Тени на набережной

Анна колебалась, потом нажала «принять».

Тишина. Потом женский голос, холодный, ровный:

– Ты копаешь слишком глубоко.

– Кто вы? – спросила Анна.

– Тень. Та, что всегда рядом. Закрой папки, пока можешь.

Связь оборвалась.

Анна сжала телефон. Её пальцы дрожали. Она понимала: это не пустая угроза. Её прошлое теперь было не просто памятью. Оно стало оружием против неё.

…

Поздней ночью Соколов снова появился у её двери. Он выглядел уставшим, но в глазах горела решимость.

– Я проверил пару старых связей, – сказал он, входя в квартиру. – И нашёл кое-что. У «СеверТраст» был внутренний аудитор. Год назад он исчез. Но до этого он связался с одним человеком. И этот человек хочет поговорить с вами.

Анна замерла.

– Со мной? Почему не с вами?

Соколов пожал плечами.

– Сказал: доверяет только вам.

В груди у неё зажглось странное чувство – смесь страха и любопытства. Кто этот человек? Почему он помнит её?

…

Встреча была назначена в заброшенном доме на окраине. Когда они вошли внутрь, пахло сыростью и гнилью. Сквозь трещины в крыше пробивался лунный свет.

Из тени вышел мужчина. Его лицо было худым, глаза – глубоко запавшими, но взгляд твёрдым.

– Анна, – сказал он. – Наконец-то.

Она отпрянула. В нём было что-то знакомое, и в то же время чужое.

– Вы кто?

– Друг того, кого ты когда-то предала.

Её сердце сжалось. Она не могла произнести ни слова.

Соколов напрягся, положив руку на кобуру.

– Говори ясно, – приказал он.

Мужчина усмехнулся.

– Ты думаешь, это расследование про деньги? Про „СеверТраст“? Нет. Это про то, что однажды ты оставила. И теперь оно вернулось за тобой.

Он сделал шаг вперёд.

– Всё началось в тот вечер в баре. Ты слышала больше, чем должна была. И ты решила отвернуться. Но кто-то умер из-за твоего молчания.

Анна побледнела. Она вспомнила глаза бухгалтера, его мольбу: «Если со мной что-то случится – не молчи». И то, как она закрыла папку, решив, что это не её война.

Мужчина приблизился ещё.

– Теперь твоя очередь платить.

В этот момент снаружи раздался грохот. Окна задрожали. Чей-то силуэт мелькнул в проёме двери.

Соколов выхватил оружие.

– Анна, за мной!

Снаружи треснуло стекло. Сквозняк ударил в лицо холодом, и где-то сверху посыпалась штукатурка. Соколов резко толкнул Анну к стене и сам шагнул вперёд, держа пистолет наготове.

– Назад, – прошипел он, не сводя взгляда с чёрного проёма двери.

Шаги. Сначала один, тяжёлый, осторожный. Потом ещё два. Гулкий пол деревянного этажа скрипел, как старый корабль.

Анна чувствовала, как по её спине стекает липкий пот. Она хотела спросить что-то – кто это, за кем они пришли? – но губы не слушались.

Из тени вышли двое. Одеты в тёмное, лица закрыты масками. Один держал в руке металлическую трубу, другой – что-то похожее на нож.

– Убирайтесь, – сказал Соколов твёрдо. Его голос звенел в пустоте, будто колокол. – Ещё шаг – и я стреляю.

Они переглянулись. И в этот момент с другой стороны дома – за их спинами – раздался стук. Кто-то ещё входил.

– Чёрт, – процедил Соколов. – Нас берут в кольцо.

Анна судорожно сжала кулаки. Она огляделась – рядом, у обвалившейся стены, лежала ржавая арматура. Она схватила её, не думая, только чтобы не быть безоружной.

Один из нападавших шагнул ближе. Его глаза за маской блеснули жёлтым светом фонаря, пробившегося в щель окна.

– Анна, – сказал он неожиданно спокойно. – Мы пришли не за ним. Мы пришли за тобой.

Соколов выстрелил в потолок. Звук оглушил, штукатурка посыпалась снегом пыли.

– Назад! – рявкнул он. – Ещё шаг – и я кладу вас здесь.

Но нападавшие не дрогнули. Наоборот, в их движениях появилось странное спокойствие, будто они знали – победа уже у них в руках.

В этот момент мужчина, который назвал её предательницей, – тот самый, с запавшими глазами, – исчез. Просто растворился в тени. Анна успела заметить, как его силуэт скользнул в сторону лестницы, ведущей вниз.

– Он уходит! – выкрикнула она.

Соколов метнул взгляд за спину, потом снова на врагов.

– Забей на него. Живыми отсюда выйти важнее.

Анна стиснула арматуру. Сердце колотилось, как бешеное. Нападавшие приближались, и каждый их шаг отзывался гулом внутри её груди.

– Зачем я им? – сорвалось у неё. – Чего они хотят?!

Один из них остановился. Поднял голову. Его голос прозвучал глухо, но отчётливо:

– Хозяин ждёт тебя.

И прежде чем она успела осознать смысл этих слов, они рванули вперёд.

Секунды расползлись, как тягучий дым. Первым прыгнул тот, что держал трубу. Соколов выстрелил – металл взвизгнул от рикошета, пуля задела край балки. Второй ударил ножом, целя прямо в живот Анны.

Она не успела подумать. Арматура в её руке взлетела сама собой и с глухим звоном встретила запястье нападавшего. Лезвие выскользнуло и упало на пол, затрещав по дощатым доскам.

– Вниз! – рявкнул Соколов и толкнул её к полу. Сам он бросился вперёд, как зверь, врезавшись плечом в грудь второго. Оба покатились, грохот был такой, что казалось, рухнет весь дом.

Анна попыталась подняться, но сзади захрустели шаги. Третий. Тот, кого они не видели, уже поднимался по лестнице. В руках у него был обрез.

Её сердце обожгло паникой. Ни секунды, ни выбора. Она схватила нож с пола, выдернула его из щели между досками и, когда мужчина поднял оружие, метнула лезвие в его сторону. Не в грудь, не в горло – куда угодно, лишь бы остановить.

Лезвие ударило в плечо. Он взвыл, ружьё дёрнулось и выстрелило в потолок. Осыпавшаяся штукатурка накрыла всех белым туманом.

– Быстрее! – Соколов уже поднялся, прижав к полу одного из нападавших. Он сорвал с него маску. Лицо было обычное, блеклое, словно случайное. Но в глазах – мёртвый, хищный блеск.

– Кто послал тебя? – прорычал Соколов.

– Хозяин, – прохрипел тот, едва дыша. – Хозяин зовёт её…

Он резко выгнулся и захрипел. Изо рта пошла пена. Секунду спустя тело обмякло.

– Цианид, – выдохнул Соколов, отшатнувшись. – Чёрт, они глотают капсулы.

Остальные уже бежали. Стук сапог уходил вниз, во двор, в ночь. Анна стояла в пыли, не чувствуя ног.

– Что… что это значит? – её голос дрожал. – Почему я?

Соколов схватил её за плечи. Его глаза смотрели прямо, безжалостно, словно он боялся, что она сейчас развалится на куски.

– Значит, ты связана с этим глубже, чем думаешь. Они пришли не за мной. Они знали, где искать тебя.

Анна закрыла лицо руками. На губах стоял металлический вкус – она то ли прикусила губу, то ли это кровь того, кто упал рядом.

В тишине старого дома слышался только ветер. И тихое, далёкое эхо города.

– Если хозяин зовёт меня, – сказала она, медленно убирая руки от лица, – значит, пора понять, кто он такой.

Соколов молчал. Только в его взгляде впервые мелькнуло нечто похожее на уважение.

Они вышли из заброшенного дома под серым светом фонаря. Ночь будто уже знала, что здесь пролилась кровь: воздух был густым, вязким, с запахом сырости и металла. Вдалеке гудели поезда – мерное, тяжёлое дыхание города, равнодушного к человеческим драмам.

Анна шла быстро, почти спотыкалась. Арматура всё ещё была в её руке – пальцы не слушались, словно приросли к железу. Соколов молча забрал её, выбросил в канаву.

– Больше не бери такое, – сказал он. – У тебя руки дрожат. Если придётся – не промахнёшься, но убьёшь себя раньше.

Анна хотела ответить резко, но слова застряли. Вместо этого спросила:

– Ты веришь им? Про этого «Хозяина»?

Соколов достал сигарету, прикурил. В свете огня его лицо на секунду стало старше лет на десять.

– Верю в то, что у них есть хозяин. В таких играх пешки не действуют сами.

Они шли вдоль пустыря. Вдруг Анна заметила: за ними тянется тень. Не явная, но слишком устойчивая, чтобы быть игрой света. Кто-то шёл за ними.

– Мы не одни, – прошептала она.

Соколов кивнул едва заметно.

– Не оглядывайся. На перекрёстке повернёшь направо, войдёшь в бар. Он называется «Гудок». Там шумно, потеряем хвост.

Бар «Гудок» встретил их гулом голосов и запахом дешёвого пива, вперемешку с гарью от старых колонок. На стенах – фотографии локомотивов, пожелтевшие афиши концертов. Здесь собирались те, кого город выбросил за борт: водители маршруток, железнодорожники, молодые, но уже усталые парни с района.

За стойкой стоял мужчина лет сорока, в выцветшей рубашке. Он сразу узнал Соколова и прищурился.

– Давно не заходил. – Голос звучал так, будто между словами он перекатывал камни.

– Дела были, – ответил Соколов. – Нам нужен столик в углу. И… тишина.

Они прошли сквозь толпу, уселись в тёмный закуток. В углу гремела колонка, но именно здесь легче всего было говорить без чужих ушей.

Анна впервые позволила себе вдохнуть глубже. Шум бара казался безопасным, словно он стирал следы того ужаса в доме. Но ненадолго. Внутри всё равно жило: «Хозяин ждёт тебя».

Соколов смотрел на неё внимательно.

– Скажи мне честно, Анна. Ты уверена, что не знаешь, кто это может быть?

Она встретила его взгляд.

– Я писала о людях, которых боялись даже произносить вслух. Но того, кто зовёт меня, я не знаю. Или… – она замялась. – Или не хочу вспомнить.

Соколов не ответил. Только прикурил новую сигарету и отвернулся к толпе.

И именно в этот момент к их столику подошёл человек. Лицо знакомое – слишком знакомое. Анна почувствовала, как холод пробежал по коже. Это был тот самый бармен, у которого когда-то она брала информацию для статьи, после которой исчез её источник.

– Анна, – сказал он тихо, почти ласково. – Я ждал, когда ты вернёшься.

Анна застыла. Имя, сказанное чужим голосом, прозвучало слишком лично, слишком близко. Словно кто-то сорвал защитный слой, оставив её обнажённой среди шума и дыма.

Бармен улыбался – но в улыбке было что-то чужое, неестественное. Глаза его не смеялись.

– Я помню, как ты брала у меня слова. Помнишь того парня? Станислава? – Он наклонился ближе, так, что Анна почувствовала запах табака и дешёвого виски. – Ты написала про него статью, а потом он пропал.

Анна сжала кулаки.

– Ты хочешь обвинить меня? – Голос её прозвучал тише, чем она рассчитывала, но твёрдо. – Я делала свою работу.

Бармен склонил голову набок.

– Работу… – Он будто пробовал слово на вкус. – Интересное оправдание.

Соколов откинулся на спинку стула, всё это время молчал, но теперь вмешался.

– Если ты что-то знаешь, говори прямо. Или уходи.

Мужчина посмотрел на него, медленно, оценивающе. Потом снова на Анну.

– Я не враг. Но ты должна понимать: те, кто сегодня пришли за тобой, – не случайные головорезы. Это сеть. Она уходит глубже, чем полиция, глубже, чем газеты. Они считают тебя должницей.

Анна нахмурилась.

– Должницей? За что?

Бармен улыбнулся ещё шире, и в улыбке было уже почти сочувствие.

– За правду, которую ты написала. За то, что открыла дверь, которую сама не видишь. И теперь Хозяин ждёт.

Слово прозвучало так, что даже Соколов чуть напрягся.

– Ты знаешь, кто он? – спросил он резко.

Мужчина сделал вид, что не слышит. Протёр стакан, словно снова был просто барменом, и сказал тихо, почти шёпотом:

– Иногда двери лучше закрывать.

Он развернулся и ушёл обратно к стойке, растворившись в шуме и смехе.

Анна сидела неподвижно, сердце колотилось. Она понимала: это было не предупреждение. Это был вызов.

Соколов наклонился к ней.

– Что он имел в виду? Какую дверь ты открыла?

Анна закрыла глаза. Перед ней всплыло прошлое – тот самый материал трёхлетней давности, который сорвал ей репутацию. Тогда всё казалось громким разоблачением. Но, возможно, именно тогда и началась её нынешняя ночь.

Она открыла глаза.

– Кажется, мы только прикоснулись к краю.

Анна взяла со стола стакан, хотя он был пуст. Её пальцы нервно вертелись вокруг стекла, словно это могло удержать от падения куда-то глубже.

– Это было три года назад, – начала она, глядя не на Соколова, а в тёмное пятно на стене. – Статья о «СеверТрасте». Большая компания, официально занимавшаяся логистикой. Я получила документы… утечки, которые доказывали: под прикрытием они гнали оружие.

Она замолчала, словно сама испугалась сказанного вслух. В шуме бара слова прозвучали как чужие, но Соколов слушал, не перебивая.

– Я знала, что это риск, – продолжила она. – Но не думала, что рискнут они. Через неделю после публикации мой источник исчез. Парень, про которого он говорил, тоже. Газета замяла материал, всё превратили в «слухи». А я осталась… – она судорожно вздохнула, – с пятном. С репутацией, что я выдумываю сенсации.

Соколов затянулся сигаретой, пепел падал в переполненную пепельницу.

– Но если документы были настоящими, – сказал он медленно, – то «СеверТраст» мог и правда быть частью чего-то большего.

Анна кивнула.

– Я тогда не видела масштаб. Мне казалось, что разоблачила компанию. А оказалось – я задела чей-то фундамент.

В этот момент на столе завибрировал её телефон. Она вздрогнула, как будто кто-то коснулся её плеча. Экран засветился: «Не отвечай».

Сердце ударило в горло. Она всё равно провела пальцем. Сообщение. Всего три слова:

«Ты уже должна.»

Соколов склонился, глядя через её плечо. Его глаза сузились.

– Счёт открыли.

Анна чувствовала, как холод разливается по всему телу. В этот момент бар, люди, шум – всё стало фоном. Мир сузился до светящегося экрана и этой фразы.

Она подняла взгляд на Соколова.

– И что теперь?

Он раздавил окурок в пепельнице, встал.

– Теперь мы идём за ответами. Или они придут за тобой снова.

Анна медленно поднялась. Её колени дрожали, но внутри впервые появилось что-то, похожее на решимость.

Она знала: назад дороги нет.

Глава 4

Они вышли из бара под гул дверей, за которыми осталась толпа, смех и музыка. На улице было сыро, асфальт блестел под светом фонарей, словно натянутая кожа. Воздух пах гарью от проезжавших поездов и мокрым железом рельсов.

Анна подняла воротник пальто. Холод казался липким, цеплялся к коже, как руки, от которых невозможно избавиться.

Соколов зажёг сигарету и сделал вид, что просто курит. Но его глаза постоянно скользили по переулкам, по окнам домов, по каждому силуэту, мелькнувшему вдалеке.

– Они здесь, – сказал он негромко, выпуская дым. – Чувствуешь?

Анна кивнула. Она не видела никого, но ощущала взгляд – тяжёлый, настойчивый. Как будто темнота сама смотрела на них.

– Что делать? – спросила она тихо.

– Идём, – коротко бросил Соколов. – Шум нужен. Люди. Там труднее работать тем, кто привык прятаться.

Они двинулись вдоль улицы. Вокруг гудели трамваи, редкие прохожие спешили мимо, не глядя. Вдалеке, за аркой старого дома, мелькнула тень.

Анна почувствовала, как у неё снова сжался живот.

– Если это они…

– Это они, – подтвердил Соколов спокойно. – Но сегодня они не стреляют. Сегодня они смотрят.

Он свернул в переулок, где висела тусклая вывеска «Фотоархив. Вход со двора». Дверь скрипнула, пахнуло пылью и старыми бумагами.

Анна остановилась на пороге.

– Архив?

– Здесь работал один человек. Старый связной, – сказал Соколов. – Он копался в документах «СеверТраста», когда ещё никто не понимал, что это за структура. Если кто и знает, с чего всё начиналось, то он.

Они вошли. Коридор был узкий, с облупленной краской и лампами, мерцающими от сырости. В глубине слышался шорох, будто кто-то двигал ящики.

Анна сжала зубы. Каждый шаг эхом отдавался в её висках. Она понимала: здесь их ждёт не просто информация. Здесь будет что-то, что перевернёт всё, что она знала.

Соколов остановился у двери с табличкой «Фонд закрыт». Постучал.

Изнутри донёсся голос – хриплый, усталый:

– Закрыто.

– Это Соколов, – коротко сказал он.

Тишина. Потом щёлкнул замок, дверь медленно открылась.

В проёме стоял мужчина лет шестидесяти, седой, с глазами, в которых было больше тени, чем света. Он посмотрел на них внимательно и сказал:

– Я знал, что вы придёте. Но вы опоздали.

Мужчина отступил, пропуская их внутрь. Кабинет больше напоминал склад: ряды пыльных коробок, стопки папок, пожелтевшие газеты. Воздух был густым, как в погребе, пах плесенью и старой бумагой.

Михаил закрыл дверь, повернул ключ дважды и только потом заговорил.

– Если вы здесь, значит, круг замкнулся, – сказал он хрипло. – Но слушайте внимательно. Долго у меня не получится.

Соколов сел на край стола, скрестив руки.

– Начни с главного. Что за «СеверТраст»?

Мужчина усмехнулся.

– Вы думаете, это компания? Фирма? Нет. Это оболочка. Фасад. Под ним – сеть. Люди, которые жили между строк закона, пока остальные спорили о политике и курсах валют.

Анна села напротив, чувствуя, как в груди снова поднимается тяжесть.

– Я писала про них. Я знала, что они занимались оружием. Но… тогда всё выглядело иначе.

Михаил взглянул на неё внимательно.

– А теперь ты сама в их списке. И не спрашивай почему – иногда достаточно одного слова, одного документа, чтобы тебя записали должником.

Соколов нахмурился.

– Кто их «Хозяин»?

Мужчина замолчал. Его пальцы нервно теребили край папки. В глазах мелькнул страх.

– Имя… я не скажу. Даже думать о нём вслух – опасно.

– Значит, ты знаешь, – тихо сказала Анна.

Михаил резко встал, подошёл к шкафу и достал тонкую папку. На обложке не было ничего – только след от старой этикетки. Он положил её на стол, посмотрел на них долгим взглядом.

– Здесь всё, что я собрал. Финансовые связи, подписи, люди, которые исчезли. Я берег это, но… – он вздохнул. – Но за мной тоже следят. Я чувствую.

Анна протянула руку, открыла папку. На первой странице – фотография: группа мужчин в дорогих костюмах, на фоне логотипа «СеверТраста». Под фото карандашом было подписано: «2009. Открытие. Среди них – он».

Она подняла глаза.

– Кто «он»?

Мужчина хотел ответить, но в этот момент в коридоре что-то скрипнуло. Потом – тихий стук, едва различимый, но чужой.

Михаил побледнел.

– Вы привели их сюда…

Они едва успели развернуть папку, как в коридоре раздался ещё один, резкий звук – когтистый шорох по металлу и потом глухой удар, будто кто-то толкнул по стеклу. Михаил замер, его лицо побледнело до цвета бумаги, о которой он так боялся произнести имя. На губах застряло что-то несказанное, и он, не в силах придумать предлог, вскинул руку к лампе.

Стук повторился – ближе, быстрее. В одно мгновение дверь в комнату распахнулась, и в проём влетели тёмные силуэты. Было тяжело понять, сколько их; в тусклом свете лунного окна они казались серией смутных теней, у которых в руках свистели бутылки и ткань.

– Гадость, – выругался Соколов, но не успел добавить ничего ещё: один из людей метнулся к столу, выхватил из стойки кувшин с чем-то коричневатым и плеснул жидкость по ряду папок. Запах был резким, быстрым – керосин, едва прикрывшийся под названием «топливо для печки».

В следующую долю секунды кто-то поджёг тряпку, и огонь словно проснулся от сна: маленькая полоса пламени лизнула край картона, затем хищно перебежала к следующей папке. Бумага заскрипела, словно жалуясь, и закрутилась в жёлто-оранжевое язычковое бешенство.

Анна не знала, что делать сначала. В её голове промелькнула абсолютно иррациональная мысль: всё, что она когда-то выжимала из мира – документы, имена, доказательства – сейчас становится дымом. Дыхание перехватило, и от этого воздух вокруг будто стал тяжелее, плотнее, словно кто-то налил его свинцом.

Соколов рванул к огню, без долгих раздумий. Он схватил ближайшую тяжёлую куртку и бросил её на пламя. Куртка вздулась, пламя ударило по ней, но она заглушила первое шипение. Из пепла посыпалась пыль, и на мгновение запах горелой шерсти смешался с запахом бумаги и бензина – адская, густая смесь.

«Быстрее!» – кричал он, толкая всех к выходу. Михаил судорожно хватал папки, швырял их в охапку, но руки дрожали, и часть документов уже покрывалась чёрной коркой. Анна схватила край папки, её пальцы прилипли к ламинированной обложке, и она, не думая, затащила туда самое ценное – те листы, где сквозили имена, подписи, номера счетов. Она знала: бумага горит, но нужны были не все страницы; достаточно той одной строки, чтобы двигаться дальше.

Один из нападавших рванул к окну, разбил стекло, и в комнату хлынул ледяной воздух. Он устроил ещё одну поджигательную попытку у полки, и огонь, разжимая свои лапы, бросился к новому столбу бумаги. В тот момент, когда сгущалась паника, Михаил схватил старую металлическую тумбочку и, рывком, как будто хотел сбить чьё-то лицо, прижал её к горящему краю – металл шипел, но пламя приглушилось.

– Выход! – командовал Соколов, крутясь и перекрывая дорогу к людям в масках. Он видел, как один из них уже тянет к шее бутылку с остатками топлива, готовясь к новому залпу. Соколова осенило: есть пожарный кран в коридоре. Он рванул за ним, срывая обшивку со стены, и, пробежав, выломал вентиль. Всплеск холодной воды ударил по бумаге, и огонь с хрипом отступил, захлёбываясь в пару и клубах чёрного дыма.

Кто-то из нападавших, испугавшись, бросил свою тряпку и отступил. Другие уже потеряли организационный пульс – паника кипела в их рядах. Один, запнувшись, упал; его маска слетела, и под ней было обычное лицо с блеклой кожей, без узоров или родинок, будто его и не собирались запоминать. Другой, видимо оценивая провал, дал знак, и тени отступили так же быстро, как и пришли, оставив после себя лишь шлейф дыма и полыхающие края папок.

Анна едва дышала. Она вдохнула запах гари, и во рту у неё появилось горькое, металлическое послевкусие. Струйка воды капнула ей на щёку, и в ней сверкнула крошечная искра – бумажный пепел. Её руки дрожали, но внутри что-то упрямо сопротивлялось: это было осознание того, что не всё потеряно.

Когда дым начал рассеиваться и тревога спала, они обошли стол. Многие папки обуглились по краям; но то, что действительно имело значение, уцелело – не полностью, но достаточно, чтобы что-то прочесть. На загоревшей, почерневшей странице под углом пламени виднелась строка, где сквозил номер – банковский расчётный счёт, штамп оффшорного агента и сокращённое имя.

Бумага была подпалённая только по краю: кто-то, очевидно, намеренно прикрыл те строки первым – или, возможно, они находились в глубине стопки и успели укрыться от прямого пламени.

Михаил сел на старый ящик, его руки дрожали, в глазах стояли слёзы, но они были не столько от боли, сколько от какого-то дежавю – как будто воспоминание о том, что всё, что он хранил, могло быть потеряно в один миг, сейчас прошло через него как вспышка.

– Они знали, что мы здесь, – сказал он сипло. – Они знали, когда придут. Значит, у них был слух. Значит… – он не смог договорить.

Соколов присел рядом, схватил обугленную папку и, с усилием, раздвинул края. На внутренней странице, с тех пор покрытой запахом дыма, угадывался карандашный набросок: список имён, строка за строкой, и рядом пометка – «перевести через…», затем неразборчивая аббревиатура и, отчётливо, три цифры счёта.

Анна наклонилась и перечитала: часть номера, два знакомых слова – «Север» и «Траст» – и, ниже, чужая подпись, с которой у неё где-то раньше был звон в ушах. Это была не вся картина, но это была карта. Это было начало дороги в тот самый подвал системы, который они искали.

– Они хотели сжечь всё, – сказал она шёпотом. – Но не смогли. Что-то или кто-то мешал.

Соколов поднял голову, в нём разлилось то же, что и в Анне: не радость, а холодное осознание – у них теперь есть ключ, но кто-то точно знал про их маршрут. Значит, кто-то ближе, чем они думали. Значит, следующий шаг будет опаснее.

Михаил вдруг встал, будто вспомнив что-то очень важное. Он прошёл к маленькому сейфу в углу, выбил комбинацию, и вынул узкую металлическую коробочку. Внутри лежал старый, аккуратно сложенный лист – тот самый, который он хранил, как последнюю надежду. Он протянул его Анне.