Невидимые друзья

Семенов не растерялся. Наоборот, его лицо на мгновение стало жестким, а в глазах блеснул холодный огонь.

– Когда повторяешь одно и то же сотни раз, пытаясь достучаться до слепых, речь становится отточенной, – произнес он тихо, но с такой страстью, что в студии повисла тишина. – Это не заученность, юная леди. Это отчаяние.

Лена и Максим переглянулись. Что-то в этой внезапной перемене пугало больше, чем сама история. Воронин почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Да, он же псих…

– Если этот вопрос исчерпан, позвольте продолжить. – Семенов успокоился, но глаза его остались колючими.

Воронин разрешающе кивнул. Подозрение – не повод прерывать интервью. В конце концов, что бы ни было на уме у Семенова он заплатил за свою «минуту славы». Пусть вещает…

– Кравцов, после долгих раздумий, предложил найти способ увидеть то, на что реагирует наш организм, – Семенов достал новую папку. – «Если человеческие страхи действительно имеют реальную основу, то мы обязаны это выяснить.»

– Получается, эволюция отняла у нас суперспособности? – насмешливо поинтересовался Воронин, массируя виски.

– Нет, эволюция так не работает. Она не удаляет, но может подавить. Спящий ген остается, вдруг когда-то он пригодится.

Семенов показал результаты генетических анализов.

– Мы изучали людей с обостренными фобическими реакциями. Тех, кого психиатры классифицируют как больных паранойей.

– Теперь понятно. – оживился Воронин. – Вы решили, что сумасшедшие на самом деле самые здоровые?

– Мы обнаружили эпигенетическую активацию ряда участков ДНК, – уточнил Семенов, – не изменение последовательности, а «включение» спящих регуляторных блоков.

Максим невольно отвлекся от рассказа Семенова. Ему показалось, он слышит, как тонкая струйка воды ударяется о металлическую раковину. Он помотал головой, прислушался – тишина.

– …участки, отвечающие за чувствительность определенных рецепторов, – Семенов показал схему ДНК. – Теоретически, они должны расширять спектр человеческого восприятия.

– Теоретически, – повторил Воронин. – А практически?

– Практически люди с активными генами попадают в психиатрические больницы, – мрачно ответил Семенов. – Потому что рассказывают о том, что видят вещи, которых «не существует».

Он помолчал.

– Хотя… может, мы просто хотели в это верить. Может, искали подтверждения там, где их не было. Так или иначе, параллельно мы запустили прототип НейроВизуала – системы декодирования образов по данным фМРТ.

Лена почувствовала легкую тошноту.

Неприятный мужик… страху нагнал, теперь не усну.

– Так в чем состояла суть исследования? – Воронин начал терять нить повествования.

– Попытаться активировать эти гены искусственно. В контролируемых… – Семенов сделал паузу, тщательно подбирая слова. – В условиях, которые мы считали контролируемыми.

– Вы говорите об экспериментах над людьми? – взорвался Воронин. – Вы с ума сошли!

– Это не эксперименты. Это эпигенетические исследования, – спокойно поправил Семенов. – которые мы в первую очередь провели на животных. Что же касается людей, добровольцы подписывали информированное согласие.

Голос Семенова едва заметно дрогнул.

– Мы следовали всем необходимым протоколам и правилам. Никакого вмешательства в ДНК – только активация существующих последовательностей.

Он достал стеклянную ампулу и протянул Воронину. Стекло оказалось неожиданно теплым, словно его недавно держали в руках. Он покрутил ампулу – жидкость была прозрачной как вода, но почему-то не плескалась, а перетекала медленно, вязко.

– И что? Вот «это» действительно работает? – скептически спросил он, возвращая ампулу.

5 глава

– Процесс длится от нескольких минут до суток, в зависимости от дозировки препарата – объяснил Семенов, забирая ампулу. – Но да, «это» работает. И одной дозы достаточно для активации.

Сергей поежился. Глядя в видоискатель, он вдруг почувствовал приступ клаустрофобии – ему показалось, что объектив камеры сужается, превращаясь в длинный темный тоннель, а студия за его пределами сжимается.

– А вы сами пробовали этот препарат? – спросил он.

Семенов замер, ампула дрогнула в его руках.

– Да. Я был одним из первых добровольцев среди коллег.

– И что вы увидели? – заинтересовался Воронин.

– Инъекция была… – Семенов сжал кулаки так, что побелели костяшки, и несколько секунд просто дышал, собираясь с силами. – Болезненной. Первый прототип – что поделать. Препарат жег вены, словно кислота. Мы потом доработали формулу, добавили буферные системы. Но тогда… первые полчаса я методично записывал ощущения, цеплялся за научную объективность. А потом…

Голос дрогнул.

– Потом объективность кончилась. Сперва мир поплыл, а затем словно обрел глубину, словно я стал центром черной дыры… И наконец, все замерло… я увидел пылинки, парящие в луче света, с невероятной четкостью. Услышал, как за стеной в соседнем кабинете коллега отхлебывает чай. А затем я перевел взгляд в угол комнаты. И увидел одно из них.

Семенов дернул уголком рта.

– Оно не было похоже ни на что земное. Длинное, сегментированное тело, как сороконожка, но размером с собаку. Существо медленно ползло по стене, перебирая десятками мощных лапок. Оно было реальным. Настолько реальным, что мой мозг отказывался в это верить. Я встал, чтобы подойти ближе, и оно повернуло голову.

Семенов замолчал, тяжело дыша.

– Выглядит как побочка от препарата. Я навскидку могу назвать несколько препаратов, которые могут вызвать подобный эффект: Ципрофлоксацин, Атропин, Амитриптилин. Продолжать? – Воронин не впечатлился.

– Галлюцинации так не работают! – впервые Семенов повысил голос, и научная сдержанность дала трещину. – Мы проверяли, проверяли десятки раз… Трое «видящих» изолированные друг от друга описывали одно и то же существо. – Он тяжело сглотнул. – Я знаю, что такое коллективные галлюцинации, но они так не работают. Просто не могут.

– Значит существо? Серьезно? – усмехнулся Воронин, но голос дрогнул.

– Мы не одни, Максим, – тихо сказал Семенов. – Мы никогда не были одни…

И словно в подтверждении его слов, кондиционер изменил тональность. Теперь он словно шептал, тихо и ненавязчиво, будто через шерстяной плед.

– Стоп-стоп-стоп, – Воронин поднял руку, прерывая Семенова. – Где доказательства? Где фотографии, видеозаписи?

– Прямых записей нет и быть не может, – ответил Семенов, и в голосе прорезались нотки отчаяния. – Понимаете, технические устройства слепы… – Он потер переносицу. – Они ловят только искажения… инфразвуковые колебания, микровибрации. Но собрать из этих искажений образ, увы, не способны.

– Как удобно! – фыркнул Воронин, но как-то неуверенно, без прежнего задора – мешала нарастающая слабость.

– Мы научились реконструировать образы только по мозговой активности «видящих», – добавил Семенов. – Препарат сдвигает пороги сенсорных фильтров, и мозг начинает «дорисовывать» контуры там, где приборы фиксируют только искажения.

Семенов развел руками.

– Как вы верно заметили, это создает серьезные проблемы для научной верификации.

– То есть только «избранные» могут видеть правду? – скривился Воронин.

– Не избранные, Максим. Проклятые, – мрачно ответил Семенов. – Потому что увидев однажды, уже нельзя развидеть.

– Те, кого вы назвали «избранными», практически не спят. Они боятся выключать свет и оставаться одни, потому что в темноте начинаешь видеть… движение. По углам, вдоль плинтусов. Тени оживают…

Лена заметила, что гость избегает смотреть в определенные углы студии, словно там что-то есть. Но теперь, она ловила себя на том, что проверяет те же углы – сначала украдкой, потом все чаще.

Семенов помолчал, глядя в темное окно.

– Представьте, что всю жизнь вы считали себя единственным обитателем своей комнаты. А потом обнаружили, что рядом постоянно находятся другие… существа.

– И что, они враждебные? – не выдержал Сергей, невольно оглядываясь.

– Не враждебные. Но и не дружественные. Они просто… другие. И вид их способен свести с ума.

В студии как будто стало холоднее. Дима снял наушники – шум нарастал. Он покосился на пульт, но все индикаторы были в норме.

– Вы сказали «видящие». Значит вы не один такой? Кто еще? Вы говорили про добровольцев и коллег… – Воронин заерзал, чувствуя нарастающую тревогу.

Семенов повернулся к нему, и в его глазах Воронин увидел что-то, что заставило его поежиться.

– Три дня назад в нашем НИИ произошла трагедия, – глухо сказал Семенов. – Возможно, я единственный, кто может рассказать правду о том, что мы обнаружили.

Воронин нахмурился, что-то всплыло в памяти.

– Постойте… Вы же говорили, что вас просто попросили из-за результатов, которые «не понравились заказчику». – Он подался вперед. – А теперь вдруг трагедия? Что случилось на самом деле?

– Можно сказать и так… – уклончиво ответил Семенов.

– Нет, нельзя! – Воронин почувствовал, как пересыхает горло. – Между «неугодными результатами» и «трагедией» пропасть.

За окном студии давно стемнело. В углах помещения сгустились тени. Рассказ Семенова сделал свое дело и Воронин невольно оглянулся, проверяя, не движется ли что-то в темноте. Лена поймала себя на том, что делает то же самое. Сергей отвернулся от камеры – снимать через видоискатель стало невыносимо. Видоискатель казался черным колодцем, из которого вот-вот что-то выползет. Ему нужно было успокоиться и передохнуть, хотя бы пару минут.

И всё-таки Макс попытался усмехнуться себе под нос.

Ну доктор… Нагнал жути! Ему бы книжки писать, заткнул бы за пояс самого Кинга с Лавкрафтом.

6 глава

Семенов помолчал, массируя переносицу усталым жестом.

– Извините, Максим. Я… когда вспоминаю те события, мысли путаются. Перескакиваю с темы на тему, – он глубоко вздохнул. – Позвольте рассказать все по порядку. Иначе вы ничего не поймете.

– Конечно, – кивнул Воронин, почувствовав странный металлический привкус во рту, будто лизнул батарейку.

Лена незаметно потерла виски: головная боль усилилась. Сергей вернулся к камере, неприятное ощущение прошло.

– Кстати, доктор, – Лена подняла взгляд от блокнота, – вы сказали… три дня назад произошла трагедия, верно? Но в новостях об этом ничего не было.

Семенов на мгновение замер, как будто не ожидал такого вопроса.

– Информацию засекретили, – ответил он, нервно поджав губы. – Государственная тайна. Но люди должны знать правду, пока…

– Доктор, – перебила Лена, побледнев, – может, лучше остановимся? Это же… вы нарушаете закон…

В студии повисла тяжелая тишина.

– Мы прекращаем эфир, – решительно произнес Воронин, потянувшись к микрофону.

– Подождите. Вы ничем не рискуете. Вы, в отличие от меня, не подписывали «секретку». Вся ответственность лежит на мне. – тихо остановил его доктор. – Дослушайте до конца. А потом сами решите: опубликовать или стереть запись.

Макс замер, рука зависла над выключателем. Сергей и Дима переглянулись. Лена вцепилась в блокнот.

За единственным окном наступила зимняя ночь, и редкие уличные фонари бросали длинные тени на стены помещения. Воронин включил дополнительное освещение, но свет почему-то не хотел проникать в углы комнаты.

Семенов достал новую папку – на этот раз с техническими схемами и молекулярными формулами.

– 2032 год, – начал он спокойно, раскладывая документы на журнальном столике.

Дата на одной из справок мелькнула перед глазами Воронина – декабрь 2033 года.

– Стоп… – рефлекторно остановил его Макс, – в справке 2033-й? Вы сказали, события были в 2032-м.

– Эти бумаги печатали уже после Инцидента, – невозмутимо ответил он, быстро переворачивая лист. – В спешке хватало опечаток. Так вот, мы потратили полгода на разработку теоретической базы.

Воронин хотел переспросить, но Семенов уже перешел к следующей теме, и момент был упущен.

– И как вы собирались это делать? – спросил он, стараясь сохранить скептический тон. – Генная терапия? Вскрывать черепа и ковыряться в мозгах?

– Надеюсь, вы шутите… – терпеливо ответил Семенов, показывая схему молекулярной структуры. – Мы использовали двухфазную схему, – объяснил он, указывая на диаграмму. – Сначала… как бы это попроще объяснить… мы сдвигали пороги чувствительности. Использовали РНК-модуляторы… ну, вы же не биологи, поэтому скажу проще: специальные молекулы-носители. Эффект проявлялся в течение часа: пациенты начинали слышать и видеть в расширенном диапазоне.

– Затем CRISPR-активация регуляторных кластеров. Пик активности – через 24-48 часов. Это давало устойчивость эффекта. Носители проходили через ГЭБ методом рецептор-опосредованной трансцитозы – модифицированные липиды с таргетингом на нейроны.

– Постойте, – Воронин потер лоб, словно пытаясь что-то вспомнить. – Я как-то брал интервью у врача… кажется, онколога. Он говорил, что главная проблема в лечении опухолей мозга – как доставить лекарство через какой-то барьер… КЭП? НЭП?

– ГЭБ, – мягко поправил Семенов. – Гематоэнцефалический барьер. И да, мы решили эту проблему.

– LNP-носители – те же, что применяются в мРНК-вакцинах нового поколения. Стабильность при температуре тела. Окно активации – от двух до восьми часов, в зависимости от дозировки.

– Звучит как научная фантастика, – пробормотал Воронин.

Он помолчал, обдумывая услышанное.

– Даже если предположить, что вы говорите правду… – медленно продолжил он, – это полностью меняет наше понимание реальности. Получается, мы живем в мире, где…

Он не договорил, но все поняли.

– Начинаете понимать… – горько усмехнулся он. – Как я говорил, сначала мы протестировали препарат на животных.

Следующие документы.

– В нашем распоряжении был полноценный исследовательский виварий – от грызунов до приматов – и круглосуточная дежурная бригада ветеринаров.

Лена поежилась, животных ей всегда было жаль больше чем людей. Ведь их не спрашивают, хотят они принять участие в исследовании или нет…

– И что животные? – спросила она, нервно покусывая губу.

– Еще до применения препарата некоторые животные демонстрировали странное поведение.

Он показал видеозаписи с камер наблюдения.

– Собаки лаяли на пустые углы – всегда на одни и те же места. Кошки шипели на что-то невидимое, выгибая спины. Иногда животные синхронно поворачивали головы в одну сторону, следя взглядом за чем-то движущимся.

Семенов помолчал, массируя переносицу.

– Самое странное – приматы. Часами сидели неподвижно, уставившись в определенные точки пространства. А потом внезапно с воем бились о прутья, как будто спасаясь от чего-то невидимого. Позже выяснилось: они смотрели именно туда, где пациенты после препарата видели… существ.

– Бешенство? Или какой-то вирус? – предположил Сергей, чувствуя нарастающую тревогу.

– Все стандартные тесты – вирусологические, токсикологические – были отрицательными, – кивнул Семенов. – Животные были абсолютно здоровы. Да и поведение было слишком последовательным. Кошки и собаки реагировали чаще остальных – будто обладали повышенной чувствительностью к чему-то, что мы не могли обнаружить.

– Ладно, допустим, ваша технология работает, – сказал Воронин, делая глоток остывшего чая. – Но как вы вообще узнали, какие именно гены нужно активировать? Методом тыка?

– Отличный вопрос, – одобрительно кивнул Семенов. – Мы потратили месяцы на анализ генетических различий между людьми с обостренными фобическими реакциями и контрольной группой. Искали активные участки ДНК, которые у обычных людей находятся в «спящем» состоянии.

– Но самое интересное открытие мы сделали при анализе наших испытуемых, – добавил он, доставая следующую стопку бумаг.

– Проект проводился под строгим контролем: этический комитет института, независимые наблюдатели от Минздрава и обязательные информированные согласия. Для пациентов с ограниченной дееспособностью дополнительно требовались согласия опекунов и заключение врачебной комиссии.

– И сколько человек участвовало? – спросила Лена.

– Изначально набрали сто добровольцев из различных психиатрических учреждений.

Воронин почувствовал легкое покалывание в пальцах, но не придал этому значения.

– Сто человек? – Лена подняла взгляд от блокнота. – Это же огромная ответственность.

– Поэтому мы развернули полноценное клиническое отделение: врачи-психиатры, медицинские сестры, клинические фармакологи и невролог для мониторинга побочных эффектов, даже анестезиолог-реаниматолог на случай осложнений.

Сергей поежился, заметив, как тени в углах стали подвижнее.

– И что показал анализ? – спросил Воронин хрипло.

– Четкую закономерность, – отозвался Семенов. – Выборка из ста субъектов четко стратифицировалась на две группы. Первая категория – индивиды с верифицированными психиатрическими диагнозами: шизофренический спектр, биполярные расстройства, рекуррентные депрессивные эпизоды.

Он показал медицинские карты с диагнозами.

– А вторая группа – это было открытием – состояла из людей, которые были абсолютно психически здоровы.

– Как это возможно? – Лена почувствовала приступ дурноты, голос дрожал. – Это же ужасно… лечить здоровых людей…

– Рабочая терминология – «субъекты с активированными сенсорными генными кластерами», – Семенов говорил ровным, почти механическим тоном.

Дима дрожащими руками поправил наушники.

– То есть их лечили от болезни, которой у них не было? – ужаснулся он.

– Именно, – мрачно кивнул Семенов. – Шестьдесят два человека из ста оказались совершенно здоровыми. Их «галлюцинации» были результатом естественной генетической вариации.

– А как вы это поняли? – спросил Воронин. – Ну, что они действительно что-то видели?

– НейроВизуал, – коротко ответил Семенов. – Революционная технология. Прибор считывает нейронную активность зрительной коры и переводит образы из мозга в изображения. Мы подключали его к пациентам во время приступов.

Он достал из папки несколько распечаток и разложил на столе.

– Вот что они видели.

Воронин наклонился и похолодел. На снимках были изображены черные, вытянутые силуэты с множеством конечностей. Их формы искажались, но основные черты повторялись от снимка к снимку.

Сергей отодвинулся от снимков, словно они могли его укусить.

– Это… это же невозможно, – прошептал он.

– Все пациенты видели именно… это? – уточнил Воронин, склоняясь к столу. Он изучал снимки с профессиональным интересом журналиста, но руки слегка дрожали.

– Все шестьдесят два человека, – подтвердил Семенов. – С минимальными вариациями.

Он показал распечатку с результатами генетического анализа.

– SENS-7 и PERC-3 – наша внутренняя номенклатура кластеров, – пояснил Семенов. – Публиковать ее нам не разрешили. SENS-7 на двенадцатой хромосоме отвечает за чувствительность фоторецепторов – расширенный спектр световых волн. PERC-3 на четвертой хромосоме связан с обработкой ультра и инфразвуковых сигналов.

– Получается, эти люди действительно что-то видели и слышали? – сердце Воронина забилось быстрее.

– Мы так и предположили, – ответил Семенов. – И решили это проверить.

Семенов достал карту памяти и подключил к планшету.

– Согласно протоколу безопасности, мы записывали все, что происходило в лаборатории, – сказал он. – Каждое слово, каждый звук.

– Вы хотите чтобы мы это прослушали? Время интервью ограничено… – Воронин попытался отказаться от столь сомнительного предложения.

– Небольшой отрывок, – негромко ответил Семенов. – Пять человек из категории «лиц с повышенной сенсорной чувствительностью». Те, кто уже обладал активными генами.

У Лены закружилась голова и она крепче сжала ручку.

– Послушайте. – добавил Семенов. – Так вы поймете, что мы пережили.

Воронин посмотрел на команду. Лена едва заметно кивнула. Сергей пожал плечами – мол, твое решение. Дима нервно барабанил пальцами по пульту.

– Хорошо, – медленно проговорил Максим. – Мы послушаем. Но после этого… мы обсудим, что делать с записью.

– Справедливо, – кивнул Семенов.

Он нажал на кнопку. Из динамиков зазвучали голоса.

ГОЛОС ВРАЧА (спокойно): 15:32. Стандартная реакция – пульс учащен, зрачки расширены. Мария Петровна, как самочувствие?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (Мария): Нормально, доктор. Немного кружится голова, но не критично.

ГОЛОС ВРАЧА: Алексей Сергеевич?

МУЖСКОЙ ГОЛОС (Алексей): Все хорошо. Даже странно… обычно я бы уже паниковал в такой обстановке.

ГОЛОС ВРАЧА: Время 15:47. Активность мозга продолжает расти. Елена Владимировна, опишите ваши ощущения.

ДРУГОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (Елена): Доктор… освещение изменилось? Мне кажется, стало… по-другому.

Сергей замер, глядя в монитор камеры. Ему показалось, что цветовой баланс сбился. Он моргнул – эффект пропал.

ГОЛОС ВРАЧА: Освещение не менялось. Что именно вы видите?

ЕЛЕНА: Не знаю… цвета стали ярче. И… подождите… (Тишина. Только гудение оборудования)

ЕЛЕНА (встревоженно): Доктор, там что-то движется.

Лена замерла. Краем глаза она уловила резкое движение в темном углу за спиной Семенова.

ГОЛОС ВРАЧА: Где именно?

ЕЛЕНА: В углу… за вашей спиной… что-то большое…

МАРИЯ (внезапно): Я тоже вижу! Господи, что это такое?!

ГОЛОС ВРАЧА (обеспокоенно): Опишите, что вы видите.

МАРИЯ (дрожащим голосом): Оно… оно ползет по стене. Черное, скользкое… глаза… оно смотрит на меня!

Сергей почувствовал удушающую волну тошноты. В воздухе появился запах – мускус, смешанный с металлическим привкусом свежей крови. Дикий, первобытный запах, от которого инстинкты кричали «беги».

АЛЕКСЕЙ (в панике): Доктор! Доктор, их много! Они повсюду!

ГОЛОС ВРАЧА (пытается сохранить спокойствие): Коллеги, фиксируйте. Визуальные галлюцинации.

Галлюцинаааацииии… – эхом отозвалось в голове Димы, но голос был не его. Тихий, шипящий шепот произнес это слово с насмешкой, растягивая слоги. На записи такого не было.