Панк

Музыкальная студия – это не фешенебельное место, где дорого-богато и вкусно пахнет, помещения для звукозаписи обычно имеют вид каморок, закутков, расположенных в гаражных кооперативах или промзонах. Попасть туда – целое приключение с системой паролей, явок и шифров. По пути попадаются закусочные в восточном стиле, общежития трудовых мигрантов, автомастерские, бесчисленные складские помещения. Отовсюду доносится скрежет, треск, лязг. Но за годы занятий музыкой я привык к таким видам, полюбил их.

У черной железной двери с наклейками групп стояли ребята вместе с нашим приятелем Олегом Синим из «Радиоактивных Отходов», Синица опаздывал.

– Я его поломаю! – сжимал и разжимал огромные кулаки с набухшими венами Олег. – Он плакать будет. Где этот урод? Уже месяц ждем запись!

– Да… – задумчиво протянул я, представив, как здоровяк завязывает в узел тощего звукача. – Ему для профилактики надо, совсем Женек распустился.

– У нас с ним всегда проблемы, – еле слышно произнес Доска.

– Я вот каждый раз думаю: почему мы еще с ним работаем? – удивлялся Сержант.

Я закурил сигарету. Работаем и работаем, Женя один из нас, настоящий панк. Я чувствовал с ним идейную близость и готов был прощать его нередкие косяки. Вопреки логике, внутренний голос подсказывал, что поступаю я правильно.

– В общем, так: передайте этому мудаку… проблемы ему обеспечены.

Олег с силой стукнул ногой в дверь, развернулся и, не прощаясь, пошел восвояси.

Их дурацкая группа «Радиоактивные Отходы» мне всегда казалась колхозной пародией на нормальный панк-рок. Мы называли их говнарями. За глаза, конечно, никому не хотелось получить от Синего ощутимый удар в челюсть. Есть группы, которым лучше не играть вообще, мир точно не станет хуже, если очередные четыре болвана повесят свои дешевые гитары на гвоздик и перестанут выдавать очевидные вещи за откровения. Что так кто-то может говорить про нас, мне, естественно, в голову не приходило. Мы-то ребята крутые, ровные.

– Я и сам Женька готов размотать, – сказал Сержант, – уже полчаса ждем!

Он недовольно посмотрел по сторонам, поправил на лацкане рубахи позолоченный значок в форме ботинок на высокой шнуровке с надписью «Oi». В это время из-за штабелей пиломатериалов показалась черно-розовая голова звукорежиссера. Он был в ярких молодежных шмотках, которые смотрелись на нём нелепо – вместе с потрепанной жизнью физиономией.

– Он… он… он ушел? – пытался из себя выдавить помятые слова Женя.

– Но обещал вернуться, – гоготнул Сержант.

– Хо… хо… хорошо.

Мы не успели отреагировать: из-за угла выскочил Олег Синий, схватил звукача за грудки:

– Вот ты и попался, сука! Так и знал, что ты здесь, дух твой чуял.

– Олег, слушай, тут такая си… ситуация.

– Да мне положить на твою ситуацию! Бабки гони, десятку за все неудобства и запись.

– Ребят, можете рассчитаться с… со мной сейчас?

– Мы на пять тысяч договаривались, – ответил Доска, который заведовал общаком, – их можем отдать.

Мне стало жалко Женька, я нащупал в кармане свои последние деньги. Сержант почесал лысую голову, с насмешкой произнес:

– Интересно ты работаешь, еще лавэ остаешься должен.

– Па… па… панки, – тряхнул черно-розовой шевелюрой звукорежиссер.

– Вот, возьми.

Я отдал Олегу купюру, хотя знал, что Женек заслуживает избиения и деньги я увижу нескоро, если вообще увижу. Я не понимал природу своей жалости, но слепо ей повиновался и ничего не мог с собой поделать, этим часто пользовались мои многочисленные друзья-приятели, которые просили в долг.

– Он и вас так же кинет, – угрюмо пробормотал Олег, видимо, расстроенный, что экзекуция не состоялась.

– А мы ему тогда пизды дадим! – Серёга провел кулаком возле носа Женька.

– Зовите, помогу, – Олег грозно зыркнул на звукача и на этот раз попрощался с нами.

Громоздкий ключ провернулся в замочной скважине, дверь заскрипела. Женек лил патоку лести, клялся в вечной дружбе, обещал всегда помочь «в случае чего», а я вдыхал затхлость подвального помещения и раздумывал: почему во всех местах, где мы занимаемся музыкой, всегда стоит такой зловонный дух? Репетиционные базы, клубы, студии, даже моя квартира – везде запах болота. Я всматривался в лица Серёги и Васи, рассчитывая, что их ход мыслей совпадает с моим, но кто знает, о чём они там думали?

Я опустился в лунку продавленного дивана, на долю секунды ощутил бессмысленность всего происходящего, утреннее состояние не отпускало до конца. Для связок и бодрости я еще глотнул коньяка: какое чудесное изобретение – коньяк! Вася с осуждением смотрел, как я корчу гримасы после горячительного, а Женёк, увидев бутылку, облизнулся. Я понял, что сейчас он начнет рассказывать всякие небылицы – за ним такое водилось – в надежде угоститься спиртным, и после этого студийная работа сразу закончится.

Я начал переживать за Синицу и нашу запись. Его могла задержать полиция после шоплифтинга – проще говоря, банального воровства в магазине, или произошло что-то нехорошее на сквоте, где он жил. Телефоном пользовался Илья редко, поэтому мы могли только строить догадки.

По комнате нервно расхаживал Вася на спичечных ногах, обтянутых узкими джинсами, из-за чего они казались еще тоньше. Он то и дело теребил кепку на голове, демонстрируя белесые волосы и внушительные залысины. Доска пытался сердиться, но злоба давалась ему с трудом, выглядела наигранно. Обычно персона Василия не источала никаких эмоций. Безразличие ко всему, даже к противоположному полу, вызывало у нас много вопросов, мы не без оснований полагали, что он не знавал женского тела и особо не стремился к любовному опыту. Стерильность, окружавшая Доску, не могла быть нарушена таким вульгарным образом.

Начали запись с гитары. Под тиканье метронома левая рука Васи ритмично скользила по грифу, правая выдавала точные удары. Доска за игрой будто преобразился, возмужал и окреп. Инструмент звучал напористо, колюче, мелодии брали за душу. Это будет хит! Потом зазвенел струнами Серёга, а после записи баса мы встали перед выбором, что делать дальше, но, на счастье, в дверях появился потрепанный Синица.

– Мусора сквот накрыли, – отвечал на наши вопросительные взгляды он, – ночь в отделении просидел, только отпустили.

Пока Илья развешивал тарелки, мы вышли покурить, довольные, что он наконец пришел.

– Так вот. Иду я вчера в… в… в метро. Ко мне цыпа подходит, классная такая, и спрашивает: «Ты не Женя, панк-звукач?» Я говорю: «Да». А она: «Пойдем потрахаемся». И мы по… по… трахались.

– Прям так и сказала? – выразил притворное удивление я.

– Да. Оказалось, мы знакомы, пару лет на… назад я ее от назойливых кавказцев спас.

– Ого!

– Ой, да ладно брехать! – отмахнулся Серёга, – заливаешь хлеще телевизора, слушайте его сказки дальше. Я за пивом лучше.

– Ну, не верь, если не хочешь.

У Женька зазвонил телефон.

– Хозяин, – ответил нам он.

– Опять хозяин! – всплеснул руками я.

– Солидный господин. Владелец заводов, газет, пароходов, репетиционных баз, студий, занимается музыкальным бизнесом, продвижением групп, – Вася перечислял занятия успешного дельца.

Ясно, всюду господа да хозяева, так и живем. Люди устраивают революции, проливают кровь, а толку? Свернешь шею одним – появляются другие, даже в панке такие есть! Противно, если честно. Ну ничего, сейчас запишем трек, дадим прикурить всей этой пиздобратии!

Показалось, будто Доска не разделяет моего негативного отношения в адрес солидного господина и энтузиазма насчет новой песни. Но я был уверен – место для таких хозяев жизни на свалке истории, как и любых идеологий, коими они маскируют свое право на господство. Наша же песня порвет всех и откроет для группы новые горизонты. Надоело прозябать в безызвестности, работать в баре у Валентина, встречаться каждый день с людьми, похожими на соседа Петровича, надоело засилье унылой музыки, надоело!

Я как никогда был уверен в себе и ожидал значимых перемен, тем более после разрыва с Надеждой другой осмысленной деятельности, кроме творчества, не осталось. Я либо поднимусь, либо упаду на самое дно. Всё, никаких запасных аэродромов! На моей руке написано «punk», и это больше, чем слово, больше, чем музыка, в конце концов, больше, чем я сам! Необузданная энергия, поток, и я часть этого потока! Убивайте друг друга на бесконечных войнах, воздвигайте границы, гните спину во благо хозяев, становитесь подстилками для ваших жен или будьте рабами своих же вещей, делайте, что хотите – мне, по большому счету, наплевать. Я сам по себе, я панк и вряд ли стану другим.

Глава 3

«Крастотека»

– Блядь! Смотри, что творят! – закричал Сержант.

– Да их отпиздить мало, – сказал кто-то над моим ухом.

– Я хочу сосать сам у себя! Хочу сосать! – не унимался извращенец.

На голову себе он водрузил картонную маску в виде члена, спустил штаны и, дергая свой стручок, делал вид, будто пытается дотянуться до него губами. Его друг с подругой рядом изображали похабное действо: она встала на четвереньки, он высунул язык, дышал по-собачьи и ритмично двигался сзади. Мы только-только приехали на лесной фестиваль под Владимир после вчерашней записи, Синица пошел к своим друзьям, а к нам нагрянули вот эти друзья.

– Что это за хуйло такое? Как это развидеть? – сокрушался Серёга.

– «Красная Голова», аморалы из Егорьвска, – тихо произнес Вася.

– Ты знаком с ними?

– Нет, не знаком.

– Музыку их слышал?

– Говно у них музыка! – вмешался в разговор я.

– Говённая грязная музыка, играемая грязными руками, – опять раздался чей-то голос надо мной.

Солнце медленно ползло к зениту. Я поднялся, решил пройтись, осмотреться, Вася увязался за мной. Среди сосен и елей, как грибы, стояли палатки, вокруг разноцветных куполков бродили похмельные мальчики и девочки. Сцена – самодельная конструкция из бревен и пней – возвышалась над вытоптанным полем метра на два. Рядом протекала река, вниз уходил крутой берег, за ней раскинулось бесконечное поле, невдалеке сверкал золотой крест небольшой часовни.

На настиле из досок около пульта лежал на боку по пояс голый мужик. Он подпирал свою цыганского вида голову рукой и выглядел значительно старше остальных, на его плечи ниспадали длинные черные волосы.

– Он как Бахус, но только без грозди винограда, – хихикнул Вася.

– Не слишком ли высокопарные сравнения, Василий, сообразно ли обстановке? – подстроился под его манеру речи я.

– Пивка дайте глотнуть! – раздался сиплый бабский голос, и чумазые руки потянулись ко мне.

Я дал попить. Пьяная толстая девочка в футболке и рваных колготках в сетку присосалась к бутылке, подошла ее полуголая подруга с размазанной губной помадой и слоем серой пыли на лице.

– Спасибо, – сказала девица и смачно срыгнула. – Дай поцелую.

– Да не за что. Поцелуй за меня лучше моего друга.

Девушка шутки не поняла, направилась к Васе.

– Ааа! – закричал Доска.

– Вот и прекрасные нимфы.

Он замахал ладошками в попытке отбиться от навязчивой ласки, девушка остановилась, на секунду задумалась, хотела что-то сказать, но развернулась и ушла. Другая, с размазанной губной помадой, подозрительно посмотрела на нас и отправилось следом за подругой, Вася облегченно выдохнул.

В воде барахтались гости фестиваля, освежали дурные головы, демонстрировали забитые синими кривыми наколками тощие и не очень телеса. Мне на уши подсел тот тип, отпускавший хлесткие комментарии про «Красную Голову», он завел вечные разговоры о музыке: «Знаешь таких-то? Слышал таких-то? А раньше было лучше». Я отвечал невпопад, а сам смотрел на часовенку и вспоминал отца. В детстве в деревне мы ходили с ним в старую полуразваленную церковь с покосившимся крестом через похожее поле и речку. Внутри почти никогда никого не было, только темные иконы в потускневших окладах с суровыми ликами святых, остатки фресок на стенах, свечи, лампады. В редкие дни нас встречала сгорбленная старуха, неистово крестила и вечно причитала. Батя никогда не был набожным, библии в руках не держал, но в отдельные моменты в нём просыпалось неведомое религиозное чувство. «Память предков», – говорил тогда он. Иногда я тоже ощущал это религиозное чувство, но оно вступало в противоречие с моим панковским мировоззрением.

Я задумался о своих взаимоотношениях с отцом – конфликт поколений, не иначе. Базаровы всегда сталкиваются лбами с Павлами Петровичами, всегда новые люди бунтуют против существующих ценностей, отрицают опыт старших, показывают, кто круче. Все мы такие, рок-музыка – конфликт отцов и детей. Отцы – становой хребет этого поганого общества, они поддерживают несправедливые законы, устраивают войны, живут холуями при правительствах, учат морали и давят прессом опыта. А дети выбрали рок, дети хотят показать фигу несправедливому миру. В итоге они сами становятся отцами. Конформизм с годами оседает то ли гарью на легких, то ли налетом на мозгах, вместо решительного «нет!» звучит непонятное, размазанное по пространству «да». Как море или океан сжирает берег, так и конформизм подъедает наши сердца, для территориальной экспансии у него имеется серьезное подспорье, а козыри на руках. Вчерашние молодые бунтари становятся приличными гражданами с морщинистыми лицами и множеством тошнотворных обязанностей. «Взросление», – скажете вы. «Смирение», – отвечу я. Здравый смысл, польза, действительность, сдобренная житейской мудростью отцов и дедов, выходят на первый план. Вперед, исхоженными тропами к могиле, негласные и гласные правила не дадут нам сбиться с пути!

– Кого я вижу! Ваня Нос! Вася Доска! Привет, ребята!

Мы синхронно обернулись: наш кореш Кирилл. Он радушно улыбался и щурил свои и без того узкие глаза.

– Хэллоу! Раз уж встретились, не вернешь ли ты мне долг? Я сейчас на мели, деньги нужны.

– Ваня, дружище, ну чего так сразу? Я отдам, конечно, отдам, но только не сейчас. Последнее лавэ на пиво осталось, ну ты же понимаешь?

– Ну, конечно, я понимаю.

– Ребята, рад вас видеть, отдохнем сегодня как следует!

У нас были похожие тембры, Кирилл сочинил для группы несколько неплохих текстов и один раз даже заменил меня на концерте, когда я был слишком пьян. Мы подумывали позвать его на второй вокал, но решили, что вреда будет больше, чем пользы. Во-первых, наши голоса почти одинаковые, а во-вторых, безответственность Кирилла с лихвой перекрывала все его достоинства – всё бы просто развалилось.

– Смотрите, ваш Синица как отжигает! – Кирилл махнул рукой в сторону сцены.

Там под отвратительную музыку, поднимая пыль, бегали по кругу несколько человек. В центре бился в конвульсиях Илья в одних трусах, его тучное тело сотрясалось, словно желе. Илюха резко вскакивал на ноги, сыпал на голову песок, кидался им в сторону, потом опять падал и катался по земле. Выступала группа из Нижнего Новгорода, под нечитаемую музыку истошно визжали две девицы, одна из них спустила штаны и водила микрофоном по промежности.

– Бля! Мне петь в него еще!

– Ахаха, а мне нравится, я бы поводил там у нее своим микрофоном, – подмигнув, игриво сказал Кирилл.

Васе, если судить по его лицу, представление тоже не пришлось по вкусу.

– Я знал, что тут соберутся самые низы, но это перебор даже для них.

К хороводу присоединился тот тип с картонным членом на лбу, он нагнул голову и, будто бык, пытался насадить на него бегущих по кругу. Синица тем временем задрыгался еще сильнее.

– Ваня, ты чего жалуешься? Ты не знал, куда вы едете? Думал, здесь песни под гитару у костра поют? Нет! Здесь царство аморализма и разврата, никаких правил, никаких норм! Возвращение в первобытное состояние!

– Первобытное, Кирилл, ты верно подметил.

– Эти люди гордо именуют себя панками или крастерами, а тех, кто не валяется с ними в грязи – обывалами, – сказал подошедший парень, который говорил про «грязные руки», – а чем они отличаются от тех самых обывал? Слушают другу музыку и носят клепаные жилетки? Так же бухают, воруют, стреляют бабки, только они подвели под свои убогие действия некую идеологическую составляющую и назвали это панком. Лицемеры!

– О, еще один недовольный, если не нравится – тебя тут никто не держит, пиздуй-бороздуй, что ты здесь забыл? Иди тусуйся в другом месте! Эти люди свободны, они думают своей головой, не живут по нелепым правилам! Чего непонятного?

Парень, чьего имени мы не знали, посмотрел с долей сочувствия и легкого презрения на Кирилла.

– Панк – это не только пьянство и беспредел, это в первую очередь созидание, желание сделать мир лучше, – сказал Вася.

Из-за громкой музыки его никто не услышал, хотя она, к счастью, внезапно закончилась. Синица забрался на сцену и попытался изобразить стэйдждайвинг. Пара человек из хоровода и парень с членом на голове подняли руки, приготовились принимать пьяную тушу. Илья неистово заревел и мешком упал вниз, сбив с ног тех, кто его ловил, вся компания очутилась на земле, послышалась матерная ругань. Картонный член надломился и теперь бессильно висел у того мерзкого типа поперек лба.

Дальнейшее нахождение здесь без спиртного не представлялось возможным, я пошел в сторону бара. У деревянной конструкции, обтянутой пленкой, толпились ребята и пили алкоголь из пластиковых стаканчиков, я заказал напиток, отдал мятую сотку, залпом выпил содержимое. Приятное тепло разлилось по телу, стало значительно комфортнее, люди перестали казаться отвратительными чмырями с голыми жопами, напротив, выглядели доброжелательной и интересной публикой. Панк-скрепы начинали действовать.

Чуть в стороне стоял блогер и незнакомые мне люди. В одной руке он держал, видимо, уже не первую бутылку пива, а другой активно жестикулировал. Мне не очень хотелось к нему подходить и заводить беседу, но интервью само себя не возьмет, почему бы и не попробовать, «подержать нос по ветру», как советовал Валентин?

Я купил еще один стакан крепкого и пошел к нему.

– Привет, всегда смотрю твои выпуски, – соврал я, – меня зовут Ваня, группа «Мятежный Дух», у нас песня классная скоро выходит: не хочешь интервью с нами сделать?

Блогер глотнул пива, почесал затылок.

– «Мятежный Дух»? Да-да, вроде слышал. Знаешь, я уже пивасом нагрузился, могу забыть, напиши мне, договоримся.

Я пошел в наш лагерь, не очень хотелось слушать блогерскую трепотню дальше, да и чью-либо вообще, к тому же там у меня в запасе осталось пару бутылок прохладного пива. Настроение стало портиться, заиграла очередная группа, и я ускорил шаг: за пределами поляны музыка была не так хорошо слышна. На деревьях висели объявления как в американских вестернах, с большой надписью «Wanted»: разыскивался коллектив ряженых ковбоев.

По пути попался Синица, он лежал в пьяной отключке под сосной, а его убогий дружок по кличке Монстр, то еще чмо, кстати, рисовал ему свастики на щеках, а на груди – пентаграмму. Очень захотелось съездить Монстру по роже, но я просто отогнал любителя бодиарта от нашего барабанщика, пошел он на хуй, этот Монстр! Никогда не понимал приколов с нацисткой символикой или киданиями зиг в шутку, да и, признаться, вся эта бесовская история с бородатыми козлами, перевернутыми крестами, сатаной и надругательством над христианскими символами мне как-то претила. Но на сквотах, где тусовался Синица со своей шоблой-ёблой, всё это было в порядке вещей.

Я добрался до нашего места, Сержант и Вася около палаток активно общались с тем парнем, имя которого мы не знали; правда, их разговор меня мало занимал. Главное, чтобы никто не нашел мое пиво раньше меня: к счастью, никто не нашел. Я отвернул пробку, уселся на траве, удобно прислонился к дереву. Хотелось тишины и покоя.

От выпитого раннее крепкого напитка из бара заурчало в животе, рвотные позывы подступили к горлу. Я в срочном порядке ополовинил бутылку и закурил – сразу стало лучше.

По дороге вдоль реки двигалась компания деревенских урелов, они разительно отличались одеждой и прическами от пестрой публики фестиваля. Незваные гости скользили взглядами по брошенным вещам у палаток, держались настороженно. Мне рассказывали случай, как в том году местные стащили палатку у барабанщика одной группы, пока те играли, а внутри лежали ключи от автомобиля. Чего сейчас стоило ждать от быдловатого вида сельских парней, было непонятно. Обычно разговор с такими проходил примерно по одному и тому же сценарию:

– Чо, типа, музыканты, играете?

– Да, играем.

– Чо, играете?

– Панк играем.

– Это типа «Сектор Газа», «Король и Шут»?

– Типа, но не совсем.

– Ммм, понятно.

Потом наступало неловкое молчание, общие темы для разговоров иссякали, а говорить о погоде никому не хотелось.

– Мужики, у нас тут вход платный, пятьсот рублей.

Щупленький парень в очках и с двумя кислотно-зелеными дредами на затылке преградил быдланам дорогу. Урелы сделали несколько шагов назад, посовещались, а после развернулись и двинули обратно. Платить за панк-рок они не хотели.

– Хорошо, что обывалы свалили, – сказал я.

– Это точно, – согласился парень с дредами.

– Да ладно, нормальные ребята вроде, – ответил Сержант и достал из рюкзака бутылку водки. – Будешь?

Я кивнул.

– Всё бы дракой закончилось или стащили бы что-нибудь. Было бы тебе ладно.

– Похоже, подумали, что у нас тут всё серьезно, по-взрослому. Они могут прийти еще вечером, когда стемнеет, надо быть аккуратнее.

Парень с дредами тряхнул стопкой бумажных браслетов с надписью «openair».

– Серьезнее не бывает, будешь с нами?

Мы чокнулись, выпили за панк-рок, теплая водка неприятно обожгла горло. На руку сел комар и начал сосать кровь, его прозрачное брюшко медленно заполнялось красным. Далеко всё равно не улетит – захмелеет и отравится алкоголем, так что пусть пьет, радуется.

Подошли Кирилл с Синицей. Илюха стоял весь грязный, помятый, со свастиками на щеках.

– Что случилось, где мои вещи? Ничего не помню, – буркнул он, а потом добавил. – Голова трещит, есть выпить?

– Я к вам с таким же вопросом, – подхватил Кирилл.

– Про вещи? – спросил у него Сержант.

– Про выпить.

Его довольная морда расползлась в улыбке, халяву он не упускал никогда.

Кирилл приехал в Москву из далекой жопы, перебивался случайными заработками, жил на чердачном этаже, словно Раскольников, и постоянно попадал во всякие неприятные ситуации. Он клятвенно заверял, что всё происходящее – череда случайных обстоятельств, но почему-то они всегда происходили именно с ним. Музыкальным умениям нашего приятеля можно было позавидовать, однако таланты уходили в трубу, каждый раз он откатывался обратно и начинал заново, топтался на месте.

– Knup ytrid, – прочитал я английскую надпись на футболке Кирилла задом наперед.

В детстве я часто развлекал себя таким образом, и сквозь толщу времени вдруг пробилась тяга к старой навязчивой привычке.

– Чего ты там бормочешь, Ванёк? – Сержант ударил меня размашистой пятерней по спине, я чуть не подавился.

– Давайте за нас вами и хуй с ними! – изрек тривиальную мысль Кирилл.

– Долго думал, что сказать?

Мы встали кругом, Серёга наполнил посуду водкой, Вася налил себе клюквенный домашний морс. «Сон Янав», – проговорил я у себя в голове и опрокинул стакан, стараясь быстрее проглотить его неприятное теплое содержимое. Панк-рок и тусовки давным-давно слились с алкоголем в единое целое, одно я не представлял без другого. Вместо детских безобидных привычек читать слова задом наперед появились новые, вредные.

– Нам выступать еще сегодня, вы сыграть нормально сможете?

– Да всё нормально, Вася.

Однако меня бросило в холодный пот, голова закружилась, нормально мне не было.

– Эй, дружище, всё хорошо у тебя? Выглядишь бледненьким.

Меня держал за плечи парень, чьего имени мы не знали, и пристально смотрел в глаза, будто намеревался через них просочиться внутрь.

– Да всё хорошо, отъебитесь! – отмахнулся я, потерял равновесие и оказался под деревом.

– О, повело пацана! – благодушно произнес Серёга.

В ушах недобро зазвенело, я обхватил колени руками и уставился на облако в форме кляксы. «Анацап олевоп, о», – произнес про себя.

– Ваня, ты сходил бы освежился, искупался.

«яслакупси ыб лиходс… ход, ыт, блядь!». Буквы плясали, отказывались выстраиваться в нужную последовательность. Я с маниакальным остервенением пытался произносить в голове всё услышанное задом наперед, появилось чувство, будто случится неописуемое, если я не успею расправиться с непослушными словами. Я что есть силы зажмурился и зажал ладонями уши: не хочу слышать ничего, ничего! Замелькали светлые искры, и в негативе отобразилось облачко в виде кляксы.

– Раздуплился?

Надо мной навис посвежевший Синица. Он смыл с пухлых щек свастики, оттер пентаграмму, на его голове во все стороны топорщились иглы черных волос, как у Сида Вишеса.