Обратная дорога

Александр Черевков

Обратная дорога

Обратная дорога

Глава-1. Отпущенные грехи

1. Исцеление разума.

   Таксист остановил свой автомобиль у обочины, где-то по самой середине пути между городом и деревней. Воры выкинули меня из такси на обочину дороги, а сами уехали дальше с краденым церковным инвентарём.

Сразу оказался перед выбором, куда мне идти. Если идти просто в город, то сразу сдаться ментам и кается в том, чего не совершал? Тогда могу получить минимальный срок заключения.

Вернуться обратно в мужской монастырь? Так меня, как вора, едва примут обратно в мужской монастырь. В таком положении хоть вешаться на первом дереве или добровольно отдаться на съедение диким хищникам в таёжном лесу. Пускай дикая природа сама разберётся со мной, оставить меня живым или полакомится мною.

Встал с обочины дороги, куда меня выбросили воры из такси, отряхнул грязь с монастырской одежды и поплёлся туда, куда меня ноги сами потащили. Глаза мои не видели дороги, так как слезы застелили мой взгляд.

Плакал над собой и над своей судьбой, которую сам себе испоганил. Такое ничтожество, как моя личность, ни должно жить на этом свете. Почти пятьдесят лет своей жизни творил только зло себе и окружающим людям.

До чего так низко пал перед людьми и перед Богом! Даже самого себя прикончить не могу. Хотя бы скорее хищники со мной здесь кончали.

   Однако хищники не собирались меня кончать на дикой природе. Видимо был настолько поганым, что даже диким хищникам был не по вкусу. Хотя бы сама природа меня как-то прикончила.

Как назло, в эту ночь погода стабильная. Нет никаких признаков дождя или снега. Даже ветра в лесу нет совсем. Словно напугал дикую природу своим присутствием.

Если бы у меня в карманах был какой-нибудь режущий предмет, то давно мог вскрыть себе вены на руках.

С такими ужасными мыслями бродил целую ночь. Под утро в лесу началась, не по-осеннему в этих местах, сильная гроза с проливным дождём и с молнией. Истерика с концом моей жизни у меня давно закончилась.

Теперь мне хотелось жить. Как назло, в лиственном лесу негде укрыться. Деревья совершенно голые без листьев.

Вблизи нет никаких вершин с каменными карнизами или пещерами, где можно укрыться от проливного дождя. Даже хвойных деревьев нет, которые могли бы меня спрятать от стихии.

Вообще-то сейчас меня ничто, и никто не спасёт. Промок весь с головы до ног, а в карманах нет спичек или зажигалки, чтобы мог где-то в укрытии разжечь костёр и просушиться вместе с намокшей на мне одежде. Наверно, на этом моя поганая жизнь закончится?

Подохну здесь в таёжном лесу от простуды. С наступлением нового дня проливной дождь с грозой и с молнией не прекратился. Над моей головой сверкало и громыхало. Словно сам Бог разгневался на меня. Дождевая вода лилась на меня прямо как из ведра.

Но мне обратно было всё равно. Меня всего трясло с такой силой, что мне казалось, вот-вот рассыплюсь на мелкие кусочки по всему осеннему лесу. Тогда точно никто не узнает, где осталась могилка моя.

Так издохну, как бродячая собака, которая никому не нужна. Конечно, лучше было бы, если б умер мгновенно и без мук. К сожалению, все зависит не от меня лично, а от дикой природы. Сама дикая природа беспощадна ко мне за все мои прошлые гадости к людям и…

Не помню, что случилось со мной в лесу. Просто потемнело перед глазами. В одно мгновение надо мной изверглись небеса. В тот же миг подо мной изверглась земля.

Провалился куда-то в бездну, в которой не было ничего. Не ощущал ничего, кроме ужасного полёта, в безвоздушном пространстве, от которого мне было до такой степени дурно, что проклял все на белом свете. Мне хотелось, как можно быстрее умереть без мучений в дикой природе.

– Смотрите! Он приходит в себя. – услышал, чей-то голос над собой и увидел лица людей, одетых в белом. – Надо покормить его. Он сильно истощал.

– Лучше бы умер в таёжном лесу от медведей. – подумал вслух, разглядывая людей в белых халатах. – Зачем мне такая жизнь?

– У тебя будет возможность сдохнуть. – ехидно, сказал мужчина с фуражкой мента. – Зона в тайге ждёт тебя с нетерпением.

   От одной мысли о зоне во мне все обратно перевернулось. Едва не потерял сознание. Мне захотелось умереть и больше никогда не воскреснуть. Мент заметил моё состояние и потребовал, чтобы меня обратно привели в чувство.

Медсестра тут же поднесла мне к носу ватку с нашатырным спиртом и этой же ваткой протёрла мне виски.

Нашатырный спирт так сильно долбанул мне по мозгам, что сразу едва не вскочил на ноги, как вполне здоровый человек.

– Теперь он будет жить. – улыбаясь, сказала плотная женщина в белом халате. – Можете с ним беседовать. Он пришёл в сознание.

– Сейчас же выкладывай мне. Куда ты с подельниками дел церковный инвентарь? – сходу стал меня допрашивать мент. – Кроме того, меня интересует грузовая машина стекловаты, похищенная тобой с завода. Больше признания – меньше наказания.

– Не знаю, о чём вы меня спрашиваете. – стал тут же прикидываться дураком, потерявшим свою память. – Верните меня обратно в тайгу.

– Ничего страшного! Мы память тебе вернём. – сказал со злобой мент в белом халате. – Одевайте вора! Отвезём его в тюрьму. Там он придёт в сознание в сырой камере.

   Мент вышел из больничной палаты. Медсестра принесла мне мою одежду, которую оставил в мужском монастыре. Выходит, что менты в курсе всех моих дел. Если менты даже одежду мою махнули на одежду монаха, то ментам известно все до мелочей во время кражи. Надо мне всё хорошо обдумать, прежде чем предстать перед ментами в нормальном виде.

Пока меня не допрашивают психиатры и психологи, на уровне адвокатов и ментов, мне надо придумать стопроцентную версию в собственную защиту. Необходимо разложить в памяти все свои прошлые события.

Прикинулся совершенно не вменяемым и дряхлым, как старая половая тряпка. Нежные ручки медсестёр стали снимать с меня больничную одежду и надевать на меня то, в чём приехал на такси в мужской монастырь.

Отсюда мог сделать вывод, что давно без сознания. По крайней мере, без памяти несколько дней. Ведь не будут же меня сразу из леса переодевать в больничную одежду. Наверно, меня вначале обследовали?

Затем подвели под меня капельницу, от которой у меня колотые руки. После того, как стал приходить в норму, меня переодели в больничную одежду. Лишь только после этого предстал перед ментами ни как пострадавший от воров, а как преступник и вор.

Когда медсестры своими нежными руками обличили меня в гражданскую одежду, два амбала в белых халатах жёстко поставили меня на ноги. Надели на меня наручники и волоком потащили из больничной палаты на улицу.

Там меня посадили в «воронки» с решётками и повезли куда-то в закрытом "воронке" по городу. По звукам общественного городского транспорта мог определить, что дальше Благовещенска меня менты не вывозили.

Вполне возможно, что больница, в которой сейчас лежал, находилась довольно далеко от милиции, куда меня сейчас везли? К месту моего дальнейшего допроса ехали долго. Наверно, минут двадцать или даже больше, мы крутились по улицам города?

Прежде чем "воронок" заехал во двор за скрипучие железные ворота и остановился возле каких-то дверей, которые также тяжело открылись как ворота и менты туже открыли дверь "воронка". Меня вытащили из "воронка" как мешок с навозом. Сразу потащили в здание.

Очевидно, это была тюрьма? Вначале меня поместили в камеру предварительного заключения. Где кроме подсадной "утки" больше никого не было. Мент с нарисованными наколками, как с кинофильма "Джентльмены удачи", туже стал допытываться, за что меня посадили.

По театральному блатному жаргону сразу понял, что у меня в камере подсадка. Даже если бы он был настоящим блатным пацаном, то всё равно ни стал бы вести с ним "баланду".

Даже на зоне не очень-то был разговорчивым. В данном случае тем более нечего распространяться.

Пускай мент впустую трепет своим языком. Если не буду "колоться", то меня не смогу долго держать без статьи.

Когда меня держали на зоне пять лет без статьи, то был совершенно уникальный случай. Можно сказать, что сам тогда подсел на срок по договорённости между двумя начальниками зон.

Мне не стоило ехать на зону. Даже по сроку светило мне всего два года за побег. Начальники зон держали меня у себя как раба, с которым можно было поступать, как угодно.

Если б добровольно не прибыл на зону, то, вполне возможно, что меня вскоре вообще могли забыть, как пропавшего зека в таёжном лесу?

Ведь со времени побега из зоны вольного поселения и моей жизни у Кузьмича прошёл целый год.

Наверно, на меня даже дело закрыли за давность времени из зоны вольного поселения?

Скорее всего, в моем деле было записано, что баз вести пропал в таёжном лесу или умер на зоне при не выясненных обстоятельствах. В таком случае дело закрывается и сдаётся в архив.

Так нет же, тогда как полный идиот, сам явился в лапы ментов и сразу получил срок.

– Юрий Черевков! Быстро на выход! – сказал сержант милиции, открывая дверь в мою камеру заключения. – В следственный кабинет.

   На крик сержанта милиции никак не отреагировал. Сидел на том же месте, куда меня посадили менты.

Просто уставился глазами в одну точку, разглядывая таракана, бегавшего между моих ног.

Был готов прикидываться придурком сколько угодно, пока менты не отправят меня в психушку. Уж лучше сидеть мне в психушке на аминазина, чем в зоне на баланде. В любом случае дурдом лучше зоны. Тем более менты наверняка знают, что пять лет прикидывался дебилом на зоне, когда меня держали без статьи и без срока. В этот раз все дело пройдёт через суд.

Не дождавшись от меня никакой реакции, сержант милиции позвал к себе двоих ментов, которые надели на меня наручники и потащили на допрос в кабинет к следователю.

Менты посадили меня за столом следователя к прикрученному к полу большому стулу. Менты сразу вышли за дверь кабинета следователя. Передо мной за столом с чистым листом бумаги сидел худощавый мужчина, примерно, такого же возраста и такой тощий, как монах Иоанн.

– Первого октября, не приходя в сознание, умерла твоя мама. – неожиданно, сообщил следователь страшную весть. – Сегодня девять дней со дня смерти твоей мамы. Твой брат-близнец Сергей похоронил маму.

   Не смог удержаться от такого трагического известия о смерти мамы. Стал рыдать навзрыд, размазывая слезы по своим щекам.

Мои планы косить дураком рухнули в одно мгновение. Теперь после смерти мамы мне было всё равно, как жить дальше или умереть по любой причине. Однако садиться на зону совсем не хотелось. Надо было придумать мне какую-то другую версию в свою защиту, чтобы у меня были твёрдые алиби, как у заложника банды грабителей.

– Сочувствую вашему горю. – наигранно, посочувствовал следователь моему горю. – Но у меня такая работа.

Даже в трагический день подозреваемого, должен вести допрос по вашему делу. Рассказывайте, как было.

– У меня нет никакого дела до вас. – всхлипывая от слез, сказал, следователю. – Мне нечего рассказать.

– Вы зря так говорите. – продолжил следователь допрос. – На вас весит кража в особо крупных размерах, а также разбойных грабёж церковного инвентаря из храма и мужского монастыря. Вы подумайте хоть о себе.

– Мне нечего думать. – продолжил, отстаивать свои права. – Когда вы устроите мне очную ставку с ворами в присутствии адвоката с моей стороны, тогда мы будем с вами разговаривать. Больше мне, нечего сказать.

– Вы не забывайте, что вас обвиняют сразу по нескольким статья. – настаивал следователь. – При таком положении вам грозит срок до двадцати пяти лет. Вам придётся встретить свою старость и смерть на зоне…

– После смерти мамы мне всё равно, где встречать старость и смерть. – грустно, сказал. следователю.

– Вы хотя бы о своём брате-близнеце подумали. – на больное надавил следователь. – Ведь он у вас с детства инвалид и в любое время может погибнуть. Сейчас рядом с вашим братом инвалидом нет никого из родных.

– Вот именно поэтому не хочу говорить ничего. – сухо, сказал следователю. – Однажды проявил своё благородство. Хотел помочь следствию раскрутить сложное уголовное дело, а в результате этого оказался виновным в преступлении, которого не совершал. Отмотал тогда на зоне звонком целых пять лет без суда.

– Расскажите о деле. – допытывался следователь. – Может быть, вам смогу помочь оправдаться от дела?

– Вы, что, сможете вернуть потерянные пять лет моей жизни? – удивлённо, спросил у следователя. – Мне не нужна реабилитация. Не политический деятель, которого сажали в ГУЛАГ во время репрессий. Вор должен сидеть за воровство, а не за политику.

– Не собираюсь проводить реабилитацию за прошлый срок. – опять взялся за своё следователь. – Хочется разобраться в этом деле, чтобы вы не получили большой срок заключения сразу за два уголовных дела.

– Вы своими словами навязываете мне статью за то, чего не совершал. – сказал в заключении настойчивому следователю. – Поэтому больше с вами не буду говорить ни о чём. Никаких бумаг тут не подпишу. Мне нужен такой адвокат, которому можно доверять. Следователю не верю.

   Следователь пытался разными вопросами раскрутить меня расколоться по навязываемым мне делам.

Но больше, ни стал говорить, ни единого слова. Просто молча сидел на стуле, прикрученном к полу. Терпеливо ждал, когда наконец-то следователь выдохнется. После чего меня отведут обратно в камеру предварительного заключения.

Не думаю, чтобы меня посадили только за подозрение или за то, что кто-то нашёл меня в диком лесу почти мёртвого. Мне было интересно узнать, каким образом оказался в больнице. Хорошо помню, что после того, как воры выкинули меня из такси ночью посредине дороги между Благовещенском и мужским монастырём.

Затем всю ночь бродил по лесу в ужасную грозу под проливным дождём. В результате чего сильно простудился. Потом мне стало до такой степени плохо, что решил покончить с собственной жизнью и все.

Больше мне нечего не надо знать. Дальше ничего не помню. Настоящий провал в памяти, вместе с моим телом и душой. Словно побывал на том свете, откуда меня кто-то вытащил и привёз в больницу.

Но кто был этот человек, которому обязан своей жизнью и смертью? Хотя бы об этом мне сказали менты.

Вытащили меня с того света лишь по той причине, чтобы обвинить меня не в совершенном мной преступлении и отправить на зону до конца моей жизни. Тогда лучше бы они вообще меня не доставали с того света. Списали бы на меня менты посмертно все свои не раскрытые уголовные дела.

Не найдя ко мне никакого подхода в допросе, следователь сказал ментом, чтобы меня отправили обратно в камеру предварительного заключения.

Поднялся со стула и не спеша пошёл между двумя ментами обратно на место своего неопределённого пребывания в стенах заключения. Если бы в России соблюдались все права граждан, то меня сегодня должны отпустить, домой не найдя против меня никаких улик в совершенном преступлении.

Самих воров не поймали. Свидетелей по делам преступлений тоже менты не имеют. Выходит, что дела у них совсем нет никакого. Хотя совсем забыл про монаха брата Иоанна. Если монах был при сознании, то он самый лучший свидетель в мою пользу.

Ведь фактически спас ему жизнь. Брат Иоанн может подтвердить, что, спасая ему жизнь фактически стал заложником в руках воров под дулом пистолета. Если бы не захотел следовать за ворами, то мог получить пулю в лоб, а монаху Сморчок просто отрезал бы голову. Сморчок вполне способен на мокрое дело. За это он сидел.

Кроме монаха свидетелем может выступать так же таксист, который видел, как воры держали меня под дулом пистолета, а после выкинули меня из автомобиля посередине дороги между Благовещенском и мужским монастырём.

К тому же у меня имеется одна уважительная сторона. Меня фактически вернули с того света. Как известно во всём мире мёртвых не судят и о мёртвых не говорят плохо. Так что мне хотя бы в этом должны сделать скидку на моё оправдание.

Но от российских ментов едва ли дождёшься каких-то скидок в свою пользу. Поэтому буду молчать.

Когда менты привели меня в камеру предварительного заключения, то подсадной "утки" там не было.

Наверно, отправили подсадку домой отдыхать? Скорее всего, следователь распорядился, чтобы меня оставили в покое после известия о смерти моей мамы. Хотя на жалость со стороны следователя не стоит рассчитывать.

Таким людям чужую беду не видно. Им лишь бы заработать хорошие деньги на раскрытых делах и посадить как можно больше людей. Сейчас, наверно, уголовные дела платные?

Кто шустрее в уголовных делах, то богаче. В таком случае мне придётся защищаться самостоятельно без адвоката.

Так как у меня денег с собой нет, а те деньги, что были у меня с вещами и документами в мужском монастыре, менты наверняка присвоили себе. Так что сейчас гол, как сокол.

Если даже меня оправдают, чему ни очень-то верю, то мне обратно придётся залезать в долги перед Сергеем. После смерти мамы, кроме Сергея больше никто мне ни в чём не поможет. Старший брат давно отказался от меня за мои отсидки.

   Мне совершенно неизвестно, сколько времени был без сознания. По крайней мере, двое суток точно ничего ни держал во рту. Если от капельницы мне в организм поступали какие-нибудь калории, то можно приплюсовать сюда ещё два дня отсутствия в моем желудке продуктов.

По этой причине у меня сосёт в желудке до такой степени, что аж волком голодным выть хочется. Хотя бы какую-нибудь баланду в камеру принесли, чтобы здесь не умер с голоду. С голодным желудком и с жуткими мыслями просидел в предварительной камере до того времени, пока у меня хватало сил терпеть.

Так как с камеры предварительного заключения в отсутствии окон не мог определить время суток, то находился в голодном состоянии до тех пор, пока хватало сил и калорий.

Как только у меня поплыло все перед глазами, так сразу отключился толи от голода, толи оттого, что сильно хотел спать. Наверно, буду умирать?

Когда открыл глаза, то обратно увидел вокруг себя белые халаты женщин, которые хлопотали над моим телом, прикрепляя к моей руке прозрачные трубки, ведущие от капельницы, стоящей рядом с моей кроватью.

Мне не хотелось, чтобы все обратно повторилось от больницы до камеры предварительного заключения. Поэтому сразу закрыл глаза. Претворяясь быть сонным или находиться в бессознательном состоянии.

Лучше быть под капельницей в больнице, чем умереть у ментов с голоду в камере предварительного заключения. Буду косить до самого конца.

– Скоро он придёт в нормальное состояние? – спросил кого-то, мужской голос. – Нам надо допросить мужика.

– До нормального состояния пациенту далеко. – ответил женский голос. – У него истощение организма. Просто удивительно, как за две недели ваших пыток в милиции, пациент подаёт какие-то признаки своей жизни.

– Ладно! Пусть пару недель он побудет у вас. – согласился мужчина с выводами женщины. – Наши агенты будут стеречь за вашей дверью. Постарайтесь поставить его на ноги. Он у нас единственный свидетель и подозреваемый. Когда мужчина будет в норме, сообщите нам. Мы будем заглядывать к вам каждый день.

   Женский голос больше ничего ни стал говорить. Мужчина ушёл за дверь палаты. Женщины все продолжали копошиться надомной. Чувствовал дыхание и запах женского тела. Запаха духов или косметики не чувствовал.

Наверно, женщинам нельзя подходить к больным в косметике и с духами? Возможно, из-за аллергии у больных на косметические запахи? Но всё равно от женщин приятно пахнет их телом и душистым мылом. Просто какая-то спелая баба.

– Мужчина! Смело открывай глаза. – сказал женский голос, когда в больничной палате все стихло. – Не мент, а доктор. Хочу помочь тебе встать на ноги и живым покинуть больницу. Ты можешь довериться мне.

– Никому не могу доверить. – откровенно, сказал, открывая глаза. – Меня подставили так, что все улики лежат на мне и не имею никаких алиби, чтобы доказать свою невиновность. Поэтому бежать с больницы не буду. Если убегу с больницы, так на меня повесят все нераскрытые преступления. Невиновен ни в чём.

– У меня брата, примерно твоих лет, посадили за то, что он подвёз на такси воров с награбленным церковным инвентарём. – серьёзным голосом, сказала полная женщина в белом халате. – Сам представляю, как тебе от ментов досталось. Ты в таком положении, как мой старший брат. Поэтому полностью на твоей стороне.

   Слушал, как говорит женщина фактически об одном и том же деле с серьёзным голосом. Однако никак не мог взять в толк, что эта женщина подсадка или действительно сестра того таксиста, который подвозил меня и воров с краденым церковным инвентарём.

В любом случае не собирался ни перед кем колоться в тех преступлениях, которые не совершал. Если эта женщина действительна сестра того таксиста и таксист сидит за то, что подвозил воров с краденым церковным инвентарём. Тогда рано или поздно нас двоих сведут вместе на опознании или на очной ставке, как подельников в совершении кражи церковного инвентаря.

В этом случае есть шанс на мои алиби с таксистом. В каком бы лице не выступала эта женщина в белом халате, но в любом случае постараюсь получить выгоду от её внимания ко мне.

По крайней мере, две недели отдыха в больничной палате мне обеспечены. Сам мент подписал мне принудительный отдых в больничной палате. Конечно если эта врачиха и мент не в сговоре между собой.

В любом случае в присутствии ментов буду косить на свою слабость, как можно больше, чтобы растянуть свой кайф. Женщина в белом халате говорила о своём горе до тех пор, пока не открылась дверь в больничную палату и к моей кровати медсестра подкатила тележку с продуктами на столике.

Врач ушла от меня за дверь больничной палаты. Медсестра подняла рычагом мою голову с подушкой в положение сидя.

Закрепила передо мной на кровати небольшой столик. Поставила на столик продукты и стала кормить меня столовой ложкой, как кормят маленького ребёнка.

– Кто эта женщина, которая была у моей кровати? – поинтересовался, когда закончилось моё кормление.

– Женщину зовут Вера Степановна. – убирая от меня посуду, ответила медсестра. – Главный врач больницы.

   Медсестра ушла из моей больничной палаты с тележкой пустой посуды и объедков после моего первого завтрака за последние две или даже три недели. Теперь мог определить по солнечным лучам за окном с решёткой, что сейчас утро.

Но сколько дней прошло со дня кражи церковного инвентаря, пока никак не мог определить. Так как календаря рядом со мной не было, а какой день сегодня просто забыл спросить у главного врача или у медицинской сестры.

Хотя по снегу за окном не трудно определить, что за окном ноябрь месяц. Получается, что с момента кражи церковного инвентаря в храме и в мужском монастыре прошло больше месяца.

До настоящего месяца менты не могут поймать главных воров и таким образом раскрутить дело. У меня в запасе имеется много времени на раздумье.

Наверно, всё-таки ошибся с определением времени? У меня все никак не получалось спросить у лечащих меня врачей и медсестёр какое сейчас время.

Когда врачи занимались моим лечением, то было, как бы ни к месту, спрашивать об определении настоящего дня. Как только возле меня появлялась кормящая медсестра, так сразу, почему-то, забывал спросить какой сегодня день? На меня словно находило от прикосновения прекрасных рук очаровательных созданий.

В моей голове сразу появлялись мысли о сексе. О другом думать не мог. Мне неудобно было быть в таком состоянии перед девушками, которые годились мне в дочери.

Но так как они умели держаться при мне даже тогда, когда меня трясло от страсти к ним, то постепенно привык к такой близости к этим прекрасным девушкам. Вскоре вообще чувствовал себя в палате, как у себя дома. Мог передвигаться по своей палате свободно.

Когда медсестры принесли ко мне в больничную палату, наряженную маленькую новогоднюю ёлку, то сразу понял, что до нового года осталась неделя. Выходит, что с момента кражи в храме мужского монастыря прошло почти три месяца.

До сих пор менты не раскрыли, в общем-то, не сложное уголовное дело. Настоящие сыщики перевелись в России. Воров менты тоже не поймали. Мы с таксистом не можем дать полную картину кражи церковного инвентаря в храме мужского монастыря. Нас даже держат больше в качестве свидетелей. Иначе бы начали уголовное дело.

Следователь несколько раз пытался провести со мной беседу по двум уголовным делам. Каждый раз претворялся немощным больным или просто говорил, что не намерен разговаривать по делу, которого не совершал, а поэтому ничего не знаю и не могу сказать.

Пускай хоть сколько времени меня держат в больнице или в камере предварительного заключения, но всё равно не изменю свою позицию. Так как действительно ничего не знаю о преступлениях.