Девушка из другой эпохи

– Я запрещаю вам подобные речи в присутствии меня и Ребекки! – взрывается тетя Кальпурния. – Мы не в игорном доме, и я прошу соблюдать приличия! Ребекка, нам пора.

– До ателье мне надо заглянуть в «Хэтчердс», – говорю я, вспомнив, что Болтон-стрит всего в нескольких минутах от Пикадилли.

– Еще книги? – спрашивает дядя с набитым ртом, и крошки летят во все стороны. – Будешь много читать, окосеешь, и никто тебя замуж не возьмет!

– У Ребекки такое приданое, что, будь у нее хоть рог во лбу, все бы сделали вид, что не замечают, – шутит Арчи нам вслед, и мы выходим.

Мне удается вырвать у тети разрешение зайти в «Хэтчердс» вместе с Люси, а она пока отправится к модистке проследить, что все подготовили для примерки.

Тетя Кальпурния считает меня дочерью, о которой всегда мечтала, поэтому ни в чем не может мне отказать.

Дойдя до магазина, на пороге я сталкиваюсь с высоким элегантным мужчиной, который приветствует меня, слегка приподняв цилиндр и как-то странно улыбнувшись. И это не любезная улыбка – так скорее приветствуют старого знакомого.

И он просто ошеломительно красив. Я никогда не встречала таких мужчин, ни в этом времени, ни в будущем.

– Добрый день, – весело здоровается он, будто вместо этого хочет сказать: «Вот так встреча».

Но мозг у меня уже отключился, я и полслова выдавить не могу.

– Я его знаю? – спрашиваю у Люси, когда мужчина отходит.

– Этого, с лицом настоящего негодяя? Искренне надеюсь, что нет, леди Ребекка.

– Но он со мной поздоровался.

– Эти дешевые франты всегда в поисках легких побед. Лучше держитесь от них подальше. И идемте быстрее, иначе мы опоздаем.

– Подожди здесь, Люси, – прошу я, прежде чем зайти в магазин. – У меня личное дело.

– Но, леди Ребекка, если ваша тетя узнает, что я оставила вас одну…

– Но тетя не узнает, – отрезаю я. – Это книжный магазин, а не курильня.

И пока она приходит в себя от моего резкого замечания, я вхожу в книжный и вижу за прилавком Гвенду, которая листает какой-то огромный том.

– Нам нужно поговорить, – выпаливаю я, повернув на двери табличку с «открыто» на «закрыто». – Сейчас же, Гвенда!

– Какие грубые манеры, – замечает она, поправляя очки на носу.

– Оставь мои манеры в покое! У меня проблема, и устроила ее мне ты, так что ты и решай, прямо сейчас. – Я подхожу к прилавку, чтобы посмотреть ей в глаза. – Где мы? Что случилось на реконструкции? Почему там, снаружи, не тот Лондон, который я знаю? Почему все постоянно говорят мне, что мы в тысяча восемьсот шестнадцатом году? – выпаливаю я вопросы один за другим.

Гвенда же смотрит на меня абсолютно безмятежно:

– Потому что мы действительно в тысяча восемьсот шестнадцатом году, Ребекка.

– Ты прекрасно знала, куда мы попадем, когда тащила меня в подсобку из того магазина, и не притворяйся дурочкой! Мне нужны ответы, и немедленно, – стукаю я кулаком по прилавку.

– Может, ты сначала успокоишься?

– Успокоиться?! Да я больше ничего не знаю! Ни где я, ни даже с кем!

– Да все ты прекрасно знаешь: и тетю Кальпурнию, и дядю Элджернона, и Арчи… – миролюбиво перечисляет она.

– Почему я, точнее, мы оказались в моей истории из дневника? И почему случается то, о чем я не писала? Вроде моего дебюта или того, что семья Эмили продала дом?

– Потому что мы не в твоей истории, Ребекка, – больше не в ней. Это Лондон тысяча восемьсот шестнадцатого года. Настоящий Лондон начала века.

Настоящий Лондон? То есть мы больше не в моей истории, а в Истории?

– То есть ты хочешь сказать, что все это взаправду?! – Ну вот, снова начинает душить паника. – Как это, черт побери, возможно?

– Ну ладно, – наконец серьезно говорит Гвенда. Поправляет на носу очки и торжественно смотрит на меня: – Я смогу объяснить, что происходит, но для этого ты должна мне поверить.

Еще чуть-чуть, и я расплачусь.

– Во что я должна поверить?

– В пространственно-временные парадоксы.

– Парадоксы? То есть путешествия во времени?! – Я судорожно ловлю ртом воздух. – Но это все выдумки!

– Какие выдумки, физика – это наука, – вскидывается она.

– Важно не то, что это наука, а как ее интерпретировать.

– Я покажу тебе так, чтобы ты смогла это понять. – Гвенда берет листок, гусиное перо и проводит линию от одного края до другого. – Если думать о времени как о прямой линии с движением только вперед, переместиться назад невозможно. Но это не так. Видишь? Тут у нас настоящее, где мы находились в субботу, а тут, – указывает она на вторую точку, – тысяча восемьсот шестнадцатый год. – Гвенда складывает листок, согнув его так, что две точки сходятся вместе. – И вот, из настоящего можно вернуться в прошлое.

– Время схлопнулось и поглотило само себя? – неуверенно переспрашиваю я. Все кажется каким-то безумием.

– Не совсем, но так проще всего объяснить тебе, что то, что произошло, вполне возможно. Как видишь, это не совсем путешествие: мы были в Лондоне и в Лондоне остались. Мы не переместились в пространстве, потому что наслоились только временные координаты.

– Ладно, притворимся, что все так, как ты говоришь…

– Все действительно так, как я говорю, – раздосадованно возражает она.

– Хорошо, и как мне вернуться в настоящее? Или в будущее, как уж тут.

– Должен открыться проход.

– И как часто он открывается? Раз в неделю? Раз в месяц? – Я встревоженно сглатываю. – Раз в год?

– Никакой закономерности нет, и предугадать последовательность открытий невозможно. Нужно ждать, пока закроется один, чтобы высчитать другой. – Сказав это, Гвенда берет стопку листов, плотно исписанных формулами, цифрами и декартовыми графиками, которые для меня ничего не значат. – Я над этим работаю. Но не беспокойся, вряд ли придется ждать дольше трех месяцев.

– Три месяца? – потрясенно переспрашиваю я. – А кто будет платить аренду следующие три месяца? А работа? Меня уволят! И профессор Салли ждет первые главы новой диссертации к четвергу… Ты и раньше вот так путешествовала в прошлое?

– Нет, – с улыбкой отвечает она, ни капельки не беспокоясь.

– Черт! – восклицаю я в ужасе. – О черт! – повторяю снова, на этот раз громче. – Это правда… все это правда. – Воздух не поступает в легкие, пульс наверняка под двести, и голова кружится. – М-мне надо присесть.

Гвенда пододвигает мне скамеечку, и я падаю на сиденье, уже запустив руку в сумку в поисках ингалятора. Вдох… выдох… вдох… выдох.

– И в этот первый раз тебе пришло в голову сразу же взять меня с собой? – спрашиваю я, как только дыхание восстанавливается.

– Разве ты не повторяла постоянно, что чувствуешь себя девушкой из другой эпохи? – возражает она с самым что ни на есть естественным видом. – И вот ты в другой эпохе!

– Но это же просто такое выражение! – возмущаюсь я. – Что мне теперь делать в тысяча восемьсот шестнадцатом году целых три месяца?

– Делай то, что бы сделала леди Ребекка, – как само собой разумеется, отвечает она. – Зачем тебе спешить в настоящее, в эту каморку под крышей, где даже ходить нужно, опустив голову, или в библиотеку, разбирать книги? У тебя такой шанс пожить в Лондоне эпохи Регентства, и тебе предстоит первый выход в свет! Смотри на этот новый опыт с радостью, а не трепыхайся, точно свежепойманный карп.

Куда я спешу? Ну, я… мне… и вообще мне…

– Подумай, – подначивает меня Гвенда. – Живи собственной жизнью, а не наблюдая за другими.

– Жить как дебютантка? – как попугай повторяю я.

– Жить как дебютантка! – радостным эхом подтверждает Гвенда. – Ты леди или кто? Наслаждайся праздниками, балами, чаем, театром, прогулками по Гайд-парку… галантными ухаживаниями, – подмигнув, добавляет она.

Я слушаю, взвешивая значение каждого слова. Жить как дебютантка в Лондоне 1816 года.

– Ты своими глазами увидишь Историю, ту самую, которую всегда изучала только по книгам, – добавляет Гвенда.

Точно! А вот это уже заманчивая идея. Сколько бы информации я собрала для своей диссертации! Я бы написала то, чего никогда не писали раньше!

– Все-таки не такая и плохая идея, а? – поддразнивает она меня. – Видишь, мы все же нашли способ отправить тебя в путешествие! Назло всем твоим маршрутам, высчитанным по картам, – с довольным видом замечает она.

– Есть ли какие-то важные правила, которым надо следовать?

– Правил нет, – отвечает Гвенда, – но есть предостережения.

– И какие же?

– Надо быть очень осторожной. Любое действие, совершенное в прошлом, меняет будущее, всегда помни об этом: не подвергай свою жизнь опасности, не дай себя убить…

– А есть такая вероятность? – вытаращившись на нее, уточняю я.

– Служба столичной полиции будет основана только в тысяча восемьсот двадцать девятом году, – решительно заявляет она. – А медицина не справляется даже с безобидными для нас заболеваниями.

– Точно. – Прижимаю к груди сумочку со ставшим еще более ценным набором скорой помощи.

– И постарайся не забеременеть.

На это я покатываюсь со смеху.

– Тут никакой опасности нет, – заверяю ее. – Менее сексуально активного человека, чем я, не найти во всем Соединенном Королевстве.

– С переносами во времени не шутят.

– Не дать себя убить и не забеременеть, – повторяю я, повернувшись к выходу. – С этим я справлюсь.

– И не влюбись, – советует мне вслед Гвенда.

А вот про это я не подумала.

– Это тоже влияет на перенос во времени?

– Нет, это влияет на мозги: когда влюбляешься, перестаешь думать.

4

– Дорогая, выпрями плечи, иначе миссис Триод неправильно снимет мерки, – велит мне тетя, в очередной раз укоряя за плохую осанку.

Ателье миссис Триод самое изысканное во всем Лондоне, а его хозяйка – Коко Шанель эпохи Регентства. Меня съедает любопытство, и стоять смирно, как манекен, я не могу: у меня руки чешутся открыть и рассмотреть веера или примерить шляпки. Это место насыщает мою потребность в прекрасном: в кружевах, лентах и пастельных цветах.

Миссис Триод создает платья даже для королевской семьи, и все заглядывавшие к ней сегодня клиенты просили хоть одним глазком взглянуть на свадебное платье, которое она сшила для принцессы Шарлотты. Но, как настоящий профессионал, миссис Триод не раскрыла ни единой детали.

– А правду говорят, что оно стоило десять тысяч фунтов? – спрашивает недавно вошедшая женщина.

– Учитывая, что платить будете не вы, леди Осборн, не вижу причин для беспокойства.

Сколько?! Десять тысяч фунтов – годовой доход мистера Дарси и соответствует примерно тридцати тысячам фунтов в будущем.

– Даже платье Кейт Миддлтон столько не стоило, а ее свадьбу транслировали в прямом эфире по всему миру, – замечаю я.

– Кейт Миддлтон? – равнодушно переспрашивает миссис Триод. – Не представляю, кто эта леди.

– Она удачно вышла замуж? – спрашивает леди Осборн.

– Жаловаться ей не на что, – отвечаю я, улыбаясь. Какие они смешные, понятия не имеют, что говорят о будущей – во всех смыслах – королеве. – Разве что, может, на золовку.

– Леди Ребекка, прошу вас стоять смирно, иначе подол всех ваших платьев будет кривой. И как так случилось, что вы стали выше, чем в прошлый раз? Теперь придется их удлинять.

– И расширять, разумеется, – добавляет тонкий, но надоедливый и язвительный голосок. Поворачиваюсь и вижу прямо перед собой леди Аузонию Осборн, именно такую, как я ее себе представляла и рисовала. Будь в Лондоне свои «Дрянные девчонки», леди Аузония была бы Реджиной Джордж: язвительная, самодовольная, тщеславная и расчетливая, ничего хорошего от нее не слышал никто. Леди Осборн, которая интересовалась платьем принцессы, должно быть, ее мать.

– Итак, слухи подтвердились: наконец наступило время выйти в свет и Ребекке Шеридан. Лучше поздно, чем никогда.

Невероятно, здесь и правда живут все те люди, которых я придумала! Тут я задумываюсь: действительно ли их сочинила я или они на самом деле существовали?

– Мы закончили, – сообщает миссис Триод. – Теперь можете примерить перчатки, шляпки и все прочее.

– Мэгги Блайдж, похоже, проглотила цепня, чтобы вернуть себе талию, – произносит Аузония, подойдя ко мне под предлогом выбора шали. – Я предпочитаю выпить немного уксуса перед едой, и аппетита как не бывало. Тебе следовало бы попробовать. Хотя, учитывая, что сезон вот-вот начнется, это уже напрасный труд… может, ты могла бы продержаться до следующего года. И так крайне маловероятно, что ты сразу же найдешь супруга, в твоем-то возрасте… Ой! – Аузония хлопает по руке девушку-помощницу, которая потянулась развязать ей ленты головного убора. – Поаккуратнее! Это кружево стоит больше, чем ты заработаешь за год! – И сквозь зубы добавляет: «Деревенщина». Но дрожащая от упрека девушка вряд ли ее слышит.

– Поверю тебе на слово, Аузония, ты же в этом деле эксперт: это твой третий сезон после дебюта, но предложения ты так и не получила, верно? – Я тоже готова обнажить оружие.

– Не было претендентов, достойных моего уровня, – едко отвечает она.

– Тебя задевает, что Эмили вышла замуж раньше тебя, да? – укалываю ее в ответ я. Мою лучшую подругу, стеснительную и сдержанную, Аузония чаще всего выбирала в качестве мишени для своих издевательств из-за хромой правой ноги. И я придумала, как лучше всего это исправить в своей истории: найти ей прекрасную и достойную партию и выдать замуж.

На лице Аузонии появляется злорадная улыбка.

– Судя по твоим словам, о главном скандале дня ты еще не знаешь! – восклицает она.

– Что за скандал? – интересуется моя тетя.

– Как, вы не слышали? Эмили сбежала с любовником, – объясняет мать Аузонии.

В ателье повисает тишина. Я смотрю на нее, отказываясь верить своим ушам и ловя ртом воздух.

– Какой позор для Фрэзеров. Им повезло, что они уже продали дом, иначе не получили бы ни пенса, – продолжает леди Осборн с беспечным, хотя и довольным видом. – А бедная Джемайма, младшая сестра Эмили, просто по-гиб-ла.

– Это невозможно! – потрясенно вскакиваю я. – Моя Эмили… то есть Эмили никогда бы ничего подобного не сделала.

Тетя Кальпурния удивлена не меньше меня:

– С кем вообще могла сбежать эта напуганная птичка?

– Она сказала, что собирается в Бат, восстановить здоровье, которое подверглось тяжелому испытанию за зиму, уехала – а потом ее и след простыл. Позавчера ее семья получила прощальное письмо, в котором Эмили сообщала, что уходит от мужа и уезжает вслед за своим любовником, – продолжает рассказывать леди Осборн. – В Колонии.

– Похоже, она позволила себя завлечь этому офицеру, некоему Бенджамину Харлоу, вот дурочка, – добавляет Аузония.

– Это так непохоже на Эмили, – настаиваю я и искреннее так считаю. Я знаю Эмили, и она никогда бы ничего подобного не сделала. Она любила своего мужа и была более чем довольна супружеской жизнью. Мы регулярно обменивались письмами, и она писала мне о своих спокойных домашних делах и заботах. Нет, нет, нет, я не верю своим ушам.

– Кто знает, как этот офицер вскружил ей голову. Военным доверять нельзя! После Ватерлоо, когда все закончилось, война выплюнула этих бездельников по нашу сторону Ла-Манша, и теперь они шатаются по улицам, ищут, как бы получить деньги, – объявляет леди Осборн.

– За ней, должно быть, и ухаживал один из таких вот, без гроша в кармане, и рассчитывал, что она будет его содержать, – злорадствует Аузония. – Эта хромоножка никогда не умела очаровывать мужчин, она должна была радоваться, что ей так повезло и виконт Максим Дювиль захотел на ней жениться.

– Ты все выдумываешь от злости, – обвиняю ее я.

– Слуги Фрэзеров разнесли новости по всему Лондону – стоило бы больше платить им за молчание. Хамфри[12] даже выставил в витрине сатирические эстампы у себя на Сент-Джеймс-стрит. Сходи посмотри, раз не веришь, – подначивает меня Аузония с удовлетворенной улыбкой.

– Обязательно, – отвечаю я.

Моя тетя идет следом за миссис Триод наверх посмотреть ткани, а я остаюсь одна с этими двумя змеями Осборн.

– Интересно, что у тебя будет за дебют такой: без родственников, которые могли бы представить королеве, еще и тетя пускает к себе в дом женщин сомнительной репутации. Сомневаюсь, что вас примут в самых элитарных местах вроде «Залов собраний Олмака»[13].

– У Люси безупречная репутация, – вступаюсь я в защиту своей горничной, которую тетя Кальпурния спасла из дома удовольствий Марилебона. Прежний хозяин отдал туда Люси в счет уплаты собственного долга и планировал вернуть деньги, выставив ее девственность на аукцион. Тетя Кальпурния, узнав об этом от Доры, выплатила долг лорда Ванкрофта до того, как Люси успели продать тому, кто предложил самую высокую цену. – И если в «Олмак» приглашают тебя, значит, не так они и избирательны, – вырывается у меня.

– Добрый день, – произносит вошедшая в ателье женщина лет пятидесяти.

Аузония с матерью приседают в демонстративно глубоком реверансе.

– Леди Сефтон, – слащаво приветствуют они ее, и тон кардинально отличается от того, каким они разговаривали со мной всего секунду назад.

Изворотливые лицемерки.

Итак, вот и леди Сефтон, собственной персоной! В Лондоне эпохи Регентства есть всего шесть женщин, которые держат в кулаке все высшее общество: покровительницы «Зала собраний Олмака», то есть леди Джерси, леди Каупер, или графиня Ливен, Клементина Баррелл, леди Кастлри, принцесса Эстерхази и леди Сефтон, которая, как самая старшая, имеет также больше всего влияния. Если бы в 1816 году существовал «Мет Гала», они были бы Анной Винтур и могли решать, кто достоин, а кто нет.

– А, Ребекка, рада, что нашла тебя здесь. Твое платье готово, я надеюсь? И где Кальпурния?

– Мы здесь, Мария, – откликается тетя, спускаясь по лестнице со второго этажа вместе с миссис Триод. – Платье божественное, Ребекке подходит как нельзя лучше. А украшения и шаль прекрасно оттеняют ее зеленые глаза.

– Графиня, какая честь, что у нас с вами одна модистка, – тут же влезает мать Аузонии, задетая, что на нее не обратили внимания.

Леди Сефтон, прищурившись, окидывает взглядом сначала ее, затем Аузонию:

– Напомните мне, кто вы.

– Леди Миранда Осборн, супруга барона Луи Осборна. А это моя очаровательная дочь Аузония.

– Конечно, – кивает леди Сефтон с отсутствующим видом. – А у Ребекки будет еще головной убор с перьями, так?

Видя, что графиня никак не показывает, что узнала их, теперь Аузония пытается привлечь ее внимание:

– Мой отец – пятиюродный брат герцога Веллингтона со стороны второй жены его отца.

Герцог Веллингтон – национальный герой, победивший Наполеона при Ватерлоо, и на следующий день после его триумфа кто угодно отдал бы руку за то, чтобы иметь с ним кровное родство.

Леди Сефтон кивает:

– Ах да. Племянница Артура… по крайней мере, одна из них.

– Как поживает графиня Ливен? Именно она оказала нам протекцию в «Олмаке», – продолжает леди Осборн.

– Интересуется политикой, как и всегда, – кратко отвечает леди Сефтон, внимательно рассматривая каждый стежок на моем платье, а также подол и кружева.

– Я как раз говорила Ребекке, насколько сложно попасть в зал собраний такого уровня, как «Олмак», если девушка не может похвастаться безупречной репутацией.

Леди Сефтон рассеянно кивает: качество моего платья, которое она сейчас ощупывает, волнует ее гораздо больше.

– Без сомнения.

– А также безупречный внешний вид, – добавляет Аузония, смерив меня взглядом с ног до головы. – Что с твоими руками, Ребекка? Ты чистила чернильницу?

Я инстинктивно сжимаю руки, чтобы скрыть кончики пальцев в чернильных пятнах.

– Мне надо было написать письма, – вру я.

– И кому же? Твоя дражайшая подруга Эмили сбежала в Колонии. – Аузония закатывает глаза: – Какой скандал, я так счастлива, что меня с ней ничто и никоим образом не связывает!

– Не беспокойся, Аузония, никто не хочет, чтобы ее имя связывали с твоим, – решаю я отплатить ей той же монетой.

– Какой пылкий нрав! – восклицает леди Сефтон, взмахнув рукой. – Знаешь, Кальпурния, если бы мы отправили твою племянницу в бой, то победили бы Наполеона вдвое быстрее.

– Моя племянница частенько забывает подумать, прежде чем говорить, – извиняется за меня тетя, бросив на меня строгий взгляд.

– Платье я одобряю, но Ребекке стоит потренироваться держать осанку. Если понадобится, привяжем ей палку к спине. – Затем леди Сефтон делает знак миссис Триод, указывая на развешанные под потолком ленты: – Мне нужна одна в тон, доставьте мне ее домой. – А потом обращается к нам: – Увидимся завтра на маскараде у Мэндерли; мне конфиденциально сообщили, что там также будет герцог Уиндэм. Отличная партия, мы обязательно должны представить тебя ему, Ребекка.

И леди Сефтон выходит, не прощаясь, а Аузония дуется, что не получила от графини никакого внимания.

– Дорогая, нам пора, близится обед, а тебе известно, в каком плохом настроении будет дядя, если не сесть за стол вовремя, – торопит меня тетя, махнув рукой, чтобы я собиралась. – До завтра, леди Осборн, Аузония. Мое почтение лорду Осборну.

– А, кстати, Аузония, забыла сказать, – говорю я почти перед самым выходом из ателье. – В следующий четверг меня представят ко двору.

Ее лицо вытягивается в гримасе изумления:

– Невозможно. Кто тебя…

– Ты с ней только что говорила: леди Сефтон. – И, повернувшись, я выхожу за тетей Кальпурнией.

Думаю, в конечном счете я сумею жить как дебютантка начала девятнадцатого века.

Решительным шагом выхожу из ателье, ощущая странный подъем: в разговоре с Аузонией Осборн мне удалось оставить последнее слово за собой.

И я только что наступила в лошадиный навоз.

Вторник, 14 мая, 1816 год

5

Первые семьдесят два часа в Лондоне в качестве леди прошли примерно следующим образом.

7:00 – подъем, одевание и невыполнимая задача ухитриться съесть хлеб с маслом, пока Люси делает мне прическу.

9:00 – прогулка на лошадях с Арчи по Роттен-Роу[14]. В первый раз сев в дамское седло, я тут же свалилась и чуть не сломала шею. Думаю, теперь предупреждение Гвенды о том, что надо не дать себя убить, я буду воспринимать гораздо серьезнее.

10:00 – смена платья, второй завтрак и ответы на письма. Почти как современный вариант проверить электронную почту за чашечкой кофе в кафе.

Тетя листает La Belle Assemblee, своего рода Vanity Fair того времени, а я пишу свои таинственные истории, которые подписываю как «Сфинкс», делая вид, что на самом деле вежливо отвечаю на письма. В «Кроникл» ждут мое «Убийство в Каире» сегодня к вечеру. Судя по тому, сколько денег я нашла в кошельке, спрятанном в письменном столе, получаю я неплохо. И, учитывая, что дядя Элджернон проверяет все расходы до последнего пенса, об этом доходе мне нужно молчать как рыба.

11:00 – третий завтрак и поход за покупками с тетей. Всегда можно что-то поесть и купить, и это мне очень нравится.

12:00 – принимают или наносят визиты знакомым. Которых я-то как раз не знаю, но стараюсь запоминать.

14:00 – смена платья и обед. Или же четвертый прием пищи за день, а еще и полдня не прошло. Печь миссис Брай, кухарки, работает весь день напролет, и во всем доме всегда витает душистый аромат печенья, хлеба и горячих пирогов. Начинаю немного понимать вечно голодного дядю.

15:00 – снова визиты.

16:00 – пока дядя с Арчи проводят время в своем клубе для джентльменов, всегда можно что-то съесть.

17:00 – смена платья и прогулка по Гайд-парку. Потому что, если тебя нет в парке в пять, ты никто. Аузония там каждый день торчит.

19:00 – смена платья (снова) и легкий перекус.

20:00 – театр, выступления или тому подобные общественные мероприятия.

22:00 – возвращение домой и ужин.

23:00 – подготовка ко сну, переодевание и наконец кровать.

Сегодня, однако, у меня особенный вечер, так как меня ждет мой первый бал: маскарад у леди Селесты Мэндерли, который официально откроет сезон.

– У меня шпильки в прическе прямо в череп впились, – шепчу я Арчи на ухо и беру его под руку. Справа тетя и леди Сефтон приветствуют других приглашенных. – А от швов этих перчаток руки чешутся так, что с ума сойти можно.

Эстетика эпохи Регентства прекрасна внешне, но жутко неудобна.

– Дорогая, все леди носят перчатки. И если бы ты не проводила каждую свободную минуту с пером за столом, то не перемазалась бы чернилами так, что их из-под ногтей не вымоешь, – посмеивается надо мной он.

Я еще не очень освоилась с гусиными перьями и чернильницей, но так как я пишу то мистические рассказы, то заметки для будущей диссертации, можно сказать, что действительно все время провожу за столом.

Люси тайком относит мои рукописи в журнал и так же тайком забирает положенный гонорар, которым я с ней делюсь. Мои детективы издателю нравятся, и он попросил писать два в неделю. А учитывая, сколько всего я знаю про будущее, материала у меня хватит, чтобы ошеломить весь Лондон: о том, как убийца без лица бродит по ночным улицам Уайтчепела[15], или о проклятии египетской гробницы, в которой нашли тело юного фараона…