Неизгладимый след… Рассказы и повести о писателях

Сколько людских судеб стекается, смешивается кровей, прежде чем человек тот или иной рождается, образуется род, как неведомыми ручейками, соединяясь, образуется река. Так жизнь его собралась в единый собранный организм, в него жизнями многих поколений стеклось биение сердца, заработал мощный ум, развился гениальный интеллект. Странно, но факт, что гении собираются порою веками, на которые затрачиваются силы многих родов, чтобы мощно выбросить в одном человеке столько всего, что накопилось по капле во множественности проживших доселе…

Самое неприятное то, что сил-то нет, что-либо поправить, а хотелось бы… Какие слова найти бы, чтобы поняла она, что так ненадобно делать? Осознание того, что не получается жить по своим представлениям возбуждало в нём внутреннюю злобу и он был бессилен и как тут не вспомнить Руссо, что всякая злоба, гнев происходят от бессилья…

– Точно как сказал! Какие слова!..

Он ясно себе представлял своё бессилие бороться за свои идеалы, оставалось одно, говорить о них… И как не старался донести мысль свою до людей, как не пытался статьями её подтолкнуть к усвоению, тщетно… Невозможно передать словами то, что чувствовал он… И вновь просилось сравнение о ведре и литре… Он улыбнулся, вспомнив известный афоризм: «Нельзя объять необъятное». [26] Это знал, чувствовал и был бессилен, не от того ли внутри возникало бессилие, а от этого и злоба рождалась…

– Пусть так, но как забыть, что кроме того, что я писатель какой-то там известный, а ведь ещё просто человек и к тому же глубокий старик, который по мимо воли уже готовится в Путь дальний… И никто, никто не хочет такое уразуметь, не замечать. Эти постоянные придирки, вечные поправки на реплики, на высказывания: «Лёвушка… Лёвушка…» Да кто может выдержать одно только это, не говоря обо всём остальном. Ему так и хотелось кого-то срезать в их умничании, прекратить поток красноречия о пустом… Всё слова, слова… Он был далеко от них. Физически с ними, да не с ними мыслями, духом своим.

Чрезмерная забота, неделикатная опека также доставали «до печёнок».

«Лев Николаевич рассказывал за обедом: «…»

– Какой прекрасный день в «Круге чтения»! Рассказ Мопассана «Одиночество». В основе его прекрасная, верная мысль, но она не доведена до конца. Как Шопенгауэр говорил: «Когда остаешься один, то надо понять, кто тот внутри тебя, с кем ты остаешься». У Мопассана нет этого. Он находился в процессе внутреннего роста, процесс этот в нем еще не закончился. Но бывают люди, у которых он и не начинался. Таковы все дети, и сколько взрослых и стариков!..

Софья Андреевна, присутствовавшая за обедом, несколько раз прерывала Льва Николаевича своими замечаниями. Она почти ни в чем не соглашалась с ним. Изречение Шопенгауэра о боге, о высшем духовном начале в человеке, – изречение, составляющее для Льва Николаевича одно из коренных убеждений его жизни, основу всего его мышления, – она тут же, при нем, аттестовала как «только остроумную шутку».

Лев Николаевич скоро ушел к себе в кабинет.

– Грешный человек, я ушел, – сказал он, – потому что при Софье Андреевне нет никакой возможности вести разговор, серьезный разговор…» [27]

Лев Толстой среди родных и друзей в Ясной Поляне

Его нестерпимо возмущало то несоответствие между тем, как он желал и тем, что получал наяву, как случалось… Виноват ли он в этом, вне сомнения, сам привнёс немало дровишек в этот костёр, но возле его костра грелось множество людей, в том числе и родные… Теперь он понимал, даже скорее чувствовал, что в отношениях между людьми, существует тончайшая плёнка, которую нельзя разрушать. Эту плёнку он в молодые годы не видел, не чувствовал, рушил с завидным спокойствием, а теперь, что?.. Теперь он бережнее относился к ней, но рушили другие, он задыхался в этом… С одной стороны он разбивался о забор их собственного невежества, с другой о частокол самомнения…

7

Уж сколько раз пытался договориться миром и бороться с требованиями и истерикой Сони по-доброму, полюбовно…

– «Хочу попытаться сознательно бороться с Соней добром и любовью. Издалека кажется возможным. Постараюсь вблизи исполнить» [28] А что получается на деле?.. И всё бы ничего, ведь издалека кажется возможным, а вблизи?.. Тщетно!.. У неё своя логика без логики… Но надо сначала и опять сначала… Нам «дано неотъемлемое благо любви, только люби, и всё радость: и небо, и деревня, и люди… А мы ищем блага во всем, только не в любви…». [29] Устал, устал от дурного расположения духа, слабости, болей головы…

Умирение перед природою и вечно-бьющим ключом жизни стало затихать, уступая место волнению, учащённому биению сердца, что так не хотелось бы этого. Нельзя было среди торжествующей природы скатываться, пусть мыслями, в скандальные семейные отношения, но куда, куда от них деваться? Кто знает? кто подскажет? И самое время бы остановиться в рассуждениях, а здесь чего доброго можно скатиться в обиду и совсем не хотелось такое. Осмотрелся вокруг, увидел берёзу… Вся крона её была зелёной, с налитыми соком листьями, а сбоку одна из ветвей пожелтела, стала засыхать… Какие преграды стали на пути подачи энергии в это ответвление, где прервалось биение живительной влаги, что ускорило процесс отмирания?.. Неведомо!.. Само собой сравнилось с самой судьбой человека, когда живущий, дышащий, ходящий по земле, вдруг поникает, прерывается у него связь с потоком пульсирующей жизни, и он уходит в пределы ему уготованные… Такое всегда заставляло его задумываться и воплощать плоды мыслей в своих произведениях.

– Как-то после скандала с Соней я в сердцах сказал Душану: «Скажите ей, если она хочет меня уморить, то умòрит». [30] Уморит, ну что выйдет? а выйдет так, что опустеет Ясная без того, кого здесь осуждают, не понимают, не принимают и в ком видят отжившее старое существо, зовущего себя Львом. Да-а-а!.. Так и выйдет… Не понимают… Девочки, одни мои девочки меня как-то понимают, а сыновья? Те, кто прямые продолжатели дела отца, в ком по мужской линии должно быть единение и внутреннее чувствование, на кого надо бы опереться в жизни… Нет, почти враги, в них многое говорит о нетерпимости меня, а нельзя так, нельзя. Один Серёжа, да Серёжа хороший, хороший…, но мягковатый… Ведь фрукты наливаются, когда корни крепки, а крепок ли я был?.. Вот ведь как часто приходиться задаваться вопросом: А всегда ли крепок был? А всегда ли делал так, по-божески, не грешил ли? Было!.. Всё было… Ну, сейчас жизнь не переиначишь, хлебаю по полной… А как хотел добро то делать, как хотел!.. Даже где-то записано, что «цель моей жизни известна – добро, которым я обязан своим подданным и своим соотечественникам; первым – я обязан тем, что владею ими, вторым – тем, что владею талантом и умом». [31] А что получилось?.. Ведь никто и не верил в меня…

Автограф рукописи Льва Николаевича Толстого

Никто, никто даже и не предполагал тогда, давно, что «Левушка напишет что-то путнее», не верили, он и сам в себя не верил… Было то время ранней весны его жизни, а теперь глубокая осень и взгляд на солнце совсем другой, нежели тогда, и шелест листвы слышится по-иному, запах свежевспаханной земли и запах фруктовых деревьев, пение петухов и лай собак на деревне, всё по-другому. Другой природный ритм, чувство чувствований других людей как изменилось…

– Ах! кабы попробовать то ощущение, вернуться на миг, подсмотреть в маленькую узкую щёлочку… Ах! если бы вернуть на миг!.. За что, за что мне такие испытания под старость от самых близких и родных людей? А всё за то, что грехи моей молодости всплывают сейчас, стучат отмщением и отрабатыванием их, ещё спасибо Богу, что мягкосердечен Он, поделом мне, пакостному… Значит надо освободиться от чувства оскорбления и недоброжелательства к другим. [32] Вот у Лабрюйера говорится: «Точно взвесьте, чего вы можете ждать от людей в целом и от каждого из них в отдельности…», [33] вот ведь, как сказал «точно взвесьте». И как не мучительно, а я не могу не жалеть их, особенно Соню, вот кто страдает. «И жалко её и невыносимо гадко». Гадко, что всё так происходит… Бедная, бедна моя Соня, а не понимает, не хочет понять простого, что осталось то мне совсем ничего… Уйду… Уйду скоро… Все также тяжело и нездоровится. Виноват я, хорошо чувствовать себя виноватым, и я чувствую. «Редко встречал человека более меня одаренного всеми пороками: сластолюбием, корыстолюбием, злостью, тщеславием и, главное, себялюбием. Благодарю Бога за то, что я знаю это, видел и вижу в себе всю эту мерзость и все-таки борюсь с нею. Этим и объясняется успех моих писаний». [34] Иные говорят, что это своего рода самолюбование, так сказать кокетство. Да какое может быть кокетство у Порога бесплотного духа, когда в количество моих лет уже заглядывает Вечность… Какая? то дело Божье… Истоки разлада. Где они? В чём причина? Нет внешних причин, только внутренние двигатели, приводящие внешние рычаги. Как так получилось, что вся теперешняя жизнь превратилась в поле битвы, а сам я оказался на растяжке меж двух враждующих сторон? На что тратится энергия, на что жизнь свою тратят? Немыслимо! На склоки, дрязги, на уничтожение друг друга, в то время как Христос дал закон любви. И вроде бы всё понятно, делай так, как Он сказал… Нет! слепы и жалки в своём рвении… Как жить дальше?.. И дело здесь не совсем в дневниках, которыми Софья Андреевна маниакально хочет завладеть, здесь большее, чем просто желание заполучить, «главная причина была роковая та, в которой одинаково не виноваты ни ты, ни я, это наше совершенно противуположное понимание смысла и цели жизни. Все в наших пониманиях жизни было противуположное: и образ жизни, и отношение к людям, и средства к жизни…». [35] Вот корень многих наших расхождений и, следовательно, источник распрей и ссор. Никому не приходит в голову, чтобы дать мне отойти в мир Иной в спокойствии и смирении, таком, как заслуживаю, не привнося в мир дополнительные разлады. Что касается моих и твоих записей в тетрадях, то «… выражения временных чувств как в моих, так и в твоих дневниках никак не могут дать верного понятия о наших настоящих отношениях». [36] И пусть это будет отправной точкой для тех, кто посмеет касаться нашей с тобой жизни…

Загадка!..

Загадка для всех, кто когда-то смел касаться жизни этого человека, кто хотя бы раз задался вопросом: «Почему покинул дом, семью и ушёл в ночь, а немногим позже в небытие?». А небытие ли?.. И вроде просто можно ответить и развести руками… Но всё ли так просто?.. «Чужую беду руками разведу, а свою и в толк не возьму»… Всякая семья носит в себе непростоту и загадочность, многозначительность и таинственность, а тем более такая, где писательский гений и материнский талант, различные взгляды на многие основополагающие вопросы, вступают в область выяснения отношений, здесь всё может обернуться катастрофой…

Софья Андреевна и Лев Николаевич

Материнское начало в Софье Андреевне пересилило любовь к нему, к мужу. С этого и началось постепенное непонимание друг друга, отход каждого в сторону ему близкую, его в творчество и богомыслие, её в материнство и заботу о многочисленной семье. Вместе они уже не встречались в пространстве гармонического единения, не было взаимопонимания ни с его стороны, ни с её… За его непрерывной работой, за отходом от официальной церкви, нюансы которого Софья Андреевна не понимала до конца и не принимала, также сказалось на их расхождение… «… Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом разделившийся сам в себе, падёт». [37] Если бы сложилось иначе, то и дети были бы куда дружнее друг к другу, а в особенности к отцу, собраннее и меньше бы понесли трат… Здесь жена, друг и материнское начало, если в единении, то и результат куда мощнее. Когда действуют в одну точку приложения обе составляющие, две силы, два начала мужское и женское, в едином порыве, в гармонии, тогда на выходе всего этого нарождается такое же гармоничное и целостное… И это не просто слова, а основа построения самой жизни общества.

Отход друг от друга усилился после его религиозных исканий. Софья Андреевна не смогла осознать его богоискание, непрерываемую нить неудовлетворённости внутренних побуждений, которые не могли не противоречить общепринятым правилам, когда он вступал в конфликт с церковью, а она должна была заниматься своей многочисленной семьёй. И здесь вне сомнения возобладала материнское начало. И не могло не возобладать. А окончательное расхождение было в самой природе одного и другого. Если у Софьи Андреевны чувство собственности было развито не по мере, тогда как у Льва было всё раздать, это оттуда были страшные проигрыши по молодости в карты, эта лихая особенность не могла не замечаться женой, и ей надо было защищаться, защищать семью.

Конечно, повлияло на многое в их отношениях это Уход их сына Ванечки, по словам современников и самих родителей, был он неординарным, а один художник назвал его «хрустальным ребёнком». Он мог быть тугим узлом, способным связать своей любовью узы родителей, усмирить их нрав и погасить разбушевавшиеся стихии, но дело Божье… Пришёл на землю, прожил семь лет и Ушёл!.. Почему?.. То планы небесной канцелярии, где человеку не понять, не уразуметь…

Ванечка Толстой (1888—1895)

После Ухода Ванечки что-то надломилось, пошло не так, стало заметное старение отца и прогрессировать заболевание матери. Смерть этого сына согнула и поселила неутешное горе у обеих сторон. Ванечка мог бы стать семейным гением, способным поселить мир и гармонию в отношениях всех участников драмы, прежде всего именно членов семьи… Мог бы… Но нет в истории в прошедшем сослагательного наклонения. Всё должно было статься так, как сталось и любые «если» конечно не уместны, но хочется поразмыслить, помечтать и в этом направлении…

Не редкий случай между супругами, когда происходит расхождение дальше и дальше, но одновременно срабатывает и центробежная сила. Ты не можешь находиться рядом, но весь в беспокойстве, если не вместе. Поразительная жизнь супругов порою… Это было больше, чем просто чувство любви в привычном понимании нами… Что?.. Кто бы мог ответить лучше, чем он, но он мастер чужих мыслей, анатом чужих страстей, знаток чужих жизней. В этом чувстве и любовь, и привычка, и уважение и забота и другое ещё, словами неназываемое, это уже была какая-то жизненная любовь, долголетняя привязанность, переплетения узлов многочисленной семьи. Это беспокойство и раздражение когда рядом, но долгое отсутствие рядом одного, уже тревожит, беспокоит и в доме не находится спокойного места… Загадка!..

После Ухода спутника жизни такая женщина сталкивается с собою, нет объекта на который изливалась страсть, буря эмоций, вся накопившаяся желчь, а от природы наделённая немалым умом и талантами, не могла не осознать весь ужас причинённого ею вреда.

Близкий друг и последователь Мария Александровна [38] указала Льву Николаевичу на слабую сторону Софьи Андреевны: «нежелание постоянной близости ко Льву Николаевичу его друзей» [39] ревностно относилась к тому, чтобы делиться «своей собственностью».

– «Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела, и противна мне. Буду стараться любя (страшно сказать, так я далек от этого), вести ее. В теперешнем положении моем, едва ли не главное нужное – это неделание, не говорение. Сегодня живо понял, что мне нужно только не портить своего положения и живо помнить, что мне ничего, ничего не нужно…». [40] Да! да! главное, не принадлежать и не присваивать, а ещё не придумывать на свой лад, живущего рядом, вот задача в чём и едва ли не самая трудная, всегда хочется, чтобы как лучше быть самому, а рядом бы жил уж совсем хороший человек. А он такой, какой есть, ни больше, ни меньше чего там…

А гениям присуща одна ошибка, а может свойство, и ему также, что прозревая дали далёкие, он не видел порою земли, по которой ступали его сапоги, а живущие рядом, не видели его, скрытого облаками ограниченности их, а видели только его сапоги…

8

Возвращался тем же путём…

По дороге, не изменяя традиции, нарвал фиалок. Их нежный розовый цвет не просто радовал глаз, а успокаивающе действовал. Глядя на эту красоту, всё преходящее теряло свою остроту и боль, отодвигалось на фоновый второй план, где не было такой остроты тревоги и той протяжно ноющей боли, а может и была, но затерялась пусть на время. День жарой заполнял те уголки природы, где пряталась утренняя свежесть, вытесняя её, давил зноем, делая вялым. Даже птицы приостанавливали свой неумолкаемый гомон, а цветы, что радостно встречали наступающий день, как-то поникли, притаились, ждали чего-то… Ждали… Теперь уже вечерней прохлады…

Под деревом «бедных» мирно посиживали несколько человек, какой-то хроменький старичок, да бабы с соседней деревни, сказывали погорельцы они… Надо было дать какую-то посильную помощь… Надо!..

Все уже собрались за утренним чаем… Приехали друзья, знакомые, пришли ходоки поговорить. И они всё говорили, говорили… Поздоровавшись, он прошёл к себе в кабинет и такое он старался не нарушать, работать по утрам. Давно взял за правило, работать до полудня и просматривать критическим взглядом то, что написалось и думалось с вечера. Окончательное решение оставлялось на утро, напитанное новой энергией, свежестью восприятия. Усвоил для себя, что самый злой критик сидит в нём по утрам… Где-то в восточной философии встречал, что вечером отдачи время, а утром познания час.

Поставил в маленький глиняный горшочек собранные фиалки. Посмотрел на окружающие предметы, которые всегда осматривал с нежностью и любовью, каждая из них вызывала рой воспоминаний. Вещи деда, отца напоминали ему его детство, милых сердцу уже ушедших в мир иной, братьев.

Жизнь показала, как ценны и значимы многие совсем простые вещи, что окружали и были для многих, ну просто ковшом, подаренным в Башкирии, а для него вниманием, любовью, энергией, вложенной человеком в вещь. Он брал в руки и любовно и поглаживал предмет, представляя далёкого мастера. Таким было простое тройное обрамление портретов братьев, которое всегда было перед глазами, на рабочем столе, за которым любил работать… Пресс-папье «Сидящая собачка», чернильный прибор, небольшой кусок зеленого стекла, своеобразное пресс-папье, на котором монограмма и золотая надпись со словами: «… Русские люди всегда будут гордиться, считая Вас своим великим, дорогим любимым».

Бережно хранил этот подарок он, и надпись отдавала теплом и вниманием далёких людей, незнакомых ему. Многие предметы, что окружали его быт, пахли хорошими семейными воспоминаниями…

Он сел работать…

…Днём в доме повторилось то, о чём он мысленно предупреждал себя, не любил, осуждал, что уже совсем не нужно было, не интересовало его… И вот что забавно, его «незаинтересованность» никого не интересовала. Он постепенно приближался к другому миру, что так живо всегда привлекало внимание и интерес его в своих произведениях, тема смерти… А смерти ли?.. Окружающему нужен был он своей известностью, гениальностью, они чувствовали при этом быть «при» нём…

Владимир Илиодорович Россинский. Толстой прощается с дочерью Александрой

Они уже не могли встретиться, каждая из сторон крутилась в своём мире. Он уже был в измерении, какое отстояло от них недосягаемо, за миром, куда не проникает человеческое представление об этом… Позже «да!», но не сейчас, не сейчас…

9

Крутился в постели, сон гулял стороной… Вспомнилось любимые строки Пушкина. Их было мало, стихотворений, где он видел глубокий внутренний смысл и философию жизни, на пальцах перечесть, Фета, Тютчева…

– У Пушкина… Как это он сказал: «… влачатся в тишине, часы томительного бденья: в бездействии ночном живей горят во мне, змеи сердечной угрызенья…». Это очень правильно… Как сказал!.. – «змеи сердечной угрызенья». [41] Ну что сказать, какие слова!.. Слова и вовремя приходят, вовремя…

– Сил нет вырваться с поля-брани двух воющих сторон. Эти столкновения враждующих лагерей, в любом случае отражаются на мне и ни те, ни другие не могут, совсем не хотят этого понять… Бежать надо!.. Бежать!.. Эти бои заканчиваются на мне. Весь свой гнев, своё раздражение Софья Андреевна срывает на мне, опять забывая, что осталось мне совсем ничего. Картина жуткая, безрадостная, где не будет никого победителем, но могут быть жертвы. Ах! Не понимают, что надо бы с ней, как с больной и пожилой женщиной обращаться, деликатнее, чем это делают Саша [42] и Дмитрий Владимирович [43], да-да поделикатнее… Ведь жизнь, не что иное как доброта и милосердие и достичь каких-то результатов значимости можно лишь по этой линии Божьей благодати, только этим… А у меня уже не осталось сил стать между ними и разнять эту затянувшуюся борьбу. Слепота, да и только… Одни хотят уничтожить Соню, а она в свою очередь маниакально желает завладеть правом на всё литературное и эпистолярное наследие. А каково мне?.. Ведь я люблю их… Никак в толк не возьмут. Подождите, скоро мне, скоро…

Остановил поток грусти, разрывающий «внутрь себя», вспомнил опять французского моралиста: «Стоит ли возмущаться тем, что люди черствы, неблагодарны, несправедливы, надменны, себялюбивы и равнодушны к ближнему? Такими они родились, такова их природа, и не мириться с этим – все равно что негодовать, зачем камень падает, а пламя тянется вверх». [44] Немного успокоился:

– Если так, то зачем уж разжигать себя? пусть будет так, как будет, куда-то всё выедет, посмотрим… А долго ли буду смотреть на такое?.. – и побежали его мысли потоком… Одно только задевая краем, на другом сосредотачивался детально и основательно, а всё болело внутри беспокойством… Не так!.. Многое не так!.. «Вместо того, чтобы учиться жить любовной жизнью, люди учатся летать. Летают очень скверно, но перестают учиться жизни любовной, только бы выучиться кое-как летать. Это все равно, как если бы птицы перестали летать, и учились бы бегать или строить велосипеды и ездить на них… „…“ Мне восемьдесят два года, но и мне предстоит много работы над собой. Мое положение представляется мне иногда как положение землекопа перед огромной кучей, массой еще не тронутой земли. Эта земля – необходимая внутренняя работа. И, когда я делаю эту работу, то получаю большое удовольствие». [45] А что есть ещё жизнь?.. «Жизнь есть освобождение духовного начала души от ограничивающая ее тела». [46] Теперь уже скоро это освобождение и радует и страшит такое…

Падая в дремоту, всё крутилась в голове молитва, она повторялась и повторялась…

«Помоги мне Отец, начало Жизни, дух Всемирный, источник, помоги, хоть последние дни, часы моей жизни здесь жить только перед Тобой, служа только Тебе». [47]

* * *

Среди растущего леса вьётся тропа…

Тропа, выводит к небольшой полянке, что на краю оврага. Птицы поют, исходятся, как выводили свои трели сто лет назад, так и сейчас не переслушаешь… Невысокие деревья обступили её, шумят на ветру, качают своими кронами под набегающим ветерком. Ветерок вечный, сотнями, тысячами лет раскачивает под своим напором ветви, и нет ему никакого дела до небольшого холмика, что посреди поляны. Что это?.. Могила, не могила?.. Креста-то нет!.. Загадка это, не могила в нашем обычном понимании… Уже более века стекается на это место неравнодушный народ проведать поглядеть этот холмик. Кто-то с благоговейностью, кто-то с распирающим любопытством, но всё же искренним чувством признательности, а бывают и такие, чтобы потом сказать, что был там, ну и что?.. Право каждого с каким внутренним побуждением посещать ему это место. Нет креста, что обычно выхватывает из небытия могилу, тогда становится понятно, что здесь кого-то упокоили… Нет этого здесь, нет креста, памятника… Много заброшенных холмиков безымянных могил разбросаны по городам и весям огромных пространств России… Но ничего похожего на заброшенность, забытость здесь нет… Холмик убран и тропа, вот уже более ста лет не зарастает бурьяном… Стекается сюда народ, любит это место, приходит отдать дань и сделать низкий поклон этому холмику… Среди этого природного благополучия, слышны только птичьи голоса и шумит ветер в кронах, остальное молчит… Замолкают пришедшие поклониться этому холмику. Среди этого безмолвия тонко-чувственное ухо слегка улавливает далёкий шёпот, что витает здесь вот уже десятки лет.

«Я люблю природу, когда она со всех сторон окружает меня и потом развивается бесконечно вдаль, но когда я нахожусь в ней. Я люблю, когда со всех сторон окружает меня жаркий воздух, и этот же воздух, клубясь, уходит в бесконечную даль, когда те самые сочные листья травы, которые я раздавил, сидя на них, делают зелень бесконечных лугов, когда те самые листья, которые, шевелясь от ветра, двигают тень по моему лицу, составляют синеву далекого леса, когда тот самый воздух, которым вы дышите, делает глубокую голубизну бесконечного неба, когда вы не одни ликуете и радуетесь природой, когда около вас жужжат и вьются мириады насекомых, сцепившись, ползают коровки, везде кругом заливаются птицы». [48]