Тайна Ненастного Перевала

Но, проверив, я вижу, что мое дело пропало.

Глава шестая

Остаток ночи я ворочаюсь без сна, думая о неизвестном воре. Зачем кому-то могло понадобиться мое досье с печальной и банальной историей брошенного ребенка, с приемными семьями, мелкими преступлениями и исправительными учреждениями?

Было бы крайне неловко, если бы об этом узнали, но едва ли меня собирались шантажировать. На миг мне представилась ужасная картинка, как Кайла и Хэдли выкладывают мое личное дело в Сеть, и мои неприглядные фото в профиль и анфас, как у заключенных, появляются в одном из тех анонимных аккаунтов про издательства, которые они постоянно читают. Но даже в подобном взвинченном состоянии я осознаю, что веду себя скорее как параноик. И все же, кто-то ведь шел за мной в тот вечер, когда я отправила письмо Веронике Сент-Клэр, а потом, когда получила ответ и предложение работы, кто-то украл мое дело. Может, и хорошо, что я уезжаю из города уже завтра.

Собираю свои нехитрые пожитки в рюкзак и шопер, и как только светает, спускаюсь вниз. Хочу уйти до того, как придет Роберта. Как только она обнаружит, что пропало именно мое дело, она подумает на меня. В конце концов, я уже так делала.

Останавливаюсь я только один раз: в бальной зале в мезонине. Нахожу фотографию Вероники Сент-Клэр, достаю ее из рамки и прячу в рюкзак. Чувствую укол вины, все-таки это кража, но также фотография будто связывает меня с известной писательницей – будто мы обе когда-то были непокорными девчонками из «Джозефин». А еще, теперь до нее не доберется Хэдли.

Мой поезд прибудет только через два часа, но я умею притворяться невидимкой на вокзалах. Покупаю там за бешеные деньги кофе и булочку и нахожу себе укромный уголок, где можно сесть, прижав к себе рюкзак, и разглядывать толпу в поисках своего неведомого преследователя. На экспресс «Итон Аллен»[20] на 9:03 собирается толпа, но все выглядят безобидными и незапоминающимися: в вельветовых брюках, легких дутых куртках, лоферах и резиновых сапогах и с шоперами через плечо, они будто сошли со страниц каталога одежды. Я жду, пока очередь начнет двигаться, и присоединяюсь к ним, постоянно оглядываясь через плечо – и на эскалаторе, и на платформе, пока наконец не добираюсь до дальнего вагона. Сажусь сзади, в последнем ряду, рядом с подростком в толстовке с эмблемой престижного колледжа «Бард»[21], который читает Аристотеля, и слежу за дверью в другом конце вагона: вдруг зайдет кто-то подозрительный.

Когда поезд заезжает в туннель и освещение мигает, мне на мгновение становится нехорошо, но затем мы снова оказываемся снаружи, и я вижу серые воды Гудзона под скрытым облаками небом, и мерное покачивание поезда так убаюкивает…

Я на корабле, нос его рассекает густой туман, который каплями остается на лице, шерстяной плащ уже пропитался влагой. Вглядываюсь сквозь туман, пытаясь различить тот самый утес в выступающих из серости очертаниях.

Луч света пронзает мрак, и сердце радостно вздрагивает: это маяк, ведущий нас к безопасной гавани! Но потом перед глазами двоится, смутные очертания становятся четче, и вдруг прыгают вперед…

Я вздрагиваю и просыпаюсь от громкого мужского голоса, который объявляет:

– Уайлдклифф-на-Гудзоне! Следующая остановка Уайлдклифф-на-Гудзоне! Выход из дальнего конца вагона!

Когда мы прибываем на станцию, двери распахиваются, и вагон заполняет запах речной воды. Я пытаюсь разглядеть что-то в окно, но из-за дождя ничего не видно. Мы будто под водой, словно Уайлдклифф-на-Гудзоне на самом деле Уайлдклифф-под-Гудзоном и именно туда меня утащило чудище из тумана.

Иду за остальными пассажирами по металлической лестнице на запруженную парковку, где таксисты и водители «Субару Форестеров» забирают промокших пассажиров. Нахожу незанятое такси и спрашиваю, может ли оно отвезти меня в Ненастный Перевал, но таксист говорит, что уже ждет клиента.

– А далеко идти?

– Примерно полтора километра, – сообщает он, указывая направо. – По Ривер-роуд. Будет стоить двадцать долларов.

– Серьезно? – удивляюсь я. – Думаю, дойду пешком.

Он пожимает плечами и забирается в салон, но затем поворачивается обратно ко мне с обеспокоенным выражением:

– Вас нужно будет забрать?

– Нет. Я там останусь.

Выражение его лица становится еще более обеспокоенным.

– В поместье? – Он вытаскивает из кармана карточку и дает мне. – Когда вернусь, отвезу вас бесплатно.

С чего такая неожиданная щедрость, гадаю я. Смотрю на карточку и читаю имя: «Спайк Руссо, репортер, газета „Нью-Йорк Сан“». Он журналист – или, по крайней мере, был им, так как я более чем уверена, что «Сан» осталась лишь как интернет-издание, не бумажное. Может, он увидел во мне способ добраться до затворницы Вероники Сент-Клэр. Вспомнив договор о неразглашении, я отказываюсь:

– Спасибо, но я дойду сама.

– Позвоните, если передумаете, – прощается он, забираясь в машину. – Или если захотите уехать.

Я решаю не напоминать ему, что остаюсь в поместье на какое-то время. Подтягиваю лямки рюкзака и направляюсь по склону вверх к дороге. Чего водитель такси не сказал, так это что полтора километра до поместья нужно пройти в гору, по узкой дорожке, с одной стороны которой – высокая каменная ограда с коваными пиками, а с другой – высящиеся платаны и практически никакой обочины. Бледные пятнистые стволы деревьев напоминают кости, покрытые мхом.

Поредевшая листва уже не может защитить от дождя, а сами листья ржавой мокрой массой скользят под ногами. К тому моменту, когда дохожу до железных ворот, я и сама вымокла до нитки.

А ворота оказываются заперты.

Я на всякий случай трясу их дважды, но в итоге только пачкаюсь в ржавчине. Затем замечаю на одной из колонн вкрапление другого цвета, как будто кусочек бронзовой таблички. Смахнув мокрые листья, вижу слова «Ненастный Перевал» над металлической решеточкой и кнопку в углублении, которая так проржавела, что едва ли может работать, но я все равно на нее нажимаю.

Через несколько секунд раздается голос, будто проржавевший вместе с воротами.

– Кто вы, что вам нужно?

– Я Агнес Кори, – кричу я, наклонившись ближе. – Новая ассистентка.

В ответ раздается лишь скрип ворот, которые медленно расползаются в сторону, словно их толкают невидимые руки. Жду, пока они раскроются достаточно широко, и тут замечаю вторую табличку на колонне, почти нечитаемую из-за ржавчины. Приглядываюсь, пытаясь различить слова… «Психиатрическая лечебница».

Получается, Аттикус в чем-то был прав.

Ворота распахиваются целиком, приглашая меня войти.

Добровольно заключить себя в стены психиатрической больницы.

«Ты сможешь уйти, когда захочешь, – успокаиваю себя я. – Это не как в Вудбридже. Здесь ты по своей воле».

Но ощущения совершенно другие. Будто все это время меня подталкивала невидимая рука – с тех самых пор, как я написала письмо Веронике Сент-Клэр. Подталкивала к обрыву, и этот шаг приведет к падению, которое я уже не смогу остановить…

Но куда еще мне идти?

Я думала так долго, что ворота начали закрываться. Как если бы они знали, что выбора у меня нет. И в последний момент я проскакиваю в узкую щель, зацепившись рукавом за железную пику. Выдергиваю руку и чувствую запах крови. На коже осталась длинная красная полоса, будто разъяренный зверь меня все-таки догнал.

«Это всего лишь ржавчина, – говорю себе я. – От ржавых ворот. Это не кровь и не следы зубов чудища из тумана».

Дорожка, ведущая от ворот, оказывается еще круче, чем дорога от станции, и к тому же длиннее. Ее тоже обрамляют платаны, которые смыкаются кронами выше по дорожке, заключая меня в ловушку, протягивая ко мне свои белые голые ветви. Когда я останавливаюсь на повороте и оглядываюсь, то вижу лишь деревья – ни железнодорожной стации, ни деревушки. Мне даже ворот не видно. «Стена леса», как называла ее Джен в «Секрете Ненастного Перевала». «Можно было срубать их каждую ночь, но к утру деревья вырастали заново». Делаю глубокий вздох, чтобы успокоить поднявшуюся панику и клаустрофобию, вцепившуюся в горло, разворачиваюсь…

И передо мной появляется дом, будто деревья специально расступились, показывая его, или перестало действовать заклинание, которое сохраняло его невидимым. Особняк огромен, весь из камня, скорее черного, чем серого, и будто сам вырублен из утеса. Одинокая башня возвышается на фоне неба, в точности как та, где Джен увидела призрак Кровавой Бесс. Сейчас на башне никого нет, но стоит мне сделать несколько шагов, как снова появляется ощущение, что за мной следят. А когда я снова поднимаю голову, вижу, что в окне появился огонек. Последний штрих к обложке для готического романа. И что мне теперь делать, броситься бежать, прижимая разодранную ночную рубашку к обнаженной груди?

Нет, думаю я, опустив голову и продолжая упорно, хоть и с трудом подниматься вверх по холму. Меня этими спецэффектами не напугаешь. Кто-то будто бросает мне вызов этим огоньком, который подталкивает идти вперед по заросшей подъездной дорожке с раскатанными колеями, мимо разваливающегося фонтана с обезглавленной мраморной статуей девушки, которая не может ничего налить на потрескавшееся сухое дно – и прямо к основанию башни…

Это настоящие руины, каменный скелет, опустошенный огнем. Сквозь его обугленные ребра видны кусочки неба. А огонек, который я видела, – отражение солнца в осколке разбитого окна. Осколок цепляется за дом, как иссохшая конечность. Порыв ветра приносит с собой запах мокрой золы и гнилой древесины. Кто еще захотел бы жить с этим напоминанием о смерти и трагедии?

Пока я иду к парадному крыльцу, вспоминаю одну из версий с сайта «Призраки долины Гудзона» о том, что Вероника Сент-Клэр на самом деле погибла в пожаре и теперь ее призрак бродит по руинам особняка. От моего стука в дверь разносится гулкое эхо, будто дом стал пустой раковиной. Женщина, открывшая дверь, могла бы вполне сойти за призрака: бледная, седые волосы собраны в такой тугой пучок, что голова больше похожа на голый череп, на ней серая юбка до колен, белая блузка, застегнутая на все пуговицы, и серый кардиган.

– Я Агнес, – говорю я, протягивая руку.

– Летиция, экономка, – представляется она в ответ, но руку мне не пожимает. – Вы промокли.

– Шел дождь, – поясняю я очевидное. – А на станции не оказалось свободных такси.

Она фыркает, как будто эти два обстоятельства – моя вина.

– В долине Гудзона часто идет дождь. Вам лучше к этому привыкнуть. Кроме того, мисс Сент-Клэр ожидает от вас пунктуальности. Пожалуйста, подождите в холле, пока я не извещу ее о вашем прибытии. – Она распахивает дверь шире, приглашая меня зайти, но при виде моего рюкзака вздрагивает: – Оставьте свой… багаж на веранде. Симс поднимет его в вашу комнату.

Мне вовсе не хочется выпускать из виду свой рюкзак – вдруг придется спешно убегать, но вижу, что смысла спорить с ней нет. Однако стоит мне переступить порог, и экономка взрывается:

– И снимите обувь! Она грязная! – чуть ли не кричит она.

Стаскиваю промокшие кроссовки и иду в мокрых носках по холодному мраморному полу просторного холла. Экономка провожает меня к такой же холодной мраморной скамье и говорит подождать там, а сама, проскользнув в глубь дома, открывает стеклянную дверь, из которой вырывается облачко влажного воздуха и кружится вокруг меня, точно любопытное привидение.

Когда она закрывает за собой дверь, стеклянная панель вздрагивает, создавая впечатление, что деревянный лестничный пролет надо мной тоже дрожит. Поднимаю голову и вижу, что лестница эллиптической спиралью уходит вверх, будто бы в никуда. Ощущение такое, будто я оказалась в ракушке моллюска.

– Мисс Сент-Клэр примет вас, – объявляет экономка, появившись из дверей напротив тех, куда вошла до этого, будто мы в самом деле находились в спиральной ракушке и она змейкой проползла по внешнему контуру.

Она ведет меня через стеклянную дверь в длинную комнату с высокими арочными окнами, из которых открывается впечатляющий вид на реку Гудзон и Катскильские горы. Туман рассеялся, но тяжелые свинцово-синие тучи висят над горами, угрожая вылить еще больше дождя. Меня так захватывает пейзаж, что хозяйку дома я замечаю, только когда она откашливается.

– Подойдите ближе.

Она сидит в дальнем конце комнаты, на диване с высокой спинкой, обитом темно-зеленым бархатом, на самой Веронике Сент-Клэр зеленый вельветовый пиджак и такие же брюки, благодаря которым она сливается с мебелью, точно дух леса. Даже затемненные линзы очков у нее с оттенком зеленого. Подходя ближе, не могу не сравнивать ее лицо с той фотографией, которую я взяла в «Джозефин». Тридцать лет состарили ее, но она по-прежнему привлекательна – даже прекрасна. Волосы у нее все еще преимущественно черные, за исключением двух седых прядей, которые выделяются на гладкой прическе, словно крылья птицы. Кожа гладкая, без морщин, если не считать маски из белых ниточек шрамов вокруг глаз.

Я как-то видела статую женщины, чье лицо было скрыто мраморной вуалью. Вот каким кажется ее лицо – будто прикрытое тонким шелковым шарфом. За зелеными линзами очков не видно ее глаз – или того, что от них осталось. Вероника Сент-Клэр выглядит одновременно и старше своих пятидесяти с чем-то лет, но и каким-то образом вне возраста, будто она в самом деле статуя. Она не шевелится, пока я не останавливаюсь в метре от нее, и только потом поднимает руку, указав на стул с прямой спинкой, стоящий прямо напротив дивана – и тут же прячет руку обратно в рукав. Но я все равно успеваю увидеть шрамы.

– Так вы и есть Агнес Кори, – произносит она, и голос ее звучит хрипло и скрипуче, будто она не привыкла говорить вслух.

Зеленые очки смотрят прямо на меня, и, хотя я знаю, что она слепа, когда она произносит мое имя, я ощущаю ее взгляд.

– Да… – я успеваю остановить чуть не вырвавшееся «мэм», – мисс Сент-Клэр. Мистер Сэдвик сказал, что вам нужен ассистент…

– Это вы написали мне, что хотите продолжение, – раздраженно возражает она, как будто это я виновата в том, что сижу сейчас здесь.

– Как и многие ваши читатели. Я отправляла вам их письма…

В воздух взмывает рука, точно мотылек, вырвавшийся из рукава ее пиджака.

– Да, они все так говорят, – соглашается она, выделив последнее слово, и рука ее падает обратно, будто утомленная простым движением. – Но что они знают о том, чего это стоит. Почему лично вы хотите продолжения? Вы недовольны книгой?

– Нет-нет, конечно, довольна – только мне хочется большего. Думаю, на самом деле я хочу почувствовать себя так же, как когда в первый раз читала «Секрет Ненастного Перевала».

– И как же?

– Как будто смогла сбежать из своей жизни, – отвечаю я, не успев подумать.

– Ваша жизнь была настолько неприятной, Агнес Кори, раз вам захотелось сбежать? – спрашивает она с легкой дрожью в голосе, которая может означать как нетерпение, так и жалость.

Вспоминаю долгие серые дни в Вудбридже – уроки, которые вели учителя, не меньше учеников мечтавшие оттуда сбежать, внезапные нервные срывы девушек, которых уже довели до предела, быстрая и жестокая реакция охранников – беспросветная жизнь со вспышками насилия.

– Иногда, – отвечаю я. – Но не хуже жизни Джен и Вайолет. Думаю, в этом причина: когда я читала «Секрет Ненастного Перевала», я чувствовала, что не одинока. Как когда Вайолет сказала Джен: «Теперь, когда ты здесь, я могу вынести что угодно».

– В вашей жизни совсем никого нет, раз вам необходимы воображаемые друзья?

Я вглядываюсь в ее лицо в поисках намеков на укор или сочувствие, но вижу лишь свое двойное отражение в зеленых очках. В их подводном мире я в самом деле кажусь очень маленькой и одинокой.

– Они казались мне настоящими… вот только…

– Только что?

– Я всегда чувствовала, что они что-то скрывают от меня, будто за историей в книге скрывалась еще одна история… Думаю, вот чего я по-настоящему хочу.

– История за историей, – повторяет Вероника Сент-Клэр, и на губах ее появляется легкая улыбка. – Для этого нам придется вернуться к тому, что произошло до приезда Джен в Ненастный Перевал.

– Вы хотите сказать… как приквел?

– Да, – подтверждает она. – И вам придется записывать его от руки. Машине я свою историю рассказывать не стану.

– Конечно, – начинаю я.

– И вы каждый вечер будете перепечатывать написанное на этой печатной машинке. – Она указывает на стол, где стоит массивная пишущая машинка. – И не станете передавать мои слова в эфир, пока они не будут готовы.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – но мистер Сэдвик сказал, что хочет увидеть черновики.

– Кертис может подождать, как и все остальные. Я расскажу свою историю вам, Агнес Кори, и никому другому, и только я скажу, когда она будет готова отправиться в мир. Вам запрещено рассказывать обо всем, что я говорю, выкладывать посты, твиты, писки или что там ваше поколение сейчас делает.

– Поняла, – отвечаю я, гадая, как мне объяснить эти условия мистеру Сэдвику.

Она молча смотрит на меня так долго, что я будто в самом деле ощущаю ее пристальный взгляд. Наконец она произносит:

– Есть еще кое-что.

Да какие еще условия можно придумать, гадаю я. Она что, заставит меня превратить солому в золото или принести воды в решете?

– Я хочу коснуться вашего лица, – произносит она. – Чтобы я знала, кому рассказываю свою историю.

– Ох, – от неожиданности выдыхаю я. – Я не… – Я собираюсь сказать «некрасивая», но потом краснею, осознав, что ее едва ли это волнует. – Ну ладно. Мне…

– Подойдите и сядьте рядом, – велит она, похлопав по дивану рядом с собой.

Поднимаюсь со стула и осторожно пересаживаюсь на диван, как будто могу причинить ей боль резким движением. Руки Вероники Сент-Клэр выныривают из рукавов и замирают перед моим лицом. Я закрываю глаза. Она легко касается моего лба, носа, щек, подбородка, и кончики обожженных пальцев нежные как шелк.

Я жду, пока она что-нибудь скажет, но потом осознаю, что уже не чувствую ее прикосновения. Открываю глаза – и вижу, что одна в комнате. Как будто моего лица касалось привидение.

Глава седьмая

Летиция ждет меня в холле, стоя так неподвижно, что сама кажется статуей в этом бело-сером наряде – «Безмолвная служанка», так ее можно было бы назвать. Но потом она заговаривает:

– Я провожу вас в вашу комнату, – сообщает она и поворачивается к лестнице, не дожидаясь ответа.

– А… мои кроссовки? – спрашиваю я, ненавидя себя за робкие нотки в голосе.

Экономка, не оборачиваясь, указывает на мраморную скамейку. Вместо своих кроссовок я вижу пару поношенных кожаных тапочек на полу.

– Вашу обувь я оставила в отдельной прихожей, там следует оставлять всю уличную одежду… – Она бросает взгляд на меня через плечо и хмурится при виде моей джинсовки. – Надеюсь, вы взяли с собой вещи потеплее. В долине бывает довольно холодно – и сыро.

Я понимаю, что она имеет в виду. По мере того как мы поднимаемся, должно становиться теплее, но вместо этого вверх по ступеням за нами летит студеный ветерок. На пролете второго этажа к нему присоединяется ледяной сквозняк из открытой двери. Я вглядываюсь туда и вижу длинный узкий коридор, который тянется в бесконечность из теней и сумрака.

– В западное крыло вам заходить незачем, – предупреждает она, ведя меня к следующему пролету. – Оно закрыто – там небезопасно. Ни в коем случае не пытайтесь туда попасть.

– Там находится башня? – спрашиваю я. – Пострадавшая при пожаре?

– Пострадавшая? – переспрашивает она, искривив губы. – Она сгорела дотла. Не подходите к ней. Вся остальная территория доступна для физических упражнений и отдыха, но я крайне рекомендую вам держаться подальше от утеса, так как за последние несколько лет земля осыпалась и тропа обрывается очень резко.

«Для физических упражнений и отдыха» звучит как часть распорядка дня для заключенных или пациентов психиатрических больниц. И все это – то, что пришлось отдать свою обувь, и свод правил, и безжалостный холод – напоминает мой первый день в Вудбридже.

– А как мне выйти из ворот? – спрашиваю я. – Там есть какой-то код?

Она останавливается на пролете третьего этажа и поворачивается ко мне:

– Это не тюрьма, мисс Кори. С нашей стороны ворот есть кнопка, надо нажать – и они откроются. А снаружи достаточно позвонить. Вы вольны уходить и приходить, когда захотите. Мисс Сент-Клэр только просит, чтобы вы не разговаривали о ней или ее доме с местными жителями, пропускать кого-либо на территорию также запрещается. За эти годы у нас было несколько неприятных случаев с непрошеными гостями – любопытными зеваками, которые нарушают границы частной собственности, а потом выкладывают в интернет злобные сплетни о мисс Сент-Клэр и ее семье.

Интересно, она говорит о сайте «Призраки долины Гудзона»?

– Как долго вы служите у этой семьи? – спрашиваю я.

Не думала, что Летиция способна побледнеть еще сильнее, но после моего вопроса она становится на тон белее мраморного бюста, у которого остановилась.

– Я никогда не служила семье, – подчеркивает она. – Я всегда была с мисс Сент-Клэр, все тридцать лет. Я выхаживала ее после того, как она чуть не погибла в пожаре, и никому не позволю ей навредить. Вы меня понимаете, мисс Кори?

Во время своей бесстрастной речи она придвинулась ко мне на пару сантиметров ближе, вынуждая попятиться к балюстраде, пока я в нее не упираюсь. Я так поражена ее внезапной пылкостью, что не могу говорить, но при этом гнев ее холоднее сквозняка, который я чувствую спиной. Киваю и одними губами произношу:

– Да, мэм.

Она какое-то время смотрит мне в глаза, затем резко отворачивается.

– Ваша комната здесь.

После суровых предупреждений Летиции я уже готовлюсь увидеть клетку вместо комнаты, но когда следом за экономкой прохожу в открытую дверь с восточной стороны холла, то оказываюсь в просторной комнате. Большая кровать под балдахином и выцветшим стеганым покрывалом с цветочными мотивами стоит прямо напротив широкого эркера с бледно-салатовыми стеклами. Небольшой письменный стол с латунной лампой с зеленым же стеклянным плафоном. Вся комната выполнена в зеленых или лавандовых цветах, от выцветшего покрывала до старомодных обоев с переплетающимися лианами и бледно-лиловыми фиалками.

– Это была комната мисс Сент-Клэр, – сообщает Летиция, подходя к кровати и разглаживая невидимую складку. – Теперь ее покои на первом этаже, так как по лестнице ей не подняться. Она лично попросила подготовить для вас именно эту комнату, – она коротко фыркает, будто удивляясь щедрости своей хозяйки. – Не то чтобы это было сложно. Я регулярно меняю постельное белье, стираю пыль и проветриваю комнату.

– Это… – начинаю я, но не успеваю произнести благодарности вслух или поинтересоваться, зачем она так беспокоится о комнате, которой не пользуются.

– Здесь ваша ванная, – перебивает меня Летиция.

Дверь, которую она открывает, ведет в комнату, выложенную зелеными и лавандовыми плитками, а пахнет там фиалковой солью для ванн. Моя собственная ванная. Прежде мне всегда приходилось пользоваться общей. Выхожу за Летицией обратно в комнату, где она показывает мне гардеробную, которая больше всей моей комнаты в «Джозефин».

– Полагаю, места для ваших вещей хватит. – Окинув презрительным взглядом мой рюкзак, который поставили у стены, она поворачивается к выходу. – И не забудьте: каждый день вас ждут в библиотеке ровно в восемь утра.

Несмотря на ее резкость, когда она собирается уходить, я чувствую неожиданный приступ паники – в точности как в Вудбридже, когда меня сажали под замок и смотрительница поворачивала ключ в замке.

– А куда ведет эта дверь? – спрашиваю я, заметив небольшую и практически незаметную за обоями дверь у кровати.

– На чердак. Вам туда ходить незачем. – И экономка уходит, закрыв за собой дверь. Прислушиваюсь, не раздастся ли звук поворачивающегося ключа в замке, но нет. Я же здесь не под арестом. Я ассистентка, живу в красивой комнате – такой, о которой мечтала, читая «Секрет Ненастного Перевала». Комнате с потайной лестницей на чердак…

Где Джен видит призрак Кровавой Бесс.

Целую минуту я просто смотрю на эту дверь, будто подначивая ее открыться, а потом быстро дергаю на себя, словно хочу поймать того, кто за ней прячется.