А ЛЮБОВЬ разная, у каждого своя…

Очухался я, уже на берегу. Лежу, мордой в песок, вокруг не души, солнце прямо надо мной палит. Рана моя на ноге нестерпимо ноет, и знобит меня в лихорадке. Да так и должно быть. Я уж четвёртый раз, значит, был ранен, и по опыту знаю. Теперь, главное, до госпиталя быстрее добраться. А вот как я из моря оказался спасённым, Сано, да еще с зажатым мертвой хваткой портфель с секретными документами в руке, до сих пор для меня чудо! Прям кака загадка! Один я уцелел тогда, никто с катера живым не вернулся. Нет боле нашей разведывательной группы. Но я это уже позже узнал, когда в медсанбате раны залечивал… Дааа… орденом тогда, боевого красного знамени, меня наградили.

Я так думаю, Сано, что это море меня спасло, понимат, что дел дома много, детей нужно поднимать, наш колхоз. Понимат море, а как же, оно ж живое, и я с ним завсегда разговаривал, уважал его. Вообще все вокруг живое. И земля, и небо, и деревья. Вот взять озеро – живое существо! Живёт своей жизнью, со своим настроением, характером. Проглотит любого, кто нарушит его устои и пренебрежёт его законами. Вот окажись в таку погоду посредь, хотя б и на лодке, сожрёт и не подавится! Нужно с ним разговаривать, понимать его и не лезть на рожон. И тогда оно и рыбку даст тебе поймать, и не обидит…

Живёшь так, вроде все на своих местах, и вдруг нарушается привычный ход вещей. Как вроде бы шёл, шёл, шёл и СТОП! Так становится дико, странно – за что так мною распорядились? И кака-то безысходность… якорь им всем…

Как будто Сано, опять во сне, видишь что-то страшное, хочется позвать кого-то на помощь, аль хотя бы убежать, а не получатся и ноги как ватные, не бегут… Проснулся бы, так ведь не понимашь, что спишь пока. Так и в жизни иной раз так хочется проснуться, и чтоб ни войны, и чтоб молодой, и все сначала…

Ну, да ладно, Сано, пойдем по домам! – Дед Илья обнял меня сверху, и мы стали подыматься по жидкой тропинке, напевая – «Ты ждешь Лизавета, от друга привета…».

– Что задумался Сано? Пришел-то че?

– Да так, отвлекся малехо…

– Сано, как – то ты из далека все, якорь нам поперек дышла! Ты говори напрямую, чаво хошь-то?

– У нас с другом Колькой возник совсем уж взрослый вопрос – о любви, откуда она берётся и куда потом деватся? А может просто, дед Илья, расскажи о том, как ты понял, что вот, пришла любовь… Ну…она ж к тебе приходила?

Илья оттолкнулся тычкой в последний раз, руки его опустились расслаблено, и он медленно сел на заднюю лавочку лодки. Не выпуская из руки тычку, которая теперь плыла параллельно лодки, какое-то время сидел и сам себе улыбался, пока наша лодка окончательно не затормозила, уткнувшись носом в камыши. Я уже понимал это состояние взрослых, в такой момент их торопить нельзя. Я терпеливо ждал, и наконец, Илья, не убирая с лица улыбки начал свой рассказ:

– Конечно приходила… Да так и осталась на всю мою жизнь – слава Богу! Хорошо, так уж и быть! Хоть и рановато Сано, каки – то вещи тебе слышать, да мне самому приятно, хоть в воспоминаниях, да ещё разок сие пережить…

Шел тогда 1930 год. Я заканчивал службу мичманом в боевых частях красной Балтии. Оставалось ещё полгодика, но за храбрость и усердие в боевой и политической подготовке был награждён отпуском на Родину количеством пятнадцати суток. Пятеро из которых я уже потратил, добираясь всяким транспортом до родной сторонушки…

Я «мчал» домой на попутной полуторке, стоя на кузове держась за борт, в клубах пыли, подпрыгивая на каждой кочке просёлочной дороги. Смотрел, как проплывают мимо знакомые до боли в груди: перелески, озера и деревеньки…

Сано, с самого детства, со мной творятся необъяснимые чудеса. Вот когда происходит в моей жизни что-то очень важное, в этот момент время вокруг меня приостанавливается словно, начинат течь замедлено. Голова работат, как всегда, в том же режиме соображаю, а вот время, как во сне. И вот в тот день, точно также было: душа стала замирать, сердце ударяло, словно в бубен, но казалось не боле двух раз в минуту. В тот же миг понял, нужно срочно мне тут же сойти, стоп, я приехал! Постучав по кабине, сошел на землю. Машина медленно удалялась, клубы пыли рассеивались, я стоял по средь дороги, на окраине не большого знакомого села, до родного дома оставалось четыре версты…

Вокруг летний штиль, до звона в ушах давящая тишина и только слышен стрекот кузнечиков, и кажется даже шорох крыльев пролетающих мимо бабочек…Вдруг, сердце моё как будто сорвалось с места, стало бешено барабанить в груди, а душа при этом как-то сладко замирала,в предчувствии чего-то не вероятного, не понятного, но чего-то нового, до душевной радости – долгожданного…

– Господи, мне ж домой, к мамке нужно, якорь мне по голове! Почему я здесь? Ведь что-то меня остановило?! – озираясь по сторонам, разговаривая сам с собой, стал задавать эти вопросы вслух. И в это самое время, из-за пригорка, по лесной тропинке, улыбаясь сама себе, с коромыслом через плечо, не шла, а словно лебёдушка «плыла» мягко ступая, очаровательная девушка. Ведра, на коромысле, плавно покачивались, и по ним скатывались струйки чистой и прозрачной воды. В один миг я словно окаменел. За время службы в морском флоте, неоднократно бывал в увольнении и в Кронштадте и Ленинграде, видывал достойных внимания девиц, но здесь, в деревне, в этакой глухомани… От неё струилось не поддельное достоинство, в каждой её линии изящество, что никак не соединялось с деревенским бытом и воспитанием. Это была, стройная, с еле заметной улыбкой и искорками в глазах красавица. На ней было нежно голубого цвета платье, которое струилось по её телу, ещё более подчёркивая стройность фигуры. На голове белая косынка, завязанная сзади на тонкой и длинной шее, из-под косынки выпали локоны, густых темно каштановых волос, шею обрамляли несколько ниток мелких бус бирюзового цвета. Без слов было понятно, что не из деревенских она, а словно ангел не земной…Так, стоя в оцепенении, где-то издалека до меня доходило, что она абсолютно не досягаема, как звёздочка на небе, вроде вот, светится, совсем рядом и кажется можно дотянуться рукой, а не взять… В это время, мимо меня проходил пожилой мужчина, вероятно от того же источника. Остановясь подле, вымолвил несколько слов, которыми протрезвил мой рассудок…