Полная версия
– Мама, не говори так, пожалуйста. Ты выздоровеешь. Все будет хорошо.
– Нет, Алеша. Я знаю, что скоро уйду. Но ты не должен отчаиваться. Ты должен жить дальше, найти свое счастье.
– Но как я буду жить без тебя, мама? Ты – все, что у меня есть.
– У тебя есть вера, сынок. С тобою Бог. Он не оставит тебя.
Она помолчала, собираясь с силами. – Ты должен вернуться в Ревин Хутор, Алеша, – сказала она, наконец. – Ты должен разгадать тайну Черной речки. Это твое предназначение.
– Но я боюсь, мама. Я боюсь реки.
– Не бойся, сынок. Ты сильный. Ты справишься. И я буду рядом с тобой, чтобы помочь.
Она снова закашлялась, и на ее губах появилась кровь. Алексей в ужасе закричал:
– Мама!
Анна закрыла глаза и перестала дышать.
Алексей обнял ее, прижал к себе, рыдая, не в силах поверить в случившееся. Он потерял самого дорогого человека в своей жизни, свою мать, своего ангела-хранителя.
* * *Похороны были скромными, но на них пришло много людей – соседи по коммуналке, коллеги Анны из школы и швейной мастерской, прихожане из церкви. Все они знали Анну как добрую, отзывчивую и трудолюбивую женщину.
Но самым важным гостем был его отец, Семен. Алексей не видел его много лет, с тех пор как уехал в Москву. Он постарел и осунулся, его лицо было изборождено морщинами, а глаза полны грусти и тоски.
Они встретились молча, обнялись крепко и долго, словно наверстывая годы разлуки.
– Прости меня, отец, – прошептал Алексей, чувствуя вину за то, что оставил его одного в том селе.
– Что ты, сынок, – ответил Семен, похлопывая его по спине. – Все хорошо. Главное, что ты жив и здоров.
После похорон Семен остался с Алексеем на несколько дней. Они много разговаривали, вспоминали прошлое, делились своими горестями и радостями.
– Мать всегда о тебе помнила, – сказал Алексей однажды, сидя с отцом на кухне. – Она очень тебя любила.
– Я знаю, Леш, – ответил Семен. – И я очень любил ее.
– Она хотела, чтобы ты вернулся в село, – продолжил Семен. – Она верила, что это твое место. Но очень боялась за тебя, поэтому и увезла с собой в Москву.
– Я знаю, отец. Она говорила мне об этом перед смертью.
– Так что же ты ждешь, сынок? Поезжай. Разгадай тайну Черной речки. Она не даст тебе покоя, пока ты этого не сделаешь.
– Я боюсь, отец. Я боюсь реки.
Семен посмотрел на него с пониманием.
– Я знаю, сынок. Но ты должен пересилить свой страх. Ты должен сделать это ради себя, ради матери, ради всех нас.
– А ты поможешь мне?
Семен покачал головой.
– Постараюсь, конечно, но на меня не надейся. Я слишком стар, чтобы менять свою жизнь. Но я всегда буду рядом с тобой, приезжай в наш дом, я всегда там.
Он помолчал и добавил:
– Да и река… она не любит, когда много народу лезет в ее тайны. Тебе лучше одному.
Алексей посмотрел на отца и понял, что он прав. Ему нужно вернуться в Ревин Хутор, чтобы лицом к лицу столкнуться со своим страхом и разгадать тайну Черной речки.
– Хорошо, отец, – сказал он. – Я поеду, но я смогу приехать только через 3-4 месяца, нужно уладить дела с наследством, уволиться с работы.
Семен улыбнулся и обнял сына:
– Хорошо, я буду ждать тебя. Я знаю, что ты справишься, сынок. Ты сильный. Ты – Гордеев. Только не женись, нам нельзя жениться…
– Я пока и не собираюсь – задумчиво ответил Алексей.
Да, ему было уже двадцать семь, девушки у него были постоянно, ведь жених он был завидный – высокий, статный, как все Гордеевы, без вредных привычек, перспективный. Но серьезные отношения, наверное, поэтому и не складывались, ведь девушки пытались сразу взять его в оборот. А это раздражало парня, тем более, что ни одна из них не была такой нежной и заботливой, как мама. По крайней мере, ему так казалось.
Алексей, проводив отца на вокзал, вернулся в пустую квартиру. Тоска по матери нахлынула с новой силой. Но теперь он знал, что ему нужно делать. Он должен выполнить ее последнюю волю.
После похорон матери Алексей погрузился в работу, стараясь заглушить тоску и печаль. Он уволился с прежней должности и устроился на стройку, чтобы заработать побольше денег на поездку на родину. Каждый свободный час он изучал историю своего края, местные легенды и поверья, все, что, по его мнению, могло помочь ему в предстоящем деле.
Прошло несколько месяцев. Наконец, Алексей почувствовал, что готов. Он собрал вещи, купил билет на поезд и попрощался с Москвой, городом, который так и не стал ему родным.
Глава 7. Странные люди
Очнулся Алексей уже утром на старом диване. Обстановка в доме уже не выглядела такой хмурой. Сквозь окно пробирался дружелюбный лучик света. «Ну да, много пыли везде и грязи. Прибраться немного, помыть полы и окна – и все будет в порядке». – он невольно вспомнил то, что случилось вчера… Ринулся на кухню – никакой ухи и записки не было.
– Это просто сон, Леха. – сказал он себе ободряюще и решил прогуляться по селу. «Может, встречу знакомых, узнаю кого-нибудь. И всё наладится…»
У соседней калитки на лавочке сидел старик в выцветшей телогрейке. Он чинил сеть, ловко орудуя костяным челноком.
– Доброе утро, – поздоровался Алексей. – Не подскажете, как пройти к Черной Речке?
Старик не поднял головы:
– По добру не ходят туда. По худу – сам найдешь дорогу.
А ты кто такой?
– Гордеев я, Алексей.
Только тогда старик взглянул на него. Глаза были мутные, как ильменная вода.
– А-а, – протянул он. – Родная кровь вернулась. Ну что ж… – Он плюнул через левое плечо и указал тропу. – Иди, да смотри под ноги. Земля нынче ненадежная. Вчера пацаненка проглотила – только шапку оставила.
– Странный старик, – подумал Алексей и шагнул по знакомым улочкам, вспоминая, как бегал здесь босиком в детстве.
Свернув, как ему казалось, к реке, он столкнулся с девушкой.
Волосы длинные, рыжие, глаза, как омут, большие, бездонные, но разного цвета. Правый – синезеленый, а левый иссиня черный.
«Красивая, статная, лет 25, а может больше или меньше», – он понял, что гадать о ее возрасте можно до бесконечности.
«Бывают же такие люди, что возраст не определить,..» – подумалось ему. Одета странновато, мешковатые вещи серо-зеленых тонов, то ли платье, то ли обрывки ткани, похожей на тину. Но из-под них выглядывала белоснежный ворот холщевой рубахи. «Значит, одежда не грязная, просто, видать, ей ходить так по приколу».
Но даже эта несоответствующая молодой девушке одежда, не могла скрыть красивые изгибы молодого женского тела. В руках – корзина, в которой виднелась куча каких-то мокрых кореньев. Алексей смотрел на девушку, раскрыв рот от изумления: «Откуда такая красотка почти в заброшенном селе?».
Его мысли прервал неожиданно низковатый, бархатный голос незнакомки:
– Ты новый Гордеев? – спросила она, не удивляясь. – Я Ксения. Соседка.
– Алексей.
Она кивнула, достав из корзины странный цветок – не то лотос, не то кувшинку.
– Возьми. Положи под подушку. Узнаешь, зачем. – И вдруг она схватила его руку. – Ты уже видел Ее?
– Кого?
– В воде. В зеркале. В… – она резко оборвала себя, плюнула трижды через правое плечо. – Ладно. Завтра. После петухов.
Когда она ушла, Алексей разжал ладонь. Цветок истек синим соком, оставив на коже отметину – как будто его укусила маленькая змея.
Ему сразу расхотелось идти на реку. Парень увидел старый, единственно работающий магазин и решил заглянуть туда. Здесь собрались местные, у прилавка две старухи и дед что-то бурно обсуждали. Когда Алексей вошел, разговоры смолкли. Только старая радиола шипела: "..ожидается штормовой ветер с востока.."
Бабка с лицом, как печеное яблоко, протянула Алексею банку тушенки:
– Бери, парень. Последняя. После тебя ведь никому не надо будет.
Дед засмеялся:
– Правильно Семеновна говорит. Мертвые тушенку не едят.
Он взял банку – на жестяной крышке был выцарапан странный знак в форме рыбы, хотя на этикетке читалась надпись, что эта тушенка из говядины.
– Кто это сделал? – спросил парень.
Все переглянулись. Продавщица, вытирая руки о фартук, ответила:
– Это само проявляется. На всех продуктах, что к Гордеевым идут.
«Странные все какие-то». Он быстро вышел из магазина под общий гогот и хотел идти к отцовскому дому, но тут снова появилась она, недавняя знакомая.
Глава 8. Первый обряд
Тишину у реки разорвал резкий, неестественный звук – металлический лязг, заставивший Алексея вздрогнуть. Он обернулся и увидел, что Ксения с силой ударила старым, покрытым ржавыми пятнами ведром о корявый ствол ивы. Звук был пугающе громким в звенящей предгрозовой тишине и отдался эхом в его напряженных нервах.
– Пойдем за мной, – ее голос прозвучал не как просьба, а как приказ, короткий и не терпящий возражений. Она не ждала ответа, резко развернулась и скрылась за густой пеленой плакучих ветвей.
Алексей, все еще находясь под впечатлением от ее слов, машинально последовал за ней, чувствуя, как плети ивы цепляются за его одежду, словно пытаясь удержать.
Ксения стояла рядом с ведром, которое теперь стояло на земле. Оно было наполнено не водой, а какими-то странными, темными предметами.
– Это «водяное приношение», – объяснила она, и ее слова прозвучали как заклинание из другого мира. – Чтобы дух реки тебя пока не трогал. Пока мы не сделаем то, что нужно.
Она наклонилась и с торжественной, почти ритуальной медлительностью начала выкладывать содержимое на примятую траву. Первым появились три черных пера, длинных и глянцевых, отливающих синевой. Вороньих. Алексей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Затем ее пальцы извлекли хрупкий, идеально сохранившийся засушенный цветок. Он был местным – лотос. И последним предметом стал небольшой прямоугольник плотной бумаги. Фотография. Ксения бросила ее на траву рядом с перьями и цветком. Бумага была мокрая, уголки ее закручивались, изображение расплывалось, но его было достаточно, чтобы узнать.
На снимке был он. Алексей. Лет семи, не больше. Он стоял на этом самом берегу, с удочкой в руках, с широкой, беззаботной улыбкой. За его спиной виднелась гладь Черной речки. Фотографию сделал отец.
Ужас, стремительный и леденящий, сдавил ему горло. Он отшатнулся, упираясь спиной в шершавый ствол ивы.
– Что ты делаешь?! – его голос сорвался на крик, который грубо врезался в мистическую тишину места. – Откуда у тебя эта фотография?! Это же… это отец… Отдай!
Он сделал порывистое движение, чтобы схватить снимок, но рука Ксении молниеносно легла на его запястье. Ее пальцы были удивительно сильными и холодными, как утопленницы.
– Тише… – прошипела она, и в ее глазах вспыхнуло что-то дикое, предостерегающее. Она прижала палец к его губам, и он почувствовал запах речной воды и тины. – Ничего не спрашивай пока. Ничего. Сейчас только слушай и повторяй. Потом. Все будет потом.
Он пытался вырваться, но ее хватка была подобна стальным тискам. Ее взгляд, полный незнакомой ему суровой мудрости, пригвоздил его к месту.
– Говори за мной, – приказала она, и ее голос низко зазвучал, подражая рокоту воды на порогах. – «Как вода уйдет из этих мест не скоро, так и жизнь моя не уйдет раньше времени».
Алексей молчал, сжав зубы. Его разум бунтовал против этой языческой чепухи, против этого безумия, в которое он против воли оказался втянут.
– Повторяй! – ее требование прозвучало как щелкнувший кнут.
И он повторил. Слова вышли глухими, прерывистыми, чужими. Они повисли в сыром воздухе под ивой, и ему показалось, что вода у берега на мгновение затихла, прислушиваясь.
Ксения кивнула, удовлетворенно. Затем ее свободная рука нырнула в складки длинной юбки и появилась оттуда с ножом. Старым, с костяной ручкой, на которой был вырезан узор – волнистые линии. Она не глядя, быстрым, точным движением перекрестила им ствол ивы, оставив на коре две неглубокие засечки.
И прежде чем он успел что-либо понять, она отпустила его запястье и схватила за руку снова, уже выше локтя, и потащила за собой, к черной воде, наступающей на берег.
– Стой! Куда?! – попытался он сопротивляться, но она была невероятно сильна для своего хрупкого телосложения.
– Нужно завершить! Бросить приношение! Чтобы приняла! – ее голос срывался, в нем слышалась нечеловеческая решимость.
И в этот момент что-то в Алексее надломилось. Весь этот кошмар – следы, записка матери, мертвая уха, голос из-под пола, а теперь вот это – колдовство с его детской фотографией под кривой ивой… Чаша переполнилась.
– Да вы тут все сумасшедшие какие-то! – закричал он, с силой вырывая руку. Его крик был полон не столько злости, сколько животного страха и отчаяния. – Отстань от меня! Оставь меня в покое!
Он не помнил, как развернулся и бросился бежать. Он бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, хлеща себя по лицу ветками, не оглядываясь. Сзади доносился лишь шелест листьев и навязчивый, преследующий шепот реки, который теперь, казалось, звучал и у него в голове. Он бежал к дому, к единственному знакомому месту в этом мире, который внезапно сошел с ума, оставив позади иву, темную воду и девушку с глазами, полными древней, непонятной ему тайны.
Глава 9. Трудотерапия
«Да, местные жители тут спятили все, наверное. И она вместе с ними», – эта мысль, навязчивая и едкая, жужжала в висках Алексея, не давая покоя. Он почти бежал по знакомой тропинке, ведущей от избы Ксении, и ему казалось, что даже серые, покосившиеся заборы и пустые оконца соседних домов смотрят ему вслед с немым укором и пониманием. Пониманием чего? Того, что он здесь чужой? Что он ничего не знает об этом месте, о этих людях, об этой странной девушке, в которую уже, кажется, успел влюбиться?
Ему нужно было убежать. Не из деревни, а от самого себя. Ее сосредоточенное лицо, ее тихие, непонятные слова… Это было невыносимо.
«Пойду пока в доме приберусь. Надо занять руки, а то сойду с ума», – решил он, уже подходя к своему временному пристанищу, когда-то это был и его дом.
Но сейчас он кзался чужим. Дом встретил его привычной прохладой и тишиной, пахнущей старой древесиной и пылью. Без лишних раздумий Алексей закатал рукава рубашки и принялся за работу. Он действовал машинально, почти с яростью: сгреб в кучу разбросанные вещи, вымел из углов паутину и месячные наслоения пыли, вытряхнул и застелил постель свежим бельем. Каждое движение было резким, отточенным. Он мыл пол, вжимая щетку в швы между половицами, словно пытаясь выскрести из них не грязь, а собственные тревожные мысли.
Он не просто убирался. Он пытался физическим трудом выжечь из себя ту странную, мистическую картину, что привиделась ему в этом селе. Стук ведра, скрип половиц под ногами, ровное шуршание тряпки – эти простые, земные звуки должны были заглушить шепот заговоров и шипение тлеющих трав. Он старался не вспоминать сегодняшнее утро, но образ ее серьезного лица, озаренного отблесками утренних солнечных лучей, всплывал перед глазами снова и снова.
Так, за монотонной, почти гипнотической работой, незаметно наступил полдень. Живот напомнил о себе нудным сосанием под ложечкой. Алексей прекратил уборку, разжег плиту и поставил на нее банку тушенки, принесенную из сельского магазина. Жирный мясной запах, знакомый и простой, наконец-то перебил в его сознании призрачный аромат полыни и воска. Он наскоро поел прямо из банки, заедая тушенку ломтями черствого хлеба, запивая все это крепким, остывшим чаем. Еда была грубой и не очень вкусной, но именно такой, какая нужна была сейчас – она возвращала его в реальность, была якорем, не позволяющим сознанию уплывать в темные воды суеверий.
Поев, он перешел во двор. Здесь был настоящий простор для его отчаянной трудотерапии. Старый сарайчик, похожий на склад ненужного хлама, привлек его внимание. Дверь скрипела на ржавых петлях. Внутри пахло плесенью, ржавчиной и прошлым. Алексей принялся разбирать завалы. Он вытащил старые, поломанные грабли, ржавую пилу с обломанными зубьями, несколько свернутых в рулон и проеденных молью половиков. И посреди этого хлама он нашел настоящие сокровища: тяжелую, но добротную кувалду с отполированной временем рукоятью, острую мотыгу и почти целую косу-литовку. Инструменты были старыми, но сделанными на совесть, и в его руках они обрели вторую жизнь.
Вооружившись ими, он с новыми силами обрушился на двор. Трава здесь давно уже вышла из-под контроля и поднялась местами по пояс, пожелтевшая и колючая. Алексей работал с упорством бульдозера. Взмах косы – и густой пучок травы ложился пластом. Удар мотыгой – и корни поддавались с глухим хрустом. Он не отдыхал, не смотрел по сторонам. Он просто рубил, косил, сгребал в кучи. Мышцы на спине и плечах горели огнем, ладони покрывались мозолями, а на лбу выступала соленая испарина, которую он смахивал рукавом. Но он был благодарен этой боли и усталости – они были реальными, осязаемыми, они полностью занимали его сознание, не оставляя места для тяжелых раздумий.
Вечер спустился на село мягкими сиреневыми сумерками. Алексей работал до тех пор, пока уже не мог различать в сгущающейся темноте отдельные стебли травы. Территория перед домом была расчищена, на ней аккуратными штабелями лежали результаты его титанического труда. Он остановился, оперся на рукоять косы и перевел дух. Грудь ходила ходуном, от усталости ноги и руки гудели и ныли, каждая мышца отзывалась приятной, тяжелой болью.
Он зашел в дом уже в полной темноте. Не включая света, на ощупь дошел до кровати и рухнул на нее лицом в подушку. Тело его было похоже на один сплошной натянутый нерв, но сознание было пусто и чисто. Не осталось сил ни на тревогу, ни на обиду, ни на мистические страхи. Только глубокая, животная усталость, пахнущая пылью, потом и скошенной травой.
Сон накатил на него мгновенно, как черная, теплая волна.
Ему снилось, что он стоит по колено в ледяной, черной воде. Это была не речка, а что-то безбрежное и темное, как смола. Из воды торчали старые, скрюченные коряги, и на каждой из них сидела Ксения. Десятки, сотни Ксень. Одни смотрели на него с укором, другие – с печалью, третьи что-то шептали, протягивая к нему руки, но шепот их тонул в плеске воды. Он пытался к ней подойти, но ноги увязали в липком илистом дне, не слушались. А с неба сыпались капли дождя. Мелкие, звенящие, они больно били его по лицу и плечам, оставляя синяки. Он кричал ей, пытался спросить, зачем, но из горла не выходило ни звука, только пузыри воздуха поднимались к поверхности черной воды. И тогда все Ксении разом повернулись к нему спиной и стали медленно уходить вглубь, растворяясь в темноте, а он оставался один в ледяной пустоте, засыпаемый тяжелым, почти металлическим дождем.
Он проснулся с внезапным, резким вздохом, как будто вынырнув из глубины. Сердце бешено колотилось, на лбу выступил холодный пот. В комнате было темно и тихо, лишь за окном шумел ветер. Сон был таким ярким, таким реальным, что еще несколько минут Алексей лежал, не двигаясь, пытаясь отдышаться и понять, где он.
Он провел рукой по лицу, смахивая несуществующую воду и леденящий ужас. Отголоски кошмара еще цеплялись за сознание – чувство одиночества, леденящий холод и боль от ударов воды.
«Боже, что это было?» – прошептал он в темноту, и его голос прозвучал хрипло и несмело.
Он перевернулся на бок, уткнувшись лицом в подушку, и попытался поймать ускользающие остатки сна, но ничего не вышло. Осталась только тяжесть на душе и смутное, неприятное послевкусие. Даже во сне его преследовали эти проклятые воды и ее загадочный, недоступный образ.
Он уснул снова только под утро, уже без снов, провалившись в пустую, безмолвную пустоту, дарящую забвение.
Глава 10. Незваные гости
Ранним утром он проснулся от того, что кто-то со всей дури барабанил в окно:
– Палыч, вставай!
Алексей открыл дверь, на пороге стояли два мужика лет пятидесяти в комуфляжных костюмах. Один – высокий, худой с густой седой шевелюрой и карими, как пуговки, глазами. Другой – лысый, пониже, коренастый с пузиком.
– А Палыч где? – гости посмотрели на Алексея с удивлением. – Ты кто такой?
Парень спросонья не сразу понял, что речь идет о его отце:
– Сам не знаю, пропал вроде, говорят. Я его сын, приехал его искать.
– Пропал? Странно… А ты откуда взялся? Вроде Палыч никогда не рассказывал, что у него сын есть. Сколько лет ездим, он всегда один жил…– лысый посмотрел на парня с недоумением.
– Да он кроме своих баек ничего никогда вообще не рассказывал… – заметил кучерявый, но он, видно, сын точно. Смотри – похож ведь?
– Да, похож. Как звать?
– Алексей. А вы кто?
– Я – Максим. А это Толик, – лысый указал на долговязого.
– Ну проходите, – Алексей пожал гостям руки и пригласил в кухню.
– Может, чаю?
– Да, нет. Спасибо. Мы чай не пьем. Если что покрепче, но не с утра, конечно. Мы вообще-то на рыбалку приехали, по два-три раза в году обычно бываем здесь, мы из Волгограда, места тут больно рыбные. Отец нам твой лодку давал, а иногда и с нами рыбачить выезжал. Куда же он пропасть мог? А что местные говорят? Деда Кузьмича не спрашивал?
– Это тот дед, который тут на улице сидит, сети плетет?
– Ну да, он, похоже.
– Да странный он какой-то, этот дед Кузьмич. Я его спросил, как на реку Черную пройти, а он что-то странное понес. Я и не стал больше расспрашивать…
– Ну да дед своеобразный, но рыбацкое дело тоже хорошо знает, как и твой отец. Только уже не ездит никуда, староват. Но сети отменные плетет, мы у него не раз покупали. Крепкие сети.
– Да ладно, сдался вам этот Кузьмич… – вступил в разговор Анатолий. – Палыча искать надо…
– Согласен. Поехали, Леш, с нами на рыбацкий стан, он тут неподалеку на Черной речке. Там всегда собираются рыбаки. Может, и отец твой там. Хотя… Когда он пропал, говоришь?
– Не знаю пока, когда. Я сам только позавчера приехал.
– Понятно. Тогда собирайся, поехали отца твоего искать. Мы на машине, сейчас до берега доскочим, а там у твоего отца сарай есть, ключ мы знаем где. Если лодка на месте, значит, он уехал куда-нибудь к родственникам погостить, может. А если нет, то на рыбацком стане обязательно найдутся люди, что видели его. Так что не горюй, Леха, найдем мы твоего отца.
Алексей, хоть и был немного растерян от неожиданного визита и странной ситуации, почувствовал какое-то облегчение. Эти мужики, суровые на вид, но явно знавшие его отца много лет, вселяли надежду.
– Хорошо, сейчас соберусь, – ответил он, и быстро начал искать куртку и ботинки. Пока одевался, в голове роились мысли. Почему отец никогда не рассказывал о своих друзьях? И главное – куда он пропал?
Выскочив на улицу, Алексей увидел старенький, но ухоженный УАЗ-469. Максим ловко запрыгнул за руль, а Анатолий подтолкнул Алексея к заднему сиденью. Машина взревела и понеслась по ухабистой дороге к реке.
Пока ехали, Максим рассказывал:
– Твой отец – мужик надежный. Всегда поможет, если нужно. Рыбак знатный, реку знает, как свои пять пальцев. Любит он здесь, в глуши, жить. Говорит, в городе – одна суета и обман.
Анатолий кивнул, поддакивая:
– Да, Палыч – кремень. Но бывает, чудит иногда. Всякое в жизни случается.
Буквально через десять минут они добрались до берега Черной речки. Маленький сарай, покосившийся от времени, стоял прямо у воды. Максим достал из-под коряги потертый ключ и открыл замок.
Внутри стояла старая, видавшая виды деревянная лодка. Алексей облегченно выдохнул.
– Лодка на месте, – сказал он. – Может, и правда, просто уехал куда-нибудь.
Но Максим и Анатолий не разделяли его оптимизма.
– Палыч никогда не уезжал, не предупредив, – сказал Максим, нахмурив брови. – Нет, что-то тут не так.
Они вышли из сарая, спустили лодку на воду и направились к рыбацкому стану, который находился в пяти километрах дальше по реке. По дороге Алексей заметил, что друзья отца постоянно переглядываются и о чем-то тихо переговариваются. На душе становилось все тревожнее.
Глава 11. Рыбацкий стан
На берегу Черной Речки, на Зеленом Острове, приютился рыбацкий стан – несколько покосившихся домиков, рыбацких палаток, старая коптильня, пропахшая дымом и копченой рыбой. Здесь, словно в другом измерении, время текло медленнее, а заботы большого мира казались далеким эхом. Вечерами, когда солнце, утомленное за день, опускалось за горизонт, рыбаки собирались у костра, делились уловом, жарили свежую рыбу и, конечно же, рассказывали байки.
В этот вечер огонь весело плясал в костре, разбрасывая искры в ночное небо. Вокруг него сидели шестеро рыбаков, их лица, обветренные и загорелые, освещались пляшущими языками пламени. В воздухе витал густой аромат ухи, жареной рыбы и терпкий запах костра.
Был среди них и старый Савелий, чьи руки помнили каждую лунку в зимнем льду и каждый перекат на Волге. Рядом с ним сидел молодой Ванька, недавно вернувшийся из армии, с горящими глазами и жаждой приключений. Еще четверо – молчаливые трудяги, знающие цену каждому дню, каждому улову.
