Урок Покаяния

Но никто не догадывался, что именно с этим образом она и связывала себя. За ее «адской» внешностью и злой иронией пряталась маленькая, изрезанная невидимыми шрамами девочка. Та, что бежит, куда глаза глядят, вздрагивает от каждого громкого звука и ищет угол, где можно свернуться клубком и затаиться. Сегодня этот кролик был не символом милоты, а воплощением уязвимости.

В узких кожаных брюках с ремешками и металлическими пряжками, в матовом латексном корсете и коротком меховом жилете она выглядела опасно, почти хищно. На голове массивный обод с длинными чёрными ушами, подбитыми мягким бархатом, которые чуть наклонялись вперёд, будто кролик настороженно слушает шаги в темноте. И Слейт была уверена: никто не поймёт её послания. Никто не осмелится сказать хоть слово в лицо. Она знала – её боялись. И это чувство давало ей власть. Теперь дрожали они, а не она.

Но этот образ вырос не из пустоты.

Её отец был полицейским. Часто не ночевал дома, приезжал под утро, и тогда мать устраивала скандалы. Вместо школьного завтрака Бренда получала крики и разбитую посуду, на которой остывал бекон с яйцами. Девочка не обижалась на мать – понимала, откуда в ней столько злости.

Отец не был дома ни на День благодарения, ни на Рождество, ни на дни рождения, ни даже на годовщину свадьбы. Он обещал, что придёт пораньше – ради любимой утки с яблоками, которую готовила жена,  но неизменно исчезал в участке, ссылаясь на «дела шерифа».

Иногда Бренда сидела у окна, глядя на дорогу, и представляла, как вот-вот за поворотом появится его старый «Форд Краун Вик», он войдёт в дом, уставший, но довольный, и обнимет их с мамой. Но мимо проезжали только чужие машины, а улица снова погружалась в тишину.

Мама после таких вечеров собирала осколки тарелок и говорила сквозь зубы:

– Шериф, значит. Весь город защищает, а про свою семью забыл.

Бренда тогда ещё не знала, что это станет для неё первым правилом: молчание не спасает.

Ей было десять, когда случился уход. Утром она проснулась и заметила: папины ботинки у двери исчезли. На кухонном столе лежала короткая записка: «Разбирайтесь сами». Мать сидела в бежевом, потёртом халате среди хаоса на кухне. Повсюду валялись обрывки пакетов, пустые коробки из-под завтраков и полураспавшиеся остатки еды, которые источали странный кислый запах. Из открытого сломанного ящика вываливались мусорные пакеты, треснутые и протёкшие, с намёками на старую грязь, которую никто не смывал неделями. На холодильнике зияли разводы от чистящего средства – Клорокса, брошенного на поверхность после очередного бокала вина матери; высохшие белые капли оставили грубую, едва смытую корку. Полы липли от пролитого варенья и сладких соков, крошки застряли в щелях плитки, а дверца микроволновки, казалось, больше не закрывалась до конца.

В этом хаосе мать сидела, опустив плечи, с пустым взглядом, словно кухня сама по себе была и домом, и наказанием, и клеткой одновременно. Сидела, курила и не смотрела на дочь.

–Папа ушёл? – спросила Бренда.

– Больше не произноси это слово в моём доме, – ответила женщина.

С того дня Бренда поняла: любовь уходит без предупреждения.

После этого всё пошло своим ненормальным чередом.

Иногда мать могла посадить её к себе на колени, гладить по волосам и называть «моей умницей». А на следующий день – швырнуть в стену тарелку из-за пролитого сока и закричать: «Лучше бы тебя не было». Обе понимали, что дело совсем не в соке, но никто не признался об этом вслух. Каждой из них было плохо по своему – девочке из-за отсутствия отца, женщине из-за предательства мужа.

Бренда никогда не знала, какую мать встретит после школы, и жила в постоянном напряжении.

В тринадцать лет случилось наказание тишиной. После грубого ответа на кухне мать перестала с ней разговаривать. День. Второй. Неделя. Только стук каблуков по коридору и двери, захлопывающиеся за матерью. Бренда включала музыку на полную, хлопала дверями, разбрасывала вещи, но та молчала. В ярости Бренда выбила ногой дверь в гостиную и закричала:

– Лучше бы ты орала, чем вот так!

Мать встала и ушла в спальню, даже не взглянув на неё.

В четырнадцать лет произошло предательство. Одноклассники прозвали её «маленькой шлюшкой» из-за того, что она целовалась с парнем из параллельной школы после уроков.

Вечером Бренда рассказала об этом матери, надеясь на защиту. Но та усмехнулась:

– Ну, значит, заслужила. Ты же сама всех провоцируешь.

В тот момент внутри что-то оборвалось. Это был последний раз, когда она показывала кому-то свою слабость.

В пятнадцать – побег. После особенно жёсткой ссоры мать швырнула в неё чашку. Осколки разлетелись по полу, поцарапали руку, оставив тёплые полосы крови. Бренда схватила рюкзак, чипсы, фонарик и кухонный нож, выбежала из дома и спряталась на крыше гаража соседей. Лежала там, глядя в чёрное небо, холодное и бесконечное, и представляла, как умрёт, а мать будет рыдать, стоя над её телом. Но на рассвете спустилась и вернулась домой. Никто её не искал.

Так происходит и сейчас. С тех пор – никто не ищет. Никто не спасает.

Глава 7. Покайся.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

– Ты серьёзно?