Полная версия
Александр Сосновский
Кровь на холсте
Глава 1. Отражения
Дождь барабанил по стеклам мастерской с монотонным упрямством. Капли собирались в причудливые узоры, сползали вниз извилистыми дорожками, словно торопились куда-то. Татьяна Сергеевна Минина отложила тонкую беличью кисть и отступила на шаг от холста. Спина затекла от долгого сидения в одной позе, а в висках пульсировала тупая боль. Семь часов непрерывной работы без единого перерыва – даже для нее это было чересчур.
Реставрация старинного натюрморта подходила к концу. Еще несколько штрихов, пара слоев лака, и полотно восемнадцатого века снова заиграет теми красками, которые задумал автор: яркие фрукты в серебряной вазе, играющий на металлической поверхности свет, загадочные тени, скрывающиеся в складках темно-бордовой драпировки.
Мастерская тонула в сумраке – за окном день клонился к вечеру, а Татьяна не включала верхний свет, довольствуясь лишь направленной лампой над рабочим столом. В этом полумраке отреставрированные фрукты казались особенно сочными, почти живыми, а тени – глубокими и таинственными. Если долго смотреть на них, начинало казаться, что они движутся, дышат, живут своей, скрытой от поверхностного взгляда жизнью.
Татьяна потерла усталые глаза. В последнее время она все чаще теряла счет времени, погружаясь в работу целиком, без остатка. Растворялась в чужих картинах, в чужих историях, запечатленных на холсте. Так было проще – не думать, не вспоминать, не чувствовать эту пустоту внутри, которая появилась шесть месяцев назад и с тех пор только разрасталась, как раковая опухоль, поглощая все живое, что еще оставалось в ее душе.
Маленькие старинные часы на стене пробили шесть вечера. Их звук вернул Татьяну в реальность. Нужно было закончить на сегодня, убрать инструменты, смыть с рук запах скипидара и красок, может быть, даже заставить себя приготовить что-нибудь на ужин, хотя аппетита не было уже давно.
Звонок мобильного разрезал тишину мастерской, заставив Татьяну вздрогнуть. Она посмотрела на экран – номер не определился. Первым порывом было не отвечать. В последнее время она избегала разговоров, особенно с незнакомцами. Но профессиональная привычка взяла верх – мало ли, потенциальный клиент.
– Татьяна Сергеевна Минина? – мужской голос в трубке звучал глубоко и немного отстраненно, с едва заметной хрипотцой.
– Да, это я, – она машинально выпрямила спину, словно собеседник мог ее видеть.
– Меня зовут Андрей Бялковский. Я хотел бы предложить вам работу. – В его голосе не было ни просительных ноток, ни заискивания, только спокойная уверенность человека, привыкшего к тому, что его предложения принимают. – Речь идет о реставрации коллекции картин конца XIX века. Мой предок, Николай Бялковский, был… скажем так, неординарным художником.
Татьяна напряглась. Имя Николая Бялковского не было широко известно в кругах искусствоведов, но те немногие, кто о нем слышал, говорили шепотом, с опаской оглядываясь, словно само упоминание этого имени могло навлечь беду. Его работы – немногие из сохранившихся – отличались странной, гипнотической манерой письма и производили на зрителей необычное впечатление. Некоторые утверждали, что после длительного созерцания его картин начинали видеть странные сны. Другие говорили, что физически ощущали чужое присутствие, стоя перед его полотнами.
Большинство работ Бялковского исчезло при загадочных обстоятельствах или было уничтожено самими владельцами. По слухам, люди, обладавшие его картинами, слишком часто сталкивались с необъяснимыми явлениями и предпочитали избавляться от полотен.
– Я знакома с некоторыми работами Бялковского, – осторожно ответила она, вспоминая единственный портрет, который видела в запасниках Музея изобразительных искусств. Хранители предпочитали не выставлять его в основной экспозиции, ссылаясь на «неподходящую тематику», хотя на первый взгляд в картине не было ничего предосудительного – обычный женский портрет, выполненный в сдержанной манере. – Но насколько мне известно, сохранилось всего несколько его полотен.
– Именно так, – в голосе мужчины промелькнуло что-то похожее на удовлетворение. – Но наша семья сохранила значительную часть его наследия. Двенадцать портретов, которые никогда не выставлялись публично. Они… требуют деликатного обращения.
Татьяна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Двенадцать портретов? Целая коллекция, никогда не показанная миру? Это было бы удивительной находкой для искусствоведа, настоящим открытием.
– А в чем заключается проблема? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал профессионально. – Они повреждены? Нуждаются в чистке?
– И то, и другое, – ответил Андрей после короткой паузы. – Некоторые пострадали от времени, другие… имеют более специфические проблемы. Но я бы предпочел обсудить детали при личной встрече. Вы знаете, некоторые вещи сложно объяснить по телефону.
Она колебалась. В его словах, в том, как дрогнул его голос на последней фразе, было что-то настораживающее. Что значит «специфические проблемы»? И почему эти портреты никогда не выставлялись? Не скрывается ли за всем этим какой-то подвох?
Но профессиональное любопытство и финансовые соображения взяли верх. После смерти Игоря она полностью погрузилась в работу, отказываясь от социальной жизни, от встреч с друзьями, от всего, что могло напомнить о потере. Новый заказ, особенно такой интригующий, был возможностью снова почувствовать интерес к чему-то, кроме собственной боли.
– Я могла бы взглянуть на них, – наконец сказала она, убирая выпавшую из хвоста прядь за ухо. – Но сразу предупреждаю, я беру не все заказы. Особенно если речь идет о серьезных повреждениях.
– Разумеется, – в его голосе мелькнула легкая ирония. – Я и не ожидал иного от специалиста вашего уровня.
Была в этих словах какая-то странная интимность, словно он знал о ней гораздо больше, чем мог почерпнуть из публикаций или профессионального портфолио. Татьяна снова почувствовала легкое беспокойство, но отогнала его. В конце концов, она известный реставратор, о ней писали в профильных журналах, ничего удивительного, что потенциальный клиент навел справки.
– Особняк находится в сорока километрах от города, – продолжил Андрей. – Я вышлю вам координаты. И, Татьяна Сергеевна… работа предполагает ваше проживание в доме. Картины нельзя транспортировать. Условия будут более чем комфортными.
Она нахмурилась. Переезд в чужой дом, к незнакомому человеку, для работы над загадочной коллекцией – все это звучало как начало готического романа, а не как обычный профессиональный контракт.
– Почему их нельзя транспортировать? – прямо спросила она. – Обычно даже самые хрупкие картины можно перевозить при соблюдении определенных условий.
Последовала пауза, и Татьяне показалось, что она слышит тихий вздох на другом конце линии.
– Есть… определенные обстоятельства, связанные с этими портретами, – наконец произнес Андрей. – Которые делают их транспортировку нежелательной. Но я предпочел бы объяснить это при встрече. Уверяю вас, у меня нет никаких… предосудительных намерений. Вы можете приехать с ассистентом, если вам так будет спокойнее.
Что-то в этом предложении настораживало, вызывало инстинктивное желание отказаться, но Татьяна отмахнулась от смутной тревоги. После того, что случилось с Игорем, ее уже мало что пугало. Смерть забрала самое дорогое, оставив лишь пустоту и безразличие. Что может быть страшнее?
– Хорошо, я приеду посмотреть на коллекцию, – решилась она. – Когда вам удобно?
– Завтра, – в его голосе прозвучало нетерпение, которое он тут же попытался скрыть. – Чем раньше, тем лучше. Некоторые из картин… они начинают темнеть. Боюсь, мы можем потерять их безвозвратно.
Темнеть? Странная формулировка для описания состояния картин. Обычно говорят о выцветании красок, о растрескивании лака, о повреждении холста, но не о «потемнении». Впрочем, Татьяна списала это на непрофессиональный лексикон человека, далекого от реставрации.
– Завтра? – она окинула взглядом мастерскую. – Мне нужно будет подготовить материалы, собрать инструменты…
– Все необходимое у нас есть, – быстро ответил Андрей. – Прошлый реставратор оставил полный набор профессиональных материалов. Вам нужно привезти только личные вещи.
Прошлый реставратор? Интересно, почему он не закончил работу? Татьяна хотела спросить об этом, но что-то ее остановило.
– Хорошо, я приеду завтра, – сказала она вместо этого. – В первой половине дня.
– Прекрасно, – облегчение в его голосе было почти осязаемым. – Я отправлю вам координаты и буду ждать. Благодарю вас, Татьяна Сергеевна. Вы не пожалеете о своем решении.
В этих последних словах ей послышалось что-то вроде обещания, хотя неясно было, обещания чего именно. Татьяна попрощалась и положила телефон на стол, глядя на экран, на котором уже высветилось уведомление о полученных координатах.
Что она делает? Соглашается ехать в загородный особняк к незнакомому мужчине, чтобы работать над коллекцией картин художника, чье имя вызывает странную тревогу у искусствоведов? Еще полгода назад она бы тщательно взвесила все за и против, проверила информацию, может быть, даже отказалась бы. Но теперь…
После звонка Татьяна долго стояла у окна, глядя на дождь. Шесть месяцев прошло с тех пор, как Игорь погиб. Шесть месяцев она жила словно в тумане, механически выполняя заказы, отказываясь от встреч с друзьями, замкнувшись в коконе своего горя.
Может, эта работа – именно то, что ей нужно? Уединенный дом, сложная задача, полное погружение в творчество давно умершего художника. Смена обстановки, смена ритма, возможность на время забыть о пустой квартире, где каждая вещь напоминает об Игоре, о их совместных планах, которым не суждено было сбыться.
Дождь усиливался, барабаня по стеклу с нарастающей яростью. В отражении оконного стекла Татьяна видела свое лицо – бледное, осунувшееся, с темными кругами под глазами. Тридцать два года, а выглядит на все сорок. Горе состарило ее, высосало жизненные соки, оставив лишь тень той яркой, полной энергии женщины, которой она была раньше.
Она отвернулась от окна и начала собирать инструменты, машинально протирая кисти, расставляя баночки с растворителями по местам. Завтра она поедет в этот загадочный особняк, посмотрит на коллекцию, возможно, даже возьмется за работу. Что может пойти не так?
Она не знала, что в это самое время, на другом конце города, в старинном особняке с башенками, Андрей Бялковский сидел в своей библиотеке, глядя на ее фотографию в журнале «Современное искусство». Статья двухлетней давности рассказывала о молодом, но уже признанном реставраторе Татьяне Мининой, чьи работы отличались не только техническим совершенством, но и особым пониманием замысла художника, способностью проникать в суть произведения.
Андрей медленно провел пальцем по контуру ее лица на фотографии. Высокие скулы, прямой нос, глаза – внимательные, глубокие, с затаенной печалью, которая, казалось, жила в них задолго до личной трагедии. Каштановые волосы собраны в простой хвост, никакого макияжа, строгая белая блузка – образ профессионала, сосредоточенного на работе, а не на внешних эффектах.
Рядом на столе лежал старинный дневник, раскрытый на странице с выцветшим рисунком – женский профиль, удивительно похожий на профиль Татьяны. Те же четко очерченные скулы, тот же разрез глаз, та же линия подбородка. Сходство было настолько поразительным, что казалось невозможным.
– Она подойдет, – прошептал Андрей, снова переводя взгляд на фотографию. – Она идеально подойдет.
За окном сверкнула молния, на мгновение осветив библиотеку призрачным светом. В этой вспышке лицо Андрея преобразилось, обнажив смесь эмоций, обычно скрытых под маской сдержанности – надежду и отчаяние, решимость и страх, зловещую одержимость, граничащую с безумием.
Когда свет молнии погас, он еще долго сидел в темноте, вслушиваясь в раскаты грома и шум дождя. В большом пустом доме звуки отдавались эхом, создавая иллюзию множества голосов, шепчущих одновременно.
Иногда Андрею казалось, что он различает в этом шепоте отдельные слова, фразы, мольбы. Иногда – что шепот становится громче, когда он думает о портретах, о своем плане, о Татьяне Мининой.
Он потер виски, пытаясь отогнать назойливый гул в голове. Бессонные ночи и постоянное напряжение сказывались, но сейчас было не время для слабости. Не тогда, когда он так близко подошел к решению.
Андрей поднялся и подошел к камину, в котором тлели угли. На каминной полке стояли фотографии в серебряных рамках – его родители, он сам в детстве, молодая женщина с мягкой улыбкой и светлыми волосами.
Он взял последнюю фотографию, всматриваясь в знакомые черты. Анна. Его жена. Три года назад она лежала в их постели, такая спокойная, такая красивая, такая… холодная. Врачи говорили об остановке сердца, о врожденном дефекте, о случайности, которую никто не мог предвидеть.
Но Андрей знал правду. Или думал, что знал. После ее смерти он нашел дневники, письма, документы. Погрузился в семейную историю, в прошлое, которое его предки предпочитали не вспоминать. И понял, что смерть Анны не была случайностью. Как не были случайностью странные сны, которые она видела перед смертью, шепот, который слышала в пустых комнатах, ощущение чужого присутствия, которое преследовало ее в последние недели жизни.
Дом забрал ее. Как забирал всех женщин в семье Бялковских. Поколение за поколением.
Андрей аккуратно поставил фотографию на место и еще раз взглянул на журнал, на лицо Татьяны Мининой. То, что он собирался сделать, было рискованно. Возможно, даже аморально. Но у него не было выбора.
«Она подойдет, – снова прошептал он. – Она идеально подойдет».
За окном сверкнула новая молния, и на мгновение его лицо осветилось, показав смесь надежды и отчаяния в глазах.
Утро выдалось неожиданно ясным после вчерашнего дождя. Татьяна проснулась рано, еще до звонка будильника, от странного сна, детали которого ускользали, оставляя лишь смутное беспокойство и ощущение чужого присутствия.
Она быстро собралась, сложив в небольшую дорожную сумку самое необходимое – одежду на несколько дней, предметы гигиены, пару книг, ноутбук. В последний момент, повинуясь странному импульсу, добавила к вещам маленькую фотографию Игоря в простой рамке – единственную, которую позволяла себе держать на виду.
Выйдя из дома, она на мгновение остановилась, глядя на чистое небо, на мокрые от дождя деревья, на играющие в лужах солнечные блики. Мир казался обновленным, словно вчерашняя гроза смыла с него налет усталости и тоски. Впервые за долгое время Татьяна почувствовала легкое волнение – не страх, а скорее предвкушение чего-то нового.
Навигатор повел ее сначала через утренние городские улицы, затем по шоссе, уводящему все дальше от знакомых мест. Она включила радио, но вместо музыки раздался только шум помех. После нескольких попыток настроить приемник Татьяна сдалась и продолжила путь в тишине, нарушаемой лишь шумом двигателя и голосом навигатора, периодически сообщающим о поворотах.
Чем дальше она отъезжала от города, тем более дикими становились окрестности. Осенний лес по обеим сторонам шоссе пылал красными и золотыми красками, но в этой яркости было что-то тревожное, что-то избыточное, словно природа старалась скрыть тайну, спрятанную в его глубине.
Через сорок минут навигатор сообщил о необходимости свернуть на узкую грунтовую дорогу. Татьяна сбавила скорость и вглядывалась в просвет между деревьями, пытаясь разглядеть поворот. Указателя не было, только старый, покосившийся камень с едва различимым гербом – два волка, поддерживающие щит с изображением ворона.
«Герб Бялковских», – пронеслось в голове Татьяны. Где-то в глубинах памяти всплыла информация, которую она когда-то читала или слышала – старинный дворянский род, известный своими эксцентричными представителями и странными увлечениями. Последний из них, художник Николай Бялковский, считался чуть ли не колдуном в народе.
Дорога петляла между деревьями, с каждым поворотом становясь все уже и неприметнее. Два раза Татьяне пришлось остановиться и сверяться с картой, опасаясь, что она сбилась с пути. Но навигатор упрямо вел ее вперед, в самую глушь, туда, где, казалось, даже солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую листву.
Наконец, после пятнадцати минут езды по ухабистой дороге, лес расступился, и Татьяна увидела особняк Бялковских. Он стоял на холме, величественный и мрачный, словно вырастающий из самой земли. Трехэтажное здание из серого камня с высокими стрельчатыми окнами и башенками по углам, окруженное старыми дубами, чьи ветви почти касались стен дома.
Татьяна заглушила двигатель и несколько минут просто сидела, разглядывая особняк. Было в нем что-то одновременно отталкивающее и притягательное. Казалось, дом существовал вне времени, сохранившись в неизменном виде с тех пор, как был построен. Ни спутниковых тарелок, ни кондиционеров, ни других признаков современности, которые обычно нарушают облик старинных зданий.
Сделав глубокий вдох, Татьяна вышла из машины. Воздух был удивительно свежим, наполненным запахами прелой листвы, сырой земли и чего-то еще – неуловимого, терпкого, похожего на запах старых книг или чердачной пыли.
Она достала сумку из багажника и направилась к входной двери. Тяжелая, дубовая, с металлическими накладками и массивным кольцом вместо звонка. Татьяна занесла руку, чтобы постучать, но дверь открылась прежде, чем она успела коснуться дерева.
На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати пяти. Темные волосы с проседью на висках, четко очерченные скулы, глубоко посаженные глаза цвета грозового неба. Он был одет в темные брюки и белую рубашку с закатанными рукавами, обнажающими сильные предплечья. Андрей Бялковский был именно таким, каким она его представляла по голосу – сдержанным, элегантным и немного отстраненным.
– Татьяна Сергеевна, – он слегка склонил голову. – Рад, что вы нашли дорогу. Прошу вас.
Рукопожатие оказалось неожиданно крепким, а рука – холодной, несмотря на теплый осенний день.
– Впечатляющий дом, – произнесла Татьяна, входя в просторный холл с мраморным полом и винтовой лестницей, ведущей на верхние этажи.
– Он хранит много историй, – Андрей бросил на нее быстрый взгляд. – Не все из них приятные. Но я думаю, вас больше заинтересуют картины, чем семейные легенды.
В холле царил полумрак – несмотря на яркий день, солнечные лучи почти не проникали через узкие окна, а старинные люстры, свисающие с высокого потолка, не были зажжены. По углам стояли рыцарские доспехи, молчаливые стражи из другой эпохи. Стены были увешаны охотничьими трофеями и старинным оружием – копьями, мечами, щитами с геральдическими символами.
Татьяна поежилась – в холле было заметно прохладнее, чем снаружи, словно камень, из которого был сложен дом, хранил в себе вековой холод.
Андрей заметил ее движение.
– Прошу прощения за температуру, – сказал он. – Старые дома тяжело прогреть. Но в жилых комнатах теплее, обещаю.
Он повел ее через холл к широкому коридору.
– Позвольте сначала показать вам вашу комнату. Вы можете оставить вещи, освежиться с дороги, а затем я покажу вам галерею с портретами.
Андрей провел ее через анфиладу комнат, каждая из которых была обставлена со вкусом, но создавала странное ощущение, будто время здесь течет иначе. Старинная мебель соседствовала с современной техникой, хрустальные люстры – с минималистичными светильниками. Везде ощущался порядок, но какой-то безжизненный, словно в музейной экспозиции, а не в жилом доме.
– Вы живете здесь один? – спросила Татьяна, заметив отсутствие каких-либо личных вещей.
– Большую часть времени, – уклончиво ответил Андрей. – Иногда приезжает экономка, раз в неделю. Я предпочитаю уединение.
Что-то в его тоне подсказывало, что за этими словами кроется больше, чем просто любовь к одиночеству. Но Татьяна не стала расспрашивать – в конце концов, она здесь по работе, а не для того, чтобы узнавать личную историю заказчика.
Они поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице. Перила, сделанные из темного полированного дерева, были украшены искусной резьбой – фигурками птиц, зверей и фантастических существ, сплетающихся в причудливый узор. Татьяна провела рукой по гладкому дереву и вздрогнула – ей показалось, что под пальцами что-то шевельнулось, словно одна из резных фигурок пошевелилась. Но когда она посмотрела внимательнее, все было неподвижно.
Второй этаж был уютнее первого – ковровые дорожки приглушали звук шагов, стены были обиты темно-бордовыми обоями с золотистым узором, в нишах стояли античные статуи и китайские вазы.
Андрей остановился перед одной из дверей и открыл ее.
– Ваша комната, – сказал он. – Надеюсь, вам будет комфортно.
Татьяна вошла и невольно замерла от удивления. Комната была просторной и светлой, с высоким потолком и большими окнами, выходящими в парк. Массивная кровать с резным изголовьем, застеленная темно-синим покрывалом, занимала центральное место. Рядом стояли прикроватные тумбочки с старинными лампами, создававшими мягкий, золотистый свет. У одной из стен располагался письменный стол с компьютером и настольной лампой. Напротив кровати – камин, в котором уже были уложены поленья, готовые к растопке. Над камином висело большое зеркало в старинной раме, отражавшее комнату и создававшее иллюзию еще большего пространства.
– Это… впечатляюще, – честно сказала Татьяна, оглядываясь.
– Рад, что вам нравится, – в голосе Андрея прозвучало искреннее удовлетворение. – Ванная через ту дверь. Там есть все необходимое. Располагайтесь, отдохните, а когда будете готовы – спускайтесь в холл. Я покажу вам галерею.
Он уже повернулся, чтобы уйти, но остановился на пороге.
– Ах да, еще одна деталь. В этом доме… странная акустика. Иногда можно услышать звуки, голоса, которые кажутся ближе, чем они есть на самом деле. Не пугайтесь, если услышите что-то необычное. Это просто особенность старого здания.
С этими словами он вышел, мягко закрыв за собой дверь.
Татьяна опустила сумку на кровать и медленно обошла комнату, изучая обстановку. Все было безупречно чистым, словно комнату недавно тщательно убрали специально для нее. На письменном столе стояла ваза с свежими цветами – белые лилии, наполнявшие воздух тяжелым, сладковатым ароматом.
Она подошла к окну и отодвинула тяжелую штору. Вид открывался на обширный парк, некогда, вероятно, ухоженный, но теперь слегка одичавший. Вековые дубы и клены, декоративные кустарники, заросшие дорожки, ведущие к маленькому пруду с полуразрушенной беседкой на берегу. Все это создавало картину элегантного упадка, странной, меланхоличной красоты.
Татьяна отвернулась от окна и снова осмотрела комнату. Странно, но несмотря на роскошь обстановки, ей было немного не по себе. Может быть, дело было в масштабах – слишком большая комната для одного человека, слишком высокие потолки, слишком много пространства, которое как будто ждало, чтобы его заполнили.
Она расстегнула сумку и начала раскладывать вещи. На прикроватную тумбочку поставила фотографию Игоря – молодой мужчина с открытой улыбкой и живыми глазами смотрел с снимка, словно говоря: «Все будет хорошо».
Но будет ли? Сейчас, оказавшись в этом странном доме, с его гнетущей атмосферой и загадочным хозяином, Татьяна вдруг почувствовала неуверенность. Может быть, не стоило так поспешно соглашаться на этот заказ? Может быть, нужно было сначала навести справки, узнать больше о Андрее Бялковском и его коллекции?
Она покачала головой, отгоняя сомнения. В конце концов, она здесь только чтобы оценить состояние картин. Если что-то ей не понравится, она всегда может отказаться и уехать.
Быстро умывшись и переодевшись в более удобную одежду, Татьяна спустилась в холл. Андрей ждал ее, сидя в кресле с книгой в руках. При ее приближении он поднялся, отложив книгу, и Татьяна мельком увидела старинный переплет и пожелтевшие страницы.
– Вы отдохнули? – спросил он. – Готовы увидеть коллекцию?
Она кивнула, и Андрей повел ее через холл к дальней части дома. Они прошли через несколько комнат, каждая из которых имела свой характер – библиотека с тысячами книг от пола до потолка, музыкальная гостиная с роялем, покрытым тонким слоем пыли, столовая с огромным столом, рассчитанным на двадцать персон.
Наконец они остановились перед массивной дубовой дверью.
– Галерея, – сказал Андрей, доставая из кармана старинный ключ. – Никто, кроме меня, сюда не входит. До сегодняшнего дня.
В его голосе прозвучала странная нотка – не то гордость, не то предупреждение. Татьяна почувствовала, как сердце забилось чуть быстрее. Что ждет ее за этой дверью? Что за коллекция так тщательно охраняется от посторонних глаз?
