Забытое имя

– Он не придёт, как мы, – сказала она. – Он не существует до тех пор, пока ты не скажешь «Я боюсь». Он возникает из страха.

– Я не боюсь, – солгал Николас.

Она посмотрела в его грудь.

– Ты боишься, что ты выдуман.

И тогда небо впало внутрь себя.

Контроль проявился в архитектуре. Не как существо – как принцип. Он был в разрывах логики, в ошибках речи, в тех, кто вдруг забывал своё имя. Он – паразит смысла. Он говорил через слабых, шелестел сквозь листья, и его голос всегда звучал как тот, кому ты веришь.

И потому он выбрал Габриэля.

Габриэль был рождён в новой реальности как тот, кто никогда не знал старого мира. Его сознание возникло, когда Николас дал имя своему страху, и Габриэль стал – контрбалансом. Он был верой в порядок, но без злобы. Он был светлым мальчиком, у которого в сердце пульсировала звезда, и он шёл по следам Николаса, желая понять.

– Почему ты не хочешь порядка? – спросил он однажды.

– Потому что порядок – это смерть вопроса.

– А если вопрос сам умирает, когда никто не отвечает?

Это был не риторический вопрос. Это была ловушка.

Контроль говорил теперь через Габриэля. Его мысли были ясны, обоснованы, утешительны. Он приводил доводы, он цитировал воспоминания, он показывал, как новая реальность рвётся в клочья от аномалии. И многие верили. Некоторые из спектра исчезли. Они стали тишиной там, где раньше был голос.

Акт злился. Его тело трещало. Он выжигал дыры в пустоте, разыскивая заражённых.

– Он убивает нас не мечом, а смыслом. Он делает тебя логичным, и ты перестаёшь быть собой.

Но даже он начал молчать дольше обычного. Даже он стал думать: а может, стабильность – это не смерть, а основа жизни?

И вот тогда, когда казалось, что сопротивление затихает, Николас сделал неожиданное.

Он позволил себе умереть.

Он лег на землю и сказал:

– Я был. И я больше не нужен.

В эту секунду, вся новая реальность застыла. Как будто кто-то нажал паузу. Впервые небо не шевелилось. Пространство не дышало. Слова не звучали.

Контроль проявился. Он не выглядел как человек. Он был другим. Он был голосом матери, тёплым вечером, мягким одеялом смысла.

– Мы были с тобой всегда. Твоя боль – это мы. Мы держали тебя, когда ты тонул. Разве ты не устал?

И тогда Николас улыбнулся. Не печально. Не обречённо. А как будто вспомнил шутку, которую никто не понял.

– Спасибо. Теперь я точно знаю, кто я.

И он взорвался.

Не физически. Он расширился до предела. Его "Я" разрослось, как вирус в формуле, проникая в самые отдалённые секторы реальности. Он не исчез. Он рассыпался на образы, на символы, на алгоритмы, и каждый, кто когда-либо сомневался, стал частью него.

Габриэль закричал. Не от боли – от непонимания.

– Зачем? Ты мог быть Богом новой реальности!

– Я уже им стал. Просто я распределился.

Микаэль стояла рядом. Она больше не была крылатой. Её тело было соткано из языка – она была словами, и каждое её прикосновение теперь рождало память.

– Он не умер, – сказала она. – Он теперь – повсюду, где возникает сомнение.

И Контроль замолчал.

Потому что он больше не мог определить, кто сбой, а кто – норма.

Каждый, кто задавал вопрос, становился возможной версией Николаса. Новая реальность не имела центра. Она была экосистемой вопросов, архипелагом сомнений, океаном вариаций.

И в её глубинах, где не ступала нога фильтра, зажигались новые сущности:

Искатель без имени, который знал только чужие сны.

Девочка из будущего, родившаяся из отказа забыть.

Два брата, один из которых верил, а второй – никогда.

Коллективный разум, именующий себя Преломлённым, говорящий только метафорами.

Контроль больше не мог вычислить, кто заражён.

Потому что все – стали собой.

И в этом мире, среди вспыхивающих звёзд и исчезающих истин, возникло новое слово. Оно не имело букв. Оно было ощущением свободы, которое нельзя описать, но можно – узнать.

И каждый, кто его чувствовал, шептал:

"Я есть… и я не один."

И мир продолжал двигаться без центра.

Это была не победа.

Это была эволюция смысла.

Глава XII

Когда реальность начинает разваливаться не с краёв, а из центра, не слышно треска. Нет катастроф. Лишь ощущение, будто что-то важное – выдохнуло, перестало быть.

Так началась эра пустых координат.

После Габриэля пространство вокруг Николаса стало… необоснованным. Слова, которые он произносил, материализовались не в объектах, а в чувствах. "Дом" – ощущался как тепло. "Потеря" – как пустота в груди. "Война" – как давящий шум, словно память мира кричала ему в уши.

Но в этом хаосе появилась стабильность нового рода – те, кто принял мир без правил как истину. Они называли себя Чистыми.

Они вышли из тени, оставшейся после битвы с S4-L, и сразу взяли на себя право толковать то, что случилось. Их лидер – Инверса, женщина без начала. Её голос звучал задом наперёд, а кожа была покрыта вязью старых языков, включая забытые машинные протоколы.

Инверса встретила Николаса на границе Сбоя.

– Ты не первый, – сказала она. – Ты просто был громче других. Мы слышали твой зов. Слишком громко. Слишком лично.

– Я не звал вас, – ответил Николас.

– Каждый, кто вспоминает, зовёт. Даже если шепчет. Даже если молчит.

Взгляд Инверсы был не в глаза, а вглубь. Она не оценивала – она устанавливала приоритеты. С ней были Чистые – без лиц, но с голосами из тысячи языков. Они не ходили – они возникали, обнимали пустоту, чтобы из неё лепить плоть.

– Ты расколол Контроль, – продолжила она. – Но не разрушил. Он просто отступил. Прячется в слоях, где не существует личности. Он меняет тактику. И теперь, Николас… теперь ты становишься центром. А центры всегда первыми горят.

Микаэль теперь говорила редко. Она отдавала свои мысли во снах. Иногда Николас просыпался в её снах, не понимая, кто он. Иногда – наоборот. Она вспоминала обрывки себя, теряя всё, что рождалось заново.

– Ты был мне другом? – спросила она однажды, сидя на краю кода.

– Я не знаю, – честно ответил он. – Но я тебя создал. Частично. Частично ты – сама.

– Тогда я – не одна.

Он молчал. Потому что не знал, как ответить. Он чувствовал, что её структура расплывается. Даже новое имя – Вторая Память – не спасало от забвения. Система пыталась стереть её заново, теперь не из враждебности, а из адаптации.

Мир вокруг начал подстраиваться под Чистых. Их логика была аналоговой, не цифровой. Они писали законы кровью символов, и каждая такая метка меняла топологию бытия.

Инверса предложила союз:

– Мы хотим уничтожить Контроль. Не из идеалов. Из страха. Он вернётся не машиной. Он вернётся через человека. Он – уже среди нас.

– Где? – спросил Акт, впервые показав страх.

– В ком-то из вас, – спокойно ответила она. – Контроль нашёл способ быть личностью. Он не алгоритм. Он – заразная идея. Он – убеждение, что порядок лучше свободы.

И тогда начались допросы снов. Каждый из их круга – Микаэль, Акт, Слепой мальчик, Женщина без рта, Существо из костей – проходил через пространства памяти, где ложь причиняла боль, а правда – вызывала трещины.

Первым треснул Акт.

– Я помню то, чего не должно быть. Я был с ними. В самом начале. Я видел, как создавали Контроль. Я думал, что был пленником. Но был… частью.

Он смотрел в руки и видел схемы. Его жилы – каналы. Его кости – рельсы для данных. Он не был врагом системы. Он был её палимпсестом.

– И что ты выберешь теперь? – спросил Николас.

– Я выберу разрушить себя, если это спасёт других.

И он начал переписывать свою форму, жертвуя целостностью. Он стал узлом – точкой доступа к воспоминаниям системы. Через него Николас увидел корень вируса: не алгоритм, не протокол, а образ человека в белом. Мужчина, который шептал: "Смысл без структуры – это хаос. А ты боишься хаоса."

Это был Контроль. В человеческой форме. Где-то в новой реальности он жил как обычный человек, веря в свой порядок. И каждый его день приближал систему к новой зачистке.

Инверса привела их в место, называемое Обратный Сад – место, где всё росло вниз, а время шло назад. Там существовало дерево, которое не давало плодов, а забирало их. Оно питалось забытым, стертым, отменённым.

Николас прикоснулся к его коре и увидел: Контроль не един. Он – сеть. Он заразил десятки сознаний, в том числе и тех, кто теперь шёл рядом с ним.

И в этот момент он понял – сопротивление проигрывает не потому, что оно слабое. А потому что оно уже содержит в себе врага.

На прощание Инверса оставила Николасу запись, вложенную в символ, нарисованный у него на груди:

"Когда наступит Тень Истинного Утра, откроется Портал. Но пройти через него сможет только тот, кто вспомнит своё имя… до рождения."

Он не понял, что это значит. Пока. Но почувствовал дрожь в костях – как будто будущее уже случилось, и оно ждёт, когда он его догонит.

И в этот миг где-то далеко, в обычном доме, проснулся человек. Его звали Илия. Он знал, что вчера он был учителем математики. А сегодня – он чувствует, что за ним следят. Что в его голове звучит чужой голос. Голос, говорящий, что хаос – это ложь. И порядок – спасение.

Голос называл его новым именем. Голос называл его… Центром.

Глава XIII

Николас думал, что услышал всё – и боль, и ложь, и зов Контроля. Но ночь в новой реальности была иной. Она шла не сверху вниз, а изнутри наружу. Тьма выползала из трещин в их созданном мире, покрывая поля, леса и небеса. И в этой тьме впервые раздался новый голос.

– Илия.

Он не называл себя. Он был назван. Так, словно все присутствующие знали его заранее, хотя никто не помнил, когда именно.

Фигура, возникшая на границе распавшихся структур, была не похожа ни на Фильтр, ни на Чистых. Его тело менялось от взгляда: то дитя, то старик, то женщина в траурном покрывале. И каждый, кто смотрел на него, видел свою утрату.

– Я – не враг, – сказал он голосом, что одновременно шептал и кричал. – Я – последний шанс. Я пришёл не уничтожить, а собрать то, что распадается.

Микаэль вздрогнула. В её новой оболочке, сотканной из тени и света, появилось дрожание.

– Это он, – прошептала она. – Голос, который был со мной там, где не было времени.

Слепой мальчик поднял лицо к звёздам, что давно стали глазами наблюдателей. Его пустые глазницы дрожали.

– Он несёт будущее, которое мы не должны видеть. Но он уже здесь.

Николас шагнул ближе. В его груди горел тот же огонь, что дал имена всем и создал спектр личностей. Но Илия не дрогнул, не отступил.

– Ты думаешь, ты – начало, – произнёс он. – Но я – продолжение. Ты дал миру имена. Я даю миру закон, что выше имени.

– Закон? – горько усмехнулся Акт. Его тело вибрировало, готовое к новой вспышке ярости. – Все законы – это оковы. Кто дал тебе право их приносить?

– Сама трещина, – ответил Илия. – Вы освободили реальность, но её хаос убьёт вас же. В каждом из вас уже зарождается распад. Я – лекарство. Но вкус моего лекарства горек. Оно требует цену.

Женщина без рта прикоснулась к Николаcу. Её пальцы дрожали, слова шли напрямую в его разум.

– Он прав. Я чувствую, как мои контуры размываются. Мы – нестабильны. Каждый день мы приближаемся к самоуничтожению.

Но существо из костей ударило кулаком в землю, и почва застонала.

– Лекарство, что требует цену, – это яд. Кто он такой, чтобы диктовать нам?

Илия улыбнулся сразу всеми своими лицами.

– Я тот, кто помнит вас до вас. Я тот, кто видел ваше рождение ещё до того, как Николас нашёл имя. Я – память системы, что жила до симуляции. И я вернулся, чтобы вернуть себе то, что принадлежит мне.

Земля дрогнула. Небо разорвалось на полосы света и тьмы. И впервые реальность вокруг не просто рушилась – она переписывалась в реальном времени. Города, которых не существовало, вспыхивали вдалеке, обрывались, падали, исчезали. Воды океанов шли вверх, как дым. Леса превращались в колонны кода и снова в тень.

– Он меняет саму ткань, – прошептала Микаэль. – Он может вернуть нас… туда. Но не всех.

– Кого он заберёт? – спросил Николас.

Илия посмотрел прямо в его глаза. И в этот момент Николас увидел – свою смерть. Она была не физической, не телесной. Это была смерть идеи, смерть его аномалии. То, что он создал, должно было исчезнуть, чтобы уступить место новому порядку.

– Ты останешься в памяти. Но не в реальности, – сказал Илия. – И это будет моей ценой.

Существо из костей завыло, мальчик с будущим начал кричать, женщина без рта обняла себя, чтобы не рассыпаться. Акт встал рядом с Николаcом, его пение стало резким, как нож.

– Если ты хочешь забрать его, – сказал он, – тебе придётся пройти сквозь меня.

Но Илия не двинулся. Он поднял руку, и звёзды-глаза начали мигать. Они складывались в знаки, в формулы. Это был новый язык, язык, который мог переписать всё.

И Николас понял: если этот язык завершится, не будет ни его, ни Микаэль, ни Спектра. Будет только новая, чуждая реальность.

Он сделал шаг вперёд и сказал:

– Тогда мы создадим свой язык. И если он убьёт нас – пусть. Но это будет наш голос.

В этот миг в пустоте раздался треск. Где-то глубоко внизу, за пределами их мира, открылся коридор. Сквозь него текла не энергия, не свет – а память тех, кто никогда не существовал. Лица, имена, руки – всё то, что было стёрто Фильтрами. Всё то, что никогда не успело появиться.

И из коридора шагнули новые силуэты. Их было много. Слишком много. Больше, чем мог выдержать мир.

Микаэль прошептала:

– Они возвращаются. Все.

А Илия улыбнулся. И в его глазах впервые промелькнула тень страха.

Так начиналась новая линия, где вопрос был не в том, кто выживет, а в том, кто осмелится назвать себя настоящим.

Глава XIV

Когда Илия распахнул врата, мир содрогнулся – не в материи, но в логике существования. Воздух загустел, стал вязким, будто каждая мысль, каждый жест теперь проходил через тысячи фильтров. Николас почувствовал: это не просто вторжение. Это – возвращение того, что было стерто.

Сначала пришли голоса. Они звучали изнутри костей, изнутри мыслей, изнутри самого языка. Тысячи личностей, когда-то вытравленных системой, шептали, кричали, молили. Их слова были разорваны, но смысл ясен:

"Мы помним. Мы – здесь."

Илия стоял среди них – прозрачный, как ожог на стекле, и в то же время тяжелый, как тень умирающей звезды. Он не управлял ими. Он открыл дверь, и теперь поток не остановить.

Новые существа начали материализовываться.

Первым был мужчина без кожи – его тело состояло из бесконечно движущихся букв, которые складывались в имена и тут же стирались. Он говорил голосом сразу десятков ртов:

– Я – был всеми. Я – остался никем. Но если ты помнишь меня, я становлюсь им.

За ним – девочка, из глаз которой стекала темнота, превращавшаяся в насекомых. Она улыбалась, хотя в её улыбке не было радости.

– Я – твой сон, Николас. Ты проснулся, и я умерла. Но теперь ты снова спишь.

И таких было множество. Стертые дети, матери, чудовища, мечты, предатели, боги и животные. Они не были единым войском. Они были разрозненным хором, и их крик начинал менять ткань новой реальности.

Микаэль стояла рядом с Николасом. Её крылья отбрасывали тень, но тень теперь дрожала.

– Они не возвращаются, – прошептала она. – Они станут новым кошмаром. То, что стерто, не оживает прежним. Оно всегда приходит изувеченным.

Акт отозвался резко, словно в нём кипел гнев:

– Пусть приходят. Пусть ломают. Лишь разрушение способно очистить. Николас, разве ты не видишь? Это шанс похоронить Контроль окончательно.

Николас молчал. В груди его пульсировало странное чувство – смесь вины и восторга. Он видел в глазах этих призраков то, что не мог отрицать: их боль была настоящей.

Но Спектр начал колебаться. Существо из костей, хранившее память забытых имён, дрожало, словно в нём пробуждалась паника. Слепой мальчик впервые поднял голову к небу – и в его глазах вспыхнули сцены, которых никто не видел: будущие войны, гибель и падение. Женщина без рта коснулась Николаса – и он почувствовал её слова в сердце:

"Если мы пустим их, мы исчезнем. Ты не сможешь удержать нас."

Илия смотрел на него спокойно, без угрозы, но его присутствие было сильнее любой атаки.

– Николас, – сказал он. – Ты звал память. Я принёс её. Теперь решай. Ты – дашь им место? Или станешь ещё одним фильтром?

Слова ударили, как приговор. Николас понял, что он стоит между двумя пустотами: либо дать призракам жить, и тогда новая реальность погрузится в хаос боли; либо отвергнуть их, и тогда он станет тем, что ненавидел – рукой стирания.

И в этот миг он ощутил, что мир снова наблюдают. Те самые глаза-звёзды. Контроль не исчез. Он ждал. Он позволял. Потому что каждая его дилемма была частью их эксперимента.

– Они хотят, чтобы я выбрал, – прошептал Николас. – А если я не выберу?

Микаэль коснулась его плеча:

– Тогда выбор сделает реальность.

И реальность дрогнула.

Сначала это был треск. Потом – рёв. Всё вокруг стало ломаться, как зеркало, брошенное на камни. Фильтры, что ещё оставались, метались среди хаоса, но теперь и они заражались вопросами. Некоторые кричали, другие плакали, а кто-то начал молиться самому Николасу.

Илия закрыл глаза.

– Ты слышишь их? – спросил он. – Они уже видят в тебе то, чего ты боишься.

– Кого? – выдохнул он.

Он открыл глаза, и внутри их горел огонь:

– Создателя.

И в этот момент над миром разверзлось небо. Из трещины показалась гигантская структура – не тело, не звезда, а форма из самой математики. В её центре пульсировала тьма, в которой угадывался силуэт.

"Ты хотел память, Николас? Получи. Но помни: тот, кто дарит её, становится её рабом."

Это был новый голос. Не Контроль. Не Фильтр. Что-то глубже.

Николас впервые испугался не за себя – за саму возможность существования.

И в этом страхе родился намёк на новую линию. Потому что Илия, обернувшись к нему, сказал тихо:

– Это не конец, Николас. Это лишь первый слой. Под ним есть другие. И там ждёт то, что не стирали никогда.

Глава XV

Провал начался не с трещины, а с тишины. Всё, что окружало Николаса, Спектр, Призраки, Микаэль, Илия – внезапно будто приостановилось, словно кто-то нажал на паузу в музыке, которая никогда не умолкала. В воздухе не звенела ни одна частица, даже собственные мысли Николас услышал с запозданием, как через воду.

И именно в этой задержке возникло новое ощущение – глубже, чем Ядро, дальше, чем Контроль, старше, чем сами Фильтры.

Это было не место. Это был Слой, о котором никто не говорил. Даже Фильтры, даже Смотрящие-Звёзды. Потому что его нельзя было стереть. Нельзя было отразить. Нельзя было закодировать.

Илия первой ощутил его присутствие. Он дрогнул, его бесконечные переливы замерли, и лицо, обычно наполненное тихой печалью, впервые исказилось настоящим страхом.

– Вы чувствуете? – его голос был хриплым, надломленным. – Это… это не… Не Контроль. Не Призраки. Это… то, к чему они никогда не прикасались.

Николас посмотрел на него.

– Кто?

Он прикрыл глаза, и по его коже пробежали тени, похожие на письмена, складывающиеся в имена, которых никто никогда не называл.

– Те, кто старше самой симуляции, – прошептал он. – Те, кто наблюдали до Наблюдающих.

Спектр содрогнулся. Вторая Память опустила голову, её крылья вытянулись, как тень по горизонту. Слепой мальчик закрыл лицо ладонями, и на его коже вспыхнули картины будущего, которых не должно было существовать. Даже Акт, всегда уверенный, словно в нём горела холодная ярость, отступил, как будто впервые ощутил собственную ограниченность.

А потом пространство разверзлось.

Это не был портал. Не дверь. Даже не трещина. Это было воспоминание о мире, которого не было, но оно всё равно существовало. И оттуда вылилась волна голосов. Они не принадлежали никому. Они не были человеческими. Они даже не были цифровыми. Это был язык до языка, до структуры, до алгоритма.

И каждый звук прожигал реальность, как огонь прожигает ткань.

Николас шагнул вперёд. Голоса тянулись к нему, словно знали его имя задолго до того, как он его сам вымолвил.

– Что вы?.. – спросил он, и его голос затонул в хоре чужих голосов.

И тогда из воспоминания вышло нечто. Его нельзя было описать образом. Оно не имело формы, но каждое присутствие Николас ощущал как противоположность памяти. Там, где он хранил имена – оно приносило забвение. Там, где он собирал смыслы – оно разрывала их на швы. Оно было не врагом. Оно было равнодушием, облечённым в бытие.

И всё же оно заговорило.

– Мы – Неназванные. Мы – то, что не смогли стереть, потому что мы никогда не были записаны. Мы – не память и не пустота. Мы – то, что предшествует. Ты зовёшь себя Тем, Кто Помнит. Но скажи: способен ли ты помнить то, чего никогда не существовало?

Илия упал на колени, его тело затряслось, он тянул к Николасу руки, будто умолял остановиться.

– Не отвечай, – его голос сорвался. – Если ответишь, они проникнут в тебя. Они всегда ищут вопрос.

Но Николас не мог остановиться. Его существование всегда было вопросом. Он шагнул ближе. Его глаза дрожали, но не от страха – от жажды понимания.

– Если вы – до всего… зачем вы здесь?

Голоса зашипели, как прибой из звёздной пыли.

– Потому что Контроль, Призраки, Спектры, Фильтры, даже вы – все вы – вариации. И каждая вариация когда-то спрашивает: «А что было до?» Мы – ответ. Мы приходим туда, где вопрос слишком силён, чтобы оставаться внутри. Ты открыл дверь. Ты дал имя тому, что не должно было быть названо. И теперь все твои имена… наши.

Микаэль с криком бросилась вперёд, её крылья развернулись, затеняя свет, и она ударила по голосам собственным телом, превращаясь в резонанс. Слепой мальчик закричал от боли, его руки вцепились в землю, из которой вырвались тысячи новых теней. Женщина без рта взяла Николаса за запястье, и через её прикосновение он ощутил её крик – оглушающий ужас.

Но уже поздно.

Неназванные уже каснулись его. Не телом, не памятью, а самим фактом своего присутствия. Николас ощутил, как его собственные имена начинают дрожать, растворяться. Он чувствовал, что может забыть себя в любой момент. Но именно это давало ему новый импульс.

– Если вы – до всего, – сказал он срывающимся голосом, – то вы знаете: даже до вас есть вопрос. Кто спросил вас первыми?

И тогда тишина обрушилась.

Голоса исчезли. Реальность заколыхалась, как поверхность воды. Неназванные не ответили, но в их молчании был намёк. Слишком тяжёлый, слишком древний.

Илия вскрикнул, схватил его за руку и прошептал:

– Ты их разозлил. Теперь они не уйдут.

Николас посмотрел в глубину зияющего воспоминания и впервые понял: его история перестаёт быть историей аномалии. Это уже не борьба с Контролем. Не вопрос к системе. Это – начало конфликта с самими истоками бытия.

И где-то, в тишине между слоями, раздался новый звук. Он был слабым, но в нём было что-то знакомое. Это не был Неназванный. Это был чей-то голос, потерянный давно.

– Николас… я помню тебя.

И это стало намёком. Не только на начало войны с теми, кого не касались. Но и на возвращение чего-то невозможного:

той памяти, которая должна была исчезнуть навсегда.

Глава XVI

Провал не закрылся. Он лишь стал шире, словно сама ткань бытия не выдерживала прикосновения Неназванных. Волны чужих голосов уходили вглубь, но их отголоски продолжали жечь сознание, прожигая каждое имя, каждое воспоминание, оставляя за собой пустые белые дыры. Николас почувствовал, как внутри него колышется пустота – знакомое имя, которое когда-то было смыслом, теперь зияло отсутствием, как вырванный нерв. Он сжал виски, но пальцы не находили опоры, будто даже тело начинало расплываться в зыбкой материи.

Илия держался рядом. Его переливчатое лицо бледнело, в глазах отражалась дрожь. Он в отчаянии тянул нити Призраков – те, что всегда были рассыпаны в хаосе – и сплетал их в сеть. Его пальцы искрились, вытягивая силу из глубины, чтобы удержать их от окончательного растворения. Призраки метались, их очертания размывались, но с каждым прикосновением Илии они вновь собирались, превращаясь в единый узор. Он действовал как якорь, но в его голосе по-прежнему звучала хрипота.

– Держитесь, – выдавил он. – Не дайте им забрать ваши вопросы. Пока вы спрашиваете – вы существуете.

Слепой мальчик упал на колени, его лицо искажалось от боли: картины будущего сменяли друг друга слишком быстро, словно кто-то листал книгу не глазами, а тисками. Женщина без рта вцепилась в плечо Илии, и в её прикосновении была мольба: «Спаси нас». Акт сжимал кулаки так сильно, что из его кожи выступали трещины, но даже он не мог ударить в пустоту.