Под тяжестью крыльев

Под тяжестью крыльев

Марк Арнаутов

© Марк Арнаутов, 2025

ISBN 978-5-0068-1539-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Марк Арнаутов

Под тяжестью крыльев

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Марк Арнаутов, Санкт-Петербург, 2025

ГЛАВА 1

Рассвет над Виареджо всегда был особенным. Золотистые лучи солнца медленно скользили по волнам Тирренского моря, превращая воду в жидкое серебро. Соленый бриз приносил с собой запах водорослей и свободы – аромат, который состоял из тысячи оттенков: йода и тины, рыбьей чешуи и морской пены, древесины рыбацких лодок и дегтя. Это был тот самый час, когда древняя Этрурия просыпалась в Тоскане, когда время словно замерло между вчерашним днем и сегодняшним утром.

Альберто Фиоре знал это побережье как свои пять пальцев. Семьдесят два года жизни, из которых пятьдесят он провел в море, научили его читать каждый знак природы – от едва заметной ряби на воде до цвета облаков на горизонте. В его загорелых руках, покрытых сетью морщин и старых шрамов от рыболовных крючков и соленой воды, покоилась пара весел, отполированных до блеска годами работы. Сегодня утром море было спокойным, почти зеркальным, что обещало хороший улов.

Но что-то было не так.

Альберто почувствовал это нутром, тем самым шестым чувством, которое развивается у людей моря. Вода казалась слишком тихой, слишком покорной – не той живой, дышащей стихией, которую он знал всю жизнь. Даже волны накатывали на берег с каким-то нехарактерным шепотом, словно боялись нарушить чью-то вечную тишину.

Чайки вели себя странно – кружили над одним участком пляжа плотной, тревожной стаей, но не садились. Их крики звучали не как обычное требование рыбы или хлеба, а как предупреждение, как причитание на древнем языке, который понимают только ветер и волны. Белые крылья мелькали в утреннем свете, то сверкая, то пропадая в золотистой дымке тумана, и в их полете было что-то отчаянное, почти человеческое.

– Странное утро, – пробормотал он себе под нос, поправляя потертую бейсболку с выцветшим логотипом какой-то футбольной команды.

Положив весла в лодку так, чтобы они легли крест-накрест – старая примета на удачу, – Альберто неспешно пошел к тому месту, которое так беспокоило птиц. Его резиновые сапоги шлепали по мокрому песку, оставляя глубокие следы в зыбучей смеси воды и мелких ракушек. Каждый шаг сопровождался тихим хрустом – под ногами ломались крошечные домики моллюсков, смешивались водоросли и обкатанное морем стекло.

Песок здесь был особенным – не золотистым, как на открытых участках пляжа, а серебристо-серым, почти металлическим в утреннем свете. Он казался живым: то проваливался под ногами, то становился упругим и твердым. Мелкие крабы разбегались в стороны, оставляя на влажной поверхности крошечные следы своих лапок – целые созвездия отпечатков, которые волны тут же стирали.

Утренний туман еще не полностью рассеялся, и пустой пляж казался призрачным и нереальным. Туман этот был не обычным – он стелился низко, почти по щиколотку, и в нем плавали какие-то фосфоресцирующие искорки. Каждое движение Альберто поднимало в воздух облачка соленых брызг, которые мгновенно растворялись в молочно-белой пелене.

Рыбак остановился, достал из кармана старые очки в проволочной оправе и протер их краем рубашки. Зрение уже было не то, что в молодости, а туман делал очертания предметов размытыми и обманчивыми.

И тогда он увидел ее.

Сначала Альберто подумал, что это манекен или скульптура – настолько неестественной, застывшей казалась поза. Обнаженная женщина лежала на спине, ее длинные каштановые волосы веером расстилались по песку, словно темные водоросли, выброшенные приливом. Влажные пряди создавали сложный узор вокруг бледного лица, в котором, даже при беглом взгляде, угадывалась красота.

Правая рука была изящно согнута и покоилась на груди, словно охраняя последнее дыхание. Левая – вытянута вдоль тела, пальцы слегка согнуты, как будто она пыталась что-то удержать. Ноги слегка согнуты в коленях, одна нога чуть выше другой, создавая тот самый изгиб, который воспевали художники эпохи Возрождения. Поза была до боли знакомой – каждый итальянец узнал бы в ней классическое изображение Венеры, рождающейся из морской пены.

– Мадонна Сантиссима, – прошептал он, перекрестившись дрожащей рукой. – Что за дьявольщина?

Но самое жуткое было не в позе. Вокруг тела, на расстоянии примерно полуметра, кто-то аккуратно выложил из камушков и ракушек контур гигантской морской раковины. Работа была выполнена удивительно точно – каждый камешек лежал на своем месте.

Камни были подобраны по цвету и размеру: от молочно-белых до почти черных, от крошечных, размером с горошину, до больших, что умещались в ладони. Ракушки тоже были разными – гребешки, улитки, мидии, – но все они лежали определенным образом, создавая не просто контур, а настоящее произведение искусства. В утреннем свете эта композиция казалась древним ритуальным кругом, языческим алтарем, посвященным богине моря.

Альберто сделал несколько неуверенных шагов ближе, его сапоги теперь скрипели по сухому песку. Каждый шаг отдавался эхом в предутренней тишине, словно он шел по мраморному полу собора. Он все еще надеялся, что это какая-то шутка, чья-то извращенная шалость, что угодно, но только не то, что подсказывал ему многолетний опыт.

– Синьора? – позвал он тихо. – Синьора, вы меня слышите?

Тишина. Только шум прибоя – теперь уже не шепот, а настоящий плач, – и крики чаек, которые становились все более пронзительными. Птицы кружили все ниже, их тени скользили по песку, как черные предзнаменования.

Ветер усилился, поднимая песчинки, которые слегка покалывали лицо. В воздухе запахло чем-то еще – не только морем и водорослями, но и чем-то сладковатым, тревожным, что заставило Альберто инстинктивно отступить назад.

Альберто перекрестился второй раз и дрожащими пальцами достал старый мобильный телефон – подарок внуков, которым он пользовался только в экстренных случаях. Телефон был теплым от тепла его тела, но кнопки казались такими маленькими, такими неподатливыми.

– Господи, помоги мне вспомнить номер… – бормотал он, тыча в них толстыми пальцами, которые вдруг стали совсем непослушными.

Капитан Казанова сидел в своем кабинете в участке карабинеров и неторопливо попивал кофе, смакуя каждый глоток густого эспрессо, который обжигал язык и наполнял комнату терпким ароматом робусты. В свои сорок три он успел повидать многое, но все еще сохранял ту страсть и эмоциональность, которая течет в венах итальянцев южного происхождения подобно вулканической лаве. Его дед переехал из Сицилии в Тоскану в поисках лучшей жизни, оставив позади выжженные солнцем холмы и принеся с собой лишь гордость и фамилию, которая всегда вызывала улыбки и шутки. «С такой фамилией тебе место не в полиции, а в кино!» – часто смеялись коллеги, и Леонардо уже научился отвечать на эти подшучивания добродушной усмешкой.

– Капитан, вас к телефону!

Леонардо поставил чашку на стол и потянулся в кресле, чувствуя, как позвонки встают на место после долгого сидения. Высокий, чуть выше метра восьмидесяти, с густыми черными волосами цвета воронова крыла, которые он постоянно взъерошивал рукой, когда размышлял или нервничал. Эта привычка досталась ему от отца, как драгоценное наследство, вместе с глазами, которые могли быть то мягкими и добрыми, словно весеннее небо над Тосканой, то пронзительными и требовательными, как взгляд сицилийского сокола.

Его кабинет на втором этаже участка выходил окнами на главную площадь Виареджо, откуда открывался вид на театр повседневной жизни курортного города. Отсюда было видно, как утреннее солнце золотило фасады зданий, превращая их в декорации спектакля, как неторопливо прогуливались первые туристы, еще сонные после ночи в отелях, как владельцы кафе выставляли столики на тротуары с церемониальной важностью, словно готовясь к священному ритуалу утреннего кофе. Леонардо любил этот вид – он напоминал ему, почему он выбрал службу именно здесь, а не в крупном городе вроде Рима или Милана, где люди забывают останавливаться и наслаждаться моментом.

– Иду, Марио! – громко ответил он, вставая и поправляя галстук. Леонардо предпочитал носить классическую форму, считая, что полицейский должен выглядеть, как полицейский. – Что там?

Он вышел из кабинета и прошел по узкому коридору, увешанному фотографиями города разных эпох. Здесь был снимок набережной 20-х годов, когда она только строилась и рабочие в белых рубахах укладывали камни под палящим солнцем, фотография карнавала в 62-м, где маски и костюмы создавали калейдоскоп человеческих фантазий, портреты знаменитых гостей курорта с автографами, поблекшими от времени. Леонардо иногда останавливался перед черно-белой фотографией 1944 года, где был запечатлен его дед в форме карабинера – молодой, с прямой спиной и гордым взглядом.

Сержант Марио Бертини стоял у старого телефонного аппарата, прикрывая трубку ладонью. Марио был полной противоположностью своему начальнику – коренастый, с округлым животиком, который он безуспешно пытался скрыть под пиджаком, с густыми усами, которые он постоянно подкручивал пальцами. Он служил в полиции уже тридцать лет, из которых последние пятнадцать – здесь, в Виареджо, и знал каждого местного жителя, каждую собаку, каждую историю, которая когда-либо происходила на этих улицах.

– Какой-то старик звонит, – сказал Бертини, и на его загорелом лице, изборожденном морщинами от постоянного прищуривания на солнце, было написано смешение недоумения и легкого раздражения. – Говорит, что нашел тело на пляже. Говорит взволнованно, но знаешь, как бывает…

– Старик? – Леонардо взял трубку, но не стал сразу подносить к уху. Он знал, как возраст играет с рассудком пожилых людей, заставляя их видеть то, чего нет. – Марио, ты же помнишь деда Розетти? Он в прошлом месяце три раза вызывал нас – то ему мерещились русалки на волнорезе, то подозрительные иностранцы закапывали что-то в песок.

– Помню, помню, – Бертини почесал затылок, где начинающие седеть волосы топорщились, как щетина старого ежа. – Но этот звучит по-другому, капитан. Серьезнее как-то. И голос у него трясется не от старости, а от страха.

Леонардо внимательно посмотрел на сержанта. За годы совместной службы он научился доверять интуиции Марио – тот редко ошибался в людях, умел чувствовать ложь и искренность с точностью старого морского волка, различающего приближение шторма по едва заметным признакам.

– Ладно, послушаем, что там у нашего старичка случилось, – сказал Леонардо и поднес трубку к уху. – Капитан Казанова слушает.

– Капитан! Слава всем святым! – голос на другом конце провода дрожал от волнения, и в нем действительно слышался ужас, тот самый первобытный страх, который не подделаешь и не сыграешь. – Я Альберто Фиоре, рыбак. Живу здесь с самого рождения, семьдесят два года! Капитан, я нашел… я нашел мертвую женщину на пляже!

– Синьор Фиоре, прежде всего, успокойтесь, – Леонардо машинально взял ручку и придвинул блокнот. – Где именно вы находитесь?

– На пляже Поненте, рядом со старой башней Матильды. Там, где причал. Я каждое утро отсюда выхожу в море. Капитан, это… это что-то страшное! Она лежит как статуя, понимаете? И вокруг нее камни и ракушки выложены узором!

Леонардо нахмурился и перестал записывать. В голосе рыбака действительно звучала искренняя паника, та самая интонация, которую не спутаешь ни с чем.

– Синьор Фиоре, вы уверены, что женщина мертва? Может, она просто потеряла сознание? Или спит? Может быть, слишком много выпила вчера вечером?

– Капитан, – в голосе Альберто появились раздраженные нотки, гордость старого человека, который знает жизнь лучше молодых, – я семьдесят два года прожил на этом свете! Я видел, как умирала моя жена, как умирали мои родители, как умирал мой брат! Я знаю, как выглядит смерть, и поверьте мне – эта женщина мертва!

– Хорошо, синьор Фиоре, я вам верю, – Леонардо сделал успокаивающий жест рукой, хотя старик его не видел. – Скажите мне точно – во сколько вы обнаружили тело?

– Около половины седьмого утра. Я всегда встаю в пять, к половине шестого уже на берегу. Сегодня море было спокойное, как зеркало, хорошая погода для рыбалки. Но чайки вели себя странно – кружили над одним местом, кричали, но не садились. Вот я и пошел посмотреть, что их так беспокоит.

– Синьор Фиоре, это очень важно – не трогайте ничего вокруг тела и никого не подпускайте к этому месту. Мы выезжаем и будем у вас через двадцать-двадцать пять минут.

– Капитан…

– Да, синьор Фиоре.

– Здесь еще какая-то картина. – голос рыбака звучал растерянно, словно он сам не верил в то, что говорит.

– Не понял. Какая картина?

– Самая настоящая, как в музее. Красивая. На ней мужчина какой-то, но лица не разобрать. И еще написано что-то на непонятном языке.

– Хорошо, синьор Фиоре, ждите.

Леонардо повесил трубку и повернулся к сержанту, который с любопытством наблюдал за разговором. На лице капитана явно читалось непонимание и тревога от парадоксальности происходящего.

– Марио, собирайся. Похоже, у нас действительно труп.

– Значит, не мерещатся нашему рыбаку русалки?

– Боюсь, что нет. Бери камеру, весь комплект, рулетку, пакеты. И позвони Франческе – пусть тоже выезжает.

– А вдруг это ложная тревога? – Марко уже открывал металлический шкаф с оборудованием. – Она не любит, когда ее вызывают по пустякам.

– Ничего страшного. Что-то мне подсказывает, что сегодня ей придется поработать.

Через десять минут они уже ехали по Виале Регина в сторону пляжа. Леонардо вел машину с привычной уверенностью, его загорелые руки легко управляли рулем, в то время как Марко сидел рядом, проверяя оборудование с тем особым вниманием, которое приходит с годами службы.

Утро было воистину дивным – одним из тех тосканских утр, что воспеваются в стихах и застывают на открытках для туристов. Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы превратить море в расплавленный сапфир, переливающийся всеми оттенками синевы. Вдоль набережной выстроились пальмы, их листья мерно покачивались под легким бризом. Владельцы кафе и ресторанов уже колдовали над расстановкой столиков, готовясь к ежедневному наплыву туристов. Запах свежей выпечки – корнетти, сфольятелле, бискотти – сплетался с соленым дыханием моря, создавая тот неповторимый аромат, что служил визитной карточкой итальянского побережья.

Но чем ближе они подъезжали к месту вызова, тем мрачнее становилось настроение Леонардо.

– Знаешь, что меня по-настоящему злит, Марио? – произнес он, переключая передачу с едва заметным раздражением. – Оглянись вокруг. Такая красота! Море, солнце, этот удивительный город. Люди со всех концов света приезжают сюда, чтобы почувствовать счастье, забыть о том сером мире, из которого они сбежали на неделю-другую. И обязательно найдется кто-то, кому все это нужно испортить!

– Ты думаешь, это действительно убийство?

– А ты как думаешь? – Леонардо бросил на напарника быстрый взгляд. – Если женщина действительно лежит в какой-то странной позе, а вокруг нее выложены камни и ракушки… Это не похоже на несчастный случай.

Леонардо притормозил на повороте, пропуская группу велосипедистов в ярких спортивных костюмах, которые явно наслаждались утренней прогулкой по райскому уголку. Один из них весело помахал рукой полицейской машине, словно они были частью местного колорита.

– Вот смотри на этих людей, – продолжал Леонардо, наблюдая, как велосипедисты скрылись за поворотом. – Они счастливы. Они приехали сюда, чтобы получить удовольствие от жизни. А теперь, если это действительно убийство, нам придется закрывать пляжи, проводить расследование, пугать туристов. Портить всем настроение!

– Может, оно и к лучшему, – философски заметил сержант, поправляя ремень камеры. – Туристов стало слишком много. Иногда даже к себе домой не пройти – все улицы забиты.

– Марио, ты неисправимый брюзга, – Леонардо улыбнулся, несмотря на мрачные мысли. – Туристы – это наш хлеб, наше масло, наше вино. Без них Виареджо сморщился бы, как старая виноградина, превратившись в обычный рыбацкий поселок с тремя кошками и одним продуктовым магазином.

– Может, так было бы лучше, – упрямо возразил Марио. – Помнишь, каким город был двадцать лет назад? Тише, спокойнее, человечнее. Все друг друга знали, каждый чих был на слуху.

– Зато и беднее, – мягко возразил Леонардо. – Твоя Джованна работает в отеле, твой сын водит экскурсии. Без туристов, что бы они делали? Считали бы чаек на пляже?

Они проехали мимо знаменитого Гран-де-отеля – этого белоснежного корабля, пришвартованного к набережной. На его террасах уже сидели гости, неторопливо потягивая кофе и созерцая морскую безмятежность. Леонардо не мог не восхищаться архитектурой своего города – эти изящные линии модерна, кружевные балконы.

– А помнишь, как мы в детстве сюда приходили? – спросил Марио, глядя на отель с тоской по ушедшим временам. – Подкрадывались к забору, смотрели на богатых гостей, как на инопланетян. Мечтали, что когда-нибудь сами будем такими – элегантными, беззаботными, с золотыми часами на запястье.

– И кем мы стали? – горько усмехнулся Леонардо. – Полицейскими, которые ездят по утрам осматривать трупы вместо того, чтобы любоваться рассветом.

– Зато честными полицейскими, – с достоинством возразил Марио. – Это тоже что-то значит.

Они свернули с главной дороги на прибрежную улочку, ведущую к пляжу. Здесь царила иная атмосфера – только вечная беседа прибоя с берегом да пронзительные крики чаек, что кружили над водой в поисках завтрака. Старые рыбацкие домики теснились вдоль дороги, словно цветные кубики в руках великана, – их стены были выкрашены в жизнерадостные цвета охры, терракоты, выцветшего кобальта. На подоконниках пламенели горшки с геранями, а из распахнутых окон доносились звуки утренних радиопередач, в которых дикторы рассказывали о прогнозе погоды и последних новостях.

– Вот она, настоящая Италия, – сказал Леонардо, притормаживая возле одного из домиков, где пожилая женщина в черном платье развешивала белье, словно вывешивая флаги капитуляции перед бесконечным бытом. – Без туристических прикрас, без суеты. Просто жизнь.

Женщина увидела полицейскую машину и машинально перекрестилась, глядя им вслед тревожными глазами. В маленьких городках появление полиции всегда было предвестником неприятностей, как черная кошка или разбитое зеркало.

– Капитан, а что если это действительно что-то серьезное? – спросил Марио, проверяя объектив камеры нервными движениями. – Я имею в виду, не просто убийство по пьяной лавке или из-за женщины, а что-то… более сложное?

– Ты о чем?

– Ну, если убийца действительно выложил какие-то узоры вокруг тела… Это же не спонтанное преступление?

Леонардо кивнул, притормаживая перед небольшим шлагбаумом, который отделял проезжую часть от пляжной зоны.

– Именно это меня и беспокоит, Марио. Убийства в состоянии аффекта я понимаю. Семейные драмы, ревность, деньги, предательство – все это мотивы, с которыми можно работать. А вот когда кто-то тратит время на создание композиций из трупов…

Он не договорил, выходя из машины. Морской воздух ударил в лицо освежающей пощечиной.

К ним навстречу спешил старик в потертой рубахе и резиновых сапогах.

– Синьор Фиоре? – спросил Леонардо, протягивая руку. – Капитан Казанова.

– Да, да, это я звонил! – старик крепко пожал руку. – Слава Богу, что вы приехали! Я уже думал, что схожу с ума, что это все мне мерещится.

– Покажите нам, что вы обнаружили. Но сначала расскажите еще раз, как все было. Медленно, подробно.

Альберто кивнул и повел их по тропинке между дюнами, поросшими колючим кустарником и дикими розами.

– Я встаю каждый день в пять утра, – начал рассказывать старик, время от времени оглядываясь на полицейских, словно ища у них поддержки. – Уже двадцать лет так живу, с тех пор как моя Мария умерла. Некому больше готовить завтрак, некому говорить «поспи еще немного». Так что встаю рано, готовлю кофе, читаю вчерашнюю газету и иду к лодке.

– А лодка ваша где стоит? – спросил Марио, доставая камеру.

– Вон там, видите? – Альберто указал на небольшую бухточку, где у самодельного деревянного причала покачивалась старая рыбацкая лодка с облупившейся краской. – «Мария Стелла» называется. В честь покойной жены.

Леонардо окинул взглядом бухту. Место было достаточно уединенное – с одной стороны старая сторожевая башня XVI века, с другой – невысокие скалы, поросшие соснами. Идеальное место для того, чтобы остаться незамеченным.

– Продолжайте, синьор Фиоре.

– Так вот, подхожу я к берегу, как обычно. Море спокойное, ветра почти нет – хорошая погода для рыбалки. Но что-то было не так. Чувствую нутром, понимаете? Столько лет в море, научился понимать его настроение, как женщину после сорока лет брака.

– Что именно показалось странным?

– Чайки. – Альберто указал на небо, где все еще кружили белые птицы. – Они кружили над одним местом, кричали, но не садились. А чайки – они ведь хитрые, жадные, если есть чем поживиться, сразу садятся и дерутся за добычу. А тут кричат, кричат, но вниз не опускаются. Боятся чего-то.

Старик остановился и указал вперед дрожащим пальцем.

– Вот здесь я ее и увидел. Господи, помилуй…

Леонардо сделал еще несколько шагов и замер. Даже его многолетний опыт работы в полиции не подготовил его к увиденному.

Между двумя песчаными дюнами, в естественной впадине лежала обнаженная женщина. Ее поза была настолько идеально выверена, что казалась неестественной – словно кто-то очень долго и тщательно укладывал каждую конечность, сверяясь с невидимым образцом. Длинные каштановые волосы веером расстилались по песку, каждая прядь лежала так, будто ее специально расчесывали и укладывали. Правая рука была изящно согнута и покоилась на груди, пальцы сложены так, будто она прикрывала что-то драгоценное. Левая рука вытянута вдоль тела, ладонь слегка приоткрыта. Правая нога чуть согнута в колене.

Рядом, прислоненная к большому валуну, потемневшему от морской соли и времени, стояла картина – явно выполненная в стиле мастеров Возрождения. Краски сияли так, будто холст только что вышел из-под кисти художника. Внизу картины была надпись на латыни, выведенная золотистыми буквами: «Veritas in pulchritudine» – «Истина в красоте».

– Мадонна, – прошептал Марио, медленно опуская камеру. Его обычно загорелое лицо заметно побледнело. – Это же…

– «Рождение Венеры» Боттичелли, – закончил Леонардо, щуря глаза от солнца. – Точь-в-точь как на картине в галерее Уффици.

– Господи, сколько же времени это заняло, – пробормотал Леонардо, медленно обходя композицию по кругу.

– Капитан, – Альберто подошел ближе, снимая кепку, – а ведь я видел в газетах это лицо. Это же… как ее… Лукреция Медичи, арт-критик! Ее фотографии часто печатают в культурных разделах «Тиррено». Элегантная такая, всегда в красивых костюмах.

– Медичи? – Леонардо присмотрелся к лицу жертвы. – Марио, начинай фотографировать, – сказал он, не отрывая взгляда от композиции. – Все подряд, с разных углов. И вызывай техников из Пизы. Нам понадобится полная экспертиза.

– Уже звоню, капитан.

– Синьор Фиоре, – обратился Леонардо к рыбаку, – вы сказали, что узнали ее. Расскажите подробнее.

Альберто покрутил в руках кепку, явно нервничая.

– Ну, она, вроде как, известный критик. Пишет о живописи, скульптуре. По телевизору я ее видел, в какой-то программе о музеях. Говорила умно, хоть я и не все понимал. Регулярно приезжает в наши края. Говорят, изучает частные коллекции.

– Частные коллекции?

– Ну да, у богатых людей. Они покупают картины, статуи, а она оценивает, проверяет подлинность. Эксперт, одним словом.

– Капитан, – подошел Марио, убирая телефон, – доктор будет через полчаса. Техники из Пизы выезжают.

– Хорошо. Позвони еще в отделение. Надо оцепить весь пляж и поставить людей, чтобы никого не пускали.

Леонардо еще раз обошел вокруг тела. Работа была выполнена не просто тщательно – она была выполнена с любовью к деталям, с пониманием пропорций и гармонии. Человек, создавший это, явно разбирался в искусстве.

– Это не просто убийство, – сказал он сержанту, указывая в сторону картины. – Это послание. Но кому и о чем?

– Может, сумасшедший художник? – предположил Марио, протирая объектив камеры.

– Ну, сумасшедший или нет, не знаю, а вот то, что талантливый – это однозначно.

В это время к ним подошел Альберто, держа в руках помятую газету.