По дороге в книжный

– Ребята, за стол!

Они прибегают на мой зов, оба растрепанные, красные и сияющие. У них похожие улыбки, глаза, волосы. Почему-то я была уверена, что мой малыш родится смуглым – в меня, разве темная кожа не доминирует над светлой? Но Мишка похож на Егора больше, чем он сам на себя в детстве, если судить по старым фотографиям. Что скажет его мать, увидев внука?

От того, что вспомнилось о ее приезде, у меня даже губы сводит и больше не хочется улыбаться, хотя я не смогла удержаться, увидев своих «ребят». Странно, что я забыла о Василисе, ведь ее нежданное, как гроза зимой, возвращение и стало поводом сегодняшнего незапланированного визита Егора…

– Очень вкусно, – выдавливает он с набитым пирожком ртом.

У нас в доме никогда не действовало правило: «Не болтай за едой!» Напротив, мы обожали собираться на кухне все вместе и наперебой делиться новостями. У Мишки их набиралось больше, чем у нас с Егором, вместе взятых: в детском саду очень бурная жизнь!

Он и сейчас уже забрасывает папу восклицаниями:

– А Грише мама кролика купила! Он вот так жует… Смотри, смотри!

Мне Мишка уже демонстрировал суетливые движения челюстей Гришиного питомца, поэтому сейчас он тянет мордашку к Егору. Тот хохочет и передразнивает сына, потом бодает его в лоб, и они оба на мгновенье замирают от нежности. А я от боли… Господи, как же должна быть хороша та неведомая женщина, чтобы ради ее счастья страдали мы трое!

– А сегодня суббота. – Мишка морщит лоб.

– Ну да, – весело соглашается Егор.

Я догадываюсь, к чему клонит сын, но не успеваю его остановить. Сдвинув светлые брови, Мишка произносит:

– Ты же в воскресенье должен был приехать!

Бросив на меня взгляд, умоляющий о поддержке, Егор вынужденно соглашается:

– Точно. А разве плохо, что я приехал сегодня?

– Но тогда завтра ты уже не приедешь. – Сын разочарованно вздыхает.

– Похоже на то. – Егор вздыхает ему в тон. – Знаешь, завтра мне придется поехать в Шереметьево.

Мишка со знанием дела поясняет:

– Это аэропорт.

– Точно. Международный.

Это слово не впечатляет нашего мальчика, он уточняет:

– Большой?

– Очень.

Я не вмешиваюсь в их диалог, наверняка Егор продумал, как сообщить сыну о приезде бабушки, которую тот совсем не помнит. Не то чтобы я злорадствую: «Пусть сам выкручивается!», просто не забываю, что это теперь не моя проблема…

Мишкины глаза вдруг округляются:

– Ты улетаешь?!

– Нет! – испуганно вскрикивает Егор. – Что ты? Я еду встречать…

Он с трудом сглатывает и выдавливает:

– …маму.

Не понимая, сын смотрит на меня, и Егор поспешно уточняет:

– Не твою маму. Свою.

– У тебя есть мама?!

Я чуть не давлюсь чаем, столько изумления слышится в голосе нашего ребенка. Василиса Михайловна просто бабушка года! Или даже века…

– Есть, – невесело подтверждает Егор. – И, если захочешь, ты сможешь с ней познакомиться.

Погрузившись в тяжелые раздумья, сын машинально жует пирожок. Рядом с правым уголком рта прилипла крупинка фарша, и мне хочется убрать ее, но Егор останавливает меня взглядом. И он прав: Мишке необходимо осознать услышанное, освоиться с мыслью, что у него, оказывается, как у всех нормальных детей, есть бабушка. По крайней мере, одна.

– Можно, – наконец роняет он.

А я не выдерживаю:

– Только если на встрече мы будем вместе.

Светлое лицо Егора слегка передергивается, он недоволен, что я заявила о своих правах. Но спорить со мной и злить меня ему не с руки, ведь в следующий раз я могу просто не открыть дверь – ключи он сам оставил, когда уходил.

Справившись с мгновенной досадой, Егор чуть наклоняет голову:

– Конечно. Только вместе.

А Мишку это радует, он широко улыбается, показывая дырку под верхней губой:

– Если с мамой, я согласен!

Егор смотрит на сына с таким выражением, что мне мерещится, будто он сейчас заплачет. А у меня на языке вертится: «Ты сам оттолкнул его… Ты сам…»

* * *

До того как я встретила Егора, у меня был кот.

Жизнь с котом – это отдельная реальность, как, например, сон во сне. Ты знаешь, что это не навсегда, и догадываешься, как будет больно, когда все закончится, не постепенно, а рывком – точно зуб вырвать наживую. Я понимала: моему Мышкину почти пятнадцать лет, и он уже года полтора как перестал кувыркаться мне навстречу, худеет с каждым днем, хотя и ест за троих, и даже на колени запрыгивает все реже, и все же старалась не думать о неизбежном. Просто боялась мыслей о его уходе…

Мышкин стал моей семьей гораздо раньше, чем я встретила Егора и уж тем более родила Мишку. Если честно, я называла сына в честь своего любимого кота, который, по сути, стал моим первым ребенком. Правда, Егор до сих пор уверен, что передал Мишке по наследству имя деда, которого даже не видел… Пусть думает, но мы-то с Мышкиным знали наверняка!

Я завела кота, едва расплевавшись с детдомом и получив положенное социальное жилье. Одного этого мне хватило бы для того, чтобы парить над землей еще десяток лет, но возле мебельного магазина, где я выбирала удобный матрас (впервые!), в большой коробке, о которую Судьба заставила меня запнуться, вдруг кто-то пискнул. Ну разумеется, я не могла не сунуть туда нос и обнаружила котенка – крошечного и серого, как мышка. Хотя имя свое он все же получил в честь героя моего любимого романа… Опять же, разозлившись, всегда можно было смело проорать Мышкину: «Идиот!» – и не оскорбить ни кота, ни Достоевского.

Почему-то до этого момента мысль о питомце у меня даже не возникала, я упивалась свободой и одиночеством. Но в тот самый момент, когда котенок уставился на меня умоляющими фиолетовыми глазками и во всю ширь раскрыл розовую пасть, из которой вырвался тоненький крик, я почувствовала, как же, оказывается, хочется заботиться о ком-то… И лучше этого малыша мне не найти.

До сих пор не знаю, вернулась ли к коробке мама-кошка и куда делись остальные котята – вряд ли родился только один… А если других разобрали, почему Мышкин прозябал в одиночестве? Он же был красавцем… Но проводить расследование я не собиралась и просто сунула его за пазуху. Это было неосмотрительно с моей стороны, потому что (как выяснилось уже дома) по котенку бесшабашно скакали блохи, которых я смывала с него струями душа. Блохи были не готовы к такому коварству и спастись не успели. Я помыла котенка, который уже стал Мышкиным, обычным хозяйственным мылом, а потом додумалась купить специальный шампунь и вымыла его повторно.

Уже за одно это кот мог воспылать ненавистью и был бы прав, но Мышкин любил меня, я это знаю. Первым делом он утром взбирался по моему халату, нырял в карман, и я чувствовала себя кенгуру с детенышем в кожной сумке. Он смотрел на меня и жмурился от нежности… Только за ним я и замечала такое. А еще ему нравилось чувствовать меня: если я ложилась, кот тут же пристраивался рядом и так громко мурчал от удовольствия, точно пытался убаюкать весь подъезд нашего девятиэтажного дома… А сидеть мне было положено только с ним на коленях, даже если в руках у меня была книга, которую я часто бесцеремонно пристраивала у него на спине. Или кот прижимался ко мне, если мы устраивались на диване перед телевизором, и нам обоим было так удобно.

Нет, я не сходила с ума и не кормила Мышкина за столом со слюнявчиком на шее, он прекрасно обходился миской на полу и обычным кошачьим кормом. Но спал он на моем одеяле, и мы постоянно разговаривали… Он отвечал мне, честное слово!

Кот всегда провожал меня у двери и не ленился встречать, при этом каждый его волосок светился нежностью. Он выходил ко мне, окутанный облаком любви, и это порождало стойкое ощущение, что меня ждут дома, и хотелось жить.

Разногласия начались, когда появился Егор, который никак не ожидал, что в моем доме уже есть хозяин. Кот игнорировал его. Не злился, не царапал, не гадил в ботинки – для всего этого Мышкин был слишком интеллигентен, даром что родился на улице! – просто не замечал. Впервые он откровенно возмутился, когда Егор остался у меня ночевать и отказал коту в праве спать со мной в одной постели.

– Он не перегрызет мне ночью сонную артерию? – с опаской спросил тогда мой будущий муж, как будто я могла ручаться за кота.

В этот момент я пришивала пуговицу, а Мышкин обожал ловить нитку, вставленную в иглу, и выглядел сейчас милым дурашкой, но мы все трое знали, что это не так.

И все же я весело заверила:

– Ну что ты! Он самый добрый котик в мире.

Мне так хотелось, чтобы Егор остался…

В тот вечер Мышкин ушел спать на кухонный диванчик и больше ко мне не вернулся, хотя Егор проводил у нас не каждую ночь. Но вскоре мы поженились, и оказалось, что это к лучшему: если б кота приходилось выбрасывать из комнаты каждую ночь, мое сердце не выдержало бы… А потом родился Мишка, и это окончательно расстроило кота, не понимавшего, что такое шумное я притащила откуда-то с улицы и когда унесу обратно. Он настороженно обнюхивал его и озадаченно смотрел на меня: «Ты уверена, что оно тебе надо?»

И все равно Мышкин продолжал меня любить: ловкие кувырки навстречу, громкое урчание, нежность во взгляде, все это осталось… Может, кот считал меня сестрой по несчастью, у которой просто не хватает сил выгнать с нашей территории захватчиков – Егора с Мишкой? И он жалел меня, а я его: коту ведь тоже приходилось несладко… К счастью, наш сын был спокойным ребенком и ни разу не схватил Мышкина за хвост. Они даже играли вместе: Мишка конструировал что-нибудь из лего, а кот пододвигал ему лапой детальки.

А потом кот заболел… Я услышала, как он стонет во сне, и вызвала ветеринара. Тащить Мышкина в клинику я не хотела, ведь он ни разу за свою жизнь не выходил из дома, и для него это был бы жуткий стресс, который вряд ли пошел бы ему на пользу. Так мне казалось…

– Нужно провести обследование, – ощупав его живот, сказал врач в круглых, как у доктора Айболита, очках. – Но я и так могу сказать вам, что необходимо оперативное вмешательство.

– В смысле – операция? – тупо уточнила я.

Егор мягко сжал мое плечо:

– На сколько она может продлить его жизнь?

– Ему пятнадцать лет.

– Почти пятнадцать…

– Не факт, что он вообще выйдет из-под наркоза.

– Тогда – нет! – вскрикнула я и, схватив Мышкина, прижала его к груди. – Зачем его мучить, если нет шансов?

Мотнув головой, ветеринар ткнул дужку очков пальцем:

– Я не говорил, что их нет…

– …но они ничтожно малы, – завершил фразу мой муж. – Пожалуй, не стоит рисковать. Пусть спокойно проживет, сколько ему отпущено.

– Немного. – Доктор коснулся пальцами серой шерсти. – Опухоль довольно большая… Недели две максимум.

Меня обдало ознобом:

– Не может быть! Он же никогда не болел. Вот увидите, он проживет еще несколько лет.

А наутро стало ясно, что Мышкин понял каждое слово, я ведь столько разговаривала с ним… Он умер той же ночью. После ухода врача кот бродил по квартире, опустив голову, потом тяжело падал на пол, издавая громкий стук. Он уже так исхудал – кости бряцали о пол. Эта худоба насторожила меня гораздо раньше, но я прочла в интернете, что коты всегда худеют в старости, и поверила… Мне так не хотелось думать о плохом, ведь жизнь только-только стала хорошей!

Вечером Мышкин впервые не позволил мне погладить себя: когда я присела рядом и протянула руку, он со вздохом встал и ушел под письменный стол. Я не стала приставать к нему, тем более Мишке нужно было помочь с поделкой для садика. Мы втроем смеялись и лепили какую-то ерунду, пока мой кот умирал… Но я даже мысли такой не допускала.

Что-то разбудило меня ночью… Я вышла из комнаты и обнаружила Мышкина на полу в коридоре, но это не напугало меня, ведь он весь вечер перебирался с места на место. У нас уже включили отопление, а на улице еще не похолодало, и мы тоже изнывали от жары. Я убедила себя, что кот просто ищет прохладное место…

На этот раз он не только позволил коснуться себя, но и замурлыкал под моей ладонью – громко, как раньше. Я возликовала:

– Тебе лучше? Ты поправишься, малыш. Все будет хорошо. Спи спокойно, мой котик.

И он уснул. Как оказалось, навсегда…

Утром его первым обнаружил Егор: кот вытянулся на полу в кухне, зубы его были стиснуты и оскалены, видно, последний приступ был непереносимым… Я готова была размозжить себе голову об угол стола, но тут сзади раздался Мишкин голосок:

– Мамочка, а мы вместе отнесем поделку?

«Прости, мой котик!» – взвыла я про себя и повернулась к сыну:

– Конечно, малыш!

И за спиной подала знак мужу: «Спрячь Мышкина». Егор понимал меня без слов…

Наш ребенок так и не увидел своего друга мертвым, мы похоронили кота в лесочке неподалеку от нашего дома, пока Мишка был в садике. Кстати, наша поделка заняла первое место в районном конкурсе. Будь она неладна…

Там, у земляного холмика, Егор в первый и последний (надеюсь!) раз услышал, как я рыдаю. Сама не подозревала, что со мной может случиться такая истерика, с моей-то детдомовской закалкой… Но я истошно кричала и выла так, что мой муж побелел от ужаса. Кажется, он не понимал, почему я реагирую столь бурно, для него Мышкин был просто котом. А я впервые в сознательном возрасте потеряла родное существо, члена моей семьи.

Что же будет потом?Когда выпью отпущенный кофе,Дочитаю романы,Обрежу навек пуповину?Я уйду за котом,Бормоча на ходу чьи-то строфы,Погружаясь в туманы,Где грустно звучит пианино.Просто кончился дождь,Значит, дышится легче и глубже.Прогуляться пора мне.Протянется радугой мостик…Без него не найдешьКрай, где брызгами радуют лужи.Там жила я мечтами,Не зная, что в мире лишь гостья…Это детство моеПритаилось на радуге сочной.Отыщу ли его я?И надо ль туда возвращаться?Посидим мы с котомНа дорожку… И каплей молочнойГуб коснется земное:«Не плачьте. Мы будем встречаться…»* * *

Егор стал вторым, кого я потеряла.

После смерти Мышкина прошло всего десять дней, и я еще не могла назвать себя абсолютно вменяемым человеком, поэтому просила помощника повара (то есть моего) снимать пробу после меня – мало ли что я могу учудить… Пока вроде бог миловал, но в голове моей гудело набатом: «Не спасла. Не спасла».

Депрессия накатывала волнами: то вдруг я снова начинала замечать краски осени и даже улыбалась солнцу, то меня тошнило от одной мысли, что нужно выйти из дома, и хотелось забраться с головой под плед и не высовываться до весны. Сердце так и выскакивало, хотя никакой тахикардии у меня не было, и то и дело подступали слезы.

Но у меня был Мишка… Ему я сказала: котика пришлось положить в больницу, чтобы сын привыкал к его отсутствию постепенно. Это я без конца искала Мышкина взглядом и ночами, вставая в туалет, машинально придерживала дверь, чтобы кот просочился за мной следом и я погладила его. Такие вот у нас были ночные свидания.

Каждую минуту я ждала, что Егор обнимет меня и скажет необходимую в такие дни банальность: «Я с тобой, Лянка. Мы справимся».

Но муж внезапно разучился читать мои мысли…

О смерти Мышкина он забыл, как только мы вернулись домой. Егор приготовил ужин, а такое случалось не часто, и даже украсил картофельный рулет, точно у нас был праздник. Мне впервые захотелось швырнуть ему тарелку в лицо… Но я не сделала этого, ведь сын уже был дома, просто отказалась есть, и они с Мишкой звенели вилками вдвоем. Неужели Егор и впрямь отмечал победу над котом? Мышкин ушел, а он остался…

Мне не хотелось думать об этом, но думалось. И постоянно вспоминалось, как вскинулся Егор, когда я сказала, что нужно пригласить ветеринара домой:

– Да ты что? Это же дорого!

Мой кот умирал, а он думал о деньгах…

Эта обида мешала мне смотреть мужу в глаза, как будто это не он, а я проявила непростительную скаредность. Да, мы откладывали все, что могли, на первый взнос по ипотеке, ведь Мишка рос и жить в одной комнате становилось все труднее, но есть в жизни вещи, на которых не экономят…

И все же то, что произошло, стало для меня громом среди ясного неба. Вечер шестнадцатого октября – дата навечно врезалась в мою память! – был самым обычным: я искупала и уложила Мишку, Егор возился с очередным программным обеспечением, или что он там разрабатывал на этот раз… Во время работы муж всегда надевал наушники, чтобы наши разговоры его не отвлекали.

Помню, я бормотала эти стихи:

В прощальном шепоте листвыМечты покорно затихают…Над лесом протянулись стаиЗигзагами. И бродим мы,В последних солнечных лучахОтыскивая обещанье,Что это вовсе не прощанье,Что мы увидимся! СвечаПеред иконой иль соснаУстремлена с мольбою к небу,Чтоб жизнь, похожая на небыль,Не кончилась… Идет война,А осень акварельна вновь,Как век назад. Ковер раскинутНам под ноги. И мы не сгинем,Пока хранит всех нас любовь…

Установив ширму, отделяющую детскую кроватку, я забралась с книгой в кресло, но не успела даже найти абзац, на котором остановилась, как муж вдруг снял наушники и произнес фразу, разрубившую наш мир надвое:

– Я ухожу от тебя.

Не знаю, как не закричала в тот момент, – так меня пронзило болью, вонзившейся в рану, еще не зажившую после смерти кота. Может, мне и не удалось бы сдержаться, если б я не была детдомовкой: мы годами учимся терпеть боль разного рода. Поэтому первая мысль, высветившаяся в черноте, на миг поглотившей меня, была: «Не показывай ему».

И я рассмеялась Егору в лицо! И пары секунд не прошло.

– Слава богу! – вот что у меня вырвалось. – А я никак не могла решиться предложить тебе развестись.

Помню, как у него приоткрылся рот и он уставился на меня такими глазами, будто не сообщил полминуты назад о своем уходе.

– Ты… – Ему не сразу удалось продолжить фразу. – Ты серьезно?

Я продолжала улыбаться, как балерина, ступни которой стерты в кровь. Никто не должен видеть, до чего тебе больно, особенно тот, кто причинил это страдание.

– Конечно, серьезно. Прямо отлегло…

– Но…

– Значит, ты тоже думал об этом?

– Я…

«Я! Не ты, а я… Не смогу жить без тебя!» – на секунду пришлось стиснуть зубы, чтобы этот вопль не вырвался наружу.

Не знаю, сколько я продержалась бы, если б на помощь не пришел Мишка – вскрикнул во сне, словно почувствовав, что происходит с родителями. Я метнулась к нему, тряпичной куклой осела за ширмой у кроватки, убедившись, что сын спит и лоб у него не горячий.

Это я проверила на автомате, мозг мой отключился… В какой реальности я находилась? Все казалось незнакомым, ненастоящим. Несколько минут назад я жила в любви и казалась себе почти счастливой женщиной, и вот все до неузнаваемости вывернуто наизнанку. Любовь обернулась фальшью, счастье – иллюзией. Человек, без которого я не могу дышать, хочет уйти от меня.

И еще смеет удивляться тому, как я это восприняла!

Значит, я все сделала правильно – Егор ждал повторной истерики, отчаяния, мольбы… Ничего этого не будет. Мой любимый Гумилев смеялся в лицо палачам, я попробую продержаться на том же уровне стойкости. Главное, чтобы Егор ушел поскорее, прямо сейчас, ведь надолго меня не хватит. Когда я закрою за ним дверь, из меня вырвется все, что туго закручивается внутри, спираль расправится, и горе затопит мой мир. Но необходимо дотерпеть…

«Встала и вышла! – приказала я себе. – Никаких слез. Ни одного упрека. Ты выжила без матери, не умерла следом за Мышкиным, выживешь и без мужа. И малышу своему не дашь пропасть».

Сгорбившись, Егор так и сидел на компьютерном кресле. Глянул на меня снизу: мне почудилось или глаза покраснели? С чего бы?

– Можешь взять крокодила Гену, – разрешила я и продохнула очередной укол в сердце: так мы называли наш гигантский чемодан, в который помещались вещи всей семьи. Не так уж много мы с ним и путешествовали…

– То есть… Прямо сейчас?

– Почему нет?

– Уже ночь на дворе.

– И что? Тебя туда ночью не пустят, что ли?

– Куда?

– Ну, куда ты собрался уходить… Мне можешь не сообщать, эта информация меня не интересует. Ни имя, ни адрес.

Выпрямившись, Егор завороженно покачал головой:

– Как ты легко все решила…

– Я поддержала твое решение, – исправила я. – Ты хочешь уйти, я не против отпустить тебя. Напротив, только за. Так чего тянуть?

– Да я же…

Муж опять сбился и уставился на меня, чуть приоткрыв рот, точно ждал, что я прочту его мысли и все скажу за него. Но у него это всегда получалось лучше. Казалось, Егор и сам не осознавал, насколько все изменилось… В точности как он хотел этого. Только теперь ему почему-то не верилось, что все оказалось так легко.

– Ты действительно хочешь, чтобы я ушел? – спросил он тихо. Это прозвучало даже как-то жалобно. – Но почему?

– Слушай, я же не спрашиваю, почему ты решил уйти. Ты заметил?

– Погоди…

– Давай ты тоже не будешь задавать вопросов. Такие выяснения отношений обычно здорово все портят. А нам ведь нужно остаться по крайней мере приятелями, у нас же сын растет, и мы оба его любим. Так?

Он кивнул и пробормотал почти неразборчиво – мы оба не повышали голоса, чтобы не разбудить ребенка:

– Это какое-то безумие… О чем мы вообще говорим?!

Не оборачиваясь, я указала на платяной шкаф:

– Крокодил Гена наверху. Снимешь сам?

– Ты настаиваешь?

– Я не вижу смысла ломать комедию. Мы оба хотим одного, так зачем же тянуть?

В том, с каким усилием Егор повел головой, просматривалась собачья попытка освободиться от ошейника. Тело выдавало его истинные желания, противореча словам, которые он произносил вслух.

– Ничего не понимаю… Ты настаиваешь?

– Ну хватит! Завтра мне рано вставать, так что будь добр – не тяни резину.

Помедлив только пару секунд, Егор встал, а мое сердце упало: «Он и вправду уйдет?!» Но лицо было натренировано, я уверена, на нем не отразилось ничего.

– Когда ты перестала меня любить?

Кажется, ему доставляло удовольствие тянуть колючую проволоку прямо сквозь мое тело. Но улыбка моя стала еще шире:

– Может, тогда же, когда и ты меня?

– Но я…

– Ты не заметил. Понимаю. Ты был слишком занят своей, отдельной от нас жизнью.

– У меня нет никакой отдельной от вас жизни!

«Неужели он не позволял себе изменять мне?» – в это как-то не верилось, хотя и хотелось верить.

– Зато теперь начнется.

– И у тебя, по-видимому, тоже? – не удержался он.

– Ну конечно, – произнесла я мягко, чтобы Егор не решил, будто за меня говорит обида. – Мы оба начинаем новый этап, что в этом плохого?

Между его бровями так и не расправлялись тонкие четыре складки. Они делали его старше…

– Мы хотели прожить вместе до самой смерти.

Вместо всхлипа у меня вырвался смешок:

– Вот сейчас самое время это вспоминать!

– А когда еще?

– А нужно ли вообще? Люди многое планируют, только ничего из этого не сбывается. Почти ничего. Чудесный сын у нас родился, это главное.

– И ты считаешь, этого достаточно?

– Крокодил Гена на шкафу, – упрямо повторила я. – Он толстопузый, в него все поместится.

Чуть дернув краешком рта, чтобы показать, что оценил шутку, Егор прошел мимо меня к шкафу и без видимых усилий снял чемодан. Я не оборачивалась, только слышала, как он стаскивает с вешалок и бросает вещи.

– Плечики тоже возьми, пригодятся.

– Что? А… Да, спасибо.

Я услышала дробный звук – деревянные изогнутые плашки стукнулись о пластик. Внезапно воцарилась тишина, и у меня напряглись мышцы спины. Почему-то померещилось, будто Егор сейчас ударит по моей голове чем-то тяжелым, хотя он даже ни разу не замахивался, тем более не бил меня.

Но муж только спросил:

– Как же ты будешь жить без меня?

– Я как-то жила и до тебя. Мы же не с рождения вместе, забыл?

– Ты сильная.

«Он бредит. – Я едва не скрипнула зубами. – Какая сила? Ее не осталось во мне… Как там у Достоевского? Ветошка… Вот кто я сейчас».

– Я могу приходить к сыну?

– Ну конечно, о чем речь!

Мне едва удалось не завопить от радости: «Я буду видеть тебя!» А Егор еще и поблагодарил серьезным тоном:

– Спасибо. Я надеялся, что ты пойдешь мне навстречу.

Конечно, он и не догадывался, как я любила тайком смотреть на него, любоваться рисунком губ, мысленно гладить пушистые рыжеватые волосы, ловить задумчивые взгляды. Я тут же опускала ресницы, утыкалась в книгу, надеюсь, он ни разу не поймал меня за подглядыванием… И уходил, не догадываясь, что уносит в себе бесконечную Вселенную, которой была моя любовь.

Впрочем, почему – была? Она такой и осталась.

Крокодил Гена, как всегда, еле впихнулся в узкий лифт, который грохотал так, что я начинала мечтать о жизни в глухой деревне. А я едва не притоптывала от нетерпения, пока Егор возился с чемоданом: скорей, скорей! Уже не могу держать все в себе, мне нужно выплеснуть…

– Сейчас всех соседей перебужу, – проворчал он, и в этот момент двери начали съезжаться.

Его лицо исказилось паникой. Мне даже показалось, будто рука Егора дернулась в попытке удержать их, но он вовремя опомнился. Лифт закрылся и раздраженно загудел. Я осторожно притворила дверь и повернула замок. Он даже не щелкнул, все произошло очень цивилизованно.