Ткань Мира

Роман Воронов

Ткань Мира

Ткань Мира

Режиссёр спешил в театр. Его хмурое, недовольное лицо в полной мере отражало внутреннее состояние маэстро – заслуженный работник культуры был зол на весь мир: дождь, от которого не спасала шляпа и высоко поднятый ворот плаща, встречные прохожие, будто специально норовившие врезаться побольнее в его узкую фигуру, наплевав на то, что слуга Мельпомены катастрофически опаздывает на встречу со сценаристом и труппой, способствовали этому дополнительно, хотя, положа руку на сердце, винить кого-либо, кроме как самого себя, не стоило.

Неосторожно согласившись сначала, то ли по слабости духа, то ли вследствие лёгкого опьянения, на уговоры пройдохи-писателя, внешне напоминающего Змия Искусителя, такого же скользкого, вертлявого и приставучего, поставить пьесу под названием «Ткань Мира», позже он горько пожалел о том, что уступил, текст представлял из себя замысловатые фантазии, а проще сказать, чушь несусветную, идея отсутствовала вовсе, но занудливый писака так жарко отстаивал гениальность собственного произведения, и столь эмоционально реагировал на несмелые попытки возразить ему, что пришлось сдаться, лишь бы отстал.

Теперь, спустя несколько дней, Режиссёр мысленно видел полный провал постановки и даже слышал свист в зале на премьере. Из череды вот этих творческих переживаний нашего героя вывел удар сокрушительной силы в ухо. Одна из базарных фей, водрузив на крепкое плечо тюк, может с репой, а может и с пушечными ядрами (судя по весу), также, как и театральный служитель, очень торопилась, только не в храм Мельпомены, а на рынок, но, в отличие от работника культуры, прекрасно видела свою цель и не старалась увильнуть от её реализации любыми способами. Дамочка, как нож в масле, продолжила поступательно разрезать толпу, а едва устоявший на ногах Режиссёр, выудив из лужи слетевшую шляпу, неожиданно смело послал в широченную спину хабалки довольно громкое – «Зараза!».

– Сам такой, – огрызнулся кормовым орудием «линкор», не потрудившись даже обернуться, и гроза подмостков, сплюнув от досады под ноги, ввалился в двери родного театра. Старушка-гардеробщица по походке патрона верно оценила ситуацию и даже не поднялась со стульчика, на котором мирно дремала, Режиссёр молча кинул плащ и шляпу на стойку и, определив по нескольким вещам, висящим на вешалках, состав пришедших, бодро взбежал по лестнице.

Для актёра театр не просто работа, это среда обитания, причём, не всегда дружелюбная и спокойная, а порой и не очень безопасная, но привычная, родная и любимая. На готовящийся спектакль были вызваны всего два мастера лицедейства, более участников сценарий не подразумевал. Конкуренция в труппе имела место быть жесточайшей и когда Режиссёр на общем собрании, как всегда, со стальной физиономией и лёгкой, непринуждённой улыбочкой на устах объявил имена счастливчиков, ободряющих аплодисментов от коллег не последовало, гробовую тишину прервал только чей-то намеренно неосторожный шёпот: – «Эти не потянут».

Избранные же пожали друг другу руки, как это принято среди рыцарей на ристалище, после чего, опустив забрала, вояки со всей страстью и невообразимым рвением устремляются убивать соперника. В мире людей ничего не меняется, посему актёры будущей постановки разошлись с ненавистью в сердцах, кому же достанется главная роль, и каждый запрятал за пазуху камень приличных размеров. На первую репетицию оба явились заранее, уселись в первом ряду, но, на противоположных концах и, насупившись, стали ожидать, как приговора, свои назначения.

Представители писательской братии – люди разносторонние, неплохо знающие жизнь, правда, как правило, худшие её проявления, умные, коли научены грамоте и кое-что помнят из школьного курса правописания, но излишне нервные, а иногда и откровенно капризные, что, однако, не мешает им с воловьим упорством продвигать свои, несомненно, талантливые, произведения в издательских редакциях.

Сценарист был именно такой – воздушный, неопределенный, как меняющее в небесах свои очертания облако, но въедливый, как зубная боль, и липкий, подобно патоке, если речь заходила об изложении на бумаге собственных мыслей. Он, с бессменным цветным платком вокруг длинной шеи и тростью в дрожащей от беспробудного пьянства (когда только успевал сочинять?) руке, прибыл на репетицию вовремя, случай вопиющий в его практике, однако цепь необъяснимых событий по дороге в театр привела его точно в назначенный час, минута в минуту. Вообще-то, творческая личность собиралась заглянуть в кабак, промочить горло, но у дверей заведения вырос городовой и никого внутрь не пускал, можно было посетить какой-нибудь другой зал, но в долг наливали только здесь. Пересекая рынок, он случайно прихватил всего лишь одно несчастное яблочко и, как ему казалось, незаметно сунул в карман, но торговка, грубая деревенская баба, завопила так, словно ей попытались вырезать аппендицит прямо за прилавком, и писателю, человеку чести и высокого достоинства, пришлось ретироваться бегством (в столь ответственный день очутиться в полицейском участке он не мог себе позволить).

Теперь, усевшись нога на ногу прямо по центру зала, Сценарист достал пьесу, бросил удовлетворенный взгляд на часы и вонзил желтые, прокуренные зубы в сочный трофей с блаженством, сравнимым с полетом во сне.

Осветитель – фигура не последняя в постановочном процессе – слыл человеком практичным, а с этим качеством, как известно, рука об руку следует педантичность, посему владыка софитов никогда не опаздывал на работу, в театр, он жил в нем. Там, где специальный механизм увлекал за собой тяжелый занавес, а крики «Браво» резонировали с балками, удерживающими кровлю, техник оборудовал себе спальное место; пара списанных кафтанов каких-то бояр или царей в качестве матраса и одеяла, барабан с огромной дырой в желто-голубом боку заигравшийся Наполеон в погоне за хохочущей Жозефиной не рассчитал и повредил реквизит сапогом ) да стол и крепкая дружба с буфетчицей сделали храм Мельпомены его настоящим и единственным домом.

Раньше этих паршивых актёришек, что сейчас сверкали друг на друга возмущёнными глазами с разных концов ряда, аж на целых полчаса Осветитель занял своё место и, чтобы не скучно было ждать остальных, слегка подсветил сцену нежно-зелёным софитом.

Итак, дорогой читатель, и даже правильнее будет сказать, зритель, все действующие лица будущей пьесы в театре, займём и мы свои места, лучше всего в ложе бенуара1, не то, чтобы там было удобнее, но уж больно нравится мне название.

Режиссёр быстрым шагом проследовал к Сценаристу, пожал ему руку и, без приветствий, хмуро произнёс:

– Главная роль ваша.

Его указательный палец, отягощенный могучим золотым перстнем, протянулся к актёру справа.

– Вы – второстепенный персонаж, – перстень сверкнул в противоположную сторону.

– Чем же я заслужил?, – обиженно взвизгнул отправленный на вторые роли.

– Подходите по возрасту, – злобно ответил Режиссёр и повернулся за поддержкой к Сценаристу, тот согласно кивнул. – Учитель не может быть младше ученика.

– Но мы ровесники, – не утихала втора, – разница всего три месяца.

– Этого достаточно, – отрезал Режиссер. – Слово нашему творцу.

Писатель поднялся, зачем-то обернулся в темноту пустого зала и поклонился:

– Название пьесы «Ткань Мира». Это рассуждения Учителя, познавшего истину, перед Учеником об устройстве мироздания, о Боге и Человеке, общий замысел произведения можно определить, как философскую трагедию.

– А трагедия в чём? – заинтересованно откликнулся со своего места Главный герой.

– В том, что Ученик ничего не понял, – зевнув, прокомментировал сверху Осветитель.

Режиссер хохотнул, но, увидев, как Сценарист надул губы, погрозил пальцем кудеснику света, а вдрызг обиженный писатель обошел актёров и вручил каждому свои слова, после чего вернулся на место и, грациозно поправив платок на шее, спросил у Режиссёра, при этом с ненавистью бросив взгляд на Осветителя:

– Можем продолжать?

Служитель Мельпомены утвердительно кивнул писателю и, привстав со стула, гаркнул артистам, уткнувшимся в тексты:

– Марш на сцену, бездельники!

Второстепенный персонаж, назло «сопернику», проявил большее усердие и прыть, пока Главный герой, кряхтя (видимо, входя в роль старца) поднимался по ступенькам, заскочив на подмостки легко и непринужденно. Режиссёр дважды щёлкнул пальцами и Осветитель дал по кругу света на каждого.

Сценарист приободрился:

– Ученик приходит к Учителю на последний урок, курсы астрологии, философии, приготовления ядов, карточных фокусов, фехтования на шпагах и обольщения женщин успешно пройдены. Сегодня Ученику, перед расставанием, разрешено задать самый важный для него вопрос и он, выпускник, неожиданно для себя осознаёт, что не ощущает себя познавшим истину.

Сверху донёсся приглушённый смешок.

– Тишина в зале, – грохнул о спинку стула Режиссёр, и Сценарист благодарно улыбнулся коллеге.

Дисциплина в театре, при внешней разболтанности актёров, расслабленности технического персонала и чрезмерной горделивости костюмеров, держалась в ежовых рукавицах. Режиссёр, он же худрук, директор и бухгалтер в одном лице, нёс в своих венах кровь арийцев, смешанную с иудейской в неизвестных пропорциях, а если хорошенько приглядеться к чернющим кудрям прабабки по материнской линии, то и немного цыганской, что вкупе давало характёр расчетливый, но временами строптивый, а местами и взрывной, но всепрощающий.

Осветитель замер у софита, боясь шелохнуться, а актёры вопросительно уставились на начальника, недвижимые, как каменные истуканы, и если ты, мой дорогой нематериальный зритель, пошевелишься на своём месте, то непременно будешь обнаружен.

– Начинайте, – скомандовал Режиссёр и Второстепенный персонаж («Ученик» по сценарию) дрожащим голосом (вполне профессионально, заметил про себя худрук) произнёс:

– О, Учитель, я так и не понял, зачем Бог создал Человека? – после чего ехидно уставился на коллегу, с вызовом и усмешкой.

– Представь себе, о, Ученик, – загрохотал басом Главный герой (Учитель), выставив вперёд правую ногу и расправив грудь. – Ты смотришь на событие с одной стороны…

– Точки зрения, – подсказал Сценарист и сделал у себя пометку.

– Как бы светишь на предмет маленьким фонарём, – продолжил Учитель. – Что происходит?

– Стоп, – прервал диалог Режиссер. – Эй, на софитах, дайте луч на Ученика.

– Я думал, это дуоспектакль, – беззлобно «возмутился» техник и направил луч на Второстепенного персонажа. Режиссёр махнул Главному герою:

– Продолжайте.

– Предмет отбросит тень, – Учитель протянул руку к Ученику. – То есть, ты узришь последствие события.

Второстепенный персонаж оглянулся и, картинно всплеснув руками, согласно закивал.

– Переигрываете, – коротко заметил Режиссёр и Ученик перестал кривляться.

– Теперь зажгите второй фонарь, – продолжил Учитель. – Появится вторая тень.

Осветитель, без команды, выполнил нужное действие. Главный герой послал ему воздушный поцелуй:

– Значит, событие может иметь два последствия, а если ты расположишь фонари друг против друга, в совокупном свете тени уменьшатся. Это означает, что последствия притупляются, если оценивать событие с разных точек зрения, точнее, с противоположных сторон.

Режиссёр покрутил указательным пальцем в воздухе, и Осветитель, на четвереньках перебравшись по рампе на другой конец сцены, направил свет на «Ученика», длинные, довольно смешные тени неуклюжего вида «сжались» в небольшие пятна возле его ног.

– А теперь, – продолжил «Учитель», получив молчаливое согласие от начальства, – обставь событие источниками света по кругу, тень исчезнет вовсе.

– Нет, – торжественно и громко прочёл свою реплику Второстепенный персонаж. – Она окажется на потолке.

Все, как по команде, задрали головы вверх и уткнулись взглядами в … улыбающуюся, довольную физиономию техника, переползающего обратно на рабочее место.

– Хорошо, – с некоторым излишним пафосом согласился «Учитель». – Это так, ведь мы посмотрели на событие со всех сторон, но в одной плоскости, что и позволяет нам наше человеческое сознание. А если предмет рассмотрения осветить фонарями, расставленными по сфере, событие перестанет иметь тень вообще, то есть у него не будет последствий.

Второстепенный персонаж совершенно искренне развёл руками: – Почему?

Отличная игра, сделал для себя пометку в уме Режиссёр.

– Потому, что событие, – Главный герой прищурился и поднёс бумагу ближе к глазам: – Оказалось внутри исследователя, так смотрит Бог, и в этом случае, ты и есть Бог, а собственно, событие – ты сам.

«Учитель» подошёл к «Ученику» и обнял его: – Значит, чтобы что-то узреть, Абсолюту нужно перестать быть Богом, Сферой, самим собой, упростить себя до плоскости. Так появился Человек.

Редкие (по понятной причине), но искренние аплодисменты донеслись из-под софита. Режиссёр повернулся к Сценаристу: – Скажите, дружище, не считаете ли вы, что на афишах к ограничению по возрасту надо добавить и «Не для верующих»?

Писатель ловко подтянул к себе оставленную на соседнем стуле трость и почесал затылок набалдашником: – Разумно, я не против. Дружище, а не посадить ли нам их, – Сценарист кивнул на актёров, – в позу лотоса, как делают все просвещенные индусы.

– Боюсь, оба переломают суставы, причём ещё до премьеры, – злобно пошутил Режиссёр и хлопнул в ладони. – Продолжаем.

– За время обучения, о, Учитель, – вступил в диалог Второстепенный персонаж, – мы ни разу так не говорили о Человеке.

– Мы смотрели на Человека, как на существо земное, – Главный герой, застывший в объятиях и до сих пор не разжимавший рук, наконец раскрыл их и сделал шаг назад, – а сейчас говорим о Человеке, как о существе Небесном.

– Ты рассказал мне, почему Бог создал Человека, но зачем? – «Ученик» был весьма убедителен в изображении эмоций и явно переигрывал партнёра, оба – и Режиссер, и Сценарист – заметили это и, переглянувшись, подмигнули друг другу.

– Человек вписан, как составляющая, в Ткань Мира, – Главный герой усилил голосом название спектакля, получилось эффектно.

– Ткань Мира? – «Ученик» не хотел уступать «сопернику» в игре (очень правдоподобно, отметил про себя и Осветитель, оценивая репетицию, как зритель).

– Соткан из бесконечного количества путей-возможностей, – изрёк «Учитель», добавив в голос нотки Мавра Отелло, из его последней роли: – Душа, подобно росинке, двигается по нитям паутины Ткани Мира. Когда ею управляет Эго, оно «надавливает» на паутину, и душа скатывается в жерло, заданное Эго.

Главный герой оттянул полу пиджака и ткнул пальцем в материал, для наглядности.

Сценарист согласно кивнул, Осветитель крикнул: «Браво!», а Режиссёр сухо заметил: – Без самодеятельности. Дальше.

– Когда же Кармический Совет хочет скорректировать путь души, он приподнимает Ткань Мира, – Главный герой, на правах звезды постановки, не удержался и надавил пальцем с обратной стороны, на подкладку: – И душа вынуждена обходить эту гору.

– Уволю, – коротко бросил худрук и «Учитель», оставив в покое пиджак, закончил. – Истинной Свободой Выбора является действие сознания души, которое изменяет общий план ткани, без резких «вздутий» или «впадин».

Оратор умолк и наступившую тишину «порвал» восторженный комплимент Сценариста: – Прекрасно, видит Бог, прекрасно.

Режиссёр резко поднялся и подошёл вплотную к сцене: – Я почти заснул, – сурово бросил он воодушевлённым после похвалы автора пьесы актёрам. – Говорильня есть, игры нет.

– Что играть-то? – возмутился Главный герой. – Слова?

– А что вообще, по вашему мнению, дорогуша, играют в театре? – взорвался служитель Мельпомены и, подтянув брюки повыше, полез на подмостки, смешно закидывая ногу и упершись, при этом, пузом в край сцены. Актёры бросились на помощь, но рявкнув на них: «Назад!», он, перевалившись, как тюлень на льдине, поднялся на ноги и вырвал из рук «Ученика» текст.

– Но что Человек, песчинка в бесконечных дланях Его, одинокий путник, тянущий непомерный груз желаний Создателя, –Режиссёр воздел руки к «небу», оттуда на него восхищенно взирал … Осветитель, он то, по достоинству оценив фразу и исполнение, прошептал со слезами на глазах: – Гамлет, ни больше, ни меньше.

Режиссёр, выйдя из образа, сунул текст «Ученику» и повернулся к Главному герою, – Энергия, которую должны чувствовать, как пощёчину, вон там, – и он указал пальцем в темноту зала, намекая на последние ряды. – Ясно?

«Учитель» кивнул, прокашлялся и, сдувшись, принял вид обычного, чуть сгорбленного старичка: – Он не один, мой друг, в своей космической работе Человек имеет и помощника, собственное Эго.

Главный герой не даром считался в труппе примой, его опыта и таланта хватило на мгновенное перевоплощение, даже голос «постарел» вместе с его осанкой:

– Здесь можно провести аналогию со Святой Троицей; Отец – это Абсолют, Сын – Эго – программа, которая всегда при проявленной душе, основная характеристика человека, как Сына Божьего, и Дух Святой – Антипод, нечто, очень напоминающее, близкое по смыслу к Создателю, но сложно объяснимое ментально.

Осветитель громко чихнул и перекрестился, а Режиссёр с укоризной посмотрел на Сценариста: – Святотатство, батенька, не иначе.

– Я так вижу, – отделался стандартной формулировкой представитель творческого цеха, и рукой, как сверяет партитуру композитор с тем, что вытворяет исполнитель, провёл по строкам. – Всё точно, ничего не приврал.

Режиссёр вздохнул, подумав про себя, что после премьеры театр сожгут разъяренные христиане, устало произнёс: – Дальше.

Прима, вошедшая в роль так, что ноги старичка подогнулись, руки затряслись, а нижняя губа отвисла до подбородка (где он «собрал» такой образ?), хрипловато начал: – Эта Троица и ткет план познания, ту самую Ткань Мира. Господь Бог продуцирует Пути (возможности), Эго определяет их выбор душой (в вечном противопоставлении своего мнения со светом Искры Божьей или, можно сказать иначе, в уравновешивании кармических векторов), Антипод же есть сами нити полотна. Подобно пауку, выделяющему из плоти своей нити для паутины, Создатель эманирует материал Ткани Мира, в христианской традиции ей соответствует Дух Святой, в наших категориях – Антипод.

– О, Учитель, – вступил в диалог Второстепенный персонаж: – мне страшно слышать это.

– Что именно?

– И Эго, и Антипод, – «Ученик» «подтянулся в игре» к Главному герою, у Сценариста волосы зашевелились на голове от восторга, а Осветитель снова пустил слезу.

Главный герой обратил просветлённый взор в зал, казалось он, познавший все тайны мира, готов отдать публике последнюю (за изрядную порцию восторгов), после чего спокойно, как истинный воин, упасть бездыханным:

– Эго – часть Плана Творца, то, что придаёт окраску душе, которую Господь Бог одухотворил собой в равной мере. Мы все, – «Учитель» развёл руки, словно был распят на кресте, – одинаковые! Возлюби ближнего, как самого себя, можно дополнить словами – ибо ты одно с ним. Эго «создаёт» индивидуальность души (эмоциональную и ментальную), за физическое тело «отвечает» Антипод, его задача, – оформить внешние различия на проявленном плане через эфирных двойников. Что касается высших тел Человека это прерогатива и поле деятельности Абсолюта.

– Перерыв, – хлопнул в ладоши Режиссёр, подумав, что, наверное, в постановке то же на этом месте нужно будет объявить антракт. Четвёрка творческих личностей двинулась в сторону буфета, а Осветитель, потушив софиты, улегся на царский кафтан и предался размышлениям. Долгие годы службы в театре он, глядя на игру актёров сверху, ставил себя на их место, повторял монологи, копировал жесты, запоминал мимику, а когда публика взрывалась неудержимыми аплодисментами, техник раскланивался возле софитов, и счастливая улыбка не покидала его до самого утра.

Вот и сейчас Осветитель представил себя «Учителем», нет, ничего не отозвалось внутри, а «Ученик» … техник вскочил со своего насеста, включил софит и поставил яркий, белый круг в центр сцены, затем, как полоумный, рискуя разбить нос, выскочил на лестницу и помчался вниз. Нам повезло, дорогой читатель-зритель, что в этом своеобразном антракте мы не покинули своих мест, ради буфета или туалетной комнаты. Осветитель, спотыкаясь и нервничая, взобрался на подмостки, встал в пятно света и, изобразив на физиономии некое подобие трагического состояния души продекламировал четверостишие собственного сочинения (техник обладал в этом деле некоторым навыком и состряпал стишок по дороге на сцену):

Учитель, как мне быть, скажи

Из всех наук, что мы пройти сумели,

Я преуспел сильней всего во лжи,

А остальные мимо пролетели.

Выдержав паузу (неплохо, совсем неплохо), Осветитель повернулся к залу и поклонился невидимому зрителю, вложив в это действие столько благородства и отчаяния, что, ей Богу, происходи всё сейчас на самом деле, особо чувствительные дамочки вряд ли удержали бы слезу.

Однако, отпустим нашего триумфатора к своим софитам после третьего выхода на поклон и отправимся в буфет, где основные действующие лица, усевшись за круглый стол, кто с портвейном, кто с пивом, а кто и с минеральной водой, затеяли жаркий спор о нужности подобных произведений для простого обывателя.

Режиссёр, дунул на пенную шапку так, что белоснежные хлопья тут же украсили удивлённую сим фактом физиономию писателя, сидящего напротив, как мишура новогоднее дерево: – Вы, дружище, на самом деле полагаете, что пьеса подобного содержания будет интересна горожанам?

Сценарист убрал платочком липкие следы вторжения в его личное пространство.

– Когда-то нужно начинать нести в широкие массы нечто более сложное, нежели шутки про женскую глупость и мужские измены.

– Тем более, в жизни, как правило, всё наоборот, – ухмыльнулся Второстепенный персонаж, бросив недвусмысленный взгляд на Главного героя, мирно потягивающего минералку из тонкого стакана.

– Если вы о моей дражайшей супруге, – невозмутимо парировал он, – всё это слухи, не более.

– Не ссорьтесь, друзья, – вступился за «приму» писатель, делая большой глоток портвейна. – Дураков полно в обоих лагерях, а изменяют и те, и те чаще всего самим себе.

– Вот лучше бы об этом написали, – недовольно проворчал Режиссёр. – А с вашим нынешним творением не оберёмся скандалов или … разоримся.

– Стыдно, – огрызнулся Сценарист. – Художественный руководитель, не дочитав до конца пьесу, ставит на ней крест.

– Вот как раз на кресте будем распяты все, сразу же после премьеры, – философски заметил Главный герой. – А я, так и вообще, первый.

– Это почему же такая честь? – возмутился Второстепенный персонаж, допивая свой напиток.

– Говорильней-то, в основном, занимаюсь на сцене я, – Главный герой с укором посмотрел на коллегу. – А вы всё больше вращаете глазами и изредка задаёте глупые вопросы.

– Попрошу, – грозно прохрипел «Ученик», медленно приподнимаясь из-за стола.

– Перерыв окончен, – спокойно, но требовательно произнёс Режиссёр, отодвинув недопитое пиво. – Все быстро на сцену.

Небольшой вестибюль, три ступени вниз к двери «Служебный вход». Узкий коридор с гримёрными комнатами, снова лестница, поворот направо и вот уже подмостки – весь путь актёры, далеко не молодые люди, преодолели, постоянно огрызаясь, пытаясь ущипнуть друг друга, злословя и подтрунивая, а при выходе из-за кулис Второстепенный персонаж даже попробовал поставить коллеге подножку, чем привёл в неописуемую ярость худрука.

– Прекратить балаган немедля, – крикнул служитель Мельпомены и влепил звонкий подзатыльник заигравшемуся подчинённому. – А вы …, – он повернулся к Сценаристу, семенящему сзади, – напрасно хихикаете, после премьеры вам выходить на требование «Автора», посмеёмся, если получится, вместе.

Чуть ли не за шкирку развёл худрук актёров по местам и с угрозой в голосе потребовал: – Начинайте, чья очередь.

– О, Учитель, – с нескрываемой усмешкой, продекламировал «Ученик», быстро сверившись со словами. – И всё же, даже при таких великих помощниках, как Бог и Эго, Человек страдает и мучается всю жизнь, и мы видим подтверждение этому и в литературе, и в искусстве, и в обычной, повседневной толкотне, той, что разворачивается вокруг.

Слабовато, отметил про себя Осветитель, с интересом наблюдающий за нервным возвращением из буфета честной компании, безэмоционально и, не к месту, излишне ехидно.

– Слабо, – подтвердил мнение техника Режиссёр, – пресно и, прекратите, голубчик, ерничать. А вы, – он обратился к Главному герою, – что уткнулись в слова, насупившись, как павлин на нераскрывшийся хвост?

– Сам себе задаю вопрос …, – начал «Учитель», едва сдерживая трясущиеся губы.

– Да подождите вы, – недовольно перебил его Режиссёр, – Таким манером вы усыпите весь зал, тем более, после антракта.