Наследница Тюрьмы Миров

Моргана Стилл

Наследница Тюрьмы Миров

ПРОЛОГ: ХРОНИКИ ПЕЧАТИ

Задолго до того, как мир обрел имя Веритас, до того, как небо сковали идеальным сапфиром Небосвода-Предела, вселенная была иной. Она была симфонией стихий, бесконечным танцем созидания и распада. Звезды рождались и умирали в огненных катаклизмах, галактики сталкивались, порождая новые формы материи, а в сердцевине этой космической кузницы существовала сила, которую древние назвали Эребос.

Эребос не был богом в понимании смертных. Он был фундаментальным принципом, квинтэссенцией Хаоса – не разрушения, как его часто понимают узкие умы, а бесконечного, бушующего Потенциала. Он был самой возможностью изменения, мутации, того скачка, что превращает песок в звезду, а звезду – в прах, дающий жизнь новым мирам. Он был голодом вакуума, творящим атомы, и тишиной, рождающей симфонию.

Но всякому могуществу находится предел, или, по крайней мере, ему кажется таковым для тех, кто боится его мощи.

Цивилизация, что предшествовала народу Стражей, была великой. Они парили между мирами, не строя кораблей, а переплетая нити пространства. Их города были не из камня и стали, а из застывшего света и снов, их наука давно стерла грань между магией и технологией. Они изучали Эребос с благоговейным трепетом, как изучают океан или ядро звезды. И, как часто бывает с великими умами, их охватила не жажда познания, а жажда контроля.

Они увидели в неукротимой силе Эребоса угрозу своему идеальному, выверенному до кванта существованию. Хаос был непредсказуемым элементом, пятном на безупречном полотне их реальности. И они решили не понимать его, а обезвредить.

Так начался величайший и самый чудовищный проект во всей истории мироздания – проект «Кольцо Порядка».

Их лидером, архитектором этого грандиозного заточения, была женщина по имени Веридия. Ее имя позже станет легендой, символом власти и защиты, но в те дни это было имя главного инженера тюрьмы. Именно она предложила не уничтожить Эребос – что было признано невозможным, – а заключить его в искусственную реальность, в идеальную, самоподдерживающуюся сферу, где его энергия будет стабилизирована и поставлена на службу вечному застою. Мир-тюрьма. Мир-сад, лишенный сорняков и бурь.

Сердцем тюрьмы стало Сердце Скверны – не место, а принцип, точка схождения всех сдерживающих полей. А ключом к системе должна была стать генетическая линия самой Веридии. Ее плоть и кровь, усиленные уникальной симбиотической связью с созданной реальностью, стали тем замком, что мог либо удерживать узника, либо, теоретически, освободить его. Она стала первым Верховным Надзирателем, первой Стражей.

Процесс заточения был актом невероятного насилия над природой. Эребос, лишенный своей бесконечной среды обитания, был сжат, спрессован, его бескрайнее сознание ограничено и погружено в искусственный сон. Крик его ярости и боли, когда на него опустились оковы, эхом пронесся по уцелевшим уголкам вселенной, но не было никого, кто мог бы его услышать.

Новый мир, Веритас, был создан вокруг темницы. Кольцо Порядка с его сияющими городами и предсказуемыми циклами стало домом для потомков тюремщиков. Им рассказали красивую ложь. Ложь о том, что они – избранный народ, живущий под защитой богов в идеальном мире, окруженном негостеприимными, но неопасными Пустошами. Истинная история была стерта, записана в немногих уцелевших фолиантах на языке, который со временем забыли, и спрятана в самых глубоких архивах под присмотром верных архивариусов.

Но тюрьма, сколь бы совершенной она ни была, – живой организм. Она стареет. Ее швы ослабевают. Энергия Эребоса, даже запечатанная, медленно сочится сквозь барьеры, как радиация сквозь свинец. Она порождает аномалии на Пограничье – те самые «шепоты», «видения» и «трещины». Потомки тюремщиков, ставшие Стражами, веками игнорировали эти симптомы, списывая их на суеверия и фольклор окраин. Они слишком привыкли к своему идеальному миру, чтобы заметить, что его стены покрываются паутиной трещин.

Система, созданная для вечности, начала давать сбой. И, как и в любой сложной системе, в ней появился глюк. Сбой, который проявился не в камне или энергии, а в крови. Время от времени в роду Стражей рождались те, кто чувствовал фальшь. Те, кого манили не правила, а вопросы. Те, в ком древняя кровь Веридии пробуждалась не как инструмент контроля, а как голос совести, как смутная память о том, что мир может быть больше, чем прекрасная клетка.

Таким сбоем, самым значительным за всю историю тюрьмы, и стала Айла. Но ее история – еще впереди.

А пока тюрьма тихо поет свою песню разрушения. Песню, которую никто не хочет слышать. Песню, что начинается шепотом за стеной и закончится грохотом рушащегося неба. И ключ к этой песне висит на тонкой цепочке наследия, ожидая руки, что повернет его в замке – либо чтобы запереть дверь навеки, либо чтобы окончательно распахнуть ее в бездну.

И бездна, как это всегда бывает, смотрит в ответ. И ждет.

Часть первая: ТРЕЩИНЫ НА КУПОЛЕ

Глава 1. Ключ из рода Стражей

Воздух в Зале Совета был густым и неподвижным, словно его выковали из самого времени. Он пах старой пылью, воском для полов и неслышным гулким эхом тысяч речей, произнесенных под этими сводами за века. Айла, дочь правителя Кольца Порядка, сидела на резном деревянном троне, чувствуя, как тяжелое парчовое платье впивается в кожу, а корона – тончайшая диадема из белого металла, унаследованная от бабки, – давит на виски нудной, настойчивой болью.

Она смотрела вперед, на спину отца, восседающего на главном троне, и старалась дышать ровно, как учили: вдох на счет три, выдох на счет пять. Ритуал. Все вокруг было одним большим, отточенным до автоматизма ритуалом. Жрецы в белых одеяниях мерно раскачивали кадильницы, дым от ароматических смол клубился причудливыми узорами, сливаясь с росписями на потолке, которые изображали идеальный, застывший мир Веритаса. Города с устремленными в небо шпилями, ухоженные поля, сияющий, как отполированный сапфир, Небосвод-Предел. Ни трещинки, ни пятнышка.

Фальшь. Глубокая, пронизывающая все вокруг фальшь.

Айла провела пальцами по гладкому дереву подлокотника. Ей семнадцать, и всю свою жизнь она провела в этих стенах, но никогда не чувствовала себя здесь дома. Ее мир был похож на прекрасную, искусно выполненную клетку. Все знали свое место, все действия были предписаны сводом правил, «Кодексом Стража», который не пересматривали тысячелетиями. Любопытство считалось дурной чертой, вопросы – признаком незрелости ума.

Ее взгляд скользнул по рядам сановников, советников, высокородных стражей. Их лица были спокойны, почти бесстрастны. Они слушали отчеты о сборе урожая, о ремонте акведуков, о назначении нового начальника караула. Ничто не нарушало размеренного течения церемонии.

Пока не наступила очередь доклада с Пограничья.

Посланник, прибывший с окраин, разительно отличался от упитанных, чисто выбритых жителей Кольца. Его одежда была поношенной и пыльной, лицо – обветренным и иссеченным мелкими морщинами, а в глазах стояла усталость, которую не смыть ничем. Он низко поклонился, его голос, хриплый и несвойственный тихой речи Зала, прозвучал как трещина по стеклу.

«Великий Правитель, достопочтенные Стражи. Сообщаю о… нестабильности на рубежах. Участились случаи появления… видений. Люди слышат шепоты, которых нет. В районе Старого аванпоста зафиксировано искажение пространства. Небольшое, но стабильное. Животные покидают эти места, а те, что остаются… меняются».

В зале повисла тишина, но не внимательная, а раздраженная. Айла увидела, как советник по сельскому хозяйству сдержанно зевнул. Отец поднял руку, прерывая посланника.

«Старший Надзиратель Пограничья уже докладывал о подобных… суевериях. Энергетические флуктуации на окраинах – явление известное и неопасное. Народная молва склонна их драматизировать. Уделите внимание укреплению дисциплины среди стражей, а не слухам».

Посланник попытался возразить: «Но, Ваша Светлость, на этот раз все иначе! Мы видели… трещину. В воздухе. Она висела и… пела».

Слово «пела» прозвучало так нелепо, что кто-то из младших сановников сдержанно фыркнул. Отец холодно кивнул.

«Твоя бдительность отмечена. Отдохни и возвращайся к своим обязанностям. Следующий пункт – подготовка к Празднику Равноденствия».

Айла сжала кулаки под складками платья. Она смотрела на спину посланника, который, сгорбившись, покидал зал. Он не лгал. В его голосе была неподдельная дрожь ужаса. И впервые за долгие годы идеальная картина ее мира дала сбой. Под гладкой поверхностью благополучия скрывалось что-то чудовищное. Что-то, о чем старшие предпочитали не говорить. Что-то, что они боялись признать.

Церемония длилась еще час, но Айла уже ничего не слышала. В ушах у нее звенело. Она думала о трещине, которая поет. О шепотах, сводящих с ума. О том, что, возможно, весь ее мир, все эти ритуалы и правила – всего лишь тонкая скорлупа, скрывающая бездну.

И в глубине души, там, где пряталось ее бунтарское «я», проснулся не страх, а жгучее, неутолимое любопытство. Она должна была узнать правду. Какой бы ужасной она ни была.

Глава 2. Шепот за стеной

Пыль, поднятая порывом сухого ветра, оседала на ресницах, и Зерек зажмурился, пытаясь стряхнуть назойливую крупинку. Бесполезно. Пыль здесь была везде: в воздухе, в еде, в самой воде, которую приходилось фильтровать через три слоя грубой ткани. Она въедалась в кожу, скрипела на зубах и была вечным напоминанием о том, что Пограничье – это земля, которую медленно, но верно перемалывают в прах.

Он сидел на корточках на краю уступа, с которого открывался вид на так называемый «Разбитый каньон». Когда-то, согласно легендам, здесь протекала полноводная река. Теперь же это была лишь глубокая трещина в красноватой скале, на дне которой изредка поблескивали лужицы соленой, непригодной для питья жидкости. Легендам Зерек не верил. Так же, как не верил в мудрость Стражей из сияющего Кольца Порядка. Здесь, на окраине, выживал лишь тот, кто полагался на собственные глаза, инстинкты и древние, истертые до дыр суеверия, которые спасали куда лучше любых указов из Центра.

«Суеверия». Он мысленно усмехнулся. Для них, жителей Пограничья, это не были суеверия. Это были Правила. Не наступай на тень от одинокого камня после заката. Не свисти, когда небо становится молочно-белым. Если слышишь эхо своего голоса, которого не должно быть, – замри и жди, пока оно не стихнет. Нарушишь – навлечешь на себя внимание «Духа». Так здесь эвфемистически называли ту невыразимую хворь реальности, что медленно разъедала их мир.

Зерек поправил за спиной потрепанный ранец, в котором лежало скудное добро, добытое за три дня охоты на скорпионоподобных тварей, чье мясо хоть и было горьким, но хоть как-то утоляло голод. Ему было девятнадцать, но по меркам Пограничья он считался уже опытным выживальщиком. Выжившим. Пока что.

Его лагерь располагался в полуразрушенном здании, которое когда-то было частью того самого Старого аванпоста, о котором докладывали Стражам. От него остались лишь фрагменты стен, напоминающие обглоданные временем и песком кости. Но под одним из завалов Зерек нашел относительно целый подвал – его крепость, его убежище.

Спускаясь вниз по шаткому люку, он почувствовал знакомое напряжение в воздухе. Словно перед грозой, которой никогда не бывало в этой выжженной земле. Тишина стала неестественно густой, давящей.

И тогда он услышал.

Сначала это был едва уловимый звук, похожий на шипение раскаленного металла, опущенного в воду. Зерек замер, рука сама потянулась к заточке, висевшей на поясе. Звук нарастал, превращаясь в гул, и вот из него начали проступать… голоса. Не один, а множество. Они переплетались, накладывались друг на друга, шепча что-то на языке, который нельзя было понять, но который вызывал ледяную тоску в подложечке.

«…смотри, как трещит шов…»

«…они забыли, они спят…»

«…ключ… где ключ…»

Шепоты исходили из угла подвала, где стена была покрыта странным, влажным налетом, похожим на плесень, но переливающимся слабым радужным светом. Зерек, стиснув зубы, сделал шаг назад. Он знал, что это. Аномалия. Предвестник. То, о чем старики шептались у костров, боясь произнести название вслух.

Внезапно воздух в углу задрожал, затрепетал, как нагретый над огнем. И прямо перед его глазами пространство разорвалось.

Это была не трещина в стене. Это была трещина в самом воздухе. Вертикальная щель, длиной в его рост, из которой лился тусклый, больной свет, пахнущий озоном и чем-то старым, гнилым. За щелью мелькали тени, двигались невыразимые очертания, и шепоты стали громче, настойчивее, впиваясь в сознание, как стальные крючья.

«…освободи…»

«…мы дадим силу…»

«…сними оковы…»

Зерек почувствовал, как волна тошноты накатила на него. Голова раскалывалась от боли. Он упал на колени, закрывая уши ладонями, но это не помогало. Шепот звучал не снаружи, а внутри его черепа. Он судорожно глотнул воздух, пытаясь вспомнить одно из Правил. Что делать? Что делать, когда «Дух» говорит с тобой напрямую?

Беги. Простое, первобытное знание, выжженное в генах каждого, кто родился на Пограничье.

Он оттолкнулся от липкого от влаги пола и, почти не помня себя, выскочил из подвала, наверх, под блеклое, искаженное светом аномалии небо. Шепоты преследовали его, становясь тише, но не исчезая полностью. Они остались в нем, как заноза, как клеймо. Он бежал, спотыкаясь о камни, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого места.

Только спустя час, когда силы окончательно оставили его, и он рухнул отдышаться позади очередного валуна, шепоты отступили, оставив после себя глухую, звенящую пустоту и одно отчетливое, чудовищное знание.

Это был не конец. Это было только начало. И «Дух» теперь знал о его существовании.

Глава 3. Первый разлом

Солнце Кольца Порядка было искусственным – об этом знала каждая школьница. Огромная сфера, подвешенная под самым Небосводом-Пределом, она зажигалась и гасла по расписанию, создавая идеальный, предсказуемый день. Но даже этот сфабрикованный свет казался Айле благословением после душного Зала Совета. Она шла по Гранд-Променаду – широкой улице, выложенной белым, отполированным до зеркального блеска камнем, – и жадно вдыхала воздух, стараясь вытеснить из легких запах пыли и лицемерия.

Город сиял. Фонтаны били ровными струями, в идеально подстриженных садах цветы неизвестных ей названий складывались в гербы знатных семейств Стражей. Люди вокруг были одеты в дорогие, легкие ткани, их лица выражали спокойную уверенность. Никакой пыли, никакого страха. Все так, как должно быть. Так, как было всегда.

Но сегодня эта идилия резала глаза. Айла ловила на себе взгляды прохожих – одобрительные, почтительные. «Дочь Правителя. Наследница крови Стражей». Она видела свое отражение в витринах магазинов: высокая, прямая, с гордо поднятым подбородком, в простом, но безупречно сшитом платье. И эти ярко-зеленые глаза, которые все так отмечали. Признак крови. Признак отличия. Сегодня она ненавидела их. Они были частью этой лжи.

Мысли ее возвращались к посланнику с Пограничья. К его глазам, полным немого ужаса. «Трещина… которая поет». Что это могло значить? Она вспомнила старинные фолианты из отцовской библиотеки, те, что ей запрещали читать. В них говорилось о «неустойчивости фундамента», о «первозданных бурях». Она всегда считала это метафорами.

Внезапно воздух дрогнул.

Сначала это была едва заметная вибрация, заставившая задрожать листья на ближайшем дереве. Птицы в клетках у торговца замолчали разом. Айла остановилась, почувствовав странный диссонанс – будто гигантскую струну провели по самой реальности.

Затем раздался звук. Не громкий, но пронзительный, словно лопнуло хрустальное стекло размером с небо. И прямо в центре площади, перед зданием Архива, пространство взорвалось светом.

Это не был свет солнца или фонарей. Он был живым, ядовито-фиолетовым, пульсирующим. Из точки в воздухе, как паутина от удара молота, поползли трещины. Они были не из чего-то материального, а из самой ткани мира, обнажая то, что скрывалось за ней. Айле почудились там шевелящиеся тени, клубки из щупалец и глаз, безумные геометрические формы, от которых слезились глаза и сжималось сердце.

На площади воцарилась мертвая тишина, длившаяся вечность. А потом ее сменил оглушительный крик.

Началась паника. Люди бросились врассыпную, давя друг друга. Слышался звон разбиваемых витрин, крики ужаса. Стражи в сияющих доспехах, еще минуту назад стоявшие неподвижно, как статуи, метались в растерянности, их вышколенная дисциплина рассыпалась перед лицом немыслимого.

Айла не могла пошевелиться. Она стояла, завороженная, глядя на растущий Разлом. Он был ужасен, но в этом ужасе была пугающая, первозданная красота. И она чувствовала… зов. Словно что-то тянуло ее к этой ране в мире.

И тогда она увидела ребенка. Девочка лет пяти, в разодранном платьице, стояла в двадцати шагах от эпицентра и плакала, прижимая к груди обезглавленную куклу. Ее никто не замечал.

Инстинкт сработал раньше мысли. Айла бросилась вперед, расталкивая обезумевших людей. Она не думала об опасности, не думала о том, что должна делать. Она просто бежала.

В метре от Разлома волна жара и энергии ударила ей в лицо. Воздух звенел, вибрация пронизывала каждую клетку тела. Айла наклонилась, чтобы схватить девочку, и в этот момент ее взгляд утонул в пульсирующей сердцевине аномалии.

И случилось нечто.

Ее зрение изменилось. Она перестала видеть просто трещину. Она увидела… структуру. Словно перед ней была карта, сплетенная из сияющих нитей энергии. Одни нити были тонкими, почти порванными, и из них сочился тот самый чужеродный свет. Другие – толстыми, прочными, но ослабленными. Она инстинктивно поняла – вот здесь можно потянуть, чтобы стянуть края. Вот здесь – подпереть.

Не отдавая себе отчета, Айла протянула руку. Не к девочке, а к самой трещине. Ее пальцы сомкнулись вокруг ничего, вокруг пустоты, но она почувствовала сопротивление, словно она держала тяжелый, невидимый занавес.

«Надо… соединить», – прошептала она сама себе, голос ее был чужим, полным неведомой силы.

Она сделала движение, похожее на то, как швея стягивает края ткани. Мысленно представила, как те самые ослабленные, но прочные нити натягиваются, сшивая разрыв.

Разлом не исчез. Но его рост остановился. Ядовитый свет померк, стал менее агрессивным. Тени за ним замерли, словно удивленные.

Силы покинули Айлу мгновенно. Ноги подкосились, мир поплыл перед глазами. Последнее, что она почувствовала, прежде чем погрузиться во тьму, – чьи-то сильные руки, подхватившие ее, и суровое, знакомое лицо архивариуса Кассиана, склонившееся над ней. В его глазах не было страха. Было нечто иное: потрясение, расчет и… торжество.

Глава 4. Бремя крови

Сознание возвращалось к Айле медленно, как сквозь толщу мутной, вязкой воды. Сначала она ощутила боль – глухую, разлитую по всему телу, будто ей молотком отбили каждую мышцу. Потом до нее донеслись звуки: равномерное, негромкое потрескивание факела и мерный скрип пера по пергаменту.

Она лежала на жесткой кушетке, укрытая грубым шерстяным одеялом. Над ней был не знакомый позолоченный потолок ее спальни, а низкие, массивные каменные своды, от которых веяло вековой сыростью и знанием. Воздух был густым и спертым, пах старыми книгами, сушеными травами и чем-то металлическим.

Айла попыталась приподняться, и мир поплыл у нее перед глазами.

«Не торопись, дитя. Ты потратила немало сил».

Голос был спокойным, глубоким, и Айла узнала его еще до того, как повернула голову. Кассиан. Он сидел за массивным дубовым столом, заваленным свитками и развернутыми фолиантами. Свет единственного факела выхватывал из полумрака его худощавое, аскетичное лицо с высоким лбом и пронзительными глазами, которые сейчас изучали ее с непривычной интенсивностью.

«Где я?» – хрипло выдохнула Айла. Ее гороло пересохло.

«В Сердце Знания. Моих личных покоях в Архиве», – ответил Кассиан, откладывая перо. Он подошел к кушетке, держа в руке глиняную кружку. «Пей. Это отвар, он восстановит твои силы».

Айла машинально сделала несколько глотков. Горьковатая жидкость обожгла горло, но почти сразу же по телу разлилось тепло, и туман в голове начал рассеиваться. Память вернулась к ней обжигающей волной: площадь, паника, фиолетовый свет Разлома, девочка… ее собственная рука, протянутая к пустоте.

«Что… что это было?» – спросила она, глядя на Кассиана с немым ужасом.

«Ты не помнишь?» – в его голосе прозвучала легкая удивленная нотка, но глаза оставались все такими же пронзительными. «Ты остановила его. Ненадолго, но остановила. Этого не должно было случиться. Никто не должен был обладать такой силой… кроме нее».

Он повернулся к столу, взял один из свитков, древний, кожаный, скрепленный массивной металлической печатью. Развернул его и показал Айле.

На пергаменте была изображена женщина в доспехах странного покроя. Она стояла в такой же позе, как Айла на площади, с рукой, протянутой вперед. Перед ней зияла трещина в реальности, но из руки женщины исходили лучи света, которые сшивали разлом. И самое главное – у женщины были ярко-зеленые глаза. Такие же, как у Айлы.

«Это… кто это?» – прошептала Айла, чувствуя, как холодная дрожь пробегает по спине.

«Веридия. Первая Стража. Верховный Надзиратель. Прародительница твоего рода», – голос Кассиана стал торжественным и холодным, как сталь. «То, что ты сделала, не было случайностью, Айла. Это было пробуждение. Пробуждение крови, которая течет в твоих жилах».

Он отложил свиток и посмотрел на нее прямо, его взгляд стал тяжелым, неумолимым.

«Мир, в котором мы живем, Айла, – не подарок богов. Это тюрьма. Искусственная сфера, созданная для того, чтобы заточить существо невероятной мощи. Наш народ – не избранные. Мы – потомки тюремщиков. Стражей, приставленных следить, чтобы узник никогда не вырвался на свободу».

Слова падали, как камни, разбивая вдребезги все, что Айла знала о своей жизни, о своем мире. Тюрьма? Потомки тюремщиков? Она хотела рассмеяться, сказать, что он сошел с ума, но воспоминание о поющем Разломе, о тех тенях за гранью реальности, было слишком ярким, слишком реальным.

«Заточить… кого?» – едва слышно спросила она.

«Сущность, которую древние называли Эребос. Он – Хаос. Изменение. Все, что противостоит Порядку. Его природа – уничтожение стабильности. Если он вырвется, наш мир, каким мы его знаем, перестанет существовать. Он будет не разрушен, а… переписан. И мы все станем частью этого безумия».

Кассиан сделал паузу, давая ей осознать ужас его слов.

«Тюрьма стара, Айла. Очень стара. И она рушится. То, что произошло сегодня в столице, – лишь первая ласточка. Разломы будут появляться все чаще. Шепоты Искажения будут сводить с ума все больше людей. И остановить это можешь только ты».

Он снова подошел к ней вплотную, и его тень накрыла ее целиком.

«Ты – прямой потомок Веридии. В тебе течет кровь Верховного Надзирателя. Ты – последний Ключ. Единственная, кто может дойти до Сердца Скверны, до самого центра этой тюрьмы, и совершить древний ритуал. Ритуал Вечной Печати. Только так мы спасем наш мир от уничтожения».

Айла смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Груз этих знаний давил на нее, грозя раздавить. Весь ее мир превратился в хрупкий пузырь, висящий над бездной. А она оказалась той, кто должен либо удержать его, либо проткнуть.

«Почему я?» – наконец вырвалось у нее, и ее голос прозвучал слабо и по-детски беспомощно.

«Потому что судьба – это не подарок, дитя. Это приговор», – холодно ответил Кассиан. – «И твой приговор – быть Ключом. Прими это. Или умри вместе со всеми».

Глава 5. Приказ Архивариуса

Тишина в подземном кабинете Кассиана стала густой, как смола. Слова, только что произнесенные архивариусом, висели в воздухе тяжелыми, ядовитыми испарениями. «Тюрьма». «Ключ». «Вечная Печать». Айла чувствовала, как ее разум отчаянно цепляется за обломки старой реальности, но они ускользали, как песок сквозь пальцы. Все, во что она верила, – безопасность, порядок, ее предназначение как дочери правителя – оказалось фасадом, скрывающим чудовищную машину по содержанию непостижимого узника.

«Ты лжешь», – выдохнула она, но в ее голосе не было уверенности, лишь отчаянная мольба. – «Это… это какое-то безумие!»

Кассиан вздохнул, и в его вздохе звучала не жалость, а усталое раздражение учеником, который не может усвоить простейшую аксиому. Он вернулся к столу и провел рукой по стопке древних фолиантов.