Чужая кожа

Елизавета Марару

Чужая кожа

Пролог. Конец

Длинный тонкий ключ наконечником, напоминающим старую раскрошившуюся с двух сторон плоскую лопату, уткнулся в круглую замочную скважину. Взгляд Сергея был прикован к нему: знакомая дверь, привычная связка из двух ключей и таблетки от домофона, но осознание действительности ускользало. Неспешно мужчина опустил руку в карман, провёл пальцем по тонкому металлическому цилиндру. Вторая связка появилась с возмущённым бряцанием металлического кольца-держателя кожаного ремня с выжженной руной, сувенирной ракушкой на шнурке, деревянным фигурным слоником и нескольких ключей. Но их тихий звучный ропот заглушил заветный щелчок. Массивная железная дверь отворилась.

Мягкий оранжевый свет уходящего солнца согревал старый потемневший от грязи и времени паркет. Сергей запер за собой дверь, стянул лакированные чёрные ботинки, наступая на пятки. Ключи он швырнул на низкий комод с большим зеркалом, сбив пару банок. Одеколон рухнул на бок, а полупустой лак для волос проехал по столешнице и звонко упал на пол, продолжая побег.

Болезненно-жёлтые обои с огромными цветами стыдились самих себя, скрываясь за шкафами прихожей. К стене у входа была прикручена ключница. Три слона шли друг за другом на фоне пустыни. Ни слонёнка, ни мамы-слонихи не было на местах, вместо них осталось пустое пространство. Но сердце больно сжималось от папы-слона с распоротым брюхом, из которого торчала кишка-цепочка, ключей на конце было. Куда он брёл один? Последний слон в стаде. Сергей поспешно отвернулся. Он бросился бежать по узкому коридору: всего пара шагов, мимо фотографий в пыльных рамках, где ещё молодые улыбающиеся лица провожали гостей на кухню или встречали из ванны и уборной.

Все старые хрущёвки были похожи между собой. Чаще всего в них не было ремонта, а старики тихо доживали свой век. Самой яркой особенностью оставались малогабаритные кухни, не рассчитанные на семью, что едва сводит концы с концами и покупает куриное филе по акции. «Зато всё под рукой,» – утешала мать, сооружая пирамиды из сковородок и кастрюль.

На кухне тюль когда-то была белой, но Сергей сомневался, что за двадцать лет её хотя бы раз стирали. На красивом узоре у пола появились дыры. Мужчина отодвинул занавески. Серые окна, как будто в пыли, но с ними хоть сомнений никаких не возникало – никто не мыл. На старом подоконнике, покрытом паутиной, стояли два горшка с ещё живыми растениями и аккуратный ряд консервов. Преимущественно всё же тушёнка, но были ещё кукуруза, горошек, пусть и поверхность изрядно запылилась. Под подоконником в ряд выстроились пыльные металлические газовые баллоны.

Холодильник был полностью заполнен уже выцветшими магнитами из разных городов и стран: коллеги отца ездили в Египет, одноклассник из Финляндии привёз сувенир, дядя и тётя из Краснодара… Вероятно, эти магниты оставались последним элементом, поддерживающим в холодильнике подобие жизни. Кто знает, если снять эти разноцветные наколки, возможно, он развалится, а лампочка внутри погаснет навсегда. Сергей открыл дверцу. Молоко прокисло, даже открывать его не нужно, чтобы за прозрачным пластиком увидеть противные комья.

Белый стол с застывшими янтариками варенья на голой столешнице был прислонён к стене. Вокруг него стояли стулья, а глупые полотенца с коровками и цветочками накинуты на спинки: мало ли, когда пригодятся. Солонка с перечницей, упаковка соды, коробок спичек и почему-то чайная ложка посреди стола.

На газовой плите стоял чайник с отломившимся носиком. Он больше не засвистит, радуя жильцов, что вода закипела. Его когда-то зеркальные бока металлического цвета теперь были покрыты следами жирных брызг от сковородок и пыльными ворсинками.

Мужчина сел, окидывая взглядом кухню. Пятка привычно опёрлась на деревянную перегородку, из-за чего колени приподнялись к груди. Пришлось вытянуть ноги. Правая рука коснулась угла стола, большим пальцем Сергей провёл по ножке, пока не осталась белая полоса на грубой коже. Сломанная спичка не позволяла столу шататься, столешница держалась крепко, но ценой служили зацепки на капроновых колготках матери и царапины на пальцах. Взгляд мужчины блуждал по кухне. Одинокий плафон на тонком проводе с лампочкой на конце, напоминал гулкий колокол. Кружка со змеёй – наверняка подарок на новый год – это была любимая кружка отца, он пил чай только из неё. Чай чёрный. Крепкий. Без сахара. Можно с горьким шоколадом.

Сергей поднялся со стула и вернулся обратно, пристыженный улыбающимися лицами с фотографий. Все дороги вели в коридор, а оттуда комнаты расходились лучами. Всего их было две, не считая кухни. И ноги вели Сергея в спальню.

Когда-то это была комната родителей. Летний день пробирался в комнату через балкон, пахло древесиной из-за старого паркета и странной сыростью. Вдоль стены стоял длинный сервант, который приспособили абсолютно ко всему, что было нужно. За стеклянными дверцами стояли остатки былой роскоши: сервиз или что-то очень на то похожее, и фарфоровые статуэтки. Посуда была сложена по наборам и, кажется, использовалась не больше нескольких раз. Их берегли. Но прошло много лет, а из этих тарелок никто и не ел толком. За другими дверцами была спрятана одежда, полотенца, документы, медикаменты, даже книги тремя рядами были оставлены на полках.

Посреди комнаты расстилался ковёр, словно остров. В люстре перегорело три лампочки, оранжевый свет неприятно давил на глаза. В закутке стен кровать двуспальная. Телевизор напротив. Диван, кажется, взятый с рук за небольшие деньги, давно просел. Над ним картина, конечно же, поддельная. Иначе были бы весёлые заголовки. «Жемчужина Шишкина “Утро в Сосновом бору” более двадцати лет висела в хрущёвке». Сергей рвано выдохнул, представляя, что ради такого можно в квартире на улице Ленина сделать очередной филиал Третьяковки, тогда точно никто не будет в обиде. Он будет сидеть на диване и взимать плату.

Памятуя о старой батиной настойке «на чёрный день», Сергей подошёл к дверце серванта, обычно запертой. Впрочем, ключ всегда был в замочной скважине. И сейчас ничего не выбивалось из привычного уклада. Один поворот, металлический язычок спрятался, и дверь распахнулась. А на обратной стороне был спрятан рисунок. Его прилепили скотчем, приклеили только сверху, а снизу листок поднимался, противясь движению двери. Надпись в углу взрослым почерком гласила «Серёжа, 5 лет». Чей-то портрет: нос похож на огурец, глаза-пуговицы и тонкая улыбка-шнурок. Сергей опустил взгляд, этот портрет ему знаком. Ключ снова щёлкнул, настоек больше не хотелось.

Лишь когда мужчина собирался выходить, он увидел новую странность. На кровать было наброшено покрывало на голый матрас. Ни подушек, ни одеяла, только покрывало и матрас на деревянном каркасе. Ком встал в горле, Сергей привычным движением выключил свет.

И снова перекрёсток. Тут раньше была лежанка Дружка, большой дворняги с глупым взглядом, но доброй улыбкой. Для него из старого одеяла сделали его место. Он любил развалиться пузом кверху на чём-то мягком. Где сейчас его миски? Игрушки, многочисленные мячики. Выкинули? Нет, наверняка в кладовке хранятся, где-то под томами книг, которые не поместились в книжные шкафы, пакетами с зимними куртками и над сломанным пылесосом. Сергей не решился открывать кладовку, чтобы посмотреть, так ли это. Не хотелось ошибиться.

Перед белой дверью всегда скрипела половица, так и сейчас. Знакомый звук заставил мужчину помедлить, пусть в руке уже была круглая дверная ручка. Эта дверь давно уже не закрывалась до конца, оставался зазор, из которого виднелась голодная темнота. Мужчина сделал глубокий вдох и всё же вошёл в комнату.

С тихим шуршанием шторы обнажили окно. По периметру деревянной рамы был старый бумажный скотч, крепко державший поролоновые вставки, защищающие от ледяного сквозняка от осени до весны. Белая краска подоконника облупилась и пошла трещинами. Но Сергей отвернулся от этого вида и окинул взглядом свою комнату. Убежище, которое оказалось клеткой.

Изумрудные обои уже давно отклеились и клонились к полу под тяжестью собственного веса. В одном месте их всё ещё удерживали пришпиленные к бетонной стене плакаты с боевиками и певцами из какого-то попсового старого журнала о звёздах. Старая полуторная кровать была заправлена в постельное бельё с большими разноцветными жуками. На прикроватном столике стояла фигурка зелёного солдатика, но его товарищей рядом не было.

Шкаф стал меньше, сморщился: гигантский, доходящий до самого потолка, он скукожился, и зеркальная дверь перестала показывать того нескладного мальчишку с оттопыренным ухом из прошлого.

На столе неаккуратными стопками лежали зелёные тетради в некогда глянцевых обложках. Сергей взял одну из них: алгебра, ученика седьмого «А» Померанова Сергея Анатольевича. Из неё выпал клетчатый листок, где корявыми почерками велась переписка двух оболтусов, какие-то рисунки висельников, пистолеты, тётка с огромной грудью и кучерявым облаком волос над головой. Кажется, это была учительница.

Плотное покрывало пыли образовалось в комнате: на немногих книгах, которые остались в этой квартире, на игрушечных роботах на полках, на шкафу.

Всю комнату словно обволакивало одеяло вневремения. Она осталась такой же, какой была раньше. Настоящая капсула времени. Жилая комната, пусть и небольшая, но законсервировалась на долгих почти двадцать лет. И открылась только сейчас.

Сергей тяжело опустился на кровать, пружины скрипнули под его весом. Он не хотел сюда возвращаться. Спустя столько лет, его не тянуло в эту квартиру, он не вспоминал о ней. Но сейчас, оказавшись внутри, понял, что всё это время его руки обвивала тина прошлого, сковывающая, тянущая незаметно обратно. В бессилии Сергей закрыл лицо руками. Мысль самым большим похоронным колоколом прозвучала в его голове, пригвоздив на месте. От него некуда сбежать.

«Его больше нет…»

Глава 1. Начало

Ласковые солнечные лучи поглаживали растрёпанные короткие волосы, согревали мои пухлые щёки. Зайчиками прыгали по цветастым обоям с ярко-красными машинками. Вставал я с рассветом, а это утро казалось по-настоящему волшебным! Вся квартира была наполнена коробками. Гигантскими кубиками, как в конструкторе! Мама пообещала, что после того, как они закончат, я смогу построить в своей комнате целый замок. И теперь я с нетерпением ждал этого, придумывая, кому из игрушек стоит занять место привратного дракона, а кому будет поручена роль в гарнизоне.

Как медведь, проснувшийся по весне, я неуклюже вытянул ноги и вылез из своей одеяльной берлоги. Босыми ступнями встал на упавшего плюшевого медведя Аркадия и приложил руку козырьком ко лбу.

«Отличная работа, рядовой Аркадий! Ты смог заглушить моё приземление.»

Эту ночь вся семья спала на надувном матрасе прямо на полу.

– Как в походе, – весело сказал папа и поправил съехавшие на нос очки.

Сейчас же он спал, укрывшись простынёй, но выставив голую спину с рядом позвонков.

«Совсем как у стегозавра,» – подумалось мне, но касаться этих пластин мне было неприятно. Наверное, как трогать пузырь у рыбы на разделочной доске. Можно, но фу. Почувствовав, как спину тянет, я свёл лопатки вместе и выпрямился.

Сейчас находиться в этом сказочном мире было неинтересно. Тихое папино похрапывание не развлекало, а нужная коробка с игрушками, отмеченная фиолетовым фломастером, была где-то в середине картонной многоэтажки. Нет, будить отца – не выход. Будет ворчать…

Спасительный тихий треск донёсся из другой комнаты. Я тихонько, как мастер боевых искусств, прилип к стене коридора и начал красться на кухню на носочках. Шаг за шагом, а в голове уже вовсю проигрывалась мелодия из какого-то боевика. Из тех, что папе нравятся. Мои босые ноги едва слышно наступали на паркет, скрип заглушался вознёй с кухни. Я был неуловимым!

– Ты снова босой? Надень тапки, – мама даже не обернулась.

Как?! Я поёжился. Ну никак не могла она меня услышать! Получается, мама меня почувствовала или… Увидела! Наверняка шутки про глаза на затылке содержат какую-то долю правды. Все мамы волшебницы, у них под косами не месяц, а дополнительный глаз, а то и два! Я неосознанно топнул ногой.

– Нет, ты должна была испугаться!

К этому надул щёки и даже всерьёз раздумывал обидеться! Так, чтобы впредь мама была не такой бдительной.

Расстроенно прошлёпал к столу и примостился на стул. Мои ноги не касались пола, и я мог беззаботно раскачивать ими в воздухе. И в этот момент, самый благоприятный для всяких разных дум, я вспомнил своего старого друга из группы «Ромашка» в детском саду. До выпуска мы частенько оказывались вместе, а в последний год нас разлучили… Дело было не в нём, а скорее в его маме. Она тоже носила очки, как мой папа, только другие, с заострёнными концами у висков. И если у всех матерей на затылках есть глаза, то с плохими зрением нужны были очки под волосы? Вероятно, для них делалась специальная оправа. Совсем как… Как очки в бассейн! На резиновом шнурке. И они очень сильно давили. Неприятные очки! Может быть, у мам-с-мигренью от того и головные боли, что их третий глаз вынужден прятаться в таких очках?

– Что сегодня на завтрак? – деловито спросил я, стараясь придать своему голосу отцовскую интонацию, и положил руки полностью до локтя на поверхность стола.

– Яичница. С колбасой, как ты любишь.

Мамина ночная сорочка была защищена цветочным фартуком от злостного нападения грязи на ткань. Масло скворчало на сковороде, реагируя на ещё жидкий белок. Мне было уютно в такие моменты. Когда мама никуда не торопилась и тихо напевала детские песенки из мультиков с деревянной лопаткой в руках. Когда я мог сидеть на стуле, раскачивать ногами, играться с вилками или помогать маме солить завтрак. Когда папа не бегал по квартире, а досыпал законные часы выходного утра. Да, телевизор пока что не работал, нельзя было посмотреть мультики, но это всего лишь на время.

Разбирать коробки мне было неинтересно, я не любил это, как и уборку. Но мама почему-то хотела моего участия. Возможно, это у всех старых людей так: они часами готовы были перекладывать статуэтки с места на место, с улыбкой или рассматривать бабушкин фотоальбом, показывая мне голопопого лысого младенца.

– Смотри, Серёжа, это ты, – довольно ворковала мама под бабушкин смех, а я протестовал.

– Вовсе нет, я волосатый и взрослый! И я сам могу надеть себе штаны, а это – не я!

Но они почему-то мне не верили. В общем, не люблю я уборки и просмотр фотографий. А у нас было столько коробок, что рано или поздно, а порядок наводить придётся.

– Я могу погулять?

Мама обернулась, я смог поймать улыбку. Озорная. Мама была домашней, в таком виде она была более игривой: её волосы по плечи всегда неаккуратно собраны в хвост, когда она готовила. Мама была для меня такой старой, но ей не было и тридцати. У неё над губой была маленькая родинка, а ещё две на шее прямо на сгибе. От мамы всегда пахло кремом для рук и теплом. С ней было спокойно.

– В таком виде? Ну нет, молодой человек, в трусах гулять я не разрешаю, – она хихикнула, а я залился смехом над маминой шуткой. Ой, какое бы я впечатление на ребятню произвёл, если бы вышел гулять в нижнем белье с мультяшками! Хотя, возможно, меня бы и зауважали сразу – крутые же трусы! – Иди, буди папу и доставай вилки.

Я, как сержант, отсалютовал маме, довольно спрыгнул со стула и побежал обратно в комнату. С разбегу прыгнул-десантировался на матрас и положил ладони на папин живот, радостно командуя:

– Проснись и пой! Уже пора просыпаться!

Мой звонкий голос обязательно поможет папе проснуться бодрым и весёлым!

Отец только нахмурился и постарался укрыться простынкой полностью, спрятать лицо, но из-за этого его огроменные ноги-ласты комично топорщились. Папа сжимал и разжимал пальцы, а я захихикал, показывая на ноги пальцем. Жаль, мама не видит! Но это мне дорогого стоило, я потерял бдительность! И тут простынное приведение схватило меня в охапку: папа поднял меня на руки и закружил по комнате, грозно рыча, причитая, что съест маленького негодника. Я дрался как лев, вырывался, отбивался, кричал, но смех был сильнее моей роли рыцаря, защитника всего человечества! Я слышал и его смех: он был с лёгкой хрипотцой. Папалёт с комфортом прилетел на кухню и усадил меня обратно на стул. Моё место.

– Ой, а вилки! – я драматично всплеснул руками, но отец уже сам достал их из коробки.

– Давай считать. Сколько нас?

– Папа – раз. Мама – два. Я – три! Нас три!

– Отлично, тогда три вилки, – когда отец успел надеть очки? Я точно помнил, что спал он без них. Может, когда была весёлая котовасия. Скрыл меня от целого мира, тогда и взял их!

Завтрак проходил как всегда. Я весело щебетал о своих планах и мечтах, а может и о динозаврах, никогда не следил за полётом своих умных мыслей, мама отвечала, шутила, а папа отвечал ей. Родители бросали друг на друга ласковые взгляды, улыбались. А я кривился, ну что за телячьи нежности!

В один момент, когда мама убрала тарелки, а папа наливал чай, я в очередной раз за утро крепко задумался. Вот, мы переехали, но в квартире всё ещё было пусто. Я заозирался по сторонам.

– Ну, а когда бабушка с дедушкой к нам переедут?

– Бабушка и дедушка уже старенькие, – ласково пояснила мама, вытирая руки кухонным полотенцем. – Они поживут отдельно, а мы будем приходить к ним в гости. Скажем, завтра.

– Зато у тебя будет своя комната, – вставил папа свои пять копеек.

Пирожки от бабушки с яблоком или отдельная комната… Дилемма! Я не мог понять, нравилось ли мне такое обновление. Да, жить с родителями в одной комнате, спать на диване, стоять в очереди в туалет… Такие мелочи жизни, когда можно всегда найти убежище за бабушкиным халатом и показать маме язык!

– Вы же скучать будете… – мальчик опустил голову, обдумывая. Раньше он никогда не спал один. Даже в детском саду все кровати стояли рядышком. – Давайте, на первое время я вам игрушки свои дам? Чтобы вы не испугались… Только не Аркашу, он темноты боится. Будет со мной спать.

С улицы донёсся громкий крик. Кажется, звали то ли Олю, то ли Толю, то ли Колю. Не разобрать! Но детский звонкий голос уже будил всех честных и не очень сонь в девятиэтажке. Мама выглянула из окна, хоть я и знал почти наверняка, что её зовут Лена!

– Я думаю, Серёжа уже достаточно взрослый, чтобы получить свои ключи.

Я выпрямился, но ощущал, что лицо стало таким же пунцовым, как моё оттопыренное ухо под солнечными лучами! Щеки просто горели от оказанного доверия! Ну конечно, я уже не тот маленький мальчик, который мог легко потерять не то что ключи, а даже второй носок! Как-никак, а мне уже целых шесть лет! В сентябре я пойду в школу с новым ранцем, стану настоящим первоклассником. Даже песенку выучил про то, чему учат в школе. Уж ключи-то мне доверить было можно.

Но папа почему-то от этой мысли в восторге не остался. Его брови на какое-то время нахмурились, он выразил опасения, но я его даже не слушал. Уж что-что, а мысль о собственных ключах переполняла меня гордостью.

– Будет носить на верёвочке, – заверила мама и доброжелательно улыбнулась. – Конечно, если он уже достаточно вырос…

– Я взрослый! – горячо заверил её я.

– А Сергей Анатольевич зубы почистил?

– Ой! – ладонями закрыл рот, но мои глаза наверняка предательски в ужасе увеличились. В мультиках обычно так и бывает. – Я щас!

Вот об этом я совсем забыл! Мигом побежал в ванну, оставляя родителей наедине.

Взрослые мальчики обладали привилегиями! Помимо собственных ключей, у них была возможность гулять во дворе без присмотра. Правда, уходить со двора без предупреждения было нельзя, мама должна была увидеть из окна, чтобы позвать на обед. И после обеда уходить нельзя тоже, я узнавал. В такой чудесный день присмотра практически не было. Родители занимались распаковкой вещей и обустройством дома. Но я всё равно решил не выходить с территории детской площадки, чтобы не потерять оказанное доверие.

Чтобы произвести лучшее первое впечатление, я надел футболку с крутой жёлтой гоночной машиной. Мама её не прогладила, утюг где-то потерялся в коробках, но это такие никому не интересные мелочи! А ключи на шнурке гордо повесил на шею. Но пришлось немного поумерить пыл и спрятать их под футболку, чтобы мальчишки не подумали, что я уж слишком зазнался. Металл приятно холодил кожу в летний день.

За домом была детская площадка: пара качелей, горка, песочница и карусель-тошниловка. И в таких местах всегда существовали свои неписанные правила. Я проводил дни на двух площадках у бабушек, а ещё в детском саду стояли другие, но базовые законы всегда были одинаковыми. Совсем малыши копались в песке вместе со своими мамами, это место неприкосновенно. В двенадцать они обычно уходили, это время для взрослых ребят. Всё, что нашли в песочнице – ничейное, с ним можно играть! Не жадничай. На качелях не качаются больше двух людей, где один стоит на сидушке сзади и раскачивает повыше. Кто делает «солнышко» официально заслуживает уважение. Плакса становился «Ваксой» и «гуталином». И каждый, кто гуляет, автоматически записывается в друзья.

За первый час мне удалось познакомиться с: Жекой, Геной, Стёпой, Колей, Колей-с-мячом, Женей-девочкой, Шуриком, Ваней… С особым упоением я рассказывал за обедом об Илье. У него была кепка надета козырьком назад, он жевал жвачку, а ещё у него на руках были переводные татуировки в виде стилизованного пламени! Он даже хвастал, что у него дома есть машинка на пульте радиоуправления, только родители на улицу брать её не разрешали. Мама с интересом слушала, подперев руку. Вскоре тарелка была опустошена, её содержимое съедено. Больше ничего не держало меня дома, и я вернулся обратно на улицу. Нельзя было позволить даже на секундочку забыть о себе! Детская дружба так мимолётна!

Когда я выбежал на улицу, обежал дом. Я оказался первым. Это было неудивительно: кого родители обязали суп съесть до конца, а им не хотелось, кому-то нужно помочь с делами по дому, других обязали читать по часу в день после обеда. Но семейство Померановых было занято обустройством гнезда: куда веточку добавить, где пух положить. И сейчас, оказавшись один на один с осиротевшей ещё не ставшей своей площадкой, я растерялся. Совершенно незнакомая горка, безлюдная песочница. Я прошёлся туда, затем сюда. Задрал нос и начал считать свой этаж. Окно было где-то там, на третьем. Это была моя комната. А где остальные ребята живут? Куда кричать? Непонятно!

– Ну и ладно, – буркнул я себе под нос. Затем как можно более гордо и независимо плюхнулся на качели.

Ну, кому-то точно надо быть первым! Дети будут выглядывать в окна, а если площадка будет пустой, наверняка никто и не выйдет больше. Да и взрослые не должны понять, что мне скучно или я растерян. Первый обязательно должен быть стойким, как оловянный солдатик. Нести свой дозор, по-сурикатьи вытягивать шею.

Качели жалобно скрипнули, а я поднял голову и взглянул на перекладину. Синяя краска давно облупилась, появилось что-то похожее на ржавчину. От полноценной деревянной сидушки остались всего три прочные доски, но это не мешало раскачиваться. Куда большим огорчением оказалась перекладина. И никакого «солнышка» не крутануть! Как только качели доходили до неё, они стукались и возвращались обратно.

– Ты из соседнего двора?

Я вздрогнул, по спине побежали мурашки. Девчачий писклявый голосок раздался с соседних качелей. Девочка в цветочной панаме и майке с котятами огромными глазами смотрела на меня. Совсем как у тех кошаков с рисунка. Разглядывала мою одежду, руки, ободранные коленки, которые не скрывали шорты.

– Нет, я из этого, – по-свойски ответил и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Я тебя раньше тут не видела. Ты на «корабле» гулял или на «горке»?

А она и не думала, что меня тяготило её присутствие. Ну как же так, у девчонок были свои компании! С ними можно было поиграть в вышибалы, казаки-разбойники, но о чём с ними поговоришь? Они знали только тиранозавров, а о трицератопсах и не слышали! Скучные совсем! А эта ещё и в юбке пришла, уж точно ждёт подружек играть в фей и принцесс. В юбке и не побегаешь совсем. Но, видимо, она тоже была Первой, но из «своих».

– Я вчера переехал. Вот в этот дом, – гордо ткнул указательным пальцем в девятиэтажку.

– А, ну да. Я видела грузовик, – девочка хмыкнула, вот теперь-то её пазл сложился в картину! Но особого интереса к переезду она не проявила. – Как тебя зовут?

– Серый.

Пусть все и звали меня Серёжей, ей это знать было необязательно. Я даже важно приосанился, слегка надул губы, чтобы казаться более презентабельным в её глазах. Серый звучало более официально-брутально. Чтоб знала, не какой-то пацан приехал в этот район, а уважаемый человек! Но девочка даже не начала растекаться в реверансах, её траектория интереса снова сменила направление. Сделала тактический вираж!