Дом без стен

В игровой было пусто и тихо. На маленьком стульчике, спиной к двери, сидела женщина. Рядом, у окна, стоял высокий мужчина. Когда я вошла, женщина обернулась. И улыбнулась.

Такой улыбки я никогда не видела. Она была широкой, яркой, безупречной. Женщина была красивой, ухоженной, от нее пахло чем-то сладким, ванилью и немного мелом, как в кабинете у директрисы. Ее голос, когда она заговорила, был мягким, воркующим, как у голубки.

«Здравствуй, Алиночка. А вот и ты, – сказала она, и само это уменьшительно-ласкательное имя прозвучало для меня дико. – Я Раиса Петровна. А это мой муж, Степан Матвеевич».

Мужчина у окна качнул головой. Он был крупный, молчаливый, с большими рабочими руками. Он казался неловким и немного испуганным, как большой зверь, попавший в тесную комнату. Раиса Петровна, напротив, была хозяйкой положения. Она присела передо мной на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне. Ее глаза были светло-голубыми, ясными, но улыбка в них не отражалась.

Она задавала вопросы. Какой мой любимый цвет? Люблю ли я рисовать? Какие сказки мне нравятся? Я отвечала односложно: «зеленый», «да», «не знаю». Я не врала. Я действительно не знала, какие сказки мне нравятся. Нам их почти не читали. Я отвечала, как на экзамене, стараясь дать «правильный» ответ, чтобы меня не наказали. Я была объектом, который рассматривают, оценивают. Я чувствовала это кожей.

Степан Матвеевич все это время молчал, переминаясь с ноги на ногу. Потом он подошел, неловко погладил меня по голове своей тяжелой, как лопата, ладонью и протянул шоколадку. Я взяла ее, но не развернула. Взять – можно. Есть при них – нельзя. Это могло быть проверкой.

Через полчаса все закончилось. Раиса Петровна сказала, что я умница, поцеловала меня в щеку своей сухой, надушенной щекой, и они ушли. Я осталась стоять посреди игровой с шоколадкой в руке. Я была уверена, что больше их не увижу.

Но я ошиблась. Через неделю меня снова вызвали в кабинет директрисы. Мне сказали собирать вещи. Моих вещей у меня не было, поэтому мне выдали казенный пакет, в который положили сменную пару белья и старую кофту. Попрощаться мне ни с кем не дали. Никто и не хотел. В детском доме не прощаются. Люди просто исчезают из твоей жизни.

Раиса Петровна ждала меня у выхода. Она была в том же нарядном пальто и так же сладко улыбалась. Мы ехали в их машине, «Жигулях», которые пахли бензином и хвоей от ароматизатора-«елочки». Всю дорогу Раиса Петровна без умолку щебетала о том, какой у них замечательный дом, какая у меня будет красивая комната, и как мы будем вместе печь пироги по воскресеньям. Я смотрела в окно на убегающие назад серые пятиэтажки и молчала. У меня было чувство, что меня похищают. Похищают из привычного, понятного ада в неизвестный, приторно-сладкий рай, который пугал еще больше.

Дом оказался именно таким, каким она его описывала. Как с картинки в книжке. Деревянный, ладный, выкрашенный в яркий голубой цвет. С белыми резными наличниками на окнах и садом, полным засыпающих на зиму цветов. Идеальный, почти кукольный. Пряничный домик.

Внутри было еще сказочнее. Пахло деревом, чистотой и чем-то печеным. На полу лежали вязаные круглые коврики. На всех поверхностях – белоснежные накрахмаленные салфетки. На стене висели часы с кукушкой. Все было настолько идеальным, настолько вычищенным и правильным, что казалось нежилым. Музеем, а не домом.