Смоленский перевал

Квант М.

Смоленский перевал

Глава первая: Инаковость

Дождь начинался исподтишка, как вор, крадущийся по крышам. Сначала это был едва уловимый запах влажной пыли и нагретой за день смолы, идущий от старой проселочной дороги. Потом в густой липовой листве над головой зашелестели невидимые ладони, и воздух, еще недавно густой и сладкий от цветущих луговых трав, стал резким, предгрозовым. Артем поднял голову, вслушиваясь в нарастающий шум. Он стоял на краю поля, за которым темнела стена леса. Не просто леса, а того самого – Смоленского перевала.

Его дед, человек старой закалки и невероятно твердых рук, никогда не называл это место просто «лесом». Для него оно всегда было «Перевалом». Не горным, конечно – здешние холмы были пологими, почти ласковыми. Перевалом между мирами. «Там, Артем, время не такое, как у нас, – говаривал он, вырезая из куска сосновой коры загадочную фигурку, похожую то ли на птицу, то ли на человека с крыльями. – Там оно стекает, как вода с крыши после дождя. Ручейками. И если ступить не в тот ручеек, можно уйти очень далеко. Дальше, чем в Америку».

Артем в детстве слушал эти истории с раскрытым ртом, представляя себе лес, где под каждым папоротником скрывается дверь в иное царство. С годами волшебство потускнело, сменившись прагматизмом студента-историка. Сказки деда стали просто фольклором, красивыми метафорами, которые он, уже взрослый, записывал в толстую тетрадь, больше из уважения к памяти старика, чем из веры в их реальность. Дед умер прошлой осенью, оставив ему в наследство не только небольшой домик на окраине деревни, но и все свои «инструменты» – странные резные фигурки, карты, нарисованные от руки на пожелтевшей бумаге, и ту самую, самую главную тайну – ключ к Перевалу.

Собственно, ключ был не металлическим, а скорее, знанием. Координатами. Местом, где, по словам деда, «пелена всего тоньше». Артем приехал сюда, в глушь Смоленской области, на майские праздники, под предлогом привести в порядок дом перед продажей. Но в глубине души он знал, что настоящая причина была в этом лесу. Ему нужны были доказательства. Не сказки, а что-то осязаемое. Камень с невиданными письменами, аномалия магнитного поля, странное растение – что угодно, что могло бы лечь в основу серьезной, академической работы по региональной мифологии.

Первые крупные капли упали ему на лицо, холодные и тяжелые. Пора было возвращаться. Он бросил последний взгляд на темнеющую чащу. Лес молчал, но в его молчании была какая-то напряженная, звенящая полнота, словно он был не скоплением деревьев, а живым, дышащим существом, которое наблюдает за ним и ждет.

Артем развернулся и почти бегом пошел по тропинке к деревне. Дождь хлестал все сильнее, превращая дорогу в поток жидкой грязи. Ветер рвал с деревьев молодые листья и швырял их ему под ноги. Он добежал до покосившегося домика с резными наличниками, когда небо окончательно разверзлось.

Войдя внутрь, он с облегчением захлопнул дверь, отгородившись от разбушевавшейся стихии. В доме пахло старым деревом, воском и травами – дед всегда сушил мяту и зверобой. Артем зажег керосиновую лампу – электричество здесь частенько пропадало во время грозы, – скинул промокшую куртку и подошел к окну.

Молния, ослепительно-белая, разрезала темноту, и на секунду он увидел искаженное лицо своего отражения в стекле, а за ним – бушующую черноту ночи. Гром грохнул почти сразу, оглушительно, словно где-то совсем рядом рухнуло огромное дерево. Лампа на столе вздрогнула, и свет ее заколебался, отбрасывая на стены пляшущие тени.

Именно в этот момент он его увидел.

Вспышка молнии была такой яркой, что осветила не только двор, но и край леса, метров за двести от дома. И там, между стволами вековых сосен, Артему показалась фигура. Высокая, прямая, неподвижная. Человек. Стоял и смотрел в сторону дома.

Сердце Артема екнуло. Кому могло понадобиться быть в такую погоду в лесу? Местные жители, практичные и суеверные, с наступлением темноты, а уж тем более грозы, предпочитали отсиживаться по домам. Охотник? Безружейный? Бредоген? Фигура казалась неестественно высокой и худой, почти тростниковой.

Он прильнул к стеклу, вглядываясь в кромешную тьму, ожидая новой вспышки. Прошла минута, другая. Гром продолжал греметь, но молнии прекратились. Артем почти убедил себя, что это была игра света и тени, порождение усталости и разыгравшегося воображения. Но тревога, острая и холодная, уже поселилась где-то под ложечкой.

Он отошел от окна, решив разжечь печку. Холод пробирал до костей. Возясь с дровами и бумагой, он не мог отделаться от ощущения, что за ним наблюдают. Спина была напряжена. Он ругал себя за глупость – взрослый мужчина, историк, боится теней.

Внезапно скрипнула дверь. Не громко, не так, как ее захлопывает ветер, а тихо, словно кто-то осторожно попытался приоткрыть ее. Артем замер с поленом в руке. Сердце застучало как сумасшедшее. Он медленно повернулся.

Дверь была закрыта на щеколду. Никого.

«Спички, – сказал он себе вслух, чтобы заглушить внутреннюю панику. – Нужно просто зажечь спички и растопить печь».

Он потянулся к коробке на каминной полке. И тут его взгляд упал на пол возле порога. Из-под двери медленно расползалось темное, мокрое пятно. Вода. Просто дождевая вода, занесенная ветром, логично предположил разум. Но что-то заставило его подойти ближе.

Он наклонился. Пятно было не просто мокрым. Оно было черным, густым, и от него исходил запах. Не запах свежего дождя и мокрой земли, а что-то совсем иное. Сладковатый, тяжелый, почти осязаемый аромат прелых листьев, старой, многовековой пыли и… чего-то еще. Чего-то, что он не мог определить, но что вызывало стойкое ощущение древности, заброшенности, чего-то глубоко чужого.

Артем выпрямился, и в этот момент щеколда на двери дрогнула. Металлическая скоба, в которую она входила, издала короткий, визгливый звук. Кто-то или что-то снаружи надавило на дверь.

«Кто там?» – крикнул Артем, и его голос прозвучал неестественно громко в маленьком помещении.

Ответом был только вой ветра. Но давление на дверь не ослабевало. Дерево слегка прогнулось, и щеколда, толстая, железная, вырезанная дедом из цельного куска металла, снова сдвинулась. Еще на миллиметр.

Артем отступил на шаг. Страх, который он пытался подавить, накрыл его с головой. Это был уже не страх перед непогодой или незваным гостем. Это было что-то первобытное, животное. Ощущение, что по ту сторону двери находится не человек.

Он оглянулся в поисках чего-то, что можно использовать как оружие. В углу стоял тяжелый пестик для толчения в ступе сухих трав. Артем схватил его. Холодный, неровный камень хорошо лег в его ладонь.

Щеколда сдвинулась еще сильнее. Вот-вот она должна была выскочить из скобы.

И вдруг все стихло. Ветер словно выдохся, давление на дверь прекратилось. Слышен стал только ровный шум дождя по крыше. Артем стоял, не двигаясь, сжимая в потной ладони пестик, и прислушивался. Ничего. Тишина.

Прошло пять минут, десять. Никаких звуков снаружи не доносилось. Артем подошел к окну и осторожно выглянул. Дождь по-прежнему лил как из ведра, но фигуры нигде не было видно. Только мрак и потоки воды.

Он глубоко вздохнул. Нервы. Просто нервы и грозовая атмосфера. Надо успокоиться. Он вернулся к печке, наконец-то разжег огонь и сел в старое кресло деда, пытаясь отогнать дрожь, которая била его по всему телу.

Его взгляд упал на массивный сундук, стоявший в углу. В нем хранились все дедовы архивы – те самые карты и записи. Артем встал, подошел к сундуку и откинул тяжелую крышку. Запах сухой бумаги, кожи и все того же сладковатого запаха трав, который, как он теперь заметил, всегда витал в доме, ударил ему в нос.

Он стал перебирать бумаги. Большинство записей были сделаны аккуратным, старомодным почерком деда. Описания растений, заметки о погоде, легенды, услышанные от старожилов. Но одна папка привлекла его внимание больше других. Она была толще, перевязана бечевкой, а на обложке было выведено одно слово: «Инаковость».

Артем развязал бечевку и открыл папку. Внутри лежали не просто записи, а что-то вроде дневника или полевого журнала. Но записи были странными, отрывистыми, местами почти бессвязными.

«Восемнадцатое июля. Полнолуние. Пелена колышется. Видел огни. Не наши. Холодные».

«Третье августа. След у ручья. Отпечаток сапога, но подкова незнакомая. Шипы против скольжения? Кто ходит в таких по нашему лесу?»

«Двадцатое сентября. Слышал звон. Колокольный, но тонкий, высокий, будто из стекла. Шел на звук. Вышел к Ольховому оврагу. Звук шел из-под земли. Испугался. Ушел».

И самая последняя запись, датированная прошлым годом, за месяц до смерти деда:

«Они знают, что я здесь. Иногда стоят на опушке. Смотрят. Не враждебны, но и не дружелюбны. Просто… иные. Ждут ли они чего-то? Или стерегут? Сегодня ночью опять был звон. Близко. Очень близко. Пора Артему узнать. Пора передать ключ».

Артем откинулся на спинку стула. Кровь стучала у него в висках. Это было не бредом. Дед вел систематические наблюдения. Он действительно что-то видел, слышал. И эта фигура сегодня ночью… «Они знают, что я здесь». Знают ли они теперь о нем, об Артеме?

Он перечитал записи еще раз. Больше всего его заинтересовала фраза «пелена колышется». Дед часто употреблял это слово – «пелена». Видимо, это и было его определением для той границы, того «перевала».

Артем встал и подошел к стене, где висела самая подробная из дедовых карт. Лес был изображен с топографической точностью, но на ней были отмечены и странные, ничем не обусловленные символы – спирали, круги с точкой в центре. И одна такая спираль была нарисована как раз в том месте, где, как показалось Артему, он видел сегодня фигуру.

Он ткнул пальцем в пергамент. «Пелена колышется…»

Решение пришло мгновенно. Он не мог оставаться в доме. Он должен был проверить. Сейчас. Пока след свеж, пока эта… инаковость, как называл ее дед, была так близко.

Натянув еще мокрую куртку и взяв с собой мощный фонарь и тот самый каменный пестик, Артем вышел во тьму. Дождь уже стихал, переходя в моросящую изморось. Воздух был холодным и промозглым.

Он направился к лесу. Луч фонаря выхватывал из темноты корявые стволы деревьев, кусты, покрытые каплями воды, которые блестели, как слезы. Земля под ногами была мягкой, вязкой. Он шел медленно, прислушиваясь к каждому шороху.

Войдя под сень деревьев, он почувствовал, как меняется звук. Шум дождя стал приглушенным, словно лес накрыл его гигантским колпаком. Было слышно, как с листьев падают тяжелые капли, издавая глухие щелчки. И еще был запах. Тот самый сладковатый, прелый запах, который он уловил у порога дома. Здесь, в лесу, он был гораздо сильнее.

Артем двигался в сторону отмеченной на карте спирали. Местность ему была знакома – он бродил здесь в детстве. Впереди должен был быть небольшой ручей, а за ним – поляна, которую дед называл «Круглой».

Он перешел ручей по скользкому, замшелом бревну. Вода внизу была черной и бурлящей от дождя. И вот он вышел на поляну.

Луч его фонаря скользнул по траве, по стволам окружавших поляну берез. И остановился.

На противоположной стороне поляны, у самого края леса, стояла та самая фигура.

Она была такой же высокой и худой, как ему показалось издалека. Но сейчас он видел ее четче. На человеке – если это был человек – был длинный, темный, до пят, плащ или балахон, скрывавший очертания тела. Капюшон был надут. Лица видно не было, только глубокая тень.

Артем замер, сжимая фонарь так, что костяшки пальцев побелели. Он не знал, что делать. Кричать? Бежать? Подойти?

Фигура не двигалась. Она просто стояла, обращенная в его сторону.

И вдруг Артем почувствовал не страх, а странное, почти гипнотическое спокойствие. Тревога ушла, сменившись жгучим любопытством. Он сделал шаг вперед.

Фигура не отреагировала.

Он сделал еще шаг. И еще.

Он был уже в центре поляны, когда понял, что происходит что-то не то. Воздух вокруг него начал меняться. Он стал густым, вязким, как желе. Звуки леса – капли, шелест – затихли, сменившись нарастающим, низкочастотным гулом, который исходил отовсюду сразу. Свет фонаря померк, будто уперся в невидимую стену.

Артем остановился, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Гул нарастал, заполняя собой все пространство. Он попытался шагнуть назад, но ноги не слушались. Они были тяжелыми, как свинец.

Он посмотрел на фигуру. И в этот момент фигура медленно подняла руку, одетую в темную перчатку, и указала куда-то в сторону, за спину Артема.

Артем обернулся.

Там, где секунду назад была знакомая поляна и лес, теперь висело… ничего. Абсолютная чернота. Но не темнота ночи. Это была пустота, отсутствие чего бы то ни было. И в этой пустоте начало проявляться свечение. Сначала слабое, как от далекой звезды, потом ярче.

Он видел картины. Быстро сменяющие друг друга, как в калейдоскопе. Он увидел город, но незнакомый. Деревянные стены с причудливыми башнями, над которыми развевались стяги с ликом не то солнца, не то глаза. Увидел войско в доспехах, напоминающих чешую, скачущее на низкорослых, мохнатых лошадях. Увидел женщину в белых одеждах, с венцом на голове, стоящую на берегу широкой реки и смотрящую прямо на него, и в ее взгляде была бездна скорби.

Это длилось всего несколько секунд, но ощущение было таким, будто он провалился в другой век, в другую историю. Его разум отказывался верить, захлебываясь от потока незнакомых образов.

Гул стал оглушительным. Артем почувствовал, как его начинает кружить, затягивая в эту черноту, в этот вихрь видений. Он потерял ориентацию, почувствовал приступ тошноты.

И в этот момент чья-то сильная рука схватила его за плечо и резко рванула назад.

Артем отлетел на несколько шагов и грузно упал на мокрую траву. Гул прекратился так же внезапно, как и начался. Видения исчезли. Он снова был на поляне, под шум дождя. Свет фонаря, валявшегося рядом на земле, снова был ярким и нормальным.

Он поднял голову. Фигуры в капюшоне больше не было. На противоположной стороне поляны никого не было.

Рядом с ним стоял человек. Невысокий, коренастый, в промокшем насквозь плаще и с кепкой на голове. В руках он держал тяжелый посох из причудливо изогнутого дерева.

– Жив? – хриплым голосом спросил незнакомец.

Артем, все еще не в силах вымолвить слова, лишь кивнул.

– Вставать надо, парень, – сказал человек, протягивая ему руку. Рука была жилистой и сильной. – Здесь сейчас не место для прогулок. Особенно после такого дождя. Пелена тонка.

Артем позволил себя поднять. Он дрожал всем телом.

– Кто… кто вы? – с трудом выдавил он.

– Степан, – коротко представился человек. – Лесник я. А ты, видать, внук Максима Петровича? Похож.

– Артем, – кивнул Артем. – Вы… вы знали моего деда?

– Знавал, – Степан наклонился, поднял фонарь и сунул его Артему в руки. Его глаза, маленькие, глубоко посаженные, внимательно изучали Артема. – Он тебя предупреждал, наверное, про Перевал?

– Предупреждал… но я не думал, что все это… по-настоящему.

– По-настоящему, – Степан фыркнул. – Ты в одном шаге от того, чтобы это проверить на своей шкуре окончательно. Ходить сюда в одиночку, да еще в такую ночь… Самоубийство. Пойдем, проводим до дома.

Он тронул Артека посохом, указывая направление, и тот, не в силах сопротивляться, поплелся за ним.

– Что это было? – спросил Артем, когда они вышли с поляны и пошли по тропинке обратно к деревне. – Эта фигура… эти видения…

– Сторож, – отрывисто бросил Степан. – Или вестник. А видения… это те самые миры. Те самые истории, что твой дед записывал. Они там, за пеленой. Иногда пелена истончается, и они просачиваются. Как сквозь трещину в стекле.

– Но я же почти… вошел туда.

– Вошел бы – не вернулся. Или вернулся бы не тем. Максим Петрович знал, когда можно подходить, а когда нет. У него чутье было. А у тебя пока только любопытство. Смертельное любопытство.

Они молча шли несколько минут. Деревня уже виднелась впереди, темные огоньки в окнах.

– Дед… он часто туда ходил? – тихо спросил Артем.

Степан остановился и повернулся к нему. Его лицо в слабом свете фонаря казалось высеченным из старого камня.

– Он не просто ходил, парень. Он был Хранителем. Считал, что его долг – следить за Перевалом. Чтобы ничего лишнее не просочилось ни туда, ни оттуда. А теперь, видать, твой черед.

– Мой черед? – Артем с недоумением посмотрел на лесника. – Я не собираюсь быть никаким хранителем. Я историк. Мне нужны факты.

Степан усмехнулся, и его усмешка была сухой и безрадостной.

– Факты? Ты сегодня видел факты. Только они мало похожи на то, что пишут в твоих книжках. Решай, парень. Но знай: раз ты сегодня вышел на ту поляну, раз ты это увидел – ты уже в игре. И назад дороги нет. Они теперь и за тобой смотреть будут.

Он указал посохом на темный лес.

– Они уже смотрят.

С этими словами Степан повернулся и зашагал прочь, растворившись в ночи так же быстро и бесшумно, как и появился.

Артем остался стоять один на краю деревни, смотря на огоньки в окнах своего дома. Они казались такими далекими и неестественно нормальными после того, что он только что пережил.

Он посмотрел на свои руки. Они все еще дрожали. Он глубоко вдохнул влажный ночной воздух. Пахло дождем, дымом из печных труб и… да, все тем же сладковатым запахом инаковости, который теперь, он знал, будет преследовать его всегда.

Он не нашел никаких камней с письменами. Он нашел нечто неизмеримо большее. И страшное. И манящее.

Первый шаг через Перевал был сделан.

Глава вторая: Осиновый клин

Ту ночь Артем не спал. Сидя за столом в горнице, при свете керосиновой лампы, он вновь и вновь перечитывал дедову папку с надписью «Инаковость». Но теперь эти записи воспринимались совсем иначе. Они были не просто фольклорными байками, а отчетом, полевой документацией человека, столкнувшегося с чем-то за гранью понимания. Каждая строчка дышала холодом той пустоты, что он видел на поляне.

«Пелена колышется». Теперь он знал, что это значит. Это было физическое ощущение – густота воздуха, гул, искажение света. «Огни. Не наши. Холодные». Артем смотрел в темное окно, ожидая увидеть вдали, со стороны леса, те самые холодные огни. Но там была лишь непроглядная тьма.

Встреча со Степаном тоже не выходила из головы. «Лесник». Выглядел он как типичный деревенский житель, но в его глазах была глубина, не соответствовавшая простому сторожу леса. И его слова: «Они теперь и за тобой смотреть будут». Кто они? Те самые высокие фигуры в капюшонах? Или что-то еще?

С рассветом дождь окончательно прекратился. Небо очистилось, заливая землю чистым, золотистым светом. Обыденность и простота утра казались насмешкой после ночных кошмаров. Артем умылся ледяной водой из колодца, пытаясь смыть с себя остатки дрожи и оцепенения. Он должен был действовать. Сидеть сложа руки было невозможно.

Первым делом он решил найти Степана. Тот явно знал больше, чем сказал. Спросить о нем в деревне казалось логичным шагом, но что-то удерживало Артема. Степан предстал из ночи как призрак, не оставивший никаких следов, кроме воспоминаний. Было в нем что-то настолько не от мира сего, что обращаться к соседям с расспросами о «леснике Степане» Артем постеснялся. Вдруг это был еще один сторож, но уже из мира людей? Хранитель знания, передававшегося из поколения в поколение.

Он вышел из дома и направился к дому напротив, где жила тетка Марина, самая старая жительница деревни, помнившая еще его прадеда. Она сидела на завалинке, греясь на солнце, и вязала что-то из толстой шерсти.

– Здравствуйте, тетя Марина, – поздоровался Артем.

Старушка подняла на него умные, выцветшие глаза.

– А, Артемка. Приехал, значит, по хозяйству? Домик-то продавать будешь?

– Еще не решил, – честно ответил Артем. – Тетя Марина, а вы не знаете такого здесь – Степана? Лесника.

Лицо старушки стало непроницаемым. Она на секунду остановила вязание.

– Степан? А он тебе зачем?

– Да так, встретил вчера. Помог, – уклончиво сказал Артем.

Тетка Марина покачала головой.

– Степан… Он тут особый. По лесу бродит. Раньше с твоим дедом водился. А после его смерти совсем одичал. К людям не выходит. Говорят, знается с лешим, потому и не стареет. Ты с ним, Артемка, поосторожней. Он хоть и не злой, но… не нашего мира человек.

Это подтверждало догадки Артема. Степан был частью тайны.

– А где его можно найти?

– Кто его знает. В лесу его избушка где-то. Но найти ее – только себя потерять. Он сам является, когда надо. Не надо – и не ищи.

Поняв, что больше ничего не добьется, Артем поблагодарил ее и пошел назад. Он решил действовать по-своему. Если Степан не желал появляться, Артем будет исследовать Перевал самостоятельно, но с большей осторожностью. У него были карты и записи деда. Это был его единственный компас в том безумии, что его окружало.

Он вернулся в дом и снова разложил карту. Его взгляд упал на другую отметку – не спираль, а небольшой крестик, рядом с которым было мелко выведено: «Осиновый клин. Заслон».

Что это могло значить? Заслон от чего? От той самой «инаковости»? Артем решил, что это и будет его целью на сегодня. Найти это место.

Он собрал рюкзак: фляга с водой, компас (хотя он сомневался в его надежности после вчерашнего), нож, краюха хлеба и, конечно, дедовы карты и записи. Пестик он снова сунул за пояс, чувствуя себя немного глупо, но нуждаясь в хоть каком-то чувстве защищенности.

Дорога в лес днем казалась абсолютно иной. Птицы пели, солнце пробивалось сквозь листву, создавая на земле кружевные узоры. Воздух был свеж и пах хвоей и влажной землей. Ничто не напоминало о ночном кошмаре. Но Артем не обманывался. Он шел настороженно, как разведчик на вражеской территории.

Он сверялся с картой. Крестик «Осиновый клин» находился примерно в километре от злополучной поляны, в глубине старого ельника. Дорога туда шла по старой, почти исчезнувшей тропе, которую знал, пожалуй, только его дед.

Шел он медленно, внимательно всматриваясь в окружающее пространство. Он искал любые аномалии – странные звуки, необычные растения, искажения света. Но все было поразительно нормально. Слишком нормально. Эта идиллическая картина начинала действовать на нервы сильнее, чем ночная гроза.

Через полчаса он вышел к ельнику. Здесь было сумрачно и прохладно. Солнце почти не проникало сквозь густые лапы елей. Воздух был насыщен смолистым ароматом. Земля устилала толстый слой хвои, поглощавший звук шагов. Тишина стояла гробовая.

Артем свернул с тропы и углубился в чащу, ориентируясь по компасу. Стрелка вела себя беспокойно, подрагивая, но в целом указывала на север. Еще минут пятнадцать напряженного пути, и он вышел на небольшую, округлую поляну, полностью скрытую от мира кольцом древних елей.

В центре поляны росла огромная, старая осина. Ее ствол был испещрен глубокими трещинами, а серебристо-серые листья тихо шелестели на слабом ветру, словно перешептываясь о чем-то. Но это было не самое странное.

У подножия осины, в землю, вбит почти по самую шляпку, ржавел огромный железный клин. Он был толщиной в руку и испещрен какими-то стершимися от времени насечками, похожими на руны. Вокруг клина, на расстоянии нескольких шагов, по кругу были вкопаны в землю небольшие, почерневшие от времени камни. Каждый камень тоже был покрыт резьбой.

Это место дышало невероятной древностью и силой. Воздух здесь был еще более густым, чем накануне на Круглой поляне, но без той зловещей вибрации. Здесь чувствовалась не трещина, а некая печать. Заслон.

Артем осторожно подошел ближе. Он ощущал легкое давление на барабанные перепонки, как при подъеме в горы. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к клину, но остановился в сантиметре от ржавого металла. От него исходил холод, не физический, а какой-то метафизический, пронизывающий до костей.

«Осиновый клин. Заслон». Теперь он понимал. Это был не просто ориентир. Это была защита. Ритуальный объект, созданный для того, чтобы укреплять границу между мирами. Кто его установил? Дед? Или кто-то до него?

Он обошел клин по кругу, изучая камни. На одном из них, менее других пострадавшем от эрозии, он разглядел четкое изображение. Это был не просто узор. Это была карта. Миниатюрная, но удивительно точная копия окрестностей. В центре карты была изображена эта самая поляна с осиной, а от нее расходились линии, похожие на лучи или… на трещины. Эти лучи упирались в другие символы – спирали, подобные той, что он видел на главной карте. Одна из спиралей была как раз на Круглой поляне.

Артем вытащил из рюкзака дедову карту и сверился. Да, все совпадало. Камень был картой аномальных зон, «тонких мест» Перевала. И ось этого мира, его точка опоры, находилась здесь, у этого клина.