Румба с отрубленой рукой

Марк Стеллар

Румба с отрубленой рукой

Глава 1. Первые дни на острове

Солнце поднималось лениво, как будто не спешило никуда торопиться, – и это не раздражало, а наоборот, было частью обаяния утра на Кубе. Морской воздух, тёплый и солёный, цеплялся за волосы и одежду, приносил запах жареной рыбы и далёкой кофейной лавочки, где местные женщины в цветастых платках сплетали разговоры с шёпотом ветра. Для Ромы и Аллы это утро было не просто первым после перелёта: оно казалось началом жизни, которую они представляли в мечтах, собирая её по крупицам в тот момент, когда поменяли кольца в городской мэрии и закрыли дверь обычного бытового мира за плечами.

Отель, куда они заехали, стоял на отшибе от самого туристического центра – небольшой, бело-голубой дом с террасами и зелёными ставнями, откуда слышалась лавочка гитариста, который подбирал ритмы сальсы на старой гитаре. Номер был уютный: деревянный пол, простая кровать с хлопковой простынёй, окно на океан, откуда доносился чей-то далёкий смех и призыв чаек. По утрам официант оставлял на пороге свежие булочки и кружку крепкого кофе, и в этом было что-то почти сакральное – начало дня, который нельзя было испортить.

– Посмотри, – сказала Алла, заглянув в окно и прикрыв ладонью глаза от яркого света. – Волны как будто рисуют тебе картины. Представляешь – это наша первая совместная картина жизни.

Рома усмехнулся, бросив на неё любопытный взгляд. Он был фотографом по профессии – и это ощущалось во всём: в манере держаться, в том, как он ловил свет, как выбирал ракурсы в разговоре, как сдержанно, почти автоматически, ставил перед собой на столе старую камеру, будто готов был фиксировать не только кадры, но и саму ткань времени.

– Ты прав, – ответил он. – Но не забывай, что картины можно выбрать, а можно и нарисовать. Давай начнём с завтрака у той лавочки – говорят, там подают лучший жареный ром на всю округу.

Она рассмеялась, держа чашку так, как будто держала хрупкий предмет. Её глаза искрились любопытством и какой-то тихой, но тёплой решимостью. Алла была редактором в небольшом издательстве: аккуратная, внимательная к словам, умеющая выхватывать в тексте то, что делают люди, когда думают, что никто не смотрит. В ней сочетались бережность и неукротимость; она могла говорить о доме и детях так же страстно, как о новом криминальном расследовании, которое иногда присылали на редакционный стол – и с той же жаждой разобраться, до конца.

Первые дни у них прошли как сериал из маленьких удовольствий. Они не бежали по экскурсиям ради галочки – они выбирали то, что цепляло сердце. Пляж, где вода была прозрачной и тёплой, словно чашка чая; крошечные ресторанчики, где по вечерам звучала живая музыка, и официанты, склонившиеся над столиком, рассказывали анекдоты о проходящих кораблях; рынок, где продавали перцы, ананасы и маленькие брелоки, сделанные из ракушек. Рома снимал всё подряд, но не только для работы – он снимал для памяти, как будто понимал, что каждое мгновение нужно сохранить не только в голове, но и в кадре.

– Ты всё время смотришь на мир будто через объектив, – заметила Алла однажды вечером, когда они возвращались с последней дискотеки в городке. – Иногда мне кажется, что ты видишь меня менее полно, чем свой кадр.

Он остановился, повернулся и взял её за плечи. В его лице не было ни издевки, ни обиды – только мягкая, почти детская непринуждённость.

– Тогда давай сделаем тебе снимок не как объекту, а как человеку, – сказал он. – Расслабься. Просто будь собой.

Она улыбнулась и позволила себе расслабиться. Он сделал несколько снимков, шепча что-то абсурдное на ухо, что рассмешило её, и в этом был их маленький ритуал – обмен мягкими шалостями, способнейшими оттеснить любую тревогу.

Ночи были другой историей: они ходили в клубы, где сальса ходила словно самостоятельный организм, втягивающий в себя тех, кто не умел танцевать, и тех, кто танцевал с детства. Бармены смешивали коктейли так, будто это была алхимия – ром с лаймом и сахаром, острый мохито с мятой, коктейли с экзотическими фруктами, которые взрывали вкус, но не давали мыслим возможности забыть, где ты находишься.

В одном из таких клубов, когда музыка била в грудь, они познакомились с людьми, которые потом стали частью их короткой кубинской саги: молодой пары из Барселоны, хозяйственного писателя из Перми, и старика с живыми глазами, который назывался Хуан и знал сто историй лучше любого экскурсовода.

– Рома, – прошептала Алла в тот вечер, держась за его руку, – не забывай, что завтра мы едем на экскурсию в старый город. Я хочу увидеть те старые дома, которые фотографы любят больше всего. А потом – обед у того ресторана, где подают рыбу с чесноком.

– Договорились, – ответил он. – И ещё. Давай оставим один вечер для ничего. Просто сидеть и смотреть на океан. Без камер. Без планов.

Она кивнула, и в её улыбке было согласие на эту новую договорённость – быть вместе, не теряя себя.

Дни текли в мягкой ритмике: завтрак, пляж, дневная сиеста, небольшие прогулки, ужин в другом ресторане и снова танцы. Они обсуждали планы на будущее так, как будто строили лестницу: квартиру, работы, возможно, ребёнка через пару лет. Они читали друг другу вслух фрагменты книг, которые любили, спорили об эстетике фотографий, и, иногда, просто молчали, чувствуя, что молчание тоже способно говорить. Этот медовый месяц был не только праздником, но и плотной, тихой работой, в которой они узнавали друг друга заново, как будто собирали пазл, детали которого раньше никогда не складывались в одну картину.

В один из таких дней они поехали на экскурсию за город. По дороге гид рассказывал о революционной истории острова, о том, как менялся город, о людях, которые оставили свои отпечатки на фасадах домов. Они прошли по узким улочкам, где разноцветные фасады отражали солнце, и в одном из дворов остановились, поражённые видом старой сальсы, которая играла из окна. Гид, высокий и улыбчивый мужчина, рассказывал истории так, будто это были не только факты, а живые люди, чьи судьбы были вмонтированы в стены.

– Знаете, – сказал он, – Куба – это не только место. Это состояние. Здесь люди учат тебя дышать глубже. Даже если ты уезжаешь, какой-то кусочек остаётся с тобой.

Алла кивнула. Её тянуло к тому, чтобы удержать этот кусочек, привезти его с собой в осенний Петербург, в квартиру с белой стеной и старым паркетом. Она знала, что невозможность удержать всё делает ценным то, что осталось: фотографии, запахи, разговоры, прикосновения.

Вечером третьего дня они поехали в клуб, о котором говорили все. Это была большая, шумная комната, где музыка шла в такт дыхания. Они танцевали допоздна, не думая о завтраке и не считая времени. Рома восклицал, когда вокруг было много света, а Алла смеялась, стараясь не упасть от усталости. В этой ночи они чувствовали себя частью какого-то большого, радостного организма: чужие приветливые улыбки, выплески до городских огней, и легкая, почти детская свобода.

Когда они вернулись в номер под утро, хор снов и голосов постепенно сменился на шорохи ветра. Номер пахнул ароматом духов, смешанным с морской солью. Рома и Алла лежали, не засыпая сразу: они говорили о пустяках, о забавных оккупациях дня, о людях, которых встретили, о том, что накупили в глянцевом магазине с сувенирами. Было ощущение, что мир слегка тронут чем-то хорошим – как будто на ночном небе появилась новая звезда, которую можно рассматривать бесконечно.

– Помнишь тот старика Хуана? – спросил Рома, повернув голову к ней. – Он говорил, что раньше был моряком. Говорил, что больше всего любил утренние туманы, где всё кажется возможным.

– Я помню, – ответила она. – Мне кажется, что вся эта поездка – именно такой туман. Всё возможно. Даже то, что мы ещё не придумали.

Они уснули быстро и крепко, будто за ночь решили, что завтра будет ещё лучше – и даже не подозревали, как легко судьба может вмешаться в привычный ритм. И всё же, если бы тогда кто-то посмотрел на их тихие лица в утреннем свете, он бы прочитал там уверенность: два человека, которые решили идти вместе и верили, что мир в ответ откроет им двери.

Утро четвёртого дня началось как обычно: завтрак на террасе, лайм и круассан, смех официанта, который знал, как угадать, кто из гостей любит кофе покрепче. У них было чувство лёгкой усталости, но и радости – ибо впереди был последний день перед долгим перелётом домой. Алла, по привычке, начала приводить номер в порядок: она любила, чтобы вещи лежали на своих местах, и это было для неё не только аккуратностью, а способом чувствовать устойчивость.

Когда она сдвинула кровать, чтобы протереть пыль под ней, её рука неожиданно наткнулась на металлическую поверхность. Сначала она подумала, что это ещё один чемодан путешественника, оставшийся после уборки, но подавленная занозой любопытства она потянула его наружу – и в ту секунду мир как будто остановился.

– Рома! – её голос прозвучал тонко и почти неузнаваемо. – Подойди!

Он вошёл в комнату через несколько секунд, ещё не до конца проснувшийся, но уже чья-то тревога вырвала его из сонного состояния. Когда они вместе опустили крышку чемодана и увидели его содержимое, у них не было мгновения на измеренную реакцию: пачки зелёных долларов лежали аккуратно упакованными, а сверху, в прозрачном пакете, что-то лежало такое, что заставило сердце Ромы и Аллы остановиться почти насмерть – неясное, человеческое и оттого ужасное. Они отпрянули, не веря глазам.

В комнате на несколько минут воцарилась тишина, плотная и давящая. Алла закрыла рот рукой, её лицо побледнело, а Рома, как фотограф, испытал породистую стойкость: сначала фиксировать, потом действовать. Он достал телефон и стал снимать. Не от любопытства, а чтобы оставить след, который поможет им понять происходящее.

– Что это? – прошептала она.

Он не отвечал. В его голове текли возможные версии, одна за другой – от банальной выдумки до самой страшной реальности. На всякий случай он оглянулся по сторонам: дверь была закрыта на щеколду, никаких следов посторонних – только их отпечатки на рукояти чемодана.

– Мы не можем вызвать полицию сразу, – проговорил он, когда голос наконец нашёлся. – Не здесь, не так. Что если нас обвинят? Что если это намеренно подсунули? Нам нужно сначала собрать информацию. Проверить, кто до нас был в номере. Найти записи в журнале. Посмотреть камеры на рецепции.

Алла посмотрела на него и в её взгляде сверкнула смесь ужаса и какого-то странного, почти болезненного адреналина. Она знала: это предложение – авантюра. Но внутренний порыв правды, который рос в ней ещё со студенческих лет, когда она тайно участвовала в городских расследованиях для журналов, подсказывал другое – нужно выяснить, нужно понять.

– Хорошо, – прошептала она. – Но аккуратно. И никаких глупостей.

Они начали действовать, будто двое актёров, которым предстоит сыграть роль, от которой зависит их репутация и, возможно, жизнь. Дни, такие тёплые и предсказуемые, сменились напряжением и подозрением. Они ещё не знали, что это только начало длинной дороги, волны которой заставят их поменять ритм и взглянуть на мир под новым углом. Но были и вещи, которые остались с ними неизменными: руки, которые находили друг друга в темноте, и желание, пусть и противостоящее страху, понять правду.

Глава 2. Следы в тени

Номер пахнул кофе и страхом. Утренний свет, который обычно заботливо описывал улицы и лица, казался теперь холодным и чужим: он выставлял в рельеф всё, что пытались спрятать – крошки от прошедшей ночи, пыль под кроватью, отпечаток туфли на покрывале. Рома держал телефон в руках, пальцы дрожали так, что изображение выходило слегка размазанным. Он снимал чемодан, снимал пачки денег, снимал прозрачный пакет – без близкого плана, только документируя как следователь, потому что в его голове работал этот заученный паттерн: сначала фиксация, потом действие.

– Ты думаешь, у кого-то был ключ? – спросила Алла тихо. Голос её был ровным, но в нём прорывались нотки, которые она не хотела признавать: то ли ужас, то ли испуг за саму себя.

– Кто-то мог оставить чемодан случайно, – ответил он. – Или сознательно. Случайности в таких делах выглядят подозрительно.

Она отодвинула взгляд в угол комнаты: там, за столом, лежала гостейская книга отеля, аккуратно сложенная, с латинскими буквами на обложке. Рома подошёл и раскрыл её на последней странице – пусто. В регистрации значился номер: «Аноним». Рома перечитал строчки, словно они могли вдруг рассказать ему, кто оставил свою судьбу под их кроватью.

– Аноним, – произнёс он. – Это уже не просто случайность.

Алла подняла крышку чемодана снова, на секунду взглянула на деньги и почти машинально проверила номиналы. Серии купюр были разными, но некоторые номера повторялись – слишком аккуратно, слишком целенаправленно, чтобы быть случайностью. Она почувствовала, как живот свёлся тугой петлёй: отмывание денег, следы, которые ведут дальше. Она вспомнила те статьи, которые читала в последнее время – про фонды, через которые уходят потоки в офшоры и обратно. Но всё это были теории. Перед ними – конкретность: деньги, пакет, человеческое.

– Мы не можем просто так оставить это, – сказала она. – Но и вызвать полицию – как? Мы – иностранцы. Что если нас обвинят? Что если нам припишут участие?

Рома молчал. Внутри него боролись два инстинкта: первый – внешне-адреналиновый, требующий побега, второй – методичный, жаждущий разобраться. Он представил заголовки: «Российские молодожёны нашли кровавый чемодан», и почувствовал, как сердце сжалось от мысли, что мир вокруг может превратиться в ад по крайней мере для их имен.

– Поймём сначала фактологию, – сказал он наконец. – Камеры у входа, журнал, персонал. Если кто-то специально подложил чемодан – он не оставит после себя много следов. Но всегда остаются маленькие рваные нити: женская нитка от мячика для фитнеса в углу, кто-то царапнул ручку чемодана… Надо искать именно их.

Они позвонили на ресепшн под предлогом – позвонить на интернациональную телефонную карту, уточнить про экскурсию. Молодая девушка с мягким акцентом, которой было видно, что она ещё вчера пела за барной стойкой, ответила сонно.

– Номер за вами был убран в пять утра, сэр, – проговорила она. – Но я проверю журнал.

Алла услышала, как она перелистывала страницы, и в этот звук вкрался новый страх: что там действительно было слово «аноним». Девушка вернулась.

– Был гость, – сказала она. – Он заплатил наличными и сказал, что выезд через две недели. Никаких документов, только имя – «Карлос». Но он уходил ночью. Да, и один мужчина в костюме приходил накануне.

Рома и Алла обменялись взглядом. «Карлос». Имя банальное, но в этом и была опасность – оно могло скрывать любое лицо. Мужчина в костюме – ещё одна пара рук, которые могли охватить события.

– Были ли камеры, – спросил Рома, – которые могли увидеть того человека, когда он загадочно приходил?

– Камеры у главного входа есть, но они иногда пропадают записи вечером, – ответила девушка, и в её голосе слышался кризис: «иногда» – слово, которое в криминальных историях всегда означало «когда надо». – У нас была поломка, мы жаловались на техническую службу.

«Поломка» звучала слишком удобно.

– Можно посмотреть журнал входа и выезда техники? – спросил Рома. – Кто-то мог занести чемодан, доставить сюда из подсобки.

– Я позову менеджера, – сказала девушка. – Он придёт через десять минут.

Они повисли в предбаннике, пытаясь обработать поток новых, и пока ждали, Рома почувствовал на себе взгляд с улицы. Он повернул голову, и через окно увидел мужчину, который остановился у соседнего кафе, словно подчеркнуто случайно. Он был среднего роста, тёмная куртка, солнцезащитные очки, хотя солнце было мягким. Мужчина посмотрел прямо в их окно, словно узнав в них нечто, и затем неспешно ушёл. Это было первое ощущение, что их уже увидели – и это знало, как заставить кровь идти быстрее.

Менеджер отеля пришёл быстро – мужчины в сорочке и без галстука, с глазами, которых не хотелось расспрашивать. Он улыбнулся и сказал стандартную фразу: «Мы всегда готовы помочь гостям». Но в его голосе звучала слегка заметная осторожность.

– Чем мы можем помочь? – спросил он.

Алла сделала шаг вперёд и рассказала о чемодане, стараясь не драматизировать. Менеджер внимательно слушал, и лицо его оставалось непроницаемым.

– Если это вещдок, – проговорил он спокойно, – правильный путь – сообщить в полицию. Мы поможем с переводом, с протоколами.

– Мы боимся, – ответила Алла. – Мы не хотим, чтобы всё упростили и превратили нас в подозреваемых. Можем мы сначала получить доступ к камерам и журналам? Мы хотим понять, кто заходил в номер.

Её слова были осторожной провокацией. Менеджер взглянул на неё, и в его взгляде мелькнула эмоция, которую она не могла однозначно определить – недоверие или, возможно, страх.

– Я могу показать вам записи за последние двадцать четыре часа, – сказал он в конце концов. – Но вы должны понимать: если там появится что-то тревожное, мы сами вызовем полицию. Нельзя скрывать такие вещи.

– Мы не хотим скрывать, – сказала она. – Мы хотим понять. Прежде чем кто-то решит, что мы – виноватые.

Менеджер кивнул и повёл их в комнату наблюдения: это был узкий офис с монитором и двумя старыми устройствами хранения, один из которых был подписан: «Backup». Он ввёл пароль, и на экране запел заунывный видеоряд – коридоры, вход, грузовые двери. Серийность кадров была ритмичной, но в одном месте наблюдался разрыв – видеоряд прерывался ровно на ночь третьего дня.

– Что это? – спросил Рома, указывая на скачок в записи.

– Поломка сервера, – ответил менеджер. – Запись была повреждена. Мы пытались восстановить, но безуспешно.

Рома знал, что поломки в нужный момент – слишком удобный совпад. Он сделал шаг ближе, всматриваясь в оставшиеся фреймы и заметил небольшую деталь: в 03:12 камера на парковке зафиксировала фигуру в темном горниле, которая вела тележку. Тележка имела форму, похожую на чемодан. Фигура двигалась неуклюже, словно под тяжестью, и в кадре на секунду проявился свет от мобильного телефона – рука кого-то, кто снимал или созванивался. В кадре мелькнул силуэт другого человека в костюме – тот самый, о котором говорила ресепшионистка.

– Это тот мужчина, – прошептал Рома. – С костюмом.

– Его лицо не видно, – уточнил менеджер. – У нас камера с парковки снята боковым углом. Но можно попробовать получить запись с соседнего кафе.

Алла почувствовала, как воздух внутри комнаты стал толще. Каждая деталь – поломки, «анонимы», мужчины в костюмах – складывалась в образ тщательно спланированной инсценировки. Кто-то знал, где поставить чемодан. Кто-то знал, как сделать так, чтобы записи пропали. Кто-то следил за ними.

– Выходит, – сказала она, – нас специально «подсадили».

Менеджер сделал вид, что не понимает обвинения.

– Это тяжёлое слово, – ответил он. – Но если вы хотите, я могу позвонить в полицию прямо сейчас.

– Нет, – торопливо ответил Рома. – Сначала – записи с кафе и соседних домов. Если там – кадры, где видно лицо – мы передаём полиции и всё рассказываем. Если нет – мы сами попытаемся понять логистику.

Менеджер заколебался, но затем нажал на клавиши. В их ожидании Телеграм-каналы и шум за окном казались далёкими как закрытая книга. Кофе с тёплым молоком катилось по краю тарелки, и их руки бессознательно тянулись к нему – привычный жест, чтобы удержать реальность.

Через час они увидели дополнительные кадры: соседнее кафе, парковка, угол задней улицы. На записи была фигура в темно-синей куртке, идущая к отелю. Она таскала маленький предмет, обмотанный тканью. В одном кадре человек остановился, посмотрел вверх – прямо в окно их номера – и слегка поднял руку, как будто кто-то на балконе сказал ему «всё готово». Лицо не видно. В кадре мелькнуло ещё одно лицо – короткая стрижка, очертание татуировки на шее. Рома замер: татуировка на шее была похожа на знак, который он видел в одном из снимков на городской странице – метку, которую в криминальном лексиконе называли «крест на правом плече». Это была марка принадлежности.

– Это профессионалы, – сказал он.

В гостинице заспорили тихо. Менеджер предлагал вызвать сотрудников полиции; девушка из ресепшн уже звонила кому-то по-существу; они, в свою очередь, пересылали кадры на старые номера. Но пока кадры не дали больше, чем тень и татуировки. Данных было недостаточно.

Когда они вышли из комнаты наблюдения, ночь уже начала спускаться на город, делая углы резче, а силуэты – более замысловатыми. Они гуляли молча, пробираясь по лабиринту улочек, где свет фонарей видел не так много, как хотелось бы.

– Нам нужно больше, – сказала Алла наконец. – Люди здесь знают друг друга. У таксистов – сеть, у официантов – слухи. Может, кто-то видел того человека.

– Маноло, – сказал Рома. – Тот старый таксист, про которого говорили в баре. Он всё видел и если что-то знает – скажет. Он не любит полицию и зарабатывает на слухах.

Они нашли Маноло у своего любимого кафе, где он сидел, скрестив ноги, пощёлкивая семечки. Он выглядел усталым и прожжённым солнцем, но когда услышал слово «чемодан», его глаза оживились.

– Вы не должны были это трогать, – сказал он. – В таких делах лучше не вмешиваться. Люди, которые так делают, не любят свидетелей.

– Но вы же живёте здесь лет пятьдесят, – заметила Алла. – Вы не боитесь? Вы не устали молчать?

Маноло рассмеялся сначала, потом его лицо стало серьёзным.

– Слышал, – проговорил он, – как раз та ночь. Грузовик заехал, выгрузили вещи. Видел мужчину в костюме. Он говорил по-испански с каким-то акцентом. Говорил, что «это на двое суток, никто не тронет». Но потом… потом в городе началась суета. Люди говорили о «нечистой работе», и многие решили не видеть.

– А кто видел? – спросил Рома.

– Мальчики с пристани. Знаете, те, что работают на ночи. Они не спрашивают, что внутри: деньги? Рамы? Рыба? – Маноло мельком посмотрел в сторону моря, – они берут плату и делают работу.

– А мужчина в костюме? – настаивал Рома. – Вы узнали что-нибудь про него?

– Это не тот, кого вы бы узнали, – ответил Маноло. – Люди в костюмах могут иметь лиц десятки, если у них есть деньги. Но если вы хотите настоящее имя, – он вытащил пачку старых газет из-под стола и показал фотографию, – то ищите того, у кого есть связки: русские, не местные, и один же человек, который приезжал на остров – Артем Грачёв. Он купил себе друзей для разных дел. Люди здесь зарабатывают деньги и молчат. Или уезжают.

Имена, которые произнёс Маноло, звучали в ушах, как пули. Артем Грачёв – этот фамильярный, но грозный образ – давал новое направление следу. Рома и Алла почувствовали, как на их карте мира появилась новая точка напряжения: этот след вёл не просто в тёмную улицу города, а в длинную тень транснациональных связей.

– Спасибо, – сказал Рома. – Мы будем осторожны.

Они ушли, и по дороге назад почувствовали, что теперь за ними следят не только мужчины в костюмах, но и камера города – ибо каждый их шаг мог быть записан, замечен и потом использован. Они случались быть на грани чужой игры, где правила ставили сильные, а слабые платили.

В ту ночь, когда город засыпал, в их номере внезапно погас свет. Это случилось сначала как обыденная техническая неисправность, но затем на телефон Аллы пришло сообщение: одно короткое слово, на английском, отправитель – неизвестен.

Return.

Одно слово и запятая невидимых угроз. Их руки в этот момент сжались, и в них было то, что не описать – когда рядом с тобою тот, кто держит твою ладонь, и ты понимаешь, что завтра может не настать. Они уснули крепко, потому что усталость от действий притупляла страх. Но в подушке был шум – и тот шум предвещал, что тень не уходит. Она только делает шаг назад, чтобы в следующий раз напасть точнее.

Глава 3. Ночная улица, старый таксист

Ночь опустилась на город быстро и решительно, как железная створка в порту. Улицы, ещё недавно заполненные смехом и музыкой, превратились в темные коридоры, из которых путь назад становился короче и опаснее. Рома и Алла шли по набережной, почти не разговаривая: разговоры о чемодане и трупной руке были отложены, но не забыты – они висели между ними, как неотложное задание.

– Ты уверен, что Маноло не обманет? – спросила Алла наконец, стискивая руки в карманах лёгкой куртки. Ветер приносил с моря солёный холод, и её голос дрожал не только от холода.

– Если кто и знает ночные маршруты, то это он, – ответил Рома. – Он ездим по этим улицам больше нас. Поверь мне, я видел его вчера.

Он говорил спокойно, но его спокойствие было натянутым, как струна. Кадры с камер шли у него в голове в зацикленном режиме: фигуры, фонари, тени на асфальте. Ещё горела мысль о татуировке, которую он увидел на маленькой записи – знак на шее. Этот знак – ниточка в клубке, которую надо тянуть бережно, но упорно.