Золотой плен

На четвёртый день тишину разорвал звонок домофона. Не обычный сигнал – резкий, тревожный, вой сирены. Хелен вздрогнула, отпрыгнув от окна. Из кабинета Макса донесся его голос, резкий, командный: «Говори!»

Приглушённый голос в трубке что-то эмоционально выговаривал. Хелен не разобрала слов, но услышала напряжение, граничащее с паникой. Дверь кабинета распахнулась. Макс вышел. В чёрной водолазке и тактических брюках, лицо – маска ледяной концентрации. В руке он держал компактный пистолет, исчезнувший в кобуре у пояса так же быстро, как появился.

– В подвал. Сейчас. – Приказ прозвучал как выстрел. Он даже не взглянул на неё, его внимание было приковано к панели управления системой безопасности, вспыхнувшей красными огоньками у входа. – Через тридцать секунд здесь будет ад.

Холодный ужас сковал её. Подвал. Не его роскошная тюрьма, а настоящий подвал. То место, куда исчезали люди. Она не двигалась, парализованная.

– ХЕЛЕН! – Его рык сотряс воздух. Он повернулся, и в глазах горел нечеловеческий огонь – смесь ярости и… страха? – Двигайся! Или я протащу тебя туда по полу!

Это заставило её сорваться с места. Она бросилась к указанной двери – не лифту, а тяжёлой стальной двери, скрытой в стене за баром. Макс нажал код, дверь со скрежетом отъехала, открывая узкую бетонную лестницу, ведущую вниз, в кромешную тьму. Запах сырости и пыли ударил в нос.

– Вниз! Беги! – Он буквально втолкнул её в проем. – Не останавливайся! Дверь в конце!

Она спотыкалась на ступенях, цепляясь за холодные стены, сердце вырывалось из груди. Сверху донёсся грохот – не взрыв, а звук выбиваемой двери. Крики. Резкие, отрывистые хлопки выстрелов. Они здесь. Уже здесь.

Хелен добежала до нижней площадки. Перед ней была еще одна стальная дверь. Она рванула ручку – заперто. Паника сжала горло. Она оглянулась вверх по лестнице. Там мелькали тени, слышались глухие удары, хрипы, ещё выстрелы – теперь громче, ближе. И голос Макса, рычащий что-то по-итальянски, короткое и смертоносное.

Вдруг над её головой раздался оглушительный рёв. Нечеловеческий. Звериный. От боли или ярости – она не знала. И тут же – тяжёлые шаги, сбегающие вниз по лестнице. Несколько пар. Быстро. Очень быстро.

Она прижалась к холодной двери, зажмурилась. Софи… прости…

Шаги остановились в паре метров. Тишина. Пахло порохом, потом и… кровью. Она открыла глаза.

Макс стоял перед ней. Его чёрная водолазка была тёмной и мокрой на левом плече и рукаве – кровь. Лицо забрызгано тёмными каплями, одна стекала по скуле. Дыхание прерывистое, но ровное. В глазах горел адский свет – холодный, расчётливый, безумно опасный. За его спиной на ступенях лежали две неподвижные фигуры в чёрном. Третья, корчась, хваталась за окровавленную ногу.

– Открой дверь, – прошипел Макс, не глядя на неё, пистолет направлен на раненого. – Код 7-4-9-0. Быстро!

Пальцы дрожали, но она набрала цифры. Замок щелкнул. Макс отшвырнул раненого в сторону так, что тот с хрустом ударился о стену и затих. Он схватил Хелен за руку выше локтя – пальцы впились в плоть как стальные тиски, больно – и втолкнул её в тёмный подвал, захлопнув дверь за собой. Звук тяжёлого засова прозвучал как приговор.

Темнота была абсолютной. Густая, давящая. Хелен слышала только своё прерывистое дыхание и его – чуть чаще обычного, с хрипотцой. Запах крови стал резче, смешиваясь с запахом его пота и пыли.

– Ты… ты ранен, – прошептала она, голос сорвался.

– Пустяк, – отрезал он. Его рука все ещё сжимала её руку. Она чувствовала липкую теплоту крови на своей коже. Он отпустил её, и она услышала, как он шарит в темноте. Щелчок – и тусклый луч фонарика выхватил из мрака небольшое бетонное помещение. Стеллажи с ящиками, бочки. И Макса. Его лицо в свете фонаря было похоже на маску демона – бледное под кровью, глаза – две угольные ямы. Он направил луч на своё плечо. Тёмное пятно расплывалось по ткани. Пуля лишь задела, но рана была глубокой, кровь сочилась обильно.

Он молча снял водолазку, движения резкие, но точные. Под ней – черная майка, тоже пропитанная кровью. Мышцы плеча и спины играли под кожей, переплетённые шрамами и татуировками. Он достал из кобуры на лодыжке складной нож, открыл его зубами.

– Держи свет. Сюда, – приказал он, указывая фонариком на рану. Голос был хриплым, но твёрдым. – Не смотри, если боишься.

Хелен машинально направила луч. Она боялась. Боялась его, темноты, людей за дверью. Но больше всего – этого зрелища: его обнажённой силы, искажённой болью, и раны, которую он собирался обработать ножом. Она отвела взгляд, но краем зрения видела, как он подносит лезвие к краю раны, чтобы расширить её и выковырять застрявший кусок ткани или пули. Слышала его резкий вдох, сдерживаемый стон. Чувствовала мурашки от ужаса и… дикого, первобытного восхищения его выносливостью.

Он работал быстро, жестоко по отношению к себе. Вытащил что-то тёмное, швырнул на пол. Затем достал из кармана маленькую плоскую фляжку. Виски? Он плеснул содержимое прямо на рану. Тело напряглось дугой, мышцы на животе и спине очертились как канаты. Он издал звук, похожий на рычание зверя, загнанного в угол. Хелен невольно вскрикнула от сочувствия, прорвавшегося сквозь страх.

Он тяжело дышал, опершись лбом о холодную бетонную стену. Пот стекал по вискам, смешиваясь с кровью. Затем порылся в другом кармане, достал индивидуальный перевязочный пакет. Руки дрожали, но он развернул его и начал накладывать на рану, затягивая бинт зубами, чтобы зафиксировать. Это выглядело ужасающе и гипнотизирующе – сила воли против плоти и крови.

– Почему? – сорвалось у Хелен, когда он закончил, прислонившись к стене и закрыв глаза. Фонарь выхватывал его профиль – резкий, измождённый, в грязи и крови. – Почему не оставил меня там? Им нужна была я. Ты мог бы… обменять.

Он медленно открыл глаза. В тусклом свете они казались абсолютно чёрными, бездонными.

– Они пришли не за тобой, – голос был хриплым от боли. – Они пришли через тебя. Ко мне. Чтобы показать, что могут дотянуться. До меня. До Дона. Ты была приманкой. Дверью. – Он сделал болезненный вдох. – И я не отдаю то, что моё. Никому. Особенно таким шакалам.

То, что моё. Слова обожгли. Не как комплимент. Как клеймо. Как ошейник.

– Я не твоя собственность! – вырвалось у неё, голос дрожал от страха, гнева, шока.

Он резко выпрямился, оттолкнувшись от стены. Шагнул к ней. Фонарь выпал у неё из рук, упал на пол, светя в сторону, выхватывая их ноги в пыли. Он оказался в сантиметре. Она чувствовала исходящее от него тепло, запах крови, пота, пороха и его – дикий, опасный. Дыхание обжигало лицо.

– Ты стала моей с того момента, как не опустила глаз перед Морено! – прошипел он. Рука впилась ей в волосы у затылка, не больно, но неотвратимо, притягивая ее лицо к своему. – Моей проблемой. Моей ответственностью. Моей. И я разбираюсь со своими проблемами сам. Я их защищаю. Я их уничтожаю. Я их держу. – Взгляд пылал, сканируя ее лицо, пересохшие губы, широко открытые глаза, полные ужаса и… чего-то ещё. Чего-то, что сводило его с ума. – Ты поняла это сейчас? Когда они ворвались? Когда стреляли? Когда я тащил тебя в эту дыру? Ты моя, Хелен Картер. Только моя. И пока я жив, никто не возьмёт тебя. Никто не тронет. Никто не убьёт. Только я.

Его слова висели в воздухе – страшные, властные, неоспоримые. Клятва монстра. И в ней, сквозь жестокость и одержимость, пробивалось что-то вроде… обета. Обета, выкованного в крови и темноте.

Он не поцеловал её. Он взял её губы. Грубо. Жестко. Без просьбы, без нежности. Его рот был горячим и солённым от крови и пота. Рука в её волосах держала крепко, не давая отстраниться. Другая рука обвила талию, прижимая к себе так сильно, что она почувствовала каждую мышцу его живота, жёсткость кобуры на бедре, липкость его раны через тонкую ткань платья. Это не было любовью. Это было обладанием. Маркировкой территории. Взрывом накопившегося напряжения – ярости, адреналина, боли и тёмного влечения, висевшего между ними с первого взгляда.

Хелен замерла на мгновение, парализованная шоком. Затем в ней что-то взорвалось. Ярость. Отчаяние. И предательская, всепоглощающая волна желания. Она не ответила на поцелуй. Она укусила его за губу. Резко, до крови.

Он рыкнул – не от боли, а от ярости и азарта. Он оторвался, глаза пылали в полумраке. На его губе выступила капля крови, тёмная в свете фонаря.

– Дикая кошка, – прошипел он, и в голосе слышалось что-то похожее на одобрение. Он снова притянул её, но теперь его поцелуй был другим. Все еще властным, требовательным, но с примесью исследующего, почти… жаждущего. Его язык вторгся в её рот, заставляя задыхаться. Рука соскользнула с талии вниз, сжимая ягодицу сквозь ткань платья, прижимая её бедра к его набухшей, жёсткой плоти, скрытой брюками. Жар волной накрыл её, смешавшись со страхом. Она издала стон – протеста или удовольствия, сама не зная. Руки, сжатые между их телами, упёрлись в его грудь. Она хотела оттолкнуть, но пальцы впились в твёрдые мышцы, чувствуя бешеный стук сердца.

Он оторвался от её губ, дыхание горячее и прерывистое на её шее. Зубы коснулись чувствительной кожи у ключицы, не кусая, а пробуя на вкус. Она вздрогнула, мурашки побежали по телу. Его рука под платьем нашла бедро, грубые пальцы впились в нежную кожу.

– Ты дрожишь, – От страха? Или от этого?

Он провёл пальцем по внутренней стороне бедра, выше, к самому краю трусиков. Хелен вскрикнула, тело выгнулось само по себе, прижимаясь к нему, ища больше огня, боли, невыносимого натяжения. Стыд и желание боролись в ней.

– Ненавижу тебя, – выдохнула она, но в голосе не было силы, только хриплое признание слабости.

– Знаю, – его губы скользнули к уху, язык коснулся мочки. Она затрепетала. – И это только подливает масла в огонь, Солнышко.

Его палец нажал туда, где тонкая ткань скрывала её влажность. Она застонала, голова откинулась назад, упираясь в бетонную стену. Мир сузился до его прикосновений, его запаха, тяжёлого дыхания, боли в его плече, которая, казалось, только подстёгивала его. Он собирался взять её. Здесь. Сейчас. В этой грязной подвальной дыре, пахнущей кровью и смертью. И её тело горело в ответ.

Внезапно сверху донёсся грохот. Не выстрел. Тяжёлый удар по стальной двери. Затем еще один. И голос, знакомый, ледяной: «Макс! Открывай! Чисто!»

Голос Дона Беллуччи.

Как по волшебству, все напряжение разрядилось. Макс замер. Тело окаменело. Жар в глазах погас, сменившись привычной ледяной ясностью. Он отстранился от неё так резко, будто её кожа обжигала. Рука выскользнула из-под платья. Он не смотрел на нее. Взгляд прикован к двери. На лице – ни тени того, что произошло секунду назад. Только холодная маска правой руки Дона.

Хелен сползла по стене, едва удерживаясь на ногах. Дрожь охватила ее с новой силой. Не от желания. От шока. От стыда. От осознания, как близко она была к тому, чтобы сдаться монстру.

Макс поднял фонарь, направил луч на дверь. Шагнул к ней, движения скованные, но полные опасной грации. Отодвинул тяжёлый засов.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Дон Калвино “Тень” Беллуччи. Безупречный тёмный костюм, лицо – маска каменного спокойствия. За его спиной – четверо вооружённых людей, их фонари выхватывали кровавый хаос на лестнице и бледное, растерянное лицо Хелен в глубине подвала. Взгляд Дона скользнул по Максу, по окровавленному плечу, по перекошенной от шока Хелен. В глазах не было ни заботы, ни гнева. Только холодная оценка. И… удовлетворение?

– Жив, – констатировал Дон. Взгляд остановился на Хелен. – И твоя… проблема. Цела. Повезло, Максимилиан. Очень повезло. – Он сделал шаг внутрь, глаза сузились, заметив следы борьбы, близости, страха и желания на их лицах, одеждах. – Но удача – штука ненадежная. Особенно когда она связана со слабостями. Убери её отсюда. И займись собой. Мы поговорим позже. О шакалах… и о том, как не дать им снова учуять слабину.

Дон развернулся и вышел, его люди последовали за ним, оставив дверь открытой. В подвале снова остались они двое. Свет фонарей с лестницы выхватывал пыль и пропасть между ними, внезапно ставшую непреодолимой.

Макс не смотрел на Хелен. Он поднял фонарь, направил луч на выход.

– Идём, – сказал он, голос был пустым, как эхо в гробнице. – Твой золотой плен ждёт.

Он не прикоснулся к ней. Не предложил помощь. Просто пошёл вверх по лестнице, шагая через тела, не оглядываясь. Хелен последовала за ним, машинально, ноги подкашивались. Наверху, в разрушенной гостиной пентхауса, царил хаос: развороченная мебель, осколки стекла, тёмные пятна на ковре, запах пороха и железа.

Хелен старалась не смотреть на тела, взгляд скользил по разрухе, цепляясь за детали, ища точку опоры. Она наткнулась на опрокинутый барный стул. Под ним валялся разбитый графин. Потом ее взгляд перенесся на диван. Из-под края разорванной обивки, рядом с которым лежало тело одного из нападавших, выглядывал уголок чего-то тёмного, кожистого. Почти незаметный. Как будто выбитый наружу при падении. На нем не было видно букв, только смутный рельеф и… тёмное, влажное пятно, которое могло быть коньяком или чем-то более зловещим.

Ледяной щипок пронзил Хелен где-то ниже сердца. Не узнавание, а смутная, иррациональная догадка. Что-то в этом спрятанном предмете кричало ей: важно! Форма, напоминавшая старомодный дневник? Инстинкт выживания, ищущий козырь против Макса?

Макс стоял у разбитого окна, спиной к ней, его фигура в полумраке, с перевязанным плечом, казалась высеченной из мрамора холодной ярости. Он смотрел на город. Он не видел этот уголок кожи. Его мысли были там, в темноте.

Хелен замерла на мгновение. Это не было сознательным решением украсть. Это был порыв, инстинкт загнанного зверя, хватающегося за соломинку. Она сделала шаг, притворяясь, что спотыкается о неровность ковра, и рухнула на колени возле угла дивана. Рука, будто ища опоры, судорожно вцепилась в порванную обивку. Пальцы нащупали гладкую кожу под ней. Она рванула – не предмет на себя, а кусок порванной ткани поверх него, прикрывая его ещё больше. В том же движении, под прикрытием складок собственного окровавленного платья и тени, она судорожно впихнула предмет в глубокий уцелевший карман.

Сердце бешено колотилось. Она поднялась, пошатываясь, стараясь не смотреть в ту сторону. Макс обернулся. Его взгляд, ледяной и оценивающий, скользнул по ней, по испачканному платью, по лицу, на котором она пыталась изобразить только шок и истощение. Он ничего не заметил. Его мир сейчас состоял из угроз, власти и только что проявленной “слабости”. Клочок кожи под диваном не имел значения.

Хелен последовала в сторону спальни, рука в кармане сжимала предмет с безумной силой. Только когда дверь за ней закрылась, и она осталась одна в тишине полуразрушенной комнаты, она осмелилась вытащить его.

Это был дневник. Старый, кожаный, с потёртым тиснением на обложке. Буквы, полустёртые временем и тёмным пятном (она не хотела думать, чем), все же читались: Лиана.

Ледяная волна накрыла её с головой. Он был здесь. В логове Макса. Запрятан. В обивке дивана? В потайном отделении, разрушенном перестрелкой? Кем? Зачем? И главное – знал ли Макс? Его реакция, его невнимание… казалось, нет. Но мог ли он не знать, что в его доме спрятано это? Дневник женщины, чья судьба – загадка?

Хелен сжала дневник так, что костяшки пальцев побелели. Кровь Макса была на её платье. Теперь дневник Лианы – в её руках. Мир рушился не просто на обломки мебели, а на осколки чудовищной тайны. Страх смешивался с яростью и жгучим, опасным любопытством. Этот кожаный переплёт был не просто шансом. Он был ключом. К прошлому Макса, к его слабостям, к его боли. И, возможно, единственным оружием против него. Оружием, вырванным у самого сердца его крепости, о существовании которого он, возможно, не подозревал.

Глава 5: Знакомый Изгиб

Тишина после перестрелки была не пустотой, а гулким давлением, впивающимся в виски. Хелен стояла, прижавшись спиной к двери, липкие пальцы сжимая потёртый кожаный переплёт дневника. Запах старины, сладковатых духов и… крови – ее крови? Его крови? – висел в воздухе, смешиваясь с пороховой гарью. Он взял. Как вещь. Мысль спровоцировала волну тошноты, тут же сожженную яростью.

Шаги. Тяжёлые, размеренные, за дверью. Макс. Его голос, ровный и леденящий, доносился сквозь дерево – приказы по телефону, ни намека на боль, адреналин или… ту близость в подвальной тьме. Хелен судорожно вжала дневник в живот. Он не должен знать. Никогда.

Оттолкнувшись от двери, она шагнула к кровати; ноги подкашивались. Руки дрожали так сильно, что кожаный уголок дневника выскальзывал из пальцев. Она рухнула на край матраса, вдохнула запах пыли и чужого прошлого, и под светом уцелевшей лампы раскрыла дневник.

Запись 1:День первый в Нью-Йорке! И первый день моей “миссии”. Дядя Калвино такой забавный, когда пытается быть серьёзным. “Привяжи его к нам, Лиана. Сделай так, чтобы этот волк думал, что сам выбрал клетку”. Ха! Как будто Макс Ванцетти – тот, кого можно привязать ленточками… Он… грозный. И чертовски красивый. Как гора, высеченная из ночи. Глаза… Боже, эти глаза. В них столько боли и злости… Но когда он посмотрел на меня сегодня… не как на вещь, а как на личность … что-то щёлкнуло. Миссия усложняется. Ох, как усложняется!

Ревность, острая и нелепая, кольнула Хелен под ребра. “Грозный. Красивый.” Словно эхо её собственных мыслей. Она лихорадочно перевернула страницу, игнорируя пятно запекшейся крови на углу бумаги.

Запись 5:Он пригласил меня на ужин! Не потому что “так надо”! Мы говорили часами. О книгах (он читает! Никто не предупреждал!), о музыке… о звездах. Он рассказал… немного. О детстве. О боли. Голос тихий, как будто боится разбудить демонов… Дядя хотел, чтобы я привязала его? Что ж, миссия выполняется. Я влюбляюсь. Безнадежно, глупо, опасно.

Страницы мелькали. Легкомыслие первых записей сменялось глубиной, потом тревогой. Лиана описывала Макса – не монстра, а человека с раненой душой за броней. Его смех. Его осторожные прикосновения. Его ярость в ее защиту. Его страх.

Запись 17:Он подарил мне кольцо. Не обручальное. Просто… красивое. Сапфир, как мои глаза. “Ты не вещь, Лиана. Ничья. Даже моя. Но если захочешь быть моей…” Я заставила его замолчать поцелуем… Дядя будет в бешенстве… Но план теперь только один – быть с ним. Всегда.

Запись 23:Случайно услышала разговор дяди с Лукой. “Чистка старого склада”. “Люди, которые знали слишком много”. Голос дяди… лезвие. Спросила Макса. Он нахмурился: “Не твои дела, солнышко. Доверься мне”. Но в его глазах была тень. Что они скрывают?

Запись 31:Нашла. Старые бухгалтерские книги в сейфе дяди. Сфотографировала. Это… чудовищно. Отмывание, оружие, наркотики… И “Проект Цербер”. Выплаты. “Ликвидация активов”. Активы – это ЛЮДИ? Макс… причастен? Нет. Не верю. Надо узнать. Надо вытащить это из него!

Хелен лихорадочно листала. Вклеенный карман. В нем – маленькая черная флешка без опознавательных знаков и фотография.

Молодая, ослепительная девушка с темными кудрями и глазами цвета океана – Лиана. И Макс. Моложе, с лицом, еще не окаменевшим от боли. В его глазах – нежность, открытая радость. Он обнимал ее, а она смеялась. Счастье. Настоящее.

И шрам. На открытом плече Лианы, чуть ниже ключицы. Светлый, неровный. Странно знакомый изгиб… Хелен машинально провела пальцами по своему плечу, под тканью окровавленного платья, туда, где после детской аварии остался собственный шрам – ломаная линия от разбитого стекла. Не такой, но… общий контур. Словно отпечаток того же когтя судьбы. Ледяной холодок пробежал по спине.

Взгляд скользнул по комнате. Серые стены. Минимализм. Вид в окне… Размеры? Это была её комната. Лианы. Макс не просто привез ее в свою крепость. Он запер в святилище женщины, которую… любил? И потерял.

Последние записи. Почерк нервный, торопливый. Чернила – синие, чёрные.

Запись 42:Он знает. Дядя смотрит на меня как на предателя. Лука слишком часто “заходит”. Обыскали квартиру. Флешку перенесла сюда, в тайник. Макс уехал по делам дяди. Специально? Боже, я дура! Думала, мы сильнее. Думала, он выберет меня. Но он выбрал семью. Или страх?

Запись 43:Кофе горький. С привкусом… миндаля? Паранойя? Вылила. Сердце колотится. Стены сжимаются. Он вернулся. Макс. Холоден. Отстранён. Смотрел… как будто не видел. Или видел что-то другое. Что ОНИ ему сказали?! Отстранился. Как от прокажённой. В глазах… боль? Гнев?

Запись 44:Надо бежать. Сегодня. Пока Макс на встрече. Флешка при мне. Если успею… до Маркоса… Он честный. Поможет. Надо…

Запись оборвана. Кляксы. И последняя строчка, дрожащая, едва читаемая:Он здесь. Стучит в дверь. Это не Макс. Шаги… тяжелые. Знает код. О Боже, помоги…

Тишина. Пустые страницы. Хелен сидела оцепенев. Дневник выпал на колени. Флешка и фото – на одеяло. Воздух промёрз до костей. Она поняла всё.

Лиана. Племянница Дона. Приманка. Влюбилась. Стала копать. Нашла смерть. Не от Макса. От кого-то с “тяжёлыми шагами”. По приказу Дона? А Макс… Что знал Макс? Поверил ли в предательство? Был ли пешкой?

Теперь она, Хелен, в комнате Лианы. С её уликами. С её судьбой, нависшей над ней. Макс, назвавший её “своей”, был тем, кто не спас предыдущую “свою”. Дон уже намекал на “последнюю слабость”. И видел новую – в ней.

Действовать. Хелен схватила флешку. Крошечная, холодная. Смерть Дона… или её? Взгляд на дверь. Тишина. Но он рядом. Куда? Тайник Лианы раскрыт. Камеры. Увидели ли?

Старый ноутбук. Единственный шанс. Дрожащими, липкими от крови пальцами она вставила флешку. Экран мигнул. Запрос пароля.

Отчаяние. Она не написала! Имена? Даты? “Солнышко”? “Цербер”? Пальцы тыкали клавиши. НЕВЕРНЫЙ ПАРОЛЬ. НЕВЕРНЫЙ ПАРОЛЬ. Слезы горечи. Глупая надежда! Взгляд упал на фото. На их смех. На дату на обороте, выведенную рукой Лианы: 15052017. Последняя ставка. Она вбила цифры. 15052017.

Экран изменился. Папки: Счета_офшоры, Переписка_Лука, Проект_Цербер_отчеты, Фото_склад. И… Для_Макса.txt.

Сердце прыгнуло в горло. Мгновение паники. Она рванула дневник с колен и сунула его под подушку, глубоко, с края, прикрыв скомканным уголком одеяла. Рука потянулась к клавишам, к файлу “Для_Макса”…

Щелчок. Дверь распахнулась без предупреждения.

Макс. Свежая черная рубашка, но повязка на плече темнела. Лицо – маска. Но глаза… Они мгновенно нашли экран ноутбука. Прочитали “Проект_Цербер”. Увидели флешку в порту. Время остановилось. В его взгляде не было вопроса. Было абсолютное, леденящее понимание. И глубокая, медленно кипящая ярость, поднимающаяся из бездны.

Он шагнул в комнату. Дверь захлопнулась за ним с финальным щелчком. Тень от дверного косяка легла на его лицо, скрывая глаза, но не жёсткую линию сжатых губ.– Кажется, – его голос был тише падения пылинки, но каждое слово обжигало как раскалённое лезвие, – ты нашла нечто, что тебе не принадлежит, Хелен Картер.

Он не видел дневник. Его взор был прикован только к флешке и к ней. Но в этой фразе, в этой пугающей пустоте его глаз после первого шока, читалось больше, чем угроза. Читалась судьба Лианы, ставшая её собственным отражением в зеркале ада.

Золотая клетка рухнула, обнажив камеру смертника. И палач, закованный в лёд своей боли и ярости, уже стоял внутри.

Глава 6: Дневник Правды

Стеклянный пентхаус превратился в крепость после нападения. Разбитые окна забили бронированными щитами – немым напоминанием о пробитой уязвимости. Воздух пропитался запахом пыли от ремонта, химической чистки, вытравливающей кровь с мрамора, и вездесущим запахом страха. Страха, который теперь имел два лица: неизвестных врагов за стенами и Макса Ванцетти внутри.

В тот вечер Макс просто молча забрал флешку, не проронив ни слова. Но он и подумать не мог, что Хелен успела скопировать всё на маленькую SD-карту, вставленную в компьютер.

Она прятала дневник Лианы как гремучую змею, засунув его в пустую коробку от дорогих часов в глубине гардероба, за грудой ненавистных шелков и кашемира. Каждый шорох за дверью заставлял её сердце замирать. Он знал? Чувствовал ли он, что она коснулась его самой запретной раны? Его поведение оставалось ледяным, как всегда, но теперь в молчании читалась повышенная бдительность. Он реже уходил, чаще появлялся внезапно; его тёмные глаза сканировали её, комнату, экраны системы безопасности с неослабевающей интенсивностью хищника, ожидающего атаки.

Она рискнула открыть дневник лишь однажды, глубокой ночью, прижавшись к двери ванной, включив воду для шумового фона. Лиана писала живым, эмоциональным почерком, полным любви к жизни, искусству… и страха.

“…Дядя сегодня снова говорил с Максом о ‘чистке’. Его глаза были пустыми после. Я ненавижу это слово. Ненавижу этот мир. Макс говорит, что защищает меня, что создаст для нас другой мир. Но я вижу, как тень дяди поглощает его…”“…Узнала страшное. Дядя – он не просто босс. Он что-то сделал ужасное давно. Что-то, что держит всех на крючке. Тони знает. Макс не должен узнать! Дядя уничтожит его…”“…Чувствую слежку. Не полиция. Наши же. Дядя не верит, что Макс может быть ‘чистым’ рядом со мной. Боюсь за него. За нас. Любовь здесь – смертный приговор…”