Макабр

      „Верно, но тебя ведь не это волнует, я права? – в сером веществе, среди нейронов, привычно появляется голос. Ноги парасхита, погрузившиеся по щиколотку, приходится вытягивать из своеобразного болота, нежно обхватывающего и с большим нежеланием отпускающего потонувшие в нём ступни. – Вот что произошло потом.“

Эфемерный гуманоидный монстр срывается с места, тогда как Гордей успевает в последний момент укусить нижнюю губу. Фигуры, созданные неизвестным испарением, мгновенно взрываются и газ, подхваченный ударной волной, заполняет всю комнату. Приходится прикрывать лицо ладонями от резкого потока ветра.

– Я… неужели моя боль породила весь этот кошмар?… – к горлу подступают рвотные массы, обжигая желчью. В дыме, чёрном как пятно мазута, начинает что-то вспыхивать и гаснуть. Глаз цепляется за это разноцветное нечто, похожее на блеск огранённых драгоценных камней. – Что это?…

„Резкий, сильный всплеск катехоламин вступает в реакцию с акциденцией и тогда мир мёртвых поглощает то, чего коснулся разлив, – слова Мьёдвейг полны спокойствия. Из-за её тона, где-то в голове парня, будто восставший мертвец в паршивом фильме ужасов, резко появляется осколок прошлого. Там, в океанариуме, он вместе с семьёй любуется самыми разными морскими обитателями. Тогда мама столь же непринуждённо рассказывала о фактах, покрывающих кожу мурашками. Теперь так ведёт сказ его вросшая сестра. – Это эмоции. Так человеческие мозги могут их воспринять без коллапса нервной системы. Ты хочешь увидеть, что случилось дальше?“

– А я смогу увидеть как всё случилось на самом деле?… – уста в очередной раз оглашают вопрос. Гордей поворачивает голову в сторону той, что сковывает шею крепкими, но нежными объятиями. Взгляд её трёх глаз направлен куда-то в пустоту, белым светом разгоняя пелену, окружающую их. – Или увижу лишь то, что не отшибёт мне память в очередной раз?

„В этом весь ты… – чертоги разума заполняются женским голосом, в интонации которого слышится приметная усмешка. Одна из её рук, с длинными пальцами и животными когтями, выпрямляется с характерным хрустом в локтевом суставе. Дым, повинуясь мановению длинноволосого существа, растворяется в пространстве, а конечность возвращается на своё законное место спустя пару секунд. – Если ты хочешь вспомнить каким всё было, то просто столкнись с последствием этого события, а я постараюсь сделать всё, чтобы сохранить твои мозги в целости и сохранности.“

Взор парасхита привлекают заострённые, нечеловеческие ногти сестры, под которыми виднеются комки плоти, принадлежащие кокону, что находится за их спинами. Понимание того, как ему удалось выбраться, приходит мгновенно, будто кто-то обухом ударяет по затылку.

Парень, едва заметно улыбнувшись, прикасается ладонью к щеке Мьёдвейг. Холодная кожа обжигает при касании, но сплетённые воедино нервы позволяют ему на мгновение ощутить то, что чувствует она. Теплота на лице появляется постепенно, подобно пламени, что вот-вот станет костром, способным разогнать мрак и тьму на истерзанном сердце.

– Полагаюсь на тебя, – Гордей неохотно нарушает тишину, вновь вдыхая полной грудью. Запах сырости, мяса, соли смешивается с почти не ощутимым ароматом глициний. Боль, построившая гнездо внутри головы, снова напоминает о своём существовании с помощью точечных ударов в разные места черепа, будто дятел старается выбраться из некогда любимого места. Брюнет, игнорируя неприятные ощущения, старается сосредоточить своё внимание на окружении. Поэтому его брови хмурятся, а глаза, словно клыки голодного зверя, впиваются в самые разные предметы этого проклятого места. – Мы справимся…

Перед взором патлатого находится кухня. Неправильная. Отталкивающая. Холодильник парит в воздухе. Вокруг него летают продукты питания, что не желают оставаться во внутренностях аппарата из-за выдернутых с корнем дверей, валявшихся на полу и облепленных полипами.

Плита, стоящая недалеко от окна, покрыта плотью, на которой прорастают костные наросты. Всё это месиво создаёт вокруг прибора, помятого когда-то упавшими кусками штукатурки, человеческую голову, лишённую кожного покрова. Из рта, совмещённого с дверцей, слышится едва приметный хрип, полный боли. Временами дергаясь от терзавшей агонии, существо смотрит единственным глазом, налитым кровью, на сиамское чудовище.

– И давно… оно здесь?… – с уст срывается очередной вопрос, тогда как ноги делают несколько шагов к этому существу. Тело покрывается потом. – Я бы заметил эту тварь, когда вставал, но… Как много тебе приходится прятать от меня?

„Саму реальность… – женский голос эхом отражается от стенок черепа, подобно шарику для пинбола. Слова, сказанные ею, полнятся лёгкой печалью. Мьёдвейг снова одаривает щеку брата поцелуем. – Даже мёртвые не могут вынести её и создают островки своих кошмаров, а мы с тобою… нас тут вовсе не должно быть.“

– … Главное помоги мне выбраться отсюда… – взор устремляется в окно. Пустота, скрытая тонкой гранью стекла, заставляет подсознание исторгнуть воспоминание. – Ты ведь… ничего не видишь, верно?

„Да… ты всё же приходишь в себя, – чувство лёгкого облегчения посещает девушку. Её объятия становятся свободнее, тогда как из её горла вырывается выдох. Бульканье наполняет ухо парня своим присутствием. – Когда ты впервые попал за грань жизни и смерти, я увидела то, что не должна была. Так мир платит нам за нашу связь.“

– Но тогда как ты…? – нужные слова теряются в горле, слипаясь в непроглатываемый комок. Дрожь одаривает плоть Гордея своим холодным присутствием. – Как тебе удалось сделать всё это, если с тех пор ты…?

„Всю свою жизнь я строила благодаря твоим воспоминаниям и фантазиям, – немного промедлив, Мьёдвейг вновь старается ответить на вопрос, но последнее предложение, готовое вырваться с её губ, наполняется эмоциями. Где-то в её сером веществе, средь извилин, всплывает уже её прошлое. Она прикусывает губу. – Я вижу всё в статике, словно нахожусь внутри фотографии…“

– И… всё это ты построила из того, что я видел и слышал во время разлива? – парасхит, рассуждая, поворачивает в сторону коридора и направляется на выход. По пути, его глаза опускаются и смотрят на ноги. Между пальцев чувствуются выделения, выдавливаемые каждым новым шагом из органического пола. – Значит, только кокон был из настоящего. А всё это обрывки прошлого…

„Верно… здесь это легче сделать, но прошу… не трогай и не заходи туда, где ты не был. Если это случится… – хватка сестры становится крепче, а её взгляд блуждает по разным углам. Свет от её взора виден боковым зрением брюнета. Её волосы, тем временем, щекочут грудь. – Нам надо просто выбраться из зоны её влияния, попасть в океан коллективного бессознательного и тогда я смогу тебя вытянуть. Главное сейчас не шуметь…“

– …Мы не можем помочь кому-то выбраться отсюда? – пока очередная мысль слетает с уст, под рёбрами Гордея возникает покалывающее чувство. Оно становится лишь сильнее, будто кто-то медленно втыкает иголки в лёгкие и сердце. Дышать становится труднее, а в голове вспыхивает образ девочки с вертушкой, но… видеть её удаётся не своими глазами. Осознать это получается, когда в воспоминании удаётся увидеть собственную спину. В череде этих картинок не удаётся сосредоточится на том, что происходит на самом деле и потому губы выплёвывают то, что терзает разум. – Что происходит?…

Парень останавливается в центре коридора. Позади него звучит скрип открывающейся двери. В этот момент, стены начинают покрываться рябью, подобно воде в стакане художника, старательно смывающего с кисти не нужную краску.

Сестра кусает губу и по подбородку, шее, груди начинает бежать тёплая капля крови. Чей-то взгляд вонзается в их спины. Брови близнецов хмурятся, а лицевые мышцы демонстрируют печаль, гнев и растерянность. В нескольких метрах от них слышится мужское дыхание. Неизвестному каждый вдох даётся с неимоверным усилием.

„У них нет якоря в мире живых. Они навсегда потеряны… – мысли Мьёдвейг, царствующие в черепе, оглашают простые истины. Когда же внутри чертогов разума начинает торжествовать тишина, пусть и на мгновение, воспоминание, вырвавшееся из плена бессознательного, появляется в голове вместе с именем человека, которому брат объяснял нечто похожее. – Главное не оборачиваться. Просто иди вперёд. Не останавливайся.“

– Это Иларий… – тихо шепчет парень, с трудом переставляя ноги, налитые свинцом из-за ощущений, осевших в сердце. По коже, в этот момент, проходит табун мурашек, ведь перед глазами коридор начинает удлиняться и закручиваться в спираль. – Он… он это делает.

Дрожь сковывает тело, когда бывший союзник хватает парасхита за запястье правой руки, обжигая холодом и заставляя кость налиться болью от сжатия. Вторая ладонь впивается в левое предплечье, протыкая своими длинными пальцами кожу и мышцы, ногтями царапая скелет. Тёплая кровь бежит по коже нескончаемыми ручейками.

– Т-Ты должен был спасти нас, – возле уха слышится голос, рождённый в месте, окружённом вздувшимся мясом. Дыхание, несущее в себе сладость разлагающейся плоти, касается щеки Гордея. Массивная фигура дотрагивается их спин чем-то ледяным, влажным, бугристым. – Но именно ты поджёг фитиль… зачем?

„Го… е-г-г-г… н-а-а-а-а, – Мъёдвейг сдавливает горло сильными объятиями, повинуясь чувствам, что вспыхивают под её рёбрами из-за нервной системы, сплетённой с дорогим человеком. Три её глаза, игнорируя бурю ощущений, устремлены на спираль, расположенную впереди и медленно втягивающую в себя коридор. В это время, губы, беззвучно и молниеносно, начинают шептать нечто неясное. Дышать брюнету становится сложнее, жжение поселяется в лёгких. В черепе вновь слышится нечленораздельная речь и кажется ей не будет конца. – О-О-О-а шл-а-а а-с-с-с.“

– П-Потому что она затянула бы весь район! – сквозь боль и слёзы, текущих по щекам, удаётся выдавить с уст ответ и заставить тело высвободится из хватки резким рывком, оставляя в пальцах Илария кусок плоти и оторванное запястье. Ноги, подкосившись, ставят парасхита на колено, тогда как голова сестры с хрустом поворачивается назад, повинуясь гневу, скребущему их мозги очередным впрыском адреналина. Крик, сродни сирене о радиационном заражении, мгновенно заполняет пространство и заставляет предметы плыть перед взором Гордея. Из одного уха начинает течь кровь. – Малая ц-цена за спасение тысячи жизней.

Воспоминания, вернувшиеся из пустоты, пришиты к родным местам эфемерной иглой. Швея, возвращая свою шею в привычное положение с характерным хрустом, выпрямляет одну из рук, указывая пальцем на то, что неторопливо втягивает в себя своё окружение и теперь покрывается помехами.

– Ч-Чудовище, – сзади слышатся слова мужчины, сопровождаемые брызгами неизвестной жидкости, попавшими каплями на лопатки и поясницу сестры, и звуком. Нечто огромное падает на пол с мокрым шлепком. – М-Мне стоило прикончить тебя в туалете. Содрать с тебя кожу и переломать все твои кости. Но я-я-я поверил твоей лжи. Сотерис нам рассказала правду. Ты достоин пекла в сам-мых тёмных глубинах преисподней!

Зажмурив глаза, патлатый брюнет встает на дрожащие ноги, пока за ним раздаются хлюпающие звуки. Стоять тяжело из-за слабости, сковавших его тяжёлыми цепями. Раны кровоточат. Предпринимая очередное усилие, Гордей делает несколько неровных шагов и, чувствуя, как пол исчезает под ступнями, вваливается в спираль. Перед глазами всё темнеет.

Часть шестая. Мьёдвейг

Вдох. Лёгкие заполняет амниотическая жидкость. Глаза распахиваются и встречаются с тьмой. Стенки плоти окружают и сдавливают. Руки сразу же пытаются давить на мясо перед собой. Однако, что-то твёрдое за пределами телесного барьера вынуждает кокон проминаться именно в области спины.

„Ты проснулся, – женский голос появляется в голове, когда с уст её брата срывается крик. Вода заглушает вопль, своеобразная тюрьма остаётся безразлична к вспыхнувшей панике. Парень, повинуясь желанию выжить, вынужден бить, рвать слои органики перед собой, забивая и ломая ногти. – Всё хорошо… не переживай. Я помогу…“

Четыре руки мгновенно пронзают грань, отделяющую Гордея от внешнего мира, тогда как объятия с шеи так и не исчезают. Кокон неохотно раскрывается с чавкающим звуком. Свет касается затылка, лопаток и поясницы Мьёдвейг. По воле мышц, расширяющих порождённую конечностями рану, мужской фигуре удаётся встать на колени, высвобождаясь из плена пульсирующей массы и околоплодных вод. Жижа, не заставляя себя ждать, вместе с первым кашлем льётся из рта обратно в темницу мутным потоком.

– Гд-Где я?… Ч-Что п-произошло?… – пока пелена перед глазами множится из-за тусклого света, нещадно выжигающего сетчатку, парасхит старается встать на ватные ноги и перешагнуть своеобразную колыбель, сотворённую из мяса, неизвестно откуда здесь взявшегося. – П-Почему я снова проснулся внутри… этого?

„Ты потерял слишком много крови. С такими ранами ты не смог бы продолжать путь. Мне пришлось спрятать тебя и исцелить твоё тело, – череп заполняется её словами, как корабль, тонущий под напором солёных вод, хлынувших через пробоину. Девушка продолжает мысль, пока хватка на шее дополняется крепкими объятиями на груди и животе. – Мы находимся в подъезде… в том, что мне удалось собрать из отрывков твоих повреждённых воспоминаний.“

– Значит, и в прошлый раз ты сделала кокон, – тихо шепчет брюнет, осматривая мутным взором своё окружение. Стены полностью отсутствуют. Вместо них лишь тьма, что залезает на ступени и лестничную площадку над головой с помощью вязкой субстанции, отдалённо напоминающую чернила. Однако, единственный источник освещения, лампочка, висящая на оголённом проводе, отгоняет подползающий мрак своим жёлтым, неприятным излучением. – Сколько я провёл времени в этом аду?…

„В первый раз мне пришлось собирать тебя по кусочкам два года, – знаменует спокойная речь, сорвавшаяся с эфемерных уст. В этот момент, Гордей смотрит в сторону сестры. Чёрные волосы по-прежнему прячут лицо спасительницы. Три белых глаза светят подобно прожекторам. Вот только к привычной картине добавляются капли слюны, падающие на её собственное предплечье, постепенно стекающее к груди парня. – Раны, оставленные Иларием, удалось излечить за несколько месяцев.“