Мем боли

Мем боли

Кристин Эванс

© Кристин Эванс, 2025

ISBN 978-5-0068-1577-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кристин Эванс

МЕМ БОЛИ

Глава 1. Кадр отчаяния

Все рухнуло в один миг. Не с грохотом и треском падающих небоскребов, а с тихим, почти вежливым щелчком закрывающейся двери в кабинете начальника. Именно эта тишина была самым страшным звуком. Она была гуще любого крика. Она звенела в ушах Никиты оглушающей какофонией собственной несостоятельности.

Он вышел из стеклянного небоскреба, который еще утром считал если не вторым домом, то уж точно крепостью, опорой. Теперь эти стеклянные стены отражали лишь бледное, потерянное лицо мужчины, чья жизнь только что была перечеркнута. Его уволили. Коротко, сухо, без возможности апелляции. Формальная причина – «грубая ошибка, повлекшая за собой значительные финансовые потери для компании». Настоящая причина – подлый, хитро сплетенный капкан, в который его подставил тот, кого он считал если не другом, то надежным коллегой. Максим. Улыбчивый, ядовитый Максим, который сейчас, наверное, празднует победу в том самом кабинете.

Никита шел по улице, и мир вокруг потерял все краски, все запахи, все звуки. Он был похож на выключенный телевизор, по экрану которого мечется призрак. Люди обтекали его, не замечая, машины сигналили, но до него доносился лишь ровный, нарастающий гул в голове. Он не чувствовал ни холодного ветра, бьющего в лицо, ни моросящего дождя. Рука автоматически нащупала в кармане телефон. На экране было больно смотреть. Там, в мессенджерах, уже полыхал скандал. Коллеги, еще час назад готовые подписать под ним любую бумагу, теперь молчали или писали сочувственные смс, сквозь текст которых проступало любопытство и злорадство. А потом был звонок от Кати. Его невесты. Той самой, с которой они выбирали квартиру всего пару недель назад.

– Никит, я все знаю. Мне жаль, конечно, но… Я не могу это пережить снова. Ты же помнишь, что было в прошлый раз? Я не готова жить в постоянной неуверенности. Мне нужно стабильное будущее. Давай… Давай сделаем паузу.

Пауза. Какое удобное, трусливое слово. Оно не значит «я с тобой, мы справимся». Оно значит «ты провалился в яму, а я побуду наверху, и если ты выберешься – посмотрим, а если нет – так и договорились».

Пауза длиною в жизнь. Пауза, которая с треском обломилась, когда он увидел ее историю всего через час. Катя с подругами в дорогом баре. Улыбка. Сияющие глаза. Ни намека на «паузу». Просто констатация факта: твоя жизнь рухнула, а моя продолжается. Без тебя.

И вот он сидел. Где-то в середине города, в безликой, но уютной кофейне с ароматом свежемолотого кофе и сладкой выпечки. Он нашел этот уголок инстинктивно, как раненое животное ищет нору, чтобы умереть в одиночестве. Заказал двойной эспрессо, но не притронулся к нему. Черная жидкость в крошечной чашке казалась ему олицетворением всей его жизни – горькой, густой и дошедшей до дна.

Он уставился в стеклянную столешницу, пытаясь поймать хоть одну мысль. Но в голове был лишь вихрь обрывков фраз, лиц, цифр. Упрек начальника: «Мы тебе так доверяли, Никита». Ухмылка Максима в коридоре. Голос Кати: «Паузу». И сквозь этот хаос пробивалось одно-единственное, примитивное, но такое мощное чувство – стыд. Жгучий, всепоглощающий стыд. Стыд за то, что оказался таким наивным, таким слабым, таким легковерным. Стыд за то, что его предали, и он даже не смог достойно ответить. Стыд за эти слезы, которые предательски подступали к горлу и которые он изо всех сил пытался сдержать.

Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы. Боль была реальной, отвлекающей. Он сосредоточился на ней, лишь бы не расплакаться здесь, на виду у всех. Он смотрел в свое отражение в стекле – осунувшееся лицо, тени под глазами, сведенные от напряжения скулы. Он видел в этом лице неудачника. Изгоя. Человека, которого мир вышвырнул за ненадобностью.

А вокруг кипела жизнь. Стучали клавиатуры ноутбуков, звенела посуда, смеялись влюбленные парочки, кто-то бурно обсуждал новый проект. Они все были частью этого большого, успешного, стремительного мира. А он сидел в стеклянном пузыре своего отчаяния, и никто не видел, как ему больно. Никто не замечал, что внутри него происходит землетрясение. Он был невидимкой. Призраком.

Именно в этот момент, когда он пытался сделать глоток воздуха, но вместо этого получился лишь сдавленный, неудавшийся вздох, а по щеке предательски скатилась и размазалась единственная, вырвавшаяся из-под контроля слеза, его лицо исказилось гримасой – не плача, а попытки его подавить. Гримасой, в которой было все: и боль, и гнев, и унижение, и бессилие. Это была маска человеческой души на грани.

Он ничего не слышал. Не видел. Поэтому он не заметил девушку с телефоном за соседним столиком, которая уже полчаса снимала для своего блога вид из окна на пасмурную улицу. Она снимала общий план, панораму кофейни, ища «атмосферу». Ее палец случайно нажал на кнопку съемки именно в тот миг, когда камера проехала по его лицу. Щелчок был беззвучным. Всего один кадр среди десятков других. Случайный кадр. Ничего не значащий кусок реальности.

Девушка, довольная отснятым материалом, убрала телефон, допила капучино и ушла, погруженная в свои мысли. Она даже не взглянула на него по-настоящему. Он был всего лишь частью интерьера.

Никита же провел в оцепенении еще неизвестно сколько времени. Официантка с жалостливым взглядом спросила, не нужно ли ему еще кофе. Он лишь покачал головой, бросил на стол купюру, не дожидаясь сдачи, и вышел на улицу. Дождь усилился. Капли холодными иглами впивались в кожу, но ему было все равно. Он шел, не зная куда. У него не было больше работы. Не было дома, потому что тот пустая квартира-студия, которую он снимал, теперь казалась ему клеткой. Не было женщины, которая ждала его в этом доме.

Был только он. И всепоглощающая, оглушающая пустота. Тишина после взрыва. Пепелище, на котором еще совсем недавно стоял его мир.

Он не знал, что в этот самый момент его отчаяние, сжатое в пиксели цифрового изображения, уже начало свое путешествие по просторам сети. Еще не как мем. Пока еще просто как случайная, никому не нужная фотография на чьем-то телефоне. Но семя было брошено в плодородную почву всемирной паутины, где любая человеческая эмоция, любая боль, любая радость может быть укрощена, упакована и превращена в разменную монету для чужого веселья.

Его самый уязвимый миг стал чьим-то цифровым трофеем. И часы, отсчитывающие время до того, как этот трофей станет вирусным, уже тикали. Но пока он этого не знал. Он просто шел под дождем, пытаясь заставить себя чувствовать что-то, кроме леденящего душу онемения. И у него не получалось.

Глава 2. Вирусный монстр

Три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут. Каждая из них тянулась как год, наполненный тягучим, похожим на сироп кошмаром. Никита не выходил из своей квартиры. Он превратил ее в бункер, в убежище от всего мира. Он задёрнул шторы, отрезав себя от солнечного света, который казался теперь наглым насмешкой над его внутренней тьмой. Он не отвечал на звонки, игнорировал сообщения. Мир сузился до размеров его студии – открытого пространства, которое когда-то казалось ему символом свободы, а теперь напоминало тюремную камеру.

Он существовал в состоянии паралича. Лежал на диване, уставившись в потолок, вставал только чтобы выпить воды или сходить в туалет. Чувство голода притупилось, заменилось постоянной, ноющей пустотой в желудке, которая была лишь физическим отражением пустоты душевной. Он пытался заставить себя думать, планировать, искать выход, но мозг отказывался работать. Он был как компьютер, поражённый вирусом, – все процессы зависали, экран синел, и единственное, что оставалось – это ждать перезагрузки. Но перезагружать было нечего. Система рухнула.

На четвертый день инстинкт самосохранения, слабый, но всё же живой, заставил его включить телефон. Он разрядился еще три дня назад, и Никита лишь сейчас нашел в себе силы поставить его на зарядку. Когда экран ожил, его ждал цифровой ад. Десятки пропущенных вызовов. От родителей, от немногих оставшихся друзей, от бывших коллег. Туча сообщений в мессенджерах. Он пролистал их с ощущением, будто читает некрологи о самом себе.

«Никит, держись, братан. Всё наладится».

«Коля, это ужасно, что случилось! Как ты?»

«Никита, если нужна помощь, обращайся».

Слова поддержки казались фальшивыми, будто заученными из пособия «Что говорить неудачнику». Он чувствовал за ними не искреннее участие, а любопытство и неловкость. Люди не знали, как общаться с тем, кого только что раздавили. Они боялись заразиться его неудачей.

Потом его взгляд упал на сообщение от Максима. Одно-единственное.

«Никита, мне жаль, что так вышло. Я пытался их отговорить. Держись».

От этой лицемерной гнили у Никиты свело желудок. Он чуть не швырнул телефон об стену. Это было хуже, чем прямое издевательство. Это была та самая ядовитая улыбка, что скрывает удар ножом в спину. Он удалил сообщение, чувствуя, как по телу разливается волна горячей, беспомощной ярости. Он был настолько слаб, что не мог даже ответить. Не мог бросить в лицо этому ублюдку всё, что о нём думает. Эта бессильная злоба была почти невыносима.

И тогда, чтобы отвлечься, чтобы найти хоть какой-то отклик, который не был бы пропитан жалостью или ложью, он зашёл в самый популярный отечественный паблик с юмористическими картинками. Может быть, тупые мемы смогли бы на несколько минут выключить его мозг. Он листал ленту, не видя смысла в картинках, просто механически двигая пальцем по экрану. Смешные котики, ироничные цитаты из фильмов, шутки про офисную жизнь.

И вдруг он замер. Кровь отхлынула от лица, а потом ударила в виски с такой силой, что комната поплыла перед глазами. Сердце заколотилось, словно пытаясь вырваться из груди. Он не дышал. Он смотрел на экран, и мозг отказывался обрабатывать информацию.

Это был он.

Его лицо. Его глаза, наполненные болью. Его гримаса, в которой он пытался подавить рыдание. Снятое в той самой кофейне. Кадр был чуть размытым, сделанным откуда-то сбоку, но он был абсолютно узнаваем. Под фотографией громадными буквами был написан заголовок, который резанул по глазам больнее, чем лезвие:

«КОГДА ТВОЙ КОД УШЁЛ В ПРОДАКШН В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ, А В ПОНЕДЕЛЬНИК УТРОМ ТЕБЯ УЖЕ ЖДЁТ КОМАНДА РАЗБОРА ПОЛЁТОВ».

Никита прочитал подпись раз, другой, третий. Каждое слово вонзалось в него, как гвоздь. Он не понимал. Как? Почему? Кто? Его личная, сокровенная боль, его самое уязвимое мгновение было украдено, выдернуто из контекста его жизни и выставлено на всеобщее осмеяние. Оно было превращено в универсальную, никому не нужную шутку. В мем.

Он тупо посмотрел на количество лайков. Сотни тысяч. Поделились уже несколько десятков тысяч раз. Он прокрутил комментарии. Его тошнило.

«Ахахаха, это просто гениально! Лицо бесценное!»

«Бро, я тебя чувствую! Каждый понедельник такой!»

«Где вы таких чуваков находите? Мужик, тебе бы в кино с такой мимикой!»

«Это новый герой нашего времени! Человек, ненавидящий понедельники!»

«Да ему просто с утра плохо после вчерашнего, не придумывайте».

Они смеялись. Они смеялись над его болью. Они приписывали ему свои глупые, бытовые проблемы, не понимая, что за этим лицом стоит крах всей жизни. Что это не просто «плохое утро». Это – конец. А для них это было всего лишь смешной картинкой. Разменной монетой в их скучном цифровом общении.

Он бросил телефон, отшатнувшись от него, как от раскалённого железа. По телу бежали мурашки, по спине – холодный пот. Ему казалось, что стены квартиры сдвигаются, давят на него. Он стал всеобщим посмешищем. Сначала его предали в реальном мире, а теперь над ним издевается мир виртуальный. Не осталось ни одного уголка, где он мог бы спрятаться.

С диким рвением он схватил телефон снова, начал искать, как удалить этот пост. Но он был всего лишь пользователем. Он не был администратором паблика. Он написал в личные сообщения паблика, его письмо ушло в пустоту, затерялось среди тысяч других. Он оставил гневный комментарий: «Это я! Удалите это немедленно! Вы не имеете права!». Его комментарий тут же утонул в потоке новых шуток, а через минуту был удалён модератором.

Бессилие. Полное, абсолютное бессилие. Он мог только наблюдать, как его изображение, его позор, его боль множатся в геометрической прогрессии. Он нашёл себя в других пабликах. Тот же самый кадр, но уже с другими подписями.

«Когда твоя девушка говорит „нам нужно поговорить“».

«Когда посмотрел на цены в отпуске после получения зарплаты».

«Когда понял, что забыл выключить утюг, уже отъехав от дома на полчаса».

Каждая новая подпись была новым ножом. Они не просто смеялись над ним – они стирали его личность, его историю. Они брали его душу, вырезали из неё один самый страшный момент и наклеивали на него ярлыки бытовых неурядиц. Он перестал быть человеком. Он стал картинкой. Шуткой.

Он залпом выпил воду из бутылки, но во рту оставалась сухость. Дрожащими руками он попытался закурить, но сигарета выпала из пальцев. Он включил телевизор, чтобы заглушить голоса в голове, но ему показалось, что даже с экрана на него смотрят с усмешкой. Он был параноиком, и он понимал это, но не мог остановиться. Его жизнь превратилась в триллер, где главный злодей – это он сам, вернее, его искажённое, опозоренное цифровое отражение.

Он лёг на пол, уткнувшись лицом в холодный паркет. Он не плакал. Слёзы кончились. Внутри была только пустота, выжженная ярость и чувство такой глубокой, пронзительной несправедливости, что хотелось кричать. Кричать так, чтобы вывернуть душу наизнанку. Но он лежал молча. Он снова был в той кофейне, снова переживал тот миг, но теперь он видел себя со стороны – жалкого, раздавленного человека, которого кто-то сфотографировал, даже не заметив, не поняв, что творит.

Кто-то постучал в дверь. Резко, настойчиво. Никита вздрогнул, сердце замерло. Кто это? Журналисты? Любопытные соседи? Катя, которая пришла вернуть его вещи? Он не двигался, затаив дыхание, словно ребёнок, который думает, что если он не будет шевелиться, то монстр под кроватью его не найдёт. Стук повторился, потом утих. Шаги удалились по коридору.

Он остался один. Своей тюрьмой был он сам. Своим палачом – весь мир. Он закрыл глаза, но даже под веками видел своё лицо – искажённое горем, уставшее, беспомощное. Лицо, которое теперь знали миллионы. Лицо, над которым смеялись.

Он не знал, что делать. Мысль о самоубийстве промелькнула где-то на задворках сознания, туманная и нереальная, как забытый сон. Но он был слишком опустошён даже для этого. Он просто лежал. И ждал. Ждал, что будет дальше. Как будто эта катастрофа была сериалом, а он – главным героем, который не знает сценария следующей серии.

А в это время на другом конце города, в уютной, светлой квартире, девушка по имени Аня лениво листала ленту того же самого паблика. Она устала после тяжелого дня, полного чужих трагедий и сложных разговоров. Ей нужна была передышка. Лёгкий, бездумный контент. Её палец механически скользил по экрану. Котики. Аниме. Шутки про психологов. И вдруг она остановилась. Её палец замер над очередной картинкой. Над тем самым мемом.

Но она не засмеялась. Она не поставила лайк. Она прищурилась и поднесла телефон ближе к лицу. Она смотрела не на подпись. Она смотрела на глаза. На глаза этого незнакомого мужчины. И в её профессиональном, тренированном мозгу что-то щёлкнуло. Сработал внутренний радар, настроенный на подлинную, не сыгранную боль.

Она увидела не смешную гримасу. Она увидела отчаяние. Настоящее, глубинное, выжигающее душу отчаяние. И это зрелище заставило её сердце сжаться. Не от жалости. От узнавания.

Глава 3. Тот, кто увидел

Тишина в её квартире была иной, чем в студии Никиты. Это была не гнетущая, раздавленная тишина опустошения, а спокойный, насыщенный звуками покой. Тихий шелест страниц книги, которую она отложила в сторону. Ровное гудение мощного ноутбука на рабочем столе. Тихое посвистывание закипающего в крохотной кухне чайника. Аня любила эти вечерние часы, когда город за окном затихал, превращаясь в мерцающее огнями полотно, а она оставалась наедине с собой, отфильтровывая вчерашний день.

Её работа кризисным психологом редко позволяла полностью отключиться. Она была своеобразным эмоциональным шлюзом: пропускала через себя боль, страх, гнев и отчаяние других людей, помогая им найти выход, но часть этого токсичного осадка всегда оседала внутри. Вечера были временем дезинфекции. Временем чая, мягкого пледа и чего-то абсолютно нетребовательного для мозга. Чаще всего – пролистывание глупых пабликов с мемами.

Это был её ритуал. Очищение абсурдом. Глупые картинки с котиками и капибарами смывали с неё налипшую за день серьёзность, напоминая, что мир не всегда состоит из сломанных судеб и тяжёлых разговоров.

Вот и сегодня она устроилась поудобнее в глубоком кресле, закутав ноги в плед, и запустила бесконечную ленту. Механическое движение пальца по экрану. Улыбка забавной собачке. Снисходительная усмешка очередному мему про отношения. Её сознание было расслаблено, почти отключено. Она была просто наблюдателем.

И тут палец замер.

Она не сразу поняла, почему. Мозг, отключивший аналитику, среагировал на что-то раньше, чем сознание. Она медленно провела назад, вернувшись к картинке, которую только что пролистала.

Сначала она прочитала подпись. «КОГДА ТВОЙ КОД УШЁЛ В ПРОДАКШН В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ…» Что-то знакомое, избитое. Очередной шаблон про айтишников. Она уже хотела пролистать дальше, но взгляд скользнул с текста на изображение.

И вот тогда что-то щёлкнуло. Не громко. Тихо, но очень отчётливо. Как щелчок идеально подходящих друг к другу деталей.

Она прищурилась, поднесла телефон ближе. Это было лицо мужчины. Снято не в студии, а в естественной обстановке, в кафе. Кадр был немного смазан, случайный. Но качество позволяло разглядеть детали.

Аня отложила телефон на колени, сделала глоток горячего чая, давая себе время. Потом снова взяла его в руки. Она смотрела уже не на картинку в целом, а всматривалась. Вчитывалась в это лицо, как вчитываются в медицинскую карту пациента, ища за сухими строчками диагноза историю живого человека.

Она выключила в себе обывателя и включила специалиста. Того, кто годами учился видеть невербальные сигналы, микровыражения, которые длятся доли секунды, но говорят больше, чем тысячи слов.

Это лицо было искажено гримасой, которую большинство прочитало бы как комичное – поджатые губы, наморщенный нос, слегка скошенные брови. Классическая маска «отвращения» или «недовольства», которую так любят использовать для мемов.

Но Аня смотрела в глаза.

Именно в глаза. В их уголки. В глубину зрачков, которые даже на некачественном снимке несли в себе нечто неуловимое, но абсолютно однозначное для её взгляда.

Это была не бытовая досада. Не усталость в конце рабочего дня. Не раздражение из-за пролитого на клавиатуру кофе.

В глазах этого незнакомца была боль. Настоящая, обнажённая, доходящая до отчаяния боль. Та самая боль, которая не кричит, а стонет. Которая живёт где-то глубоко внутри и прорывается наружу лишь на мгновение, когда все защитные барьеры рушатся. Это был взгляд человека, который находится на самом дне. Который потерял опору под ногами и уже не видит смысла пытаться всплыть.

Губы были сжаты не от брезгливости, а от попытки сдержать рыдание. Морщинки у носа и глаз говорили не о мимолётном неудовольствии, а о долгом, изматывающем стрессе. Вся мимика лица, каждый мускул кричали не о сиюминутной проблеме, а о глубокой, системной трагедии.

Она откинулась на спинку кресла, положив телефон на грудь. По телу пробежала странная дрожь – смесь профессионального интереса и чего-то личного, острого, почти физического.

– Боже мой, – прошептала она в тишину комнаты. – Они смеются. Они все смеются над этим.

Её собственные проблемы, которые ещё пять минут назад казались ей значительными, вдруг поблёкли, стали мелкими и несущественными. Перед ней была настоящая рана. Выставленная на всеобщее обозрение и осмеянная.

Она снова взяла телефон, нашла этот мем в других пабликах. Прочитала другие подписи. «Когда твоя девушка говорит „нам нужно поговорить“». «Когда посмотрел на цены в отпуске». Каждая новая подпись вызывала в ней волну почти физического отвращения. Это было похоже на то, как если бы над человеком, упавшим с высоты и сломавшим позвоночник, толпа смеялась, крича: «Смотри, как он смешно споткнулся!».

Она закрыла глаза, и перед ней всплыло её собственное прошлое. Не в деталях, а в ощущениях. То самое чувство полной беспомощности, когда мир, который ты так старательно выстраивал, рушится у тебя на глазах по чужой вине. Чувство, что ты один против всех, что тебя не просто предали, а над твоим предательством ещё и смеются. У неё была своя история. Свой Максим. Своя «Катя». Не в буквальном смысле, но суть была та же – болезненное предательство, после которого осталось ощущение, что ты стал всеобщим посмешищем.

Именно это узнавание и было тем самым крючком, который зацепил её так глубоко. Она видела в этом мужчине не просто случайного страдальца. Она видела отголосок собственной, давно зарубцевавшейся, но всё ещё ноющей раны.

Она встала, прошлась по комнате. Профессиональная часть её мозга уже анализировала ситуацию. Парень, судя по обстановке кафе и одежде, не из маргинальной среды. Скорее всего, столкнулся с серьёзным профессиональным или личным кризисом. Вероятность суицидальных мыслей в таком состоянии – крайне высока. Особенно под давлением такого публичного унижения. Он был как раненый зверь, на которого вывели свору гончих. И гончие эти – анонимные пользователи сети.

Что она могла сделать? Написать в паблик с требованием удалить пост? Бесполезно. Найти автора фотографии? Невозможно. Остаться в стороне? Сделать вид, что не заметила? Пролистать дальше, к смешным котикам?

Последнее было самым простым и самым логичным выходом. У неё и своих пациентов хватало. Её рабочий день был закончен. Она не была супергероем, обязаным спасать каждого страдающего человека в интернете.

Но она не могла.

Это лицо, эта боль – они не отпускали. Они взывали к её профессионализму, но что ещё важнее – к её человечности. К той части её, которая сама когда-то была на дне и мечтала, чтобы кто-то подал руку. Пусть даже виртуальную.

Она села за ноутбук, откинула крышку. Её пальцы привычно замерли над клавиатурой. Что ей написать? Как найти его? Соцсети. Логично, что его уже «вычислили». Такие мемы редко остаются анонимными надолго.

Она загуглила ключевые слова из подписи к мему, добавив «имя», «ВКонтакте». Через несколько минут поисков она нашла его. Не его личную страницу – она была закрыта, а упоминания в обсуждениях. Кто-то из бывших коллег, видимо, проболтался. «Никита С.». Потом нашлась и его страница. Закрытая. Аватарка – абстрактная картинка. Ни намёка на личность.

Именно это и было криком о помощи. Полное закрытие. Уход в себя.

Она открыла мессенджер, который был привязан к её рабочему, а не личному аккаунту. Создала новое сообщение. Вписала его адрес.

И замерла.

Что сказать? «Здравствуйте, я психолог и я вижу, что вам плохо»? Это звучало бы как шаблонное предложение услуг. Холодно и безлико. Он никогда не ответит.

«Привет, я видела тот мем. Это ужасно, я тебе сочувствую»? Слишком пассивно. Слишком много жалости, в которой тонет уважение.

Ей нужно было найти такие слова, которые пройдут сквозь его броню отчаяния и цинизма. Слова, которые покажут, что она не одна из тех, кто смеётся. Что она видит. По-настоящему видит.

Она вдохнула, выдохнула, снова положила пальцы на клавиатуру и начала печатать. Медленно, тщательно подбирая каждое слово. Она писала не как психолог. Она писала как человек. Как свидетель. Как тот, кто случайно увидел в толке чьё-то падение и не отвернулся.

Привет. Ты не знаешь меня, и я понимаю, что это сообщение может показаться странным. Я видела ту фотографию, которую все сейчас обсуждают. Я не буду говорить банальности вроде «держись» или «всё наладится». Я просто хочу сказать одну вещь: я смотрю на это фото и не вижу ничего смешного. Я вижу человека, которому очень больно. И мне кажется, что смеются над этим как раз те, кто никогда по-настоящему не падал. Не знаю, нужно ли тебе это сейчас, но если захочешь поговорить с кем-то, кто не станет ничего советовать или жалеть, а просто выслушает – я здесь. Меня зовут Аня.

Она перечитала текст несколько раз. Он казался ей слишком простым, почти наивным. Но в нём не было фальши. Не было профессионального пафоса. Была лишь констатация факта и предложение помощи. Руки, которую можно было либо принять, либо оттолкнуть.