдавленным, почти уже хрипящим голосом. Оно все еще вызывало сильные эмоции, заставляя кривить брови и морщить лоб. У меня было очень много вопросов к этому человеку, претензий, обвинений. Но кажется требования и некие надежды в моих мыслях так же имелись. Казалось, что мне достаточно было лишь отыскать его, как моя несчастная жизнь тут же наладится, обретет смысл. Только сейчас я поняла, что возложила на него слишком много ответственности, за собственную защиту и счастье. Ответственность, которую могут нести лишь я сама и никто другой.

От острого моего взгляда не утаилась реакция следователя на произнесенное мной имя. Кажется, оно ему было знакомо. Но раз Кнут не спешил выдавать какие-либо пояснения, вытягивать из него информацию не имело смысла. Но это было и не удивительно, раз уж я здесь, то и имя моего отца обязано фигурировать в деле.

– Прошу продолжай… – попросил старший следователь медленно, нахмурив брови и став каким-то еще более заинтересованным.

– В письме я прочла, что отец занимается некой частной практикой по типу детективного агентства, как это модно называть. И адрес своей конторы он не забыл приложить, радушно приглашая в гости к себе, ведь там его точно можно будет обнаружить, раз пока он испытывает сложности с поиском жилья. И меня посетила идея фикс найти его. Мне кажется, что именно в этот момент все пошло наперекосяк.

Глава 2

Судя по письму, для того, чтобы найти отца, мне пришлось бы ехать в другой город. Адрес написали достаточно точно. А это около полутора тысяч километров, или примерно полтора дня дороги на автомобиле, если взять в расчет отдых и сон. По прикидкам, со всеми приготовлениями, я предполагала пересечься с отцом примерно дня через три.

Подобная поездка в другой город, далась бы мне достаточно легко, судя по внутренним ощущениям. Я бы даже сказала, что именно это мне и требовалось сейчас. Тем более, что с матерью, а потом и с бабушкой, я провела все свое детство в сплошных переездах.

Переезды были разными, из дома в дом в одном городе, из города в город, туда и обратно. Огромный, кажется совершенно бесконечный, замкнутый круг сплошного непостоянства. Иногда периоды оседлости затягивались на года, а иногда не длились и нескольких недель. На сколько я помню, с места мы срывались достаточно резко и неожиданно, буквально исчезая без объяснения причин.

Конечно я не могла не задаться вопросом почему мы ведем столь необычный образ жизни, ведь большинство детей, с которыми я знакомилась в школе, чуть ли за все свое существование ни разу еще не покидали собственного двора, а уж тем более города. Но в ответ получала лишь не совсем ясные оправдания работой и сложностью съема жилья. Так что, в какой-то момент, просто пришлось принять такой ход вещей и закрыть свой рот, унимая ненужное никому любопытство, как это произошло с темой отца. Со временем любые странности моей семьи стали нормой и передались мне соответствующими привычками.

Может быть тогда стоило быть настойчивее? Теперь то я уже узнать не смогу, но не перестаю чувствовать вину за происходящее в то время, словно бы мое проклятье было виной этим переездам. И даже если никаких подтверждений реальных я не получала, рано или поздно, кто-то из соседей, товарищей по школе или компаньонов по спортивной секции, в которые бабушка пихала меня до бесконечности, дабы ребенок не болтался без дела и присмотра, начинали называть меня проклятой. Несчастья вились вокруг меня, путались под ногами, но лично мою персону не трогали. Как цепные сторожевые псы, они кидались и грызли любого, кто ко мне пытался приблизиться. Такую как я боялись, без сомнения, я видела это в чужом Эхо. В алой, как сама кровь, дымке, склизкой и тягучей, с металлическим вкусом и запахом. Самое страшное в происходящем тогда – нормализация. За годы подобной жизни, я привыкла порой видеть целое неразборчивое кровавое поле вокруг себя, усеянное множество глаз, смотрящих украдкой, с колющим осуждением.

Так что такой непостоянный образ жизни, я так и не смогла бросить, иногда чувствуя себя некомфортно в одном и том же, неизменном окружении. Мои всяческие съемные квартиры, коих я успела сменить за 23 своих года чуть ли не с десяток, без остановки подвергались тем или иным перестановкам, чтобы унять странное, жгучее изнутри, чувство тревоги. Казалось, что если ничего не изменить, то непременно произойдет что-то плохое. От того я так и не научилась привязываться к окружающим себя вещам, до конца не понимая, хорошо это или плохо. Абсолютная свобода ли это или отсутствие какой-либо стабильной опоры под собственными ногами, понять мне было не дано.

В конце концов я нашла лучший из возможных вариантов собственного существования. Скромный и совершенно небольшой дом на колесах. У этого способа проживания, без сомнения были свои минусы, и даже больше, чем хотелось бы. И тем не менее, жить так лучше, чем в рандомный момент просыпаться посреди ночи с гулко бьющимся сердцем внутри грудной клетки и начинать маниакально собирать вещи, чтобы уехать как можно быстрее. Бабушка тогда поддержала мою идею, выделив приличное количество средств из собственных накоплений. Так я и попала во взрослую жизнь и отпустили меня достаточно легко.

В общем то, намеченное мной приключение, было не первое путешествие в другой город, с дорогой в несколько дней, которое я совершала за свою не очень долгую жизнь. В этот раз, путь я провела в тревожном молчании сама с собой, нервничая сильнее, чем перед сдачей экзаменов, прохождением собеседования и посещения зубного врача, вместе взятых. Даже сон в умиротворенных декорациях тихой и спокойной природы, на очередной окраине, меня не особо радовал, да и отдыхать в принципе получалось с трудом. Не было никакого сна, скорее уж некая полудрема в окружении целого вороха, порой весьма беспорядочных мыслей. Ведь я до конца не понимала, что пытаюсь найти, да и есть ли в этом хоть какой-то смысл, так то прошло уже чуть больше двадцати лет, всякое могло произойти, вплоть до смерти. Этого детективного агентства и вовсе больше могло не существовать, а отсутствие свежей информации на различных навигаторах и в интернете, не утешало. И тем не менее, может от некой безысходности или потому что ничего другого у меня не было, я ухватилась за подобную призрачную и слабую надежду, как за спасательный круг. Мне ведь правда казалось, что я тону в черном море собственных сомнений и безысходности.

Так что, когда мне наконец удалось достигнуть места назначения, от собственной смелости не осталось и следа, я никак не решалась постучать в дверь отцовского кабинета. Просто стояла там как вкопанная и крепко сжимала в руках старую фотографию матери и письмо, адресованное ей от отца, а еще так и не отправленный, по какой-то причине, ответ. И даже казалось, что я вот-вот пойду на попятную, чувствуя себя примерно так же, как при первом посещении морга на практике по вскрытию, в медицинском училище. Пожалуй, я так и не смогла привыкнуть к сложному Эхо в медицинских учреждениях, в виде черной густой слизи, слоями липнувшей к стенам, словно деготь, с запахом самой смерти.

Но кое-что здесь, меня однозначно успокаивало, Эхо владельца этого детективного агентства, возможно моего отца. Свинцовое, спокойное, как дождливые летние тучи, которые если одарят тебя дождем, то теплым и мягким, смыв пыль вместе с усталостью. И все же, несмотря на этот умиротворяющий отцовский след, сейчас мои руки были тяжелы как никогда. Я всегда ощущала некую скованность этой части собственного тела, иногда замечая уголком глаза, где-то на периферии, словно меня сковывают еле заметные, полупрозрачные цепи золотистого цвета. Вообще периферийный взгляд видит иногда на много больше, чем прямой и внимательный. Цепи эти, путами окольцовывали мои запястья и предплечья почти до самого локтевого сустава иногда ощутимо царапая кожу. Это ужасно мешало в гимнастике, значительно мешало в биатлоне, но очень помогает в самбо, делая удары руками особо сильными и тяжелыми.

Собравшись с духом, я наконец подняла свою, кажется свинцовую, почти неподвижную руку. Стук в деревянную дверь, в гулкой тишине совершенно пустого коридора, прозвучал, как гром среди ясного неба, но на него так никто и не ответил. На повторный стук так же не последовало никакой реакции. Я даже растерялась немного, однозначно рассматривая такой вариант, но так и не придумав что делать в этом случае. Невольно завертелась по сторонам и в какой-то момент, уголком собственного глаза, тем самым, особо зорким периферийным зрением, я заметила тень, ловко и быстро шмыгнувшую в щель двери. Краткий миг в долю секунды, похожий на вспышку, позволил мне заострить внимание. Дверь кабинета была не заперта, а приоткрыта, совсем на чуть -чуть, почти и незаметно. Конечно следовать за какими бы то ни было тенями, вообще не в моих правилах, но сейчас были немного иные обстоятельства и резко возросшая до предела внутренняя тревога, начала активно подгонять меня хоть к каким-нибудь действиям.

Я не вполне уверенно, ухватилась за ручку двери и легонько толкнула ее вовнутрь, та поддалась легко и без какого-либо сопротивления. И это заставляло мое сердце гулко биться о ребра, в приступе неконтролируемой тревоги, что грозила перерасти в настоящую панику.

– Прошу прощения, – заговорила я робко, но достаточно громко, чтобы меня точно могли услышать, постепенно открывая дверь все сильнее, но почему-то боясь глядеть в расширяющуюся щель. – Меня зовут Селия Мейер, скорее всего вы меня не знаете… Но вероятнее всего, я ваша дочь…

Меня так резко и неожиданно вырвали из собственных воспоминаний, которые я будто бы просматривала как живое кино, что тело даже вздрогнуло. Это Кнут легко тронул меня за плечо, возвращая в реальность нашего общего существования, похоже желая что-то уточнить.

– Ты так и не ответила на вопрос, – серьезно выдал он, возвращая положение собственного тела в привычное, по-деловому, сидячее состояние. – Почему Селия, а не Кая, как в документах?

Я не сразу ответила, глянула внимательно на своего собеседника, гадая почему его это так интересует и явно была не уверена в своем ответе. Этот джентльмен в средних годах, в темно медных кудрях которого спряталась золотистая седина, казался гордым носителем своего «дара» Видящего. Я была почти уверена, что он не сможет понять меня в этом вопросе. Имя Кая, для ребенка, который был брошен справляться с собственным бременем самостоятельно, звучало как издевательство. Имея значение «эхо», я чувствовала себя тенью другого, реального человека, живущего счастливую и полноценную жизнь, следом кого-то другого. И имя это, дополнительно ко всему, словно бы накладывало на меня соответствующие обязательства.

– Наверное определенная попытка сбежать, – ответила я равнодушно и пожала плечами.

Имя Селия, могло звучать для Кнута некоторым оскорблением, как для Видящего. Потому как значило оно «слепая». Глупая и наивная, весьма детская надежда избежать собственной участи и закрыться от бремени, которое невозможно было избежать. Я цеплялась за это имя, словно оно могло уберечь меня от окружающего непостоянства, стать оберегом от хаоса.

– Судя по всему, так себе вышло, да? – фыркнул мужчина, складывая руки на груди, и я уверена, что в его грубом голосе появились издевательские нотки.

Я лишь театрально закатила глаза на его справедливое замечание и продолжила свой рассказ. В этом споре ни один из нас не будет в состоянии понять другого в полной мере, даже с учетом того, что мы обладали идентичным бременем и видели мир примерно одинаково со всеми его особенностями. Опыт все же получили кардинально отличающийся.

Когда я открыла дверь полностью, то обнаружила, что отцовский кабинет абсолютно пуст. Даже его свинцовое Эхо словно бы осело, обозначая, что хозяин ушел достаточно давно, не обновляя собственный след весьма продолжительное время, начиная от суток и заканчивая несколькими неделями.

Небольшое офисное помещение было обставлено весьма аскетично и отчасти напоминало декорации к нуарному детективному кино. Достаточно старый рабочий стол с ничем не примечательным, также не особо новым компьютером на нем. А вот шоколадного цвета кожаный стул с высокой спинкой, отставленный в сторону, ближе к плотно закрытым жалюзи окнам, был кажется куплен совсем недавно. С левой стороны от стола, находился весьма высокий шкаф, куда, судя по всему, убирали верхнюю одежду. С противоположной стороны еще один стол с графином для воды и электрическим чайником на нем, а рядом пробковая доска, похожая на школьную, с множеством разных фотографий или каких-то газетных вырезок. Ну прям как в настоящем кино. Все остальные стены были заставлены комодами с бумагами и различными папками неизвестного мне содержания. На рабочем же столе творился творческий хаос, абсолютный беспорядок с суматошно разбросанными по всей столешнице бумагами. И вроде ничего особо примечательного, но пробковая доска не могла не привлечь мое внимание, Эхо рядом виделось неровным, дерганым и беспокойным. Что-то очень тревожило моего отца в собранной там информации.

Я с опаской осмотрелась по сторонам, пытаясь обнаружить свидетелей моего задуманного неэтичного поступка. Но вокруг было совершенно пусто и ноги сами шагнули в кабинет. Ступать получалось осторожно, совершенно неосознанно, ведь чувствовала я себя некой преступницей. В принципе моей совести было достаточно и самого факта нарушения чьих бы то ни было, личных границ, не говоря уже о посещении чужого пространства без разрешения и даже без спроса. Но уж очень сильно меня манила эта доска, там было что-то важное, хмурое Эхо отца возле него темнело, стремясь переросли в настоящую грозовую тучу. Тело неминуемо вздрагивало от каждого шороха, случайного звука с улицы, голова вертелась в поиске мнимой опасности. Я походила на сплошной комок нервов, не представляя, чем буду оправдываться, если меня вдруг все-таки обнаружат.

Но вскоре все мои тревогу улетучились как по мановению волшебной палочки, стоило вниманию сосредоточиться на содержании пробковой доски. Там были… мне кажется даже сейчас я не могу с точностью описать то, что видела. Газетные вырезки, некрологи, отчеты судмедэкспертов? Даже вообразить себе не могу сколько всего там было и как это все поместилось на столь небольшую доску, начиная от официальных заявлений и документов, заканчивая слухами и конспирологическими теориями. В одно сплошное месиво смешались пропажа людей, случайные смерти и даже вполне себе умышленные убийства. И казалось бы, причем тут все это, но отец, судя по всему, смог обнаружить некую связь среди целого вороха различной информации, объединив в одно, не до конца понятное мне дело. Он точно видел здесь какую-то четкую связь, которую, лично мне, уловить не получалось. Но судя по Эхо, что становилось гуще, стоило подойти к доске с «уликами» в плотную, приобретая землистый вкус, отец был практически одержим происходящим. Вероятно, даже не спал, если судить по десятку пустых банок от энергетиков в переполненном мусорном ведре.

Я могла бы еще долго проторчать у доски, разбирая собранную там информацию, вчитываться в каждое слово, но сосредоточенность мою сбил настойчивый, но плохо различимый шепот где-то в недрах собственной черепной коробки. Конечно, как Видящий, с подобным феноменом я периодически сталкиваюсь, и за годы жизни с собственным даром, научилась, нечто подобное, хорошо игнорировать.

– Я знаю, что ты слышишь меня… – шепчущий, неизвестный голос, стал осмысленным и весьма настойчивым. Это был мягкий мужской голос, почти бархатный, с глубоким тембром, очень приятный на слух. Казалось, что тебя укутывают мягким и теплым одеялом в лютую морозную стужу и сажают рядом с камином, пока за окном воет снежная буря. Но это и не удивительно, каждый «Шепчущий», как я их называла, подстраивает свой голос под индивидуальные нужды своего собеседника, корректирует что и как говорить. Единственную тактику, которую я считаю эффективной в столкновении с Шепчущими, это полное игнорирование. Весьма театрально мне удается делать вид, что я тут не причем, я совершенно обычный человек и вообще, ничего не слышу и не замечаю.

Но вот настойчивости этого Шепчущего, стоило позавидовать, он не сдавался и даже после сотой попытки, дозваться до меня, отчего мой глаз практически начал нервно подергиваться. И уж точно, сосредоточиться на информации уже больше никак не получалось.

– Делай свой безразличный вид сколько угодно, меня ты не обманешь! – достаточно сердито или раздраженно, выдал он. Хотя я до конца и не знаю, можно ли его называть так и есть ли у Шепчущих вообще какая-либо гендерная идентичность. Скорее всего они умеют подстраиваться под вкусовые предпочтения собеседника, вероятно и меня голос с мужского на женский при необходимости, для усиления собственной привлекательности. Другого объяснения, почему каждый голос этих Шепчущих, всегда звучат для меня так приятно, несмотря на то, что отличаются они достаточно сильно друг от друга, я найти не могу. Саму природу этих созданий и что они из себя представляют, мне не совсем знакома. Чутье никогда не рассматривало иных вариантов, кроме как избегать их всеми возможными силами. Ничего хорошего, нашептать они не могли, служа олицетворением самой настоящей ловушки.

– Хорошо, я принимаю твои правила игры, – с явной досадой в голосе, выдал Шепчущий, похоже весьма раздраженный моим вопиющим поведением и на это я не смогла сдержать ползущие вверх уголки собственных губ. – Но сейчас тебе не меня опасаться нужно, а тех, кто направляется сюда. И у них абсолютно и точно, совершенно не добрые намерения.

Я невольно вздрогнула, почти уверенная в провокации в свою сторону, параллельно осознавая, что собеседник намеренно, голосом, выделил местоимения «тех» и «их», словно пытаясь донести до меня сверх имеющегося. Несмотря на сомнения, я все же невольно развернулась к выходу, внимательно вглядываясь в приоткрытую дверь, пытаясь найти подтверждения сказанному и чувствуя, как адреналин резко скакнул в крови.

– А твои намерения, значит, добрые? – уточнила я, напряженно зафиксировав глазами вход, все же поддаваясь ему, в надежде узнать больше.

– В моем ответе нет смысла, ты так или иначе не сможешь мне поверить, – сделал логичный вывод Шепчущий и был абсолютно прав, но и в таких, столь очевидных словах я не видела ничего кроме подвоха и изощренной попытки обмануть меня.

– Не думала, что когда-нибудь позволю себе попасть в ловушку логической задачки Смаллиана… Хотя тут сложнее, я не знаю кто ты в этой задаче, рыцарь или лжец.

– Сколько тебе лет? – с сомнением уточнил Шепчущий. – Ты же не первый день владеешь своими способностями… да ведь? Ну за отголосками ты следуешь как опытный пес ищейка. Или попросту забыла, что один из главных ваших талантов, это определение лжи?

Я и правда могла чувствовать ложь, дополняя картину рассматривая изменения в Эхо того или иного человека. Но на счет Шепчущих, мне попросту не хватало знаний, и насколько они способны игнорировать таланты Видящих, я тоже не знала. Но действительно никакой лжи я от этого бесформенного голоса не чувствовала. Хотя и как выглядит эта ложь, я тоже не в курсе, может быть обман с их стороны, не то же самое… Иногда мне сложно было объяснить все даже для самой себя. Наиболее точно я бы описало это, как вдруг всплывшее знание, но так оно происходит с обычными людьми. Все дело в эмоциональном отклике, которые могут считывать такие как я, но вот у таких как он, с эмоциями все сложно. Иногда у меня складывалось впечатление, что подобный механизм, не совсем то, что требуется Шепчущим для адаптации, как это происходит у людей, но я более чем могу ошибаться.