СОБЕСЕДНИКИ

Раздиралися души в груди благородных данаев»

(Ил.IX.1-5)

Бедный царь! Таков Агамемнон, проливающий слезы «как горный поток черноводный, стенающий»; он вполне сознает свою ответственность за сложившееся положение. Смятенный, сокрушенный решается на позорный крайний шаг, о чем говорит этой же ночью собравшимся  в тревоге командирам.

Нужно бежать до рассвета… Пусть царь возвратиться в Аргос бесславным губителем множества народа, но спасший остаток войска…Такова сейчас очевидная воля Зевса.

Тидид Диомед возражает, заявляет, собственно, героическую позицию: что суждено, то суждено. Я буду биться до моей смерти, либо погибели Трои, и «надеюсь с богом пришли мы…»

Впрочем, на полевом командире другая  ответственность. Мудрым и сдержанным остается здесь Нестор. «Други»,– обращается он к товарищам,– не будем принимать сразу столь серьезные решения, подождите…Нужно отдохнуть, убрать тела, дать людям поесть.…Когда же царь берет себя в руки, отдает необходимые распоряжения и готов слушать, говорит главное: нужно помириться с Ахиллесом; он может спасти нас.…И для этого необходимо вернуть плененную Брисову дочь.

Царь Агамемнон – великий человек. В споре с Ахиллом он был запальчив и выведен из себя. Он же первый  предлагает мировую. Он полководец, способный возглавить войско, сражаясь в первых рядах. И сейчас он немедленно соглашается с Нестором:

«Старец, не ложно мои прегрешения ты обличаешь

Так погрешил, не могу отрекаться я! Стоит народа

Смертный единый, которого Зевс от сердца возлюбит…

Сам я загладить хочу и несметные выдать награды

Пусть примириться; Аид несмирим, Аид непреклонен».

(Ил.IX.115,155.)

Сильно сказано. И еще более впечатляет согласие политика и мудреца, общий человеческий разум, устанавливаемый среди героев, поставленных у «береговой черты». Собственно, здесь у Гомера начинает мерцать, озвучиваться подлинное человеческое,– согласные мужество героя, мудрость старца и смирение царя. Но не смирение Ахиллеса.

Когда именитейшие, Аякс Теламонид, Одиссей, Феникс (воспитатель Ахилла), Эврибат, Годий, прошедши путь с молитвами по берегу «немолчно шумящего моря», входят в шатер, Ахилл не скрывает своего изумления. Усаживает гостей к очагу, спешит подать снедь и вино. Миссию открывателя слова принимает царь Одиссей. Говорит он, по-существу, лишь немного витийствует в обычной своей манере.

…Здравствуй Пелид…Спасибо за угощение, но не о пиршествах ныне дело. Бой приблизился. Гектор рвется сжечь корабли, а нас сбросить в море. Грозные знамения от Зевса. Мы можем погибнуть. Ты можешь нас избавить, если сейчас отложишь распрю…Царь Агамемнон просит мира, высылает дары; если тебе он ненавистен, пожалей нас, ахеян…И, пожалуй, лишнее поучение,– «гордую душу обуздывай, кротость любезнее будет».

Ахиллес отвечает грубо и просто; немедленно. Он не хочет оскорбить послов, но обрывает излишние разговоры.

«Не жужжите» – это об Одиссеевом красноречии,– «один за другим»…Мне все ясно и говорю сразу: «тот мне ненавистен, как врата ада». Не трудитесь.

Впрочем, самому Ахиллесу также необходимо излить горечь.

…Вы говорите о справедливости, но, ведь, у вас выходит равная доля нерадивому и рьяному в битве…Равная часть храброму и трусу. Сколько ночей я бессонных кровавых под Троей провел, сколько сокровищ бесценных отдал Атриду?  И как он мне отплатил? Мы здесь все, не за жену ли Менелая воюем? Случившееся  вам – справедливо! Я подтверждаю – ваше дело плохо. Ваши укрепления не удержат Гектора; я знаю. Ну и пусть! Я умываю руки, не из трусости, но, потому что, не хочу иметь с Агамемноном никакого дела. Боги лишили его разума; пусть теперь выхлебает всё!

…Мне суждена была слава под Троей, но и погибель. Сказано было: либо долго и мирно во Фтии любезной живу, либо скоро сложу дни в Илионе со славой безмерной. Ныне же я обесславлен, чего же мне здесь делать? Завтра я отплываю с моими судами…

«Так возразил,– и молчание долгое все сохраняли, речью его пораженные:

грозно ее говорил он».

Так ответили боги устами Ахиллеса на молитвы героев, на прошение смиренного царя…

Тогда встает Феникс, «конник седой», который услышал боль в требовании справедливости своего воспитанника. Признает сочувственно его право на гнев, пробует напомнить и другие обязанности всякого славного человека,– необходимость милосердия. Речь старца представляет перл человеческой мудрости; здесь все точно, верно,– и форма и содержание. Феникс говорит о молитве.