Ожерелье королевы. Анж Питу

Упомянутые Калиостро сотрапезники беспокойно задвигались.

– Признайтесь откровенно, господин Делоне, мы ведь не на суде, да и за намерения не карают. Думали вы об этом? А вы, господин де Кондорсе, скажите: действительно ли в вашем перстне содержится яд, который вы не прочь дать мне попробовать во имя дорогой вашему сердцу любовницы – науки?

– Силы небесные! – покраснев, рассмеялся г-н Делоне. – Признаюсь, вы были правы, господин граф, я на миг словно обезумел. Но эта безумная мысль лишь промелькнула у меня в голове, как раз когда вы высказывали ее вслух.

– Как и господин Делоне, я тоже не стану скрытничать, – проговорил г-н де Кондорсе. – Я действительно подумал, что, если вы попробуете содержимое моего перстня, я гроша ломаного не дам за ваше бессмертие.

У сидевших за столом вырвался крик восхищения.

Сделанные только что признания подтвердили пусть не бессмертие, но, во всяком случае, необыкновенную проницательность графа Калиостро.

– Вот видите, – спокойно отметил Калиостро, – я угадал. Это все могло произойти. Жизненный опыт мгновенно раскрыл мне прошлое и будущее людей, на которых я посмотрел.

Моя проницательность такова, что простирается даже на животных и неживую материю. Садясь в карету, я по виду лошадей угадываю, понесут они или нет, по выражению лица кучера – перевернет он меня или нет, разобьет или нет. Ступая на палубу корабля, я сразу вижу, если капитан невежда или упрямец и, следовательно, не сможет или не пожелает выполнить необходимый маневр. Поэтому я держусь подальше от таких кучеров и капитанов, а также от их лошадей и судов. Я не отрицаю случайностей – я свожу их к минимуму. Вместо того чтобы оставлять им сто процентов вероятия, я отнимаю у них девяносто девять и остерегаюсь сотого. Это-то и позволило мне прожить три тысячи лет.

– В таком случае, – среди возгласов энтузиазма и разочарования, вызванных словами Калиостро, проговорил с улыбкой Лаперуз, – в таком случае, мой дорогой пророк, вам следует отправиться со мною и взглянуть на мои корабли. Вы окажете мне неоценимую помощь.

Калиостро промолчал.

– Господин маршал, – все с той же улыбкой продолжал мореплаватель, – раз господин граф де Калиостро не хочет покидать столь милое общество, и я его понимаю, то позвольте сделать это мне. Прошу извинить меня, господин граф Хага, прошу извинить меня, сударыня, но бьет семь, а я обещал королю уже в семь с четвертью сидеть в почтовой карете. А теперь, раз господин граф де Калиостро не склонен отправиться со мной и бросить взгляд на мои корабли, пусть он скажет хотя бы, что произойдет со мною на пути от Версаля до Бреста. От Бреста до полюса я уж как-нибудь обойдусь без его услуг, это мое дело, но насчет дороги от Версаля до Бреста он, черт возьми, должен меня просветить.

Калиостро посмотрел на Лаперуза с такою нежностью и грустью, что большинство сидевших за столом были удивлены. Но мореплаватель ничего не заметил. Он откланялся, слуги набросили на него тяжелый меховой плащ, а г-жа Дюбарри сунула ему в карман горсть конфет, о которых путешественник сам никогда не подумает, но которые так сладки для него, когда в долгие ночи среди стужи напоминают ему об отсутствующих друзьях.

Все так же улыбаясь, Лаперуз почтительно поклонился графу Хаге и протянул руку старому маршалу.

– Прощайте, мой дорогой Лаперуз, – проговорил герцог де Ришелье.

– Нет, господин герцог, до свидания, – ответил Лаперуз, – ей-богу, можно подумать, что я уезжаю навсегда, а я отправляюсь всего лишь вокруг света, года на четыре-пять, не больше, так что говорить «прощайте» совершенно ни к чему.

– Года на четыре-пять! – воскликнул маршал. – Уж лучше, сударь, скажите «на четыре-пять веков»! В моем возрасте каждый год считается за век, так что все-таки прощайте!

– Вот еще! – рассмеялся Лаперуз. – Спросите у прорицателя, и он напророчит вам еще лет двадцать. Не правда ли, господин де Калиостро? Ах, граф, что ж вы раньше не рассказали мне о своих каплях? Я погрузил бы на свою «Астролябию»[21] их целую бочку, чего бы это мне ни стоило. Так называется мой корабль, господа. Сударыня, позвольте еще раз поцеловать вашу прекрасную руку – самую прекрасную из всех, какие я увижу здесь по возвращении. До свидания!

С этими словами Лаперуз удалился.

Калиостро продолжал хранить зловещее молчание.

Шаги капитана гулко простучали по ступеням крыльца, во дворе послышался его веселый голос: Лаперуз прощался со всеми, кто собрался его проводить.

Лошади тряхнули головами, украшенными колокольчиками, сухо стукнула дверца кареты, и колеса загремели по улице.

Лаперуз сделал первый шаг по тому таинственному пути, из которого ему не суждено было вернуться.

Гости сидели прислушиваясь.

Наступила тишина, и взоры присутствующих, словно по волшебству, обратились в сторону Калиостро.

Его лицо озарилось таким пророческим светом, что все вздрогнули.

Несколько мгновений в столовой царило странное молчание.

Первым его нарушил граф Хага:

– Почему вы ему ничего не ответили, сударь?

В этом вопросе отразилось беспокойство всех присутствующих.

Калиостро вздрогнул, словно сказанные графом слова вывели его из глубокой задумчивости.

– Потому что мне пришлось бы или солгать, или сказать жестокую правду, – ответил Калиостро графу.

– Что вы имеете в виду?

– Я должен был сказать следующее: «Господин Лаперуз, герцог де Ришелье прав, считая, что больше с вами не увидится и прощается навсегда».

– Какого черта? – побледнев, воскликнул Ришелье. – Что вы такое говорите, господин де Калиостро?

– О, успокойтесь, господин маршал, – живо отозвался Калиостро, – это предсказание печально, но не для вас.

– Как! – вскричала г-жа Дюбарри. – Бедняга Лаперуз, который только сейчас поцеловал мне руку…

– Не только никогда больше ее не поцелует, сударыня, но и никогда не увидит тех, с кем простился этим вечером, – докончил Калиостро, внимательно вглядываясь в бокал с водой, в котором на яркой опаловой жидкости играли тени от окружающих предметов.

С губ присутствующих сорвался изумленный вскрик.

Их интерес к завязавшемуся разговору возрастал с каждой минутой; судя по серьезному, чуть ли не тоскливому виду, с каким они – кто голосом, кто взглядом – задавали вопросы, могло показаться, что собравшиеся приготовились внимать предсказаниям античного оракула.

Среди всеобщей озабоченности г-н де Фаврас, уловив общее настроение, поднялся, приложил палец к губам и на цыпочках прошел в прихожую, чтобы узнать, не подслушивает ли кто из слуг.

Но, как мы уже говорили, в доме у маршала де Ришелье царил порядок, поэтому г-н де Фаврас увидел в прихожей лишь старого управителя, который с суровостью часового, стоящего на отдаленном посту, охранял подступы к столовой в торжественный час десерта.

Г-н де Фаврас вернулся на место и жестом показал гостям, что они одни.

– В таком случае, – громко заговорила г-жа Дюбарри, успокоенная уверениями г-на де Фавраса, – расскажите нам, граф, что ждет беднягу Лаперуза.

Калиостро отрицательно покачал головой.

– Да будет вам, господин Калиостро! – наперебой загалдели мужчины.

– Мы вас просим, в конце концов!

– Что же, господин де Лаперуз, как он сам вам сказал, выходит в море с целью совершить кругосветное путешествие и продолжить маршруты несчастного Кука, который, как вам известно, был убит на Сандвичевых[22] островах.

Присутствующие согласно закивали.

– Этому путешествию все предвещает успех. Господин де Лаперуз – отменный моряк, кроме того, король Людовик Шестнадцатый сам весьма умело проложил маршрут плавания.

– О да, – перебил граф Хага, – король Франции – знающий географ, не так ли, господин де Кондорсе?

– Даже более знающий, нежели это нужно для короля, – согласился маркиз. – Короли должны знать обо всем лишь в общих чертах. Тогда ими смогут руководить люди, знающие предмет всесторонне.

– Это урок, господин маркиз? – улыбнувшись, спросил граф Хага.

– О нет, господин граф, просто размышление, немножко философское.

– Итак, он выходит в море? – вмешалась г-жа Дюбарри, желая прервать любую попытку повернуть разговор в сторону от главного направления.

– Итак, он выходит в море, – повторил Калиостро. – Но хотя он и покинул нас так поспешно, не думайте, что он выйдет в море немедленно. Нет, насколько я вижу, он потеряет много времени в Бресте.

– Жаль, – заметил Кондорсе, – сейчас как раз самое время пускаться в плавание. Даже немного поздно, в феврале или марте было бы лучше.

– О, не ставьте ему в упрек эти несколько месяцев, господин де Кондорсе, ведь все это время он жил – жил и надеялся.

– Надеюсь, спутники у него достойные? – осведомился Ришелье.

– Вполне, – ответил Калиостро. – Командир второго корабля – славный офицер. Я вижу его: он еще молод, полон жажды приключений и, к несчастью, отважен.

– К несчастью?

– Я пытаюсь отыскать, где он будет через год, но не вижу его, – проговорил Калиостро, с беспокойством вглядываясь в бокал. – Никто из вас не находится в родстве или свойстве с господином де Ланглем?

– Нет.

– И никто с ним незнаком?

– Никто.

– Так вот: смерти начнутся с него. Я больше его не вижу.

Среди присутствующих пронесся ропот страха.

– Ну а он?.. Как он?.. Лаперуз? – послышались запинающиеся голоса.

– Плывет, пристает к берегу, отплывает снова… Один год успешного плавания, другой. От него будут получены известия[23]. А потом…

– Что потом?

– Пройдут годы.

– И в конце концов?

– В конце концов – необозримый океан, пасмурное небо. Тут и там появляются неизведанные земли, тут и там возникают уродливые фигуры, напоминающие чудовищ Греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который течение несет сквозь туман между рифами. Потом шторм, однако более милосердный, нежели берег, потом два зловещих огня. О Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог меня слышать, я сказал бы тебе: «Ты, словно Христофор Колумб, отправился открывать новые земли, Лаперуз, но опасайся неизведанных островов!»

Калиостро умолк.

Едва над столом отзвучали его последние слова, как по телу гостей пробежала ледяная дрожь.

– Но почему же вы его не предупредили? – вскричал граф Хага, как и другие, поддавшийся влиянию этого необычного человека, который по своей прихоти заставлял сердца биться сильнее.

– Да, да, – подхватила г-жа Дюбарри, – нужно послать за ним, вернуть его! Жизнь такого человека, как Лаперуз, стоит усилий гонца, мой дорогой маршал.

Маршал понял и тут же привстал, чтобы позвонить.

Калиостро движением руки удержал его.

Маршал упал назад в кресло.

– Увы! – продолжал Калиостро. – Советы тут ни к чему: человек, способный читать судьбу, не способен ее изменить. Услышав мои слова, господин де Лаперуз просто рассмеялся бы, как смеялись сыновья Приама над пророчеством Кассандры. Да что там, вы и сами посмеиваетесь, господин граф Хага, и вскоре остальные последуют вашему примеру. О, не спорьте, господин де Фаврас, я еще не встречал слушателей, которые бы мне верили.

– Но мы верим! – в один голос вскричали г-жа Дюбарри и старый герцог де Ришелье.

– И я верю, – пробормотал Таверне.

– Я тоже, – учтиво подтвердил граф Хага.

– Да, вы верите, – отозвался Калиостро, – верите, так как речь идет не о вас, а коснись она вас, вы бы поверили?

– Еще бы!

– Несомненно!

– Я поверил бы, – сказал граф Хага, – если бы был на месте господина де Лаперуза и господин де Калиостро действительно сказал бы мне: «Остерегайтесь неизведанных островов». Тогда я был бы настороже, это все-таки какой-то шанс.

– Нет, уверяю вас, господин граф: поверь он мне, это было бы ужасно. Судите сами: при виде неизведанных островов несчастный всякий раз ощущал бы опасность; веря моему предсказанию, он чувствовал бы, что ему отовсюду грозит таинственная смерть, а он не может спастись. И он пережил бы уже не одну, а тысячу смертей – ведь идти во мраке, не чувствуя ничего, кроме отчаяния, не лучше, чем умирать тысячу раз. Ведь надежда, которую я у него отнял бы, – это последнее утешение, остающееся у горемыки даже под ножом: пусть нож уже касается его тела, пусть он чувствует прикосновение острия, пусть уже брызнула кровь. Пусть уходит жизнь, но человек все еще надеется.

– Это верно, – вполголоса проговорили некоторые из присутствующих.

– Да, – продолжал Калиостро, – завеса, скрывающая от нас конец нашей жизни, – единственное настоящее благо, которое Господь даровал человеку на земле.

– Как бы то ни было, – заметил граф Хага, – но, если бы человек вроде вас посоветовал мне опасаться какого-то человека или какой-то вещи, я послушался бы его и поблагодарил.

Калиостро едва заметно покачал головой и печально улыбнулся.

– В самом деле, господин де Калиостро, – продолжал граф, – предупредите меня, и я вас отблагодарю.

– Вы хотите, чтобы я сказал вам то, чего не захотел сказать господину де Лаперузу?

– Да, хочу.

Калиостро уже собрался было заговорить, но вдруг передумал.

– Нет, господин граф, нет, – бросил он.

– Но я вас очень прошу!

Калиостро отвернулся и прошептал:

– Никогда.

– Берегитесь, – с улыбкой сказал граф, – я могу в вас разувериться.

– Лучше уж неверие, чем тоска.

– Господин де Калиостро, – серьезно продолжал граф, – вы забываете об одном.

– О чем же? – почтительно полюбопытствовал пророк.

– О том, что если многие люди могут позволить себе ничего не ведать о своей судьбе, то есть и такие, которым просто необходимо знать будущее, поскольку их судьба важна не только для них самих, но и для миллионов других людей.

– В таком случае прикажите, – сказал Калиостро. – Без приказа я ничего не стану делать.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что если ваше величество повелит, я подчинюсь, – тихо ответил Калиостро.

– Повелеваю вам открыть мне мое будущее, господин де Калиостро, – произнес король величественно и вместе с тем любезно.

Как только граф Хага позволил обращаться к себе как к королю и, отдав приказ, нарушил свое инкогнито, г-н де Ришелье встал, смиренно поклонился и проговорил:

– Благодарю вас, государь, за честь, которую король Швеции оказал сему дому. Благоволите, ваше величество, занять почетное место, теперь оно только ваше.

– Давайте оставим все как есть, маршал, чтобы не потерять ни слова из того, что собирается сообщить мне господин де Калиостро.

– Однако королям правды не говорят, государь.

– Но я не у себя в королевстве. Займите же свое место, герцог, говорите, господин де Калиостро, заклинаю вас.

Калиостро поднес бокал к глазам: из его глубины, словно в шампанском, побежали пузырьки, – казалось, взгляд графа притягивает воду и она бурлит, подчиняясь его воле.

– Скажите, что вы хотите узнать, государь, я готов ответить, – промолвил Калиостро.

– Какой смертью я умру?

– Вы умрете от пули, государь.

Чело Густава прояснилось.

– Ах, значит, в битве, – воскликнул он, – смертью солдата. Благодарю, господин де Калиостро, тысячу раз благодарю. Да, я предвижу многие битвы, а Густав-Адольф и Карл Двенадцатый показали мне, как умирают короли Швеции.

Калиостро молча опустил голову.

Граф Хага нахмурился.

– Как! Разве пуля убьет меня не в разгар битвы? – спросил он.

– Нет, государь.

– Тогда, вероятно, во время мятежа. Что ж, и такое возможно.

– Нет, государь, и не во время мятежа.

– Но где же это случится?

– На балу, государь[24].

Король задумался.

Калиостро, который было поднялся, опять сел и спрятал лицо в ладони.

Все сидевшие рядом с пророком и предметом его пророчества побледнели.

Г-н де Кондорсе подошел к бокалу, в котором была прочитана столь зловещая судьба, взял его за ножку, поднял на уровень глаз и принялся пристально разглядывать сияющие грани и таинственное содержимое.

Казалось, умный, холодный взгляд ученого требовал у хрусталя – как твердого, так и жидкого – решения задачи, которую его разум свел к чисто физическому явлению.

И в самом деле: ученый прикидывал глубину бокала, углы отражения света и микроскопические движения воды. Он, всегда стремившийся доискаться причины явления, гадал: зачем этот человек, которому не откажешь в необыкновенных способностях, занимается шарлатанством перед достойными людьми, сидящими за столом.

Не найдя ответа на свой вопрос, он перестал разглядывать бокал, поставил его обратно на стол и среди всеобщего потрясения, вызванного пророчеством Калиостро, сказал:

– Ну что ж, я тоже прошу нашего славного пророка задать вопрос этому волшебному зеркалу. К несчастью, – добавил он, – я не могущественный властелин, приказов отдавать не могу, а моя безвестная жизнь никак миллионам людей не принадлежит.

– Сударь, – проговорил граф Хага, – вы можете приказывать именем науки, а ваша жизнь не только важна для вашего народа, но для всего человечества.

– Благодарю вас, господин граф, но, быть может, господин де Калиостро не разделяет вашего мнения?

Калиостро вздернул голову, словно пришпоренный скакун.

– Будь по-вашему, маркиз, – ответил он с раздражением, которое древние приписали бы влиянию какого-нибудь терзающего его божества. – Будь по-вашему, вы могущественный властелин в царстве мысли. Посмотрите мне в глаза: вы действительно желаете, чтобы я предсказал вам вашу судьбу?

– Действительно, господин граф, клянусь честью! – ответил Кондорсе.

– Так вот, маркиз, – глухо проговорил Калиостро, опуская глаза под пристальным взглядом маркиза, – вы умрете от яда, который лежит в перстне, что вы носите. Вы умрете…

– Но если я его выброшу? – прервал маркиз.

– Выбросьте.

– Признайте, ведь сделать это несложно.

– Так выбросьте, я же говорю.

– Ну конечно, маркиз, – воскликнула г-жа Дюбарри, – ради бога, выбросьте свой мерзкий яд, хотя бы для того, чтобы уличить во лжи этого противного пророка, огорчающего нас своими прорицаниями. Ведь если вы его выбросите, то отравиться им уже никак не сможете, а раз господин де Калиостро утверждает, что будет именно так, то и получится, что он сказал неправду.

– Госпожа графиня права, – поддержал граф Хага.

– Браво, графиня! – отозвался Ришелье. – Знаете, маркиз, в самом деле выбросьте яд. Это будет неплохо еще вот почему: зная, что вы носите на руке смерть, я теперь буду трепетать всякий раз, когда нам придется вместе пить. Перстень может открыться сам, а…

– А когда люди чокаются, бокалы оказываются совсем рядом. Выбросьте, маркиз, выбросьте, – поддержал Таверне.

– Бесполезно, – спокойно заметил Калиостро. – Господин де Кондорсе не выбросит его.

– Да, – подтвердил маркиз, – я с ним не расстанусь, и не потому, что хотел бы помочь судьбе, а потому, что этот яд, приготовленный Кабанисом[25], – единственный в своем роде, он получился случайно, и случай этот может больше не повториться. Нет, я его не выброшу. Можете праздновать победу, господин де Калиостро.

– Судьба, – проговорил тот, – всегда отыщет верных помощников, которые выполняют ее предначертания.

– Значит, я умру от яда, – подытожил маркиз. – Что ж, чему быть, того не миновать. Добровольно от яда не умирают. Вы предсказали мне замечательную смерть: чуть-чуть яда на кончик языка – и меня нет. Это даже не смерть, это – минус жизнь, как выражаются в алгебре.

– Но я вовсе не хочу, чтобы вы страдали, сударь, – холодно ответил Калиостро, давая жестом понять, что больше он ничего говорить не намерен, во всяком случае относительно г-на де Кондорсе.

– Сударь, – вступил в разговор маркиз де Фаврас, наваливаясь грудью на стол, словно для того, чтобы быть поближе к Калиостро, – вы уже назвали кораблекрушение, выстрел, отравление, у меня даже слюнки потекли. Так, может, вы предскажете и мне что-нибудь в этом роде?

– О господин маркиз, – ответил Калиостро несколько оживленнее и ироничнее, – зря вы завидуете этим господам, ведь вас – слово дворянина! – ждет кое-что похуже.

– Похуже! – со смехом воскликнул г-н де Фаврас. – Берегитесь, вы слишком много на себя берете: что может быть хуже моря, выстрела или яда?

– Остается еще веревка, господин маркиз, – учтиво ответил Калиостро.

– Веревка? Но что вы хотите этим сказать?

– Лишь то, что вы будете повешены[26], – ответил Калиостро, не в силах более сдерживать свой пророческий гнев.

– Повешен? Какого дьявола? – раздались голоса.

– Вы забываете, что я дворянин, сударь, – немного отрезвев, ответил Фаврас. – А если речь идет о самоубийстве, то предупреждаю: я намерен до последнего момента уважать себя достаточно для того, чтобы не прибегать к веревке, если при мне будет шпага.

– Я говорю не о самоубийстве, сударь.

– Стало быть, речь идет о казни.

– Совершенно верно.

– Вы иностранец, сударь, и потому я вам прощаю.

– Что прощаете?

– Ваше неведение. Во Франции дворян обезглавливают.

– Вы уладите это дело с вашим палачом, сударь, – резко ответил Калиостро, чем совершенно сокрушил собеседника.

Среди гостей возникло известное замешательство.

– Знаете, я уже дрожу, – признался г-н Делоне. – Тут уже наговорили столько печального, что вряд ли меня ждет нечто более приятное.

– Вы весьма благоразумны, что не желаете узнать свое будущее. Вы правы: каким бы оно ни было, следует уважать тайны Всевышнего.

– Но, господин Делоне, – вмешалась г-жа Дюбарри, – вы, я надеюсь, не менее отважны, чем ваши предшественники.

– Я тоже на это надеюсь, – с поклоном ответил губернатор Бастилии.

Затем он повернулся к Калиостро и попросил:

– Что ж, сударь, начертите и мой гороскоп, прошу вас.

– Это несложно, – отозвался Калиостро. – Удар топора – и все кончено.

В столовой раздался крик ужаса. Ришелье и Таверне принялись умолять Калиостро на этом остановиться, однако женское любопытство восторжествовало.

– Вас послушать, господин граф, – заметила г-жа Дюбарри, – так выходит, что все на свете умирают насильственной смертью. Нас тут восемь человек, и пятерых из них вы уже приговорили.

– Но вы же понимаете, что господин граф делает это умышленно, а мы просто развлекаемся, сударыня, – заявил г-н де Фаврас, пытаясь изобразить смех.

– Конечно, смешно, и даже не важно, правда это или нет, – поддержал граф Хага.

– Я тоже посмеялась бы, – ответила г-жа Дюбарри, – мне не хотелось бы из-за собственного малодушия оказаться недостойной нашего собрания. Но, увы, я всего лишь женщина, мне ли равняться с вами трагичностью кончины? Женщина умирает у себя в постели. Увы, моя смерть, грустная смерть забытой всеми старухи, будет самой неинтересной, не правда ли, господин де Калиостро?

Последние слова она произнесла с некоторым колебанием, всем видом давая прорицателю повод утешить ее, но Калиостро этого делать не стал.

В конце концов любопытство пересилило страх.

– Отвечайте же, господин де Калиостро, – проговорила г-жа Дюбарри.

– Как же я стану отвечать, сударыня, ежели вы не спрашиваете?

– Но… – помедлив, начала графиня.

– Полно, – отрезал Калиостро. – Говорите прямо: будете вы спрашивать или нет?

Ободренная улыбками собравшихся, графиня сделала над собой усилие и воскликнула:

– А, была не была! Рискнем! Скажите: каков будет конец Жанны де Вобернье, графини Дюбарри?

– На эшафоте, сударыня, – изрек мрачный прорицатель.

– Вы шутите, сударь, не правда ли? – глядя с мольбой на Калиостро, пробормотала графиня.

Однако взвинченный до крайности граф этого взгляда не заметил.

– Почему же шучу? – поинтересовался он.

– Да ведь чтобы попасть на эшафот, нужно кого-нибудь убить, ну, в общем, совершить преступление, а я, по всей вероятности, этого не сделаю. Так что вы шутите, правда?

– О боже ты мой, конечно шучу, как и во всех предыдущих предсказаниях! – взорвался Калиостро.

Графиня разразилась смехом, который внимательный наблюдатель нашел бы несколько более пронзительным, чем следовало.

– Что ж, господин де Фаврас, – сказала она, – пора, видимо, заказывать траурный кортеж.

– Вам, графиня, он не понадобится, – возразил Калиостро.

– Это почему же, сударь?

– Потому что на эшафот вас повезут в телеге.

– Фу, какой ужас! – вскричала г-жа Дюбарри. – Какой же вы злой! Маршал, в следующий раз не приглашайте таких гостей, или я к вам больше не приеду.

– Прошу меня извинить, сударыня, но вы, так же как и другие, хотели этого, – парировал Калиостро.

– Как другие… Но вы хоть дадите мне время выбрать исповедника?

– Это будет напрасный труд, графиня, – ответил Калиостро.

– Почему же?

– Последним, кто взойдет на эшафот в сопровождении исповедника, будет…

– Кто? – в один голос выдохнули собравшиеся.

– Король Франции.

Эти слова Калиостро произнес столь глухо и скорбно, что на гостей повеяло леденящим дыханием смерти.