1000 лет одиночества. Очерки экономической истории России: прошлое и настоящее

В школе Петр I подается как великий правитель, великий реформатор. Даже советская школа продолжила эту традицию – нужен же державе, даже свергнувшей царей, некий понятный символ величия и славы. А вот дальше – сомнения у всех тех, для кого мысль о том, что Россия – плоть от плоти Европы, ненавистна.

Впрочем, не только им. Лев Толстой написал о Петре: «Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжет, закапывает живьем в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует, пьянствует, сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует <…>, коронует б… свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына, <…> и не только не поминают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему».

И Владимир Солоухин со скепсисом смотрит на Петра, и тем более Лев Гумилев – кумир российского «азиатства».

* * *

Но это – эмоции. Вернемся к фактам.

Петр I рывком преобразует Россию – причем без создания какой‑либо системы общественного управления, исключительно своей властью и волей. Сенат не считается – это собрание НАЗНАЧЕННЫХ царем, а не ИЗБРАННЫХ управителей.

Но в остальном преобразования прокатываются по России как цунами, сносящее все замшелое и выстраивающее новое государство. Старая феодальная и уже не слишком боеспособная армия заменена регулярной, по лучшим европейским образцам. Несмотря на первые поражения, выиграна Северная война, Россия возвращает утраченный после падения Новгорода выход к Балтийскому морю. Отлажены международные связи и постоянные дипломатические отношения. Приглашены иностранные специалисты. Созданы зачатки системы отсутствующего до той поры светского образования. Формируется серьезная промышленность, строятся новые города.

Как справедливо отмечал Натан Эйдельман, Петр I пошел не уникальным, но довольно редким путем. Он начал не МЕНЯТЬ старый, а создавать рядом ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ аппарат управления. Новая столица – Петербург. Сначала – потешные полки, а затем на их базе – новая армия. Коллегии вместо думских Приказов. Затем – Сенат и Синод.

Единственное, чего он не сделал, – не попытался опереться на сословия общества. Как пишет Эйдельман, во всех реформах Петра есть две традиционные для России черты. «Во-первых, относительная НЕБУРЖУАЗНОСТЬ», а заодно – «бесхозяйственность, нежелание и неумение считать и рассчитывать, очень часто героизм вместо нормальной, скучной повседневности». «Во-вторых, огромная роль государства, СВЕРХЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ. Петр показал, какие огромные возможности добра и зла заложены в этой российской особенности… Можно сказать, что петербургская империя была гениально подгоняемой телегой, которая, повинуясь петровскому кнуту, сумела на какое‑то время обойти медленно разогревающийся, еще не совершенный западный «паровичок», позже усилиями Уатта, Стефенсона, Фультона он разведет пары».

Но этой инерции, приданной российской телеге Петром I, а позже усиленной Екатериной II, стране хватило почти на век, чтобы катиться вперед, не думая о том, что нужно что‑то менять, что нужна «революция сверху».

Череда императоров и императриц, регентов и регентш, которые правят Россией в XVIII веке, массовое сознание по инерции делит на «плохих» и «хороших». «Плохие» – Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна, Петр III и Павел I. «Хорошие» – Елизавета Петровна и Екатерина II. И совсем бледной тенью проходят в истории «никакие» – Екатерина I, Петр II, Иоанн VI.

Это не значит, что в эти времена нет реформ. Елизавета открывает Московский университет, граф Миних совершенствует армию, Петр III учреждает первый Госбанк империи, Екатерина II развивает систему государственного управления и права, Павел I пытается реформировать армию и законы, включая права крепостных. Нет лишь одного – реформ, направленных на изменение самой системы управления – как государством, так и экономикой. Все реформы – как бы «внутри» имеющейся системы. Да, иногда общество восстает и тогда Елизавета сменяет Бирона, Екатерина – Петра III, а Александр I – Павла I.

Но это – лишь пародия на общественный договор, на участие общества в управлении государством. Как сказала позже французская писательница Жермен де Сталь: «Правление в России – это самовластие, ограниченное удавкою».

Но начинается век девятнадцатый – век, в котором Россия постоянно предпринимала попытки совершенствоваться и уйти от самодержавия, век, в котором два шага вперед сменялись шагами назад, а череда реформаторов – чередой охранителей престола.

* * *

Век XIX. Именно в это столетие перед Россией отчетливо встает необходимость перемен, необходимость реформ или революции. Но было ли это еще одной особенностью России? Нет, потому что XIX век стал эпохой перемен практически для всего мира – для Европы, Америки и частично Азии.

В Европе некоторые монархии окончательно выбирают республиканский формат государства. Идут реформы избирательного права – в плане имущественного ценза, а позже, с развитием гражданских свобод и движения суфражисток, встает вопрос и об избирательном праве для женщин. Франция – самая меняющаяся страна Европы – из империи превращается снова в королевство, затем в республику, затем опять в империю и вновь – уже окончательно – в республику. В Британии еще более растут прерогативы парламента и сужаются прерогативы монарха: страна вынесла уроки из царствования Георга III. В Германии формируется империя, но не самодержавная, а конституционная. Италия объединяется под властью сардинского короля, но король делится своими полномочиями с выборными институтами. Португалия требует демократии, и это в начале следующего века приводит к падению монархии. Австрия становится федеративной империей. В Южной и Центральной Америках, освободившихся от власти испанской короны, несмотря на проекты создать королевства, возникают все же парламентские государства. В Японии – схожий с Германией феномен: страна избавляется от сегунов и объединяется под властью императора, но и эта империя – конституционная, она начинает реформы по европейским образцам. И даже Китайская империя, самая отстающая в плане общественного развития, начинает постепенно меняться.

Так что в плане перемен – Россия в общем контексте. С той только разницей, что Россия (подобно Испании, Османской империи и Китаю) еще решает вопросы, которые большинство стран решили уже в XVIII веке.

И начинается новое столетие с события, более «подходящего» для средневековья, – с заговора и убийства императора Павла I.

* * *

В сыром и промозглом марте 1801 года удар табакеркой в висок императора возвестил для России новый век – век грандиозных перемен.

«Умолк рёв Норда сиповатый, Закрылся грозный, страшный взгляд», – написал в те дни Гавриил Державин, назначенный спустя год министром юстиции Российской империи.

Известны слова Александра I после убийства отца: «При мне все будет как при бабушке». Но на самом деле Александр вовсе не собирался становиться пусть эталонным, но все же императором абсолютизма. Хотя просвещенным умам того времени и этот вариант кажется позитивным. Та же Жермен де Сталь, которая сказала, что правление в России – это самовластие, ограниченное удавкой, говорит, что для страны иметь такого императора куда лучше, чем конституцию. Но сам Александр оппонирует ей: «Даже если вы правы, мадам, я – не более чем счастливая случайность».

Александр еще будучи наследником, был твердо убежден в необходимости реформировать власть и весь российский уклад жизни.

Уже в октябре 1801 года император получает от своего бывшего воспитателя Фредерика Лагарпа, в прошлом – участника Французской революции, документ, который современным языком можно было бы обозначить как «концепция реформ».

Как раз в этом документе впервые в российской истории зафиксирован вопрос, на какие общественные силы может опираться власть, начиная революцию сверху. Как пишет Лагарп, против реформ будет почти все дворянство, чиновничество, значительная часть купечества, а опереться император-реформатор сможет на образованное меньшинство дворян, некоторую часть слабой российской буржуазии и «нескольких литераторов». Лагарп напоминает Александру способ, которым можно в будущем обеспечить себе новых союзников: как можно энергичнее основывать школы, университеты, распространять грамотность, чтобы через какое‑то время опереться на просвещенную молодежь.

Александр I начинает выполнять программу Лагарпа. В крупнейших городах империи одна за другой открываются гимназии. В 1803 году открыт университет в Вильно, в 1804 году – в Казани, в 1805 году – в Харькове. Позже, на излете царствования Александра и в первые годы царствования Николая, появляются университеты в Перми, Гельсинфорсе и Киеве. В 1811 году в Царском Селе открыто элитное заведение для подготовки этой самой «просвещенной молодежи» – лицей.

Лагарп покидает Россию в 1802 году, чтобы заняться политикой в родной Швейцарии, где при Наполеоне он станет одним из руководителей Директории Гельветической республики. Роль «мозгового центра» реформ через некоторое время переходит к Михаилу Сперанскому, выходцу из духовного сословия. Уже в июле 1801 года Сперанский получает генеральский статус – чин действительного статского советника. Тем временем начал действовать «Негласный комитет», который Александр I собрал из либерально настроенных друзей. Первым результатом деятельности Сперанского и «Негласного комитета» стала успешная реформа управления. Императорским указом 8 октября 1802 года на смену устаревшим петровским коллегиям в России учреждены министерства, первоначально – восемь.

Второй ход реформаторов – 1803 год, указ о вольных хлебопашцах. Указ давал возможность помещикам освобождать крепостных крестьян – с землей или без, за выкуп или безвозмездно.

Но этот акт носил скорее духовное, чем экономическое значение, поскольку помещики не спешили освобождать закрепощенных соотечественников. За первую четверть XIX века лишь малое число просвещенных дворян воспользовались этим указом и освободили в общей сложности около 47 тысяч крестьян (это менее 0,5 процента от тогдашнего числа крепостных). А к 1858 году, когда шла работа над отменой крепостного права, по указу о вольных хлебопашцах было освобождено немногим более 150 тысяч крестьян (менее 1,5 процента от общего числа российских крепостных).

Сперанский между тем мечтает о полном избавлении от крепостничества. Он пишет в те годы: «Я бы желал, чтоб кто‑нибудь показал различие между зависимостью крестьян от помещиков и дворян от государя; чтоб кто‑нибудь открыл, не всё ли то право имеет государь на помещиков, какое имеют помещики на крестьян своих. Итак, вместо всех пышных разделений свободного народа русского на свободнейшие классы дворянства, купечества и проч. я нахожу в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов».

В 1803–1804 годах Михаил Сперанский создал три реформаторские работы – «Записку об устройстве судебных и правительственных учреждений в России» и трактаты «О духе правительства» и «Об образе правления». Он пытается создать своего рода идеологию преобразований.

С 1806 года Сперанский – правая рука императора Александра и почти всегда рядом с ним. В свите российского императора он принимал участие и в знаменитой встрече императора Александра I и императора Наполеона в Эрфурте.

Гений Бонапарта оценил российского реформатора в полной мере, он даже сказал Александру I: «Не угодно ли вам, государь, уступить мне этого человека в обмен на какое‑нибудь королевство?». Но российский сюзерен в те годы ценил Сперанского не меньше Бонапарта и в том же году поручил ему подготовить проект общей политической реформы.

Кстати, именно Сперанский стал автором идеи открыть лицей и воспитать новое поколение будущей элиты страны. Александр Пушкин и канцлер Александр Горчаков – питомцы этого проекта, не говоря уже о других, вписавших замечательные страницы в историю России. Сперанский вводит также квалификационные экзамены для чиновников. С этого момента чин коллежского асессора, который давал личное дворянство, и чин статского советника, дававший потомственное дворянство, присваивались только при наличии университетского образования или при сдаче экзамена, сопоставимого с университетским.

* * *

Но на этом реформы начали тормозить. С 1811 года отношения между императором и Сперанским охладели. Кстати, в том же году Александру I представили литератора Николая Карамзина, который подал императору «Записку о древней и новой России» – своеобразный манифест консерваторов, считающих, что в империи все должно оставаться именно «как было при бабушке».

В 1812 году Сперанский отстранен от службы и отправлен в ссылку. Правда, тогда еще Александр не бросался кадрами: после 1816 года Сперанский был пензенским губернатором, а затем сибирским генерал-губернатором, активно работал на этих постах, в 1821 году стал членом Государственного совета, но былого влияния уже не вернул. Сперанский скончался в 1839 году, получив незадолго до смерти графский титул…

Итак, в 1811 году штаб реформ распался, а успехи Российской империи, победа над Бонапартом, присоединение Финляндии и Польши окончательно убедили Александра, что империя прекрасно обойдется без реформ. В Польше и Финляндии, правда, был введен конституционный режим, но империя осталась самодержавной и крепостнической. Напротив, эпоху реформ во второй половине царствования Александра I сменила эпоха реакции, эпоха военных поселений, Аракчеева, а позже, при Николае, Бенкендорфа. А бунт 1820 года в Семеновском полку – первом полку петровской армии – лишь отвратил Александра от какого‑либо свободомыслия.

Так закончилась первая четверть XIX века, подарившая России первый проблеск звезды свободы и закрывшая ее самыми темными тучами аракчеевщины.

* * *

Наступил 1825 год – один из самых тревожных в истории России. В Таганроге при таинственных обстоятельствах скончался бездетный Александр I. Трон должен перейти к среднему брату царя – великому князю Константину Павловичу, российскому наместнику в Польше. Но Константину был важнее престола его морганатический брак с польской графиней Жанеттой Грудзинской. Свой отказ от престола он тайно оформил еще в 1823 году, однако младшему брату Николаю Павловичу это было неизвестно. Госсовет и великий князь Николай присягают Константину как новому императору, но Константин еще раз подтвердил, что не намерен взойти на престол. Эстафета переходит к Николаю Павловичу. И в эти дни декабристы выводят солдат на Сенатскую площадь. Позже Владимир Ленин написал свою знаменитую фразу: «Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию».

Но самих декабристов «разбудили» реформы первых лет царствования Александра, разбудили русская и европейская литературы, разбудили университеты, учителя, книги.

Северное и южное декабристские общества, «Союз спасения». «Союз благоденствия», Общество соединенных славян несколько лет пытались найти удачное время для восстания, в результате которого предполагалось либо сделать монархию конституционной, либо установить в России режим правления, схожий с французской Директорией конца XVIII века. Кстати, в самом радикальном варианте на роль первого республиканского правителя (можно сказать – президента) России многие декабристы среди других претендентов прочили Михаила Сперанского.

Второй целью декабристов было уничтожение крепостничества. Для многих молодых офицеров крепостничество было чем‑то чудовищным. Например, юным Сергею и Матвею Муравьевым-Апостолам, детство которых прошло в Копенгагене и Париже (где их отец трудился на дипломатическом поприще) только при пересечении границы России их мать сказала: «Дети, я должна подготовить вас к чудовищной вести: в нашей стране есть рабство»…

И вот в декабре 1825 года декабристы на Сенатской площади…

Не стоит пересказывать историю декабрьского восстания, она хороша известна – смесь чести и наивности, благородства и нерешительности. Восстание подавлено, а вскоре подавлено и его «южное эхо» – бунт Черниговского полка.

Новоиспеченный император Николай I отправляет солдат в каторгу, вдохновителей мятежа – в казематы Петропавловки. Начинается суд, под следствием – более пятисот человек.

Николай I, мечтавший в детстве быть не императором, а инженером, поставлен перед выбором. С одной стороны, его инженерный ум понимает, что стране нужны перемены, с другой – декабрьское восстание напомнило ему страшные дни его детства, когда был убит его отец.

Суд выносит декабристам чудовищно жестокий приговор: пять человек приговорены к средневековому четвертованию, тридцать один – к обезглавливанию на плахе, шестнадцать – к пожизненной каторге. Но решением самого Николая приговор был существенно смягчен: пятерых декабристов приговорили к смертной казни через повешение, почти всем остальным либо смертная казнь была заменена каторгой, либо пожизненная каторга – сроками на 6 или 10 лет.

По трагической иронии судьбы в составе суда, судившего декабристов, указом царя был и Михаил Сперанский. По свидетельству очевидцев, он плакал, когда выносили приговор тем, кто силой оружия пытался довести до воплощения его идеи.

И была еще одна ирония судьбы. Еще один член суда, виднейший российский сановник и председатель российского Вольного экономического общества адмирал граф Николай Мордвинов отказался приговаривать декабристов. Он подал императору записку, в которой просил Николая не утверждать смертный приговор и заявил, что, хотя и осуждает бунт, но разделяет взгляды декабристов на реформы в империи.

Мордвинов предложил императору вместо каторги назначить декабристов на значимые государственные должности в губерниях, дабы свои убеждения они направили на работу во благо отечества и преобразования государства под сенью престола.

Кто знает, как сложилась бы судьба российских реформ, будь предложение Мордвинова принято. Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения…

Рисунок с казненными декабристами на рукописи Александра Пушкина. 1828 год

* * *

Царствование Николая I – общепризнанный символ российской политической реакции. И именно в это время российский консерватизм стал вооружаться собственной идеологией – в качестве продолжения антиреформаторского манифеста Карамзина в эпоху императора Александра. Идеи Карамзина развил главный идеолог николаевского режима – министр народного просвещения граф Сергей Уваров, автор знаменитой формулы российской власти «Православие, самодержавие, народность».

Эта формула оказалась живучей как лернейская гидра. Казалось бы, стертая реформами Александра II, она позже возвращается царствованием Александра III и деятельностью обер-прокурора Синода Константина Победоносцева. Опять побежденная в 1905 году, она преобразуется в следующем веке. Место православия в ней занимает коммунизм, место самодержца – вождь. И страна очередные четверть века живет под лозунгом «Сталин, партия, народ»…

Но это будет позже, много позже, а пока страна живет по канонам Николая Палкина, находя отдушину лишь в литературе.

Однако очень скоро выясняется: свое слово в том, как жить России, начинает говорить экономика.

* * *

Конец царствования Николая I – это не только крушение державных амбиций в проигранной Крымской войне, не только потеря Россией всех позиций на внешнеполитической арене, достигнутых в предшествующее царствование, это еще и начало системного экономического кризиса. Впервые в своей истории перед Россией стоит необходимость того, о чем так много будут говорить уже в XXI веке, – России необходимо «слезать с сырьевой иглы». Время парусного флота неумолимо проходит, спрос на системообразующие статьи российского экспорта – мачтовый лес, пеньку и т. д. – начинает резко сокращаться.

Начинается, как сказали бы сегодня, «депеньконизация» экономики. Мировым рынкам необходимы теперь не древесина и пенька, а уголь и металл, паровозы и креозот, позже – станки и нефть.

Стране нужны новые драйверы экономической деятельности и искать их предстоит внутри страны. Нужна промышленность – а значит, нужна буржуазия, нужна предпринимательская инициатива, нужны финансовый и товарный рынки. А все они в неволе практически не размножаются…

Последней попыткой спасти самодержавный строй образца Николая Павловича стала знаменитая реформа графа Егора Канкрина, министра финансов России в 1823–1844 годах.

Графа Канкрина считали одним из «отцов победы» в наполеоновских войнах – именно он занимался интендантством российской армии в ее заграничном походе 1813–1814 годов и сумел обеспечить ее своевременное и четкое снабжение.