Посланник

Глава 2. Возвращение

Когда Покровский очнулся, он увидел небо. Несмотря на ученую степень, первая мысль была: "Я умер, это рай?" Аккуратно, боясь, что сломанные кости причинят боль, Покровский пошевелился. Все конечности были целыми, и у Покровского почти не осталось сомнений в том, что он живой. Он посмотрел на свое тело. Его москитник был присыпан землей, а правая рука крепко прижимала к груди кофр с черепом.

"Так, начало хорошее, всё на месте", – подумал Покровский и сел. Прямо у его ног берег круто обрывался, под ним печально шумела древняя река. Доброго километра тайги с палаточным лагерем больше не существовало. Берег был завален деревьями, как будто его взяла в аренду бригада китайских лесорубов. Как ни одно из падающих деревьев не задело тот квадратный метр, где лежал Покровский , было совершенно необъяснимо.

"Очень странно… Вот так повезло…"– подумал Покровский и посмотрел туда, где совсем недавно находилась серпентиновая стена. Теперь на её месте из под земли испуганно выглядывали несколько одиноких бесформенных валунов.

Покровский встал и отряхнулся. Уничтоженный лагерь, а вместе с ним превращенная в пыль провизия превращали в такую же пыль надежду на переход через кишащую голодными хищниками тайгу до конечного пункта экспедиции. Покровский прошёлся вдоль берега в поисках хоть каких-то остатков снаряжения. Но всё, что могло хоть как-то облегчить возвращение домой, было сброшено в Тунгуску или похоронено под толстым слоем земли и древесины. Покровский понял, что поспешил с выводами о своём везении. Чем дольше он бродил по берегу, тем больше убеждался, что мгновенная смерть его друзей – это и есть везение.

Вдруг среди бесформенной груды веток Покровский увидел знакомые очертания. Он с трудом поверил: перед ним лежала та самая ель, на которую для сохранности от лесных грызунов были подвешены четыре маленьких рюкзачка с провиантом и пустые пятилитровые бутыли для воды. И четыре рюкзачка, и бутыли были абсолютно целые, только немного присыпанные землей.

Не до конца поверив в то, чего не может быть, Покровский раскрыл один из рюкзачков. Из него выпали пакеты с сухарями и несколько банок тушенки. Он потрогал остальные рюкзачки – все они были туго набиты едой. «Всё, что надо для комфортного путешествия, – обрадовался Покровский. – Неужели я найду и ружья!» Но побродив по берегу еще час, он больше не отыскал ничего, что могло бы облегчить обратный путь. Только теперь, когда собственная смерть осталась далеко позади, ему стало жалко Александрова и Олесю. Кузьмича он знал с первого курса ЛГУ, Олесю только пять лет, но она была членом всех его экспедиций, а их за это время было более десятка.

Поняв, что дальнейшие поиски бесперспективны, Покровский решил двинуться в направлении конечной точки – к посёлку Бор. Дорога до него могла занять около трёх-четырёх дней. Еды хватало на пятерых, но Покровского беспокоил вопрос безопасности. В лесу орудовали волки. Легко можно было повстречаться и с медведем. Единственным средством защиты был огонь ночного костра. Днем же предстояло как-то просачиваться мимо коренных и не очень гостеприимных обитателей тайги.

Первые день-полтора предстояло идти по лесу и лишь затем можно было выйти к берегу и пополнить запасы воды. Тащить на себе четыре рюкзака было затруднительно, но бросить часть еды, а тем более воды Покровский не решался. После бомбежки берег во многих местах стал пологим. Покровский спустился к реке и наполнил одну из четырех бутылей. Он повесил один рюкзачок на спину, другой на грудь, а еще два и бутыли закрепил на палках и водрузил себе на плечи. Ноша получилась солидной, но деваться было некуда.

Покровский бросил прощальный взгляд на место гибели своих друзей и углубился в лес.

Всю дорогу он думал о том, что ему следует предпринять, когда он окажется в Боре. Там их группу должен был встречать профессор Тимирдяев. Но теперь официальное воскрешение было бы для Покровского смертельно опасным, поэтому он решил, что правильнее будет остановиться у своего знакомого эвенка по имени Тыманча, который обитал в деревне Подкаменная Тунгуска, на противоположной от Бора стороне реки. Он знал Тыманчу по ранним экспедициям. Об их знакомстве официально никому не было известно, а сам Тыманча никак не был связан с миром науки. Он был шофёром. У него можно было переночевать, не опасаясь, что это станет кому-либо известно.

А что дальше? Тихо вернуться в Москву и всю жизнь провести на нелегальном положении? Это нонсенс. А работа, институт, научная деятельность? Все перечеркнуть? Но с другой стороны, ситуация была настолько необычна, что в пору было забиться в самый дальний угол и ради сохранения собственной жизни так и сидеть в этом углу, зарабатывая репетиторством или ремонтами. Но готов ли он на такие кардинальные перемены?..

Темнело. Покровский набрёл на небольшую полянку и развёл костер. Прокипятив воду, он заварил чай и открыл консервы. Если не считать перечеркнутой жизни, вечер был прекрасен. Приятная усталость, тепло костра, чай с консервами и печеньем создавали совсем другую реальность, в которую не укладывалось жутковатое будущее и недавнее кошмарное прошлое. Покровский поймал себя на том, что разговаривает сам с собой, рассуждая о дальнейших перспективах своего существования. А еще он поймал себя на ощущении, что за ним постоянно кто-то наблюдает. Но это было нормальным. Мысль о присутствии волков и отсутствии ружья по-другому и не могла отразиться на восприятии окружающей действительности.

– Это всё иллюзии, не надо обращать внимания, – сказал сам себе Покровский и лег на разложенные у костра еловые ветки. Вскоре он уснул.

Утром, собираясь перекусить, Покровский обнаружил странную вещь: веревки рюкзака были завязаны не его узлом. С одной стороны, это мелочь, но с другой – совершенно невозможный факт: Покровский последние тридцать лет не использовал других узлов для рюкзака, а сам узел, конечно же, не мог перевязаться. Не в состоянии объяснить это, Покровский списал неправильный узел на перенесенный стресс и, слегка перекусив, двинулся дальше.

Второй день пути был похож на первый: дорога по бескрайнему и однообразному лесу, рассуждения о превратностях судьбы, мысли о том, как теперь существовать в новой неприглядной реальности, воспоминания о погибших друзьях, несколько песен из репертуара Никольского, пара перекусов. Ближе к вечеру случилось то, чего Покровский и боялся – на его след напали волки. Он увидел их серые спины, мелькающие сквозь ветви деревьев. Сначала его сопровождал один громадный хищник, потом их стало больше. Покровский остановился, чтобы разжечь костер и попытаться отпугнуть непрошенных гостей, но не успел. Волки вышли к нему из темноты и окружили. Их было шестеро. Покровский скинул рюкзачки с палки и выставил ее перед собой. Однако сразу стало ясно, что волки не боятся его оружия. Тогда он быстро развязал рюкзак, в котором среди консервов был спрятан электромагнитный топорик. Сверху лежал найденный Олесей череп. Покровский, поглядывая на волков, вынул череп и, держа его под мышкой, стал шарить рукой среди банок в поисках спасительного топорища. Вдруг он увидел, что волки развернулись и исчезли за деревьями. Покровский достал топор и внимательно всмотрелся в лес, но кругом никого не было.

– Чего вы испугались? – пробубнил он себе под нос.

Волки могли отступить, почуяв более крупного зверя. Но среди деревьев больше никто себя не проявил, хотя ощущение, что кто-то или что-то постоянно присутствует рядом, продолжало тревожить воображение. Покровский торопливо нарубил веток и разжег костер, а когда тот разгорелся, развел еще два, окружив себя огнём с трех сторон. На всякий случай он приготовил толстую палку, один конец которой сунул в горящие угли. Достав из рюкзака консервы, он заварил чай. Периодически поглядывая по сторонам, Покровский без аппетита перекусил и лег у пышного куста можжевельника, который закрывал его от нападения сзади. Вдруг он услышал, как совсем близко под чьими-то громадными лапами захрустели сухие ветки.

– Началось, – пробормотал Покровский, взяв в одну руку топор, а в другую горящую дубину. Он встал на одно колено и пристально всмотрелся в темноту. В ночном мраке среди деревьев мелькнул черный силуэт внушительных размеров.

– Так, без паники, у меня огонь, я отгоню любого зверя, вот только теперь поспать вряд ли удастся, – эти мысли вихрем пронеслись в голове испуганного профессора.

Но вместо желанного успокоения он услышал: «И-и-и-а-а-а-и-и-и».

Покровский был доктором наук и не верил в сверхъестественное, но сейчас он похолодел, потому что сквозь ветки он ясно узрел человекоподобное существо с косматой гривой на голове и длинными передними лапами. Чудище подбиралось всё ближе, хватаясь за ветки, и издавало невнятные звуки. Дойдя до костра, оно остановилась, подняло тёмную морду, заросшую густой шерстью, и глядя на Покровского, отчетливо произнесло:

– Иван Моисеевич!

Покровский был близок к обмороку – настолько жутким было это зрелище ночью в глухой тайге. Но когда огонь осветил пришельца, Покровский не поверил своим глазам.

– Олеся?!

– Иван Моисеевич!

Из-за деревьев к Покровскому вышла растрепанная Олеся.

– Олеся, как ты здесь оказалась?!

– Я шла за Вами от самого лагеря.

– За мной? Но почему не подошла?

– Я думала, что это Вы взорвали лагерь…

– Я?!

Глаза Олеси блестели, отражая пламя костров. Покровский взял её за руку и усадил рядом. Он достал из рюкзака консервы и воду. Олеся сразу припала к бутылке. Видно было, что её мучила жажда.

– Так это ты таскала у меня из рюкзака еду? – открывая банку с тушенкой, спросил Покровский.

Олеся кивнула.

– А я-то все мозги сломал… Но как ты уцелела? Берег же был срыт начисто.

– Я была в лесу, – поглощая тушенку, ответила Олеся.

У Покровского мелькнули сомнения. Если Латыш был засланным казачком, то не могла и Олеся быть с ним заодно?

– А что ты делала в лесу?

– Писать ходила, – после небольшой паузы ответила Олеся.

Покровский насторожился еще больше. Во-первых, пауза говорила о том, что Олеся врёт, а во-вторых, Олеся никогда не церемонилась и всегда ходила под ближайшее дерево. Она никогда не попёрлась бы с этой целью за сотни метров. Покровский решил быть предельно осторожным и пока ничего не говорить ей о предательстве Латыша. Меньше всего он хотел, чтобы его подозрения насчет Олеси подтвердились.

– Поела? Давай спать.

Покровский лег на прежнее место. Олеся легла рядом и прижалась спиной к его животу. Он обнял ее, она зажала в руках его ладонь.

Покровский иногда представлял себя рядом с Олесей, но гнал эти мысли, уж очень велика была разница в возрасте. И потом, Олеся последнее время ходила в экспедиции с Латышом. Но ее привлекательность не могла оставаться незамеченной и не могла не оживлять воображение каждого из её спутников. И вдруг сейчас для Покровского несбыточные фантазии стали почти реальностью. Покровский ловил себя на мысли, что везение явно было на его стороне: он случайно остался жив, жива осталась и Олеся, да еще и легла рядом с ним и они одни в тёмном лесу… Вот только мысль о возможной причастности Олеси к двойной игре немного отравляла его сладкие грёзы. Но с другой стороны, не жениться же он на ней собирается.

Он еще крепче обнял Олесю, а она сильнее сжала его ладонь.

– Когда я услышала, о чём Вы разговариваете сами с собой, я поняла, что это не Вы взорвали лагерь, – тихо сказала Олеся.

– Ну, слава богу, что поняла, – ответил Покровский.

– Иван Моисеевич, а знаете, что я на самом деле делала в лесу во время бомбёжки? –прошептала Олеся после недолгой паузы.

– Ясно, что не туалет искала, я сразу это понял, – ответил Покровский.

– Ко мне ночью приходил призрак…

– Я знаю, мне рассказали о твоём ночном сафари.

– Это было в первую ночь. А потом он пришел еще раз.

– Ты не говорила об этом.

– Я подумала, что уже всем надоела с этим бредом. Так вот, этой ночью он, как и прошлой, показывал мне в сторону леса. Я утром посмотрела, куда он примерно тыкал пальцем.

– И? – немного оживился Покровский.

– Там было дерево. Точнее, там было два дерева. Они росли как будто из одной точки. И я решила потихоньку сходить и посмотреть. Думала, что может после этого он отстанет от меня.

– Интересно, и что там было, у деревьев?

– Ничего. Но когда я собиралсь вернуться в лагерь, то услышала вертолеты. Потом увидела весь этот ужас.

Олеся на несколько секунд замолчала.

– Получается, меня спасло то, что я отошла посмотреть на деревья. А отошла я – ну Вы сами поняли, почему. Как после этого не поверить в призраков! Потом я увидела, как Вы ходите по берегу и хладнокровно собираете рюкзаки с едой, как будто заранее их отнесли в безопасное место. Вот я и подумала, что это Вы вызвали вертолеты, чтобы уничтожить лагерь.

Покровский не знал, как реагировать на рассказ Олеси. На правду это мало было похоже. Но если это было враньё, то это не было похоже на Олесю. Он хорошо её знал, она была не способна на такой складный вымысел и тем более на шпионскую игру. Уж очень она была рассеяна и «не от мира сего». Скрывать свои эмоции она не умела. Покровский решил этим воспользоваться и для окончательной проверки всё-таки рассказать о Латыше.

– Олеся, а ты хочешь знать, что я делал в лесу, когда бомбили лагерь?

– Наверное, – неуверенно ответила Олеся. Покровский понял, что она ему тоже не сильно доверяет.

– Я следил за Голициным. Пока все копали, он со своим рюкзачком отлучился в лес.

– И что он там делал?

– В рюкзачке у него была рация…

Олеся испуганно повернулась.

– Рация?!

– И он сообщил по рации о точном возрасте нашей находки. Не о том, который мы ему озвучили, а о реальном.

– Но как он узнал?

– А он в лесу был не один. О точном возрасте ему рассказал сообщник.

– Какой сообщник?!

– Один из нашей группы. Он сообщил ему всю информацию и приказал немедленно её передать.

– В нашей группе сообщник? Но нас без Голицына всего четверо! И кто же это?..

– Это… – Покровский не успел договорить, как увидел, что Олеся поменялась в лице.

– Латыш… – тихо сказала она сама себе.

– Ты что-то за ним замечала? – насторожился Покровский.

– А Вы уверены, что это он?

– Я видел его своими глазами. Хотя сначала не узнал его голос. Он был совсем другим. Как голос большого начальника.

– Да, я знаю этот голос. Слышала. Один раз. Теперь я всё поняла…

– И что ты поняла?

– Я в дороге рассказала ему о диссертации Лизы Ильичевой.

– Из лаборатории Петухова?

– Да. В диссертации она описывала Алданскую находку и её радиомагнитный анализ.

– Насколько я знаю, она не защитилась и все работы лаборатории по этой теме были изъяты?

– Да, но некоторые сохранились. Латыш заинтересовался и стал расспрашивать, но, как бы это сказать, он задавал вопросы не как ученый.

– Как следователь?

– Теперь я понимаю, что да. Где диссертация? Где Ильичёва? Кто еще о ней знал? Иван Моисеевич, почему эта информация так интересует милиционеров?

– Ума не приложу, – ответил Покровский, – может быть, их интересует что-то, на что мы не обратили внимание?

– А зачем они раздолбали город? Что такого опасного в древнем городе возрастом четыреста пятьдесят миллионов лет?

– Надо подумать, Олеся. Я же не милиционер, я не могу тебе уверенно ответить на подобный вопрос.

– Да, надо подумать, – произнесла Олеся, и через минуту Покровский услышал её мерное сопение.

Покровский проснулся от того, что кто-то целовал его руку. Он понял, что никто, кроме Олеси, этого делать не может. Он не знал, как на это отреагировать и поцеловал Олесю в шею. Она повернулась и впилась в его губы. Через минуту сонный утренний лес наполнился громкими стонами.

Когда Солнце было уже высоко, Покровский и Олеся продолжили путь. Олеся, насколько это позволяла дорога, прижималась к Покровскому. Она была ласковая, как кошка. Покровскому это нравилось.

– Иван Моисеевич, а что мы будем делать в Боре? Ведь если ФСБшники узнают, что мы выжили, нам капец.

– Не узнают. Мы не пойдем к Тимирдяеву. Мы остановимся у моего старого друга в Подкаменной Тунгуске, а как дальше, будем думать. Будем добираться до Москвы.

– У меня в Балашихе живёт тётка, можем у неё перетоптаться. Хотя… нашим родным, наверное, уже отправили похоронки. Тогда моё воскрешение точно не удастся скрыть.

– Не факт… Кто пришлет похоронки? ФСБ? Скорее всего, всё будет глухо. Родственники хватятся, начнут звонить в институт Балашову. Балашов начнет звонить Тимирдяеву. Тимирдяев скажет: «Не приходили, однако». И всё. Тимирдяев искать не будет, Балашов сообщит в милицию, а милиция, по совету своих старших товарищей, будет искать бесконечно. И объявят нас через три года пропавшими без вести, как группу Ларионова, помнишь? Хотя, ты не помнишь, ты еще в школу тогда ходила.

– А что с ними было?

– Да ничего особенного. Семь человек отправились в самую обычную экспедицию и не вернулись. Сначала весь институт на ушах стоял, а через год и думать о них забыли. Такое бывает. Редко, но бывает. Наша профессия не самая безопасная.

– Так это же хорошо, значит, и о нас забудут.

– Просто прекрасно. Вся оставшаяся жизнь на нелегальном положении!

– А по-моему, очень романтично.

Олеся прижалась к Покровскому, и они пошли рядом. Густой лес кончился, и они вышли на поляну.

Покровский остановился. Он осмотрел землю под ногами, а потом огляделся.

– Нам лучше свернуть, – сказал он и повел Олесю в лес.

– Что такое?

– Медведь. Мы вышли на его тропу.

– Если это медведица, нам капец? – испугалась Олеся.

– Нам капец в любом случае, если нарвёмся, – Покровский еще внимательней осмотрел заросли.

– А я читала, что дикие звери, встретив человека, предпочитают не…

Вдали раздался глухой рёв.

– А Вы случайно на берегу не нашли ружьё? – запаниковала Олеся.

– Если бы… – Покровский схватил Олесю, и они спешно стали удаляться в направлении Тунгуски, пытаясь обойти опасное место.

Через несколько минут вышли к берегу. Около часа они шли по течению, пока, наконец, не достигли места, где тайга спускалась почти к самой воде. Там усталые путники остановились. Покровский нарубил веток и сложил их в три кучки, Олеся спустилась к реке, набрала воды, а вернувшись, достала из рюкзака консервы и крупу. Консервы пахли мясом и поднимали настроение. Покровский зажег спичку, загородив её ладонями от ветра, и вдруг совсем недалеко услышал громкий треск. Профессор с тревогой вгляделся в лесную темноту. Несколько секунд он пытался определить направление, откуда, судя по звуку, мог явиться незваный гость. Вдруг прямо перед ним темнота зашевелилась. Покровский не поверил своим глазам – на него надвигался силуэт исполинских размеров. Покровский никогда не видел такого огромного зверя. Медведь, даже стоя на четырёх лапах, был выше человеческого роста. Отступать было некуда: сзади была река, а костры еще не разгорелись. Покровский бросился к рюкзаку, в который он только что убрал топор. Он уцепился за последнюю надежду, что медведь может испугаться агрессивное, громко кричащее существо с топором в руке, такие случаи описаны в литературе. У рюкзака неподвижно сидела оцепеневшая от ужаса Олеся.

– Олеся, если что, отступай к воде, – проговорил Покровский и вынул из рюкзака электромагнитный топорик. Если точно попасть по гигантской медвежьей голове, шанс отбиться был, но вот точно попасть шанса почти не было: один взмах медвежьей лапы собьёт с ног, второй расплющит череп.

Профессор развернулся и пошел навстречу исполину. Медведь зарычал и встал на задние лапы. Он и не думал убегать. Покровский сделал два уверенных шага навстречу трёхметровому великану и, замахнувшись топориком, закричал "А-а-а-а!!!" Медведь снова опустился на четвереньки и уверенно двинулся на смешного, вкусно пахнущего человечка.

«Ну, вот и всё», – подумал Покровский, не зная, что делать дальше. Вдруг медведь остановится, опустил голову, а затем развернулся и неторопливо ушел в лес. Покровский обалдел. В изумлении он обернулся и увидел, что Олеся с белым, как туалетная бумага, лицом держит в вытянутых руках череп.

«Что это с ней?» – с тревогой подумал Покровский и посмотрел в сторону леса. Медведя не было видно. Только где-то очень далеко трещали сучья.

– Невероятно… – произнес Покровский, – зоологи – а не соврали… и правда, можно напугать медведя криком!

– Иван Моисеевич, – вдруг прошептала Олеся, – череп!.. Она указала глазами на артефакт, который всё еще держала в вытянутых руках.

– Что череп? – переспросил Покровский.

– Когда на Вас напали волки, я сидела в кустиках и всё видела. Как только Вы достали из рюкзака череп, волки вот так же развернулись и ушли. И еще, когда разбомбили лагерь, и Вы лежали на берегу, в руках у Вас тоже был этот череп. Вас не задело ни одно дерево, хотя вокруг их была навалена целая куча.

– Олеся, – Покровский погладил её по растрепанной голове, – успокойся. Череп не при чём. – Он с улыбкой взял из рук Олеси древнюю находку и положил в рюкзак. – Он конечно страшный, но не для диких медведей и волков. Если бы я отмахивался от них только этим загадочным предметом, ты со мной бы уже не разговаривала.

– А там, на берегу? – не унималась Олеся.

– А на берегу – случайность. Ты же тоже осталась жива и без всякого черепа. Если так рассуждать, то мой топорик более волшебный, чем эта старая вытянутая голова. – Покровский потряс в воздухе топориком и, убрав его в рюкзак, обнял всё еще дрожащую девушку. – Давай-ка быстро разведем волшебные костры и поужинаем.

Гречневая каша и свиная тушенка в собственном соку пошли тяжело и были съедены без аппетита. Олесю трясло еще час, пока она, наконец, не забылась в крепких объятиях своего спутника.

Утром ученые перекусили, набрали воды и углубились в лес. Предстояло идти еще день. Питания было достаточно, погода была превосходная, компания очаровательна. Покровский опасался только встреч с дикими обитателями тайги. На свой топорик он не очень рассчитывал…

Олеся всю дорогу упрямо несла череп в руках, что немного раздражало профессора. Но он подумал, что спокойствие девушки важнее его психического равновесия. Если этот череп её успокаивает, то пусть несет и оттягивает себе руки.

Несмотря на обильный медвежий помет и следы, попадающиеся на пути, им больше не встретились ни медведи, ни волки. Это было немного удивительно, особенно если вспомнить, что по дороге до лагеря им периодически приходилось применять оружие, так активны были здешние обитатели.

Поздно вечером этого же дня они вышли к деревне Подкаменная Тунгуска. Это было очень удачно – в темноте никто не видел, как они миновали широкую улицу и у конторы ритуальных услуг свернули направо.

– Кто там? – раздался мужской голос, когда Покровский постучал в дверь большого деревянного дома.

– Тыманча, это Иван Моисеевич. Покровский.

Дверь сразу отворилась.

– Иван Моисеевич! – радостно произнес молодой монголоид среднего роста в майке-алкоголичке и черных семейных трусах. – Очень рад Вас видеть!

«Еще бы не рад, – подумал Покровский. – Кто тебе за левые рейсы налом в карман платил…»

– Проходите, проходите! – Тыманча прижался к стенке, пропуская в сени Покровского и Олесю.

– Ты один? – спросил Покровский, заглядывая в комнату.

– Вообще один, совсем, – перешел на шепот Тыманча, – жена к маме поехала, так что всё будет «конфедекциально».

С этими словами он многозначительно посмотрел на Покровского, потом на Олесю, а потом опять на Покровского.

«Отлично, – подумал Покровский, – а я голову сломал, что бы такое ему наплести, чтобы он оставил наш визит в тайне. А он сам придумал».

– Тыманча, нам бы переночевать, а завтра… – начал Покровский.

– Э, сейчас ужинать будем, такие гости в доме и сразу ночевать, – засуетился Тыманча. – Я баньку с вечера затопил, она еще не остыла. Сейчас дровишек подкину, – и он подмигнул профессору.

Олеся и Покровский прошли в большую комнату.

– Вы пока в баньку сходите, а там и ужин на стол подойдёт.

– В баньку – это хорошо, – ответил Покровский и положил рюкзаки на пол. – А вот к ужину и консервы.

– Э, обижаешь, Иван Моисеевич, – сейчас я тебя и твоя девушка такой башлык-машлык угощу, что пальцы будешь кусать!

Он показал жестом, чтобы шли за ним. Покровский с Олесей спустились с крыльца и, пройдя мимо пышных цветочных клумб, большого полукруглого парника и сваренных из водопроводных труб качелей, подошли к банному домику, который размером был не намного меньше большого дома. Тыманча по дороге уже где-то зацепил два веника.

– Сейчас дровишек подкину, Иван Моисеевич, а вы уже идите.

Покровский хорошо помнил эту баню. Это было место, где он мог отдохнуть отдельно от своих коллег по науке, случись судьбе занести его в этот отдалённый уголок планеты. Здесь можно было расслабиться, здесь никто не знал, кто он и откуда. Здесь он договаривался с Тыманчой, и тот вёз его группу на своём вездеходе по дальним маршрутам. Попасть туда можно было только на вертолёте, на который Покровскому выделяли деньги. Но вездеход Тыманчи, сконструированный в далекое советское время его отцом, мог преодолеть совершенно непроходимые и непролазные поверхности. Он достался Тыманче по наследству, и Тыманча возил на нем грузы в соседние районы. Почти бесплатно. По дороге он забрасывал, но уже не бесплатно, Покровского в нужную ему точку, а с очередным рейсом забирал. И стоили услуги Тыманчи в пятьдесят раз дешевле услуг вертолетчика. Так что Покровский тоже ценил Тыманчу, тем более что тот иногда мог доставить из соседнего населённого пункта водку и девицу.