Посланник

В просторном предбаннике на чугунных крючках, отлитых ещё при Сталине, висели халаты и пучки сухих трав. Здесь было холодно. Покровский с Олесей прошли в соседнее помещение, тоже просторное и с большим столом по середине. Тут была печь, точнее, та её часть, куда закладывались дрова. В помещении было тепло, оно еще не остыло от вечерней топки. Дверь рядом с печью вела в парилку, а дверь напротив – на задний двор, где в землю была врыта большая ванна без дна. Ванна была заполнена водой. Под ванной была яма, таким образом ванна углублялась, и там можно было стоять в полный рост. Идеальная купель для двоих, а при наличии желания и отсутствии комплексов и для троих человек.

Покровский и Олеся сбросили москитники и с облегчением стали избавляться от термобелья. Вошел Тыманча с охапкой дров в руках.

– Не смотрю, не смотрю, – затараторил он, глядя на Олесю, и сложил дрова у печки.

– Я подкину, – сказал Покровский, – вода в душе есть?

– Есть, но холодная пока. Сейчас нагрею. Через десять минут теплая потечет.

Когда дверь за Тыманчой закрылась, Покровский отворил печь и положил в нее три березовых полена. Потом он подкачал воздух поддувалом. Дрова запылали, печь действительно только недавно погасла.

Он почувствовал, как сзади подошла Олеся и стала снимать с него термокомбинезон. Покровский повернулся. На ней уже не было одежды. Она обвила его за шею, и он почувствовал её запах. Он был резкий, но такой естественный и развратный, что Покровскому захотелось, чтобы Олеся не смывала его душем.

– Хотите, чтобы я не ходила в душ? – прочла его мысли Олеся.

– Да, – ответил Покровский.

Там, в лесу они с Олесей не раздевались, когда их охватывала страсть, и он не чувствовал её аромата. И сейчас её запах был для него открытием. Это было ещё одним дополнением к её прелестной внешности и по-детски непосредственному, открытому характеру. Он понял, что, наверное, влюбился в эту девочку.

Он повёл её в парилку. Там было совсем тепло. Олеся села на нижнюю полку, раздвинула ноги, задрала их к голове и руками прижала колени к груди.

– Засади мне! – вдруг крикнула она. Голос её стал неожиданно низким, глаза заблестели. Покровский увидел, как изменилось её лицо. Он понял, что вот сейчас он увидит настоящую Олесю, про которую ходили самые грязные слухи и с которой приличные мужчины боялись иметь отношения, чтобы не испортить свою репутацию. Но глядя на заросли её густых, темно-русых, заходящих далеко на бёдра и ягодицы волос, покрывающих большие, влажные, полураскрытые губы, он был готов на всё.

Когда Тыманча принес очередную порцию дров, то из-за закрытой двери парилки он услышал такой отборный женский мат, какой не слышал даже в местном автосервисе. Олеся, обзывая себя последними словами, требовала сделать с ней немыслимые для Тыманчи вещи. Тыманча с ужасом и возбуждением мысленно сравнивал милую детскую внешность этой девочки с её желаниями и не понимал, что ему сейчас больше хочется, быстрее покинуть это страшное место или зайти внутрь парилки. Но через несколько секунд он услышал такое, от чего поспешил выбежать вон.

«Москвичи совсем спятили», – только это пронеслось у него в голове, когда он бежал от бани до большого дома. Москвичами он называл всех европеоидов, прибывших издалека с большими деньгами.

Напарившись, Покровский с Олесей вышли на задний двор и прыгнули в ванну. Вода в ней была ледяной, но после жаркой парилки это было очень приятно.

– Если хочешь, то можешь отдать меня своему другу и смотреть, – вдруг предложила Олеся.

– Не хочу, – ответил Покровский, но неожиданно поймал себя на мысли, что это бы ему понравилось.

«Ну вот, уже извратился, – подумал Покровский, – надо притормозить».

– Брр, холодно, – сказала Олеся.

Она вылезла из ванной и голая не спеша пошла в обход бани. Покровский тоже вылез и пошел за ней.

«Сумасшедшая, – подумал он, – извращенка. Надеется по дороге встретить Тыманчу».

Но Тыманча наблюдал это зрелище через зашторенное окно своего дома. Это его и спасло. Олеся вернулась в баню. Не использованными еще оставались веники, но очень хотелось есть. Поэтому Покровский и Олеся завернулись в халаты, собрали в охапку свою одежду и пошли в дом. Тыманча закинул вещи в стиральную машину, а Покровский с Олесей сели за стол.

На столе их ждала жареная рыба, картошка, квашеная капуста и водка. Покровский всё-таки достал свои консервы.

Вошел Тыманча и принес стаканы. Он молча сел за стол и разлил водку. Олесе он налил наравне со всеми, половину стакана. Покровский понял, что Тыманча, когда приносил дрова, слышал все, что происходило в парилке. Он сообразил, что сейчас надо сказать добрый, легкий, ненавязчивый тост, чтобы Тыманча пришел в себя и расслабился.

– За нашу завтрашнюю небольшую поездку, которая принесет нашему другу Тыманче большие деньги, – сказал он, подняв стакан. Тыманча заулыбался и воспрял духом.

– Иван Моисеевич, с Вами – хоть к Шакатуле в пасть, – ответил он и покосился на Олесю. Олеся хищно посмотрела на Тыманчу. От этого взгляда Тыманча снова загрустил. Загрустил и Покровский – у него не было ни копейки.

– Что за маршрут? – спросил Тыманча и занюхал водку ещё не открытой банкой с консервами.

– Нам бы до Москвы добраться, – сказал Покровский.

– Вот и весь маршрут, – неожиданно сказала Олеся и откинулась на спинку стула. При этом лацкан её халата опасно сполз с плеча.

«Сейчас начнётся…», – подумал Покровский. Тыманча, видимо, тоже так подумал и поэтому быстро заговорил:

– О, как хорошо! Я завтра с утра как раз собирался в Бор. А там теплоход до Красноярска.

– Только есть одна небольшая проблемка, – перебил Покровский, – у нас нет ни копейки. Дашь мне свой мобильный? Я позвоню брату в Москву, он вышлет на твою карту деньги, а ты завтра в банке снимешь ну и оставишь себе, сколько надо.

– Да какие могут быть вопросы! – обрадовался Тыманча, который уже успел испугаться, что Покровский начнёт просить деньги у него. – Я вас бесплатно довезу!

– О! А за это надо выпить! – громко сказала Олеся и разлила остатки водки по стаканам, налив себе немного больше. – За нашего доброго друга!

– Прекрасный тост, – сказал Покровский, и все выпили. – Ну, а мы пойдём спать, завтра вставать рано.

– Какой спать! Дайте голодной девушке поесть, – возмутилась Олеся, которая одна съела почти всю рыбу. – Милый, – она навалилась на Покровского, – открой мне баночку.

Покровский открыл банку свиной тушенки, а Олеся руками наложила себе картошки и капусты.

«Пусть лучше поест, чем что-то другое, – подумал Покровский, – лишь бы не потребовала второй бутылки».

– А чем будем запивать свинью? – спросила Олеся и посмотрела на Тыманчу.

Тыманча испугано посмотрел на Покровского. Покровский отрицательно покачал головой.

– Кончилась водка, однако, – промямлил Тыманча.

– Что, вот прям совсем?! – не поверила Олеся.

Тыманча опять посмотрел на Покровского.

– Да, – ответил Покровский, – у них тут с этим очень плохо. Сухой закон. За водкой надо ехать на большую землю.

– Облом… – сказала Олеся. – А я знаю, чем нам заняться!

– Да, пойдем, любимая, – ответил Покровский, – я тоже знаю, чем нам заняться. Он взял Олесю в охапку, а Тыманча побежал вперед показывать комнату для ночлега.

Покровский усадил Олесю на кровать.

– Жди меня, и я вернусь.

Он отвел Тыманчу в столовую.

– Дашь телефон?

– Да, конечно. Ух, какая горячая! – ответил Тыманча, глядя на комнату, где осталась Олеся.

– Да, лучше вовремя остановить..

Покровский набрал телефон брата, Семёна Моисеевича Покровского, главного редактора журнала «Коррупционеръ».

– Да… – раздался сонный голос.

– Сэмэн, это я.

Глава 3. Бор-Енисейск-Красноярск

– Изя? Ты откуда звонишь, ты уже вернулся? – сквозь сон произнес Семён Моисеевич.

– Нет, я как раз работаю над этим. Я застрял в тайге без копейки. Не пришлешь ли мне денег тысяч пятьдесят?

– А шо, в тайге открыли бардель, зачем так много?

– Нет, просто я застрял не один. И эти деньги ты платишь не только за мой билет. В награду я привезу тебе такую историю, которую ты сможешь продать в миллион раз дороже!

– Изя, таких историй я могу рассказывать тебе весь год бесплатно. Я вышлю тебе, конечно, эту астрономическую сумму в память о нашей общей мамочке, шобы ты и твоя спутница были здоровы, добрались бы до дома и вернули мне этот грандиозный пустячок…

– Сема, об вернуть ты можешь забыть прямо сейчас. Только ради памяти нашей дорогой мамы. И не отказывайся от той истории, которой я тебе привезу. Такого тебе даже по РЕН ТВ не расскажут.

– Вот только не надо меня пугать РЕН ТВ. Куда отправить эту бешеную сумму?

– Сема, не валяйте дурака, на тот номер, с которого я тебе уже полчаса звоню, конечно.

– А он привязан к банковской карте?

– Сёма, с каждым новым словом ты тратишь мои деньги, которые ты мне еще так и не прислал. Отсюда очень дорого стоит разговор.

– Изя, береги нервы, они понадобятся тебе, чтобы отдать мне долг. Мои деньги уже летят к тебе, думая только о том, как они полетят обратно.

– Тогда жди меня и мою историю дней через восемь.

Покровский вернул телефон Тыманче.

– Сейчас скинет.

– Слушай, – сказал Тыманча, почуяв халяву, – а зачем тебе билет? Завтра из Енисейска едет в Москву мой друг дальнобойщик. Он довезет вас за гораздо меньшую сумму. Я договорюсь.

Под словом «договорюсь» Тыманча имел в виду, что часть платы дальнобойщику он возьмет себе за посредничество. Покровский это понял, но это было совсем не важно. А важно было то, что теперь не придется засвечивать свой паспорт, покупая билет на поезд. Дальнобойщик – это была редкая удача.

– Ну ладно, – ответил Покровский, – пусть твой друг подзаработает.

– Конечно, и всем будет хорошо.

Покровский прошел в свою комнату. Олеся спала, привалившись на бок. Покровский не стал ее будить, просто положил в правильном направлении и лег рядом.

Ранним утром компания села на паром и к девяти часам прибыла в посёлок Бор. Оттуда шел теплоход до Красноярска с остановкой в Енисейске. До отплытия оставалось два часа и очень хотелось есть. В местные продмаги Покровский не рискнул наведаться и разложил домашнюю варёную курицу и соленые огурчики от Тыманчи прямо на сосновом пеньке у входа в здание администрации. Тыманча сбегал за билетами на пристань, купив по дороге изнемогающей от жажды Олесе газировку. Олеся одним махом осушила поллитра тархуна и рукавом вытерла рот.

– Пойдёмте скорее занимать места, – сказала она, надевая рюкзак, – чур я у окошка.

Теплоход, разрезая волны, медленно и важно проплывал мимо красивейших мест Земного шара. Енисей, демонстрируя туристам и местным жителям своё великолепие, был в ударе. Туристы снимали на телефоны его живописные берега, местные с презрительной ухмылкой снимали на телефоны снимающих туристов. Олеся и Покровский не приняли участия в этом культурном мероприятии. Сытые и умиротворённые, они проспали всю дорогу. В Енисейск прибыли в девять вечера.

Тыманча устроил путешественников на ночлег у своего знакомого, угрюмого эвенка, имени которого он то ли не назвал, то ли никто его не запомнил. Перекусив жареной картошкой и рыбными котлетами в гробовой тишине, Олеся и Покровский отошли ко сну. Хозяин выделил им односпальную деревянную кровать и два полосатых матраса. Покровский уступил кровать и один из матрасов Олесе, а сам лег на полу. Сначала спалось ему прекрасно. Много лет назад в экспедиции на Алтай бывший главврач Барнаульской городской больницы № 4 Чепиков Никита Аркадьевич, а ныне народный целитель Здравомир поведал ему за бутылкой молдавского вермута правила здоровой и долгой жизни. Из всего многообразия правил Покровский смог в условиях городской жизни реализовать лишь малую их часть, например, спать на твёрдых поверхностях, принимать пищу полулёжа и извергать её остатки из организма, сидя на корточках. Сейчас, на полу, весь его скелет отдыхал. А вот изнеженный скелет Олеси, лежа на деревянной кровати, молил о пощаде. Олеся любила свой скелет, поэтому быстро перебралась на пол и легла на Покровского, как на матрас.

В шесть утра их разбудил Тыманча. После завтрака остатками вчерашней картошки все втроём отправились на центральную площадь. Тыманча отлучился на несколько минут, а потом вернулся с деньгами и отдал их Покровскому.

– Пятьдесят тысяч без какой-то мелочи, весь банкомат выгреб, – сказал он весело, подразумевая под мелочью десять тысяч, которые он отсчитал себе за дорогу и посредничество – пойдемте, я договорился с дальнобойщиком. Он довезет прямо до Москвы. Всего за двадцатку.

Дальнобойщик не был похож на настоящего дальнобойщика. Он был худой, слегка раскосый и без бороды.

– Вася, – представил Тыманча дальнобойщика. – А это Иван Моисеевич и Олеся.

Все пожали друг другу руки. Покровский и Олеся залезли в просторную кабину. Покровский убрал рюкзаки в заднее отделение за сидениями. Олеся оставила рюкзачок с черепом у себя на руках.

– Ну вот, и мне веселее будет, – улыбнулся дальнобойщик и завел фуру.

– Дней пять-шесть будем в пути? – уточнил Покровский.

– Будем надеяться, – ответил Вася, выруливая с парковки, – дорога из Сибири в Москву – это маленькая жизнь. А в жизни бывает всё.

Глава 4. Коррупционеры

Столичный город М уверенно приобретал туристический вид. Старые здания сносились, чтобы не напоминать иностранным туристам о том, что у города М была история. На их месте возводились новые – современные и толерантные. На пересечении двух центральных улиц города на совершенно ничтожном по площади пяточке подпирали небо и урбанизировали пейзаж тринадцать похожих друг на друга, как однояйцевые близнецы, многоэтажных зданий жилого торгово-офисно-гостиничного комплекса. В 1957 году по ошибке на их месте был построен спортивный комплекс Динамо, простоявший там до 2010 года. По своим техническим характеристикам спортивный комплекс был одним из лучших в стране и являлся памятником архитектуры, но кроме олимпийских медалей в копилку советской сборной, он не приносил никаких доходов. В 2010 году это недоразумение было исправлено – комплекс был снесён. На его месте были воздвигнуты гостиницы с номерами по пятьдесят тысяч рублей за сутки, жилые многоэтажки с апартаментами по миллиону рублей за квадратный метр и офисные здания, стоимость аренды которых уверенно улетала за облака. Олимпийских медалей в копилке российской сборной после этого, конечно, поубавилось, но при умножении стоимости аренды на количество суток в году это никого из хозяев комплекса не расстроило.

К одному из этих зданий в четверг, двенадцатого августа, подъехал большой чёрный внедорожник. Из него вышел человек в голубом пиджаке, серых полосатых обтягивающих брюках и желтых ботинках. Человек выглядел забавно. Он был не слишком толст, но и не очень тонок. Не слишком бородат, но и не гладко выбрит. Не сказать, чтобы полностью русский, но и негром назвать его было нельзя. Звали человека Семён Моисеевич Покровский. Работал Семён Моисеевич, естественно, не водителем троллейбуса, а главным редактором политико-коммерческого журнала «КоррупционерЪ».

Семён Моисеевич уверенно вошел в крутящиеся двери здания, прошел по сияющему холлу, увешанному стеклянной мишурой, и на итальянском музыкальном, пахнущем дорогими, но подмосковными духами лифте поднялся на третий этаж.

От лифта коридор расходился в двух противоположных направлениях. Налево он увлекал в недра элитного салона тайского массажа «Са Си», а направо – в редакцию журнала «Коррупционеръ». Иногда Семён Моисеевич довольно часто перед работой почти всегда сворачивал налево. Но сегодня он изменил традициям и завернул направо, в редакцию, чем очень напугал не только секретаршу, сидевшую за стойкой рецепции, но и охранника.

– Здравствуйте, Семён Моисеевич, – сказали они испуганно.

Семён Моисеевич предпочитал не здороваться с секретаршами, а тем более с охранниками, но в этот раз он кивнул. Это означало, что с утра он пребывал в сильном замешательстве. Покровский прошел весь длинный коридор своей редакции, не заглянув попутно ни в один из кабинетов. Это подтвердило версию о его подавленном состоянии. Обычно по пути он открывал наугад дверь какого-нибудь отдела биржевых прогнозов или бюджетных махинаций, внимательно оглядывал сотрудников, качал головой и выходил. Он считал, что таким способом даёт понять, что сотрудники не достаточно хорошо работают. Или даже нет: что они из рук вон плохо работают. Что у него просто нет слов, как они плохо работают!

Но сегодня Покровскому было не до шуток. Он всю ночь и всё утро размышлял о том странном разговоре, который состоялся накануне между ним и его институтским приятелем Володей Михайловым.

Покровский подошел к своему кабинету и остановился. Массивная дубовая дверь с хитроумным замком, который открывался по отпечатку пальца, была приоткрыта.

«Как это?!», – удивился Покровский и почувствовал, что сердце застучало в висках. Документы, которые хранились в недрах кабинета, были не для посторонних глаз.

Он осторожно перешагнул порог и осмотрелся. Сразу бросилось в глаза большое кожаное кресло – оно было повернуто спинкой к столу. В кабинете явно кто-то побывал, в этом Покровский уже не сомневался.

Покровский подошел к креслу и развернул его. Картина, открывшаяся ему, была ужасной. В кресле сидел человек, шея которого заканчивалась черной кровоточащей дырой, а отрезанная голова лежала на коленях, прижатая рукой. Через несколько секунд похолодевший от увиденного Покровский узнал в человеке, а точнее, в его голове, шофёра Власова, который развозил по типографиям материалы журнала. Но самое страшное было то, что шофёр был одет в итальянский фиолетовый костюм в оригинальную оранжевую полоску. Этот костюм Покровский всего час назад примерял у себя дома, когда размышлял, в чём ему появиться в офисе.

Холодной рукой Семён Моисеевич нащупал в кармане телефон и дрожащими пальцами набрал номер своего бывшего институтского товарища, а ныне сотрудника следственного комитета майора Зелимхана Абдуллаева.

– Салам! – прозвучал в трубке голос майора.

– Абдулла, у меня в офисе труп!

– Не совсем понял?..

– Сидит без головы в моем кресле, голову в руках держит!

– Ни черта себе! Еду. Никуда не выходи из кабинета. И не трогай ничего.

– Он одет в мой костюм! – уже напоследок, теряя самообладание, крикнул Покровский.

Не зная, куда себя деть в занятом трупом собственном кабинете, Покровский сел на корточки около стены. Теперь слова, сказанные вчера Михайловым, четко связались у него с сегодняшним происшествием.

Страх и голова шофёра, смотревшая на него мутными глазами, мешали сосредоточиться и адекватно оценить ситуацию. «Срочно надо звонить Михайлову», – решил Покровский и набрал номер, но абонент был недоступен. Через минуту позвонил Абдуллаев: «Мы на твоем этаже, встречай».

Покровский повернул ключ и выглянул в коридор. По красному ковру шла группа из четырех человек во главе с майором.

– Ё моё! – сказал майор, войдя в кабинет.– Все-таки ты доигрался, Сеня. Кому ты на этот раз перешел дорогу?

– Догадываюсь, кому, – ответил Покровский, – только не знаю, кто они.

– Говоришь загадками…

– Ты посмотри, на нём мой костюм. Я час назад мерил его у себя дома!

– А ты уверен, что костюм твой, а не похожий?

– Уверен. Он в единственном экземпляре, сшит в Италии на заказ. Не думаю, чтобы в Москве был второй такой же. Да какая разница! Это же намек, разве не ясно?

– А, кстати, кто этот всадник без головы? – спросил мужчина в резиновых перчатках, с интересом осматривающий труп.

– Это наш редакционный водитель. Он сидит… вернее, сидел при входе в редакцию, у дверей, – ответил Покровский.

– Понятно, – сказал майор и обратился к одному из своих коллег. – Рамзан, пулей сходи к начальнику охраны на первый этаж и собери у него все записи с видеокамер за вчера и за сегодня. А ты, – майор кивнул молодому лейтенанту, осматривающему кабинет, – сделай так, чтоб никто не вышел с этажа. Мы с потерпевшим побеседуем и займемся опросом свидетелей.

Когда сотрудники, получив задания, ушли, Абдуллаев взял два стула и поставил их у электрического камина, над которым висела большая плазменная панель.

– Садись, – кивнул он Покровскому, – давай, рассказывай, – с этими словами он включил плазменный телевизор, и Покровский под негромкую перебранку участников какого-то ток-шоу начал рассказ о событиях вчерашнего дня.

– Ты же знаешь, что наш Вовик Михайлов работает в администрации губернатора Московской области? – начал он дрожащим голосом. – Так вот, вчера утром он позвонил и попросил подъехать в кафе Радуга, на Авиамоторную. Мы, когда учились, там постоянно выпивали…

– Я помню. Я с вами, вообще-то, учился, – поправил Абдуллаев.

– Да… Я просто волнуюсь, – согласился Покровский. – Когда я приехал, он был уже за столиком. Ел чего-то… Салат, вроде…

– Это важно? – перебил Абдуллаев.

– Нет! Я же сказал, волнуюсь, – ответил Покровский и продолжил. – Как только я подсел, он достал из пачки сигарету, закурил, а пачку положил мне под руку.

– Это важно? – снова перебил Абдуллаев

– Ты что, издеваешься?! Да, это важно! Он сказал, что в пачке флешка, чтоб я тоже закурил, а пачку в конце разговора взял себе. Мне показалось, что это очередной его заскок по части излишней конспирации. Он любил делать вид, что все, сказанное им, крайне секретно. Когда я посмотрел на его лицо, то, не говоря ни слова, вынул сигарету и закурил, хотя курить я давно бросил, ты знаешь. Лицо его было не то, чтобы испуганное, а скорее растерянное. Он сказал, чтобы я взял эту флешку и завтра же уехал из страны. Я прервал его и попросил объяснить по-человечески, что случилось. Он, как мне показалось, с большим трудом взял себя в руки и вот что рассказал.

– Я не никогда не говорил тебе, чем занимаюсь в администрации области, – сказал он, нервно закурив. – Так вот, я выполняю деликатные поручения нашего шефа по части, как бы это сказать, развода на деньги крупных иностранцев, которые хотят купить элитную недвижимость и предприятия в Подмосковье. На днях нам надо было кинуть одного большого человека из Евросоюза. Шеф предложил ему провести переговоры в его личном кабинете, мол, кабинет губернатора Московской области не прослушивается и всё будет строго конфиденциально. А кабинет действительно не прослушивался, поэтому надо было расставить там жучки. Ну, в общем, сделали мы все, как велел шеф, записали иностранца, получили то, что хотели, и надо было эти жучки убрать.

Но тут – человеческий фактор. Мой «зам», который ставил жучки, попал в аварию и сутки провалялся в больнице без сознания. Поэтому жучки снимал другой человек.

А на следующий день в кабинете Губернатора была встреча на самом высоком уровне, – тут Вова поднял палец вверх, указывая на потолок. – На самом, понимаешь? У слуг народа.

Вечером того же дня «зам» пришел в себя, и я узнал у него, сколько жучков было выставлено в кабинете. Оказалось, что на один больше, чем снято. Я метнулся в «Резиденцию», снял забытый жучок и перед тем как сдать его начальнику охраны, прослушал у себя в кабинете, чтобы стереть всё, что записалось после иностранца. Ну, чтобы никто не понял, что жучок не был снят вовремя.

То, что я услышал… – Михайлов достал еще одну сигарету и закурил. – Я не мальчик и не наивная домохозяйка, влюбленная в Соловьёва. Я знаю, чем промышляют наши шефы и что это за люди. Причем, я знаю гораздо больше, чем сообщают самые острые СМИ и даже твой журнальчик. Удивить меня трудно. Но когда я слушал запись… Я курить не мог – руки дрожали, – Михайлов затушил недокуренную сигарету и достал новую. – Но это не самое ужасное. У меня в компьютере была флешка. Я перекинул запись с жучка на нее. Я даже сейчас не помню, зачем я тогда это сделал. Машинально, наверное. Потом я стёр запись с жучка, оставив только иностранца, и хотел уже уйти. Но как только я открыл дверь кабинета, я увидел, что на пороге стоит Губернатор с начальником охраны. Начальник охраны сразу потянулся к моей руке, в которой я держал жучок. Причем с такой мерзкой улыбкой, с какой директор школы отбирает пачку сигарет у пойманного им в туалете пятиклассника, предвкушая, что завтра выгонит его из школы. Получается, они уже были в курсе, что жучок не был снят и что он у меня. Губернатор спросил, прослушал ли я содержимое. Я сказал, что нет, просто все стер и несу в аппаратную. Но меня выдало лицо. Думаю, что после услышанного оно было бледным, как у покойника. Они все поняли. Ребёнок бы понял. Короче, они взяли жучок и ушли. Я вышел следом и попытался доехать до дома. За мной сразу же пустили хвост. Причем явно, не скрывая. А это очень плохо.. Я оторвался в Крылатском… Ночевал кое-где, в одном месте… Сегодня сразу к тебе, – он чуть помолчал, а потом поднял глаза и продолжил уже более спокойно. А может, более обреченно. – Сеня, тебе надо уехать. Флешка – это мой призрачный шанс на спасение. Если запись попадет в прессу – путч девяносто первого года покажется детской Новогодней елкой. Они не грохнут меня, пока не заберут флешку или не узнают где она. Поэтому ты не говори мне, куда поедешь, чтобы я не выдал, если что, где тебя искать. Я попытаюсь оторваться. У меня есть свои каналы. Я могу попробовать уехать из страны. Если все получится, через неделю я буду в Европе и позвоню тебе. Сейчас мы договоримся о ключевых словах, которые я должен буду использовать в разговоре, если буду на свободе, а не после сеанса спецобработки нашей службой безопасности…