Гиблая Марь

Юля Снесарева

Гиблая Марь

Из кости и плоти

I

Посреди заболоченного леса, где деревья стонут скрипучими голосами, есть лишь одна надежная тропинка. Вытоптана она босыми девичьими ступнями, потому и заметна только опытному взгляду. Другой пойдет – не увидит.

Девица та живет прямо посреди леса: в крошечном домике с мансардной крышей и дубовыми ставнями. Вокруг куда ни глянь все поросло травой. Лишь увидев трех упитанных курочек, которые с упорным кудахтаньем что-то ищут в зарослях, можно понять, что у дома есть хозяйка.

До ближайшей деревни полдня пути, но, если знаешь ход через болото, управишься за час. И все же она бывала там нечасто. Раз в пару месяцев носила на рынок сушеные травы да куриные яйца – много ли ей одной надо. А на вырученные деньги покупала заморские травы, утварь какую, теплую шаль раз в год. А коль деньги оставались, сдобный кренделек или яблоко на палочке.

Она не боялась ни стужи, ни ухабистых деревенских дорог – всегда ходила босая. Но сторонились ее не за это.

Двадцать зим назад родилась в одной семье девчушка. То тяжелые были роды. Повитуха из-за метели долго добраться не могла, а когда пришла, чудом достала ребенка из мертвого чрева матери. Малышка была совсем крохотная, синюшная. Котенок и того громче кричит. А глаза – ночи подобны. Из-за огромных черных зрачков темно-синюю радужку почти не видно. Тут и там стали в глазу появляться белесые вкрапления, точно звезды зажигались.

– Словно из другого мира. Так пусть Миринкой и кличут, коль выживет, – решила повитуха. В то время они имена выбирали, да и теперь к их слову прислушиваются.

Только раз взглянул отец на новорожденную и вынес на крыльцо на лютую стужу. Никак от горя обезумел.

Только холод Миринку не брал. Под ее крохотным тельцем, завернутым в одну лишь пеленку, даже снег подтаял. Так и лежала она в луже мерзлой воды, надрывно кричала, пока на третий день соседка не сжалилась и не забрала к себе. Так девочка и прожила у нее до десяти лет, а как старуха умерла, перебралась в лес. Подальше от деревенских, что с самого рождения на нее с опаской поглядывают и за глаза ведьмой кличут.

Жить одной Миринке не скучно, да и когда скучать, если все заботы на ней! С утра курей накорми, в курятнике приберись. Он хоть и маленький – на пять гнезд всего, а времени отнимает. Потом дом прибери, еды наготовь. А летом и вовсе дел невпроворот. Уходила Миринка с рассветом за болота, куда обычный человек ходу не знал, собирала редкие травы и коренья, а возвращалась по темну. Бывало и ночевать в лесу приходилось. Сложно такие походы давались: нечисть все играть зазывала. Но делать нечего. Если летом трав не соберешь, зимой полушубок не на что купить будет.

Про забавы девушка не забывала, куда же без них. Между деревней и ее домиком озеро есть. Местные туда не ходят – опасаются. А Миринка знает: в воду только в русалочью неделю соваться не стоит, в другие дни плавай – не хочу. Тем более, там и не глубоко вовсе. Вброд перейти можно. Березки низко склоняются над озером, потому вода даже в самый жаркий день остается прохладной. Дно твердое, но поросшее илом. Иногда, когда дневному свету удается пробиться через березовую крону, солнечные зайчики сплетают узор на травянистом дне. В такие моменты кристально-прозрачная вода кажется изумрудной.

Знали бы деревенские мальчишки, что Миринка нагая в воду входит, от них бы отбою не было, русалками не отпугнешь! Несмотря на то, что глаза у девушки странные – ведьмины, не иначе, в деревне многие считали ее красавицей. Миринке бы весу набрать, а то худенькая, как тростинка, так может бы и замуж позвали.

Но особой гордостью были ее волосы. Деревенские косы – пучки соломы – сплошь и рядом русые, желтые да тощие. А у Миры – чернеющий шелк. Густые, длинные, на кончиках кольцами вьются. Да только и на них судьба, а может магия, оставила свой след. Левая сторона волос, начиная от середины, посерела, точно весенний снег. Сколько бы она не пыталась отрезать волосы другого цвета, ничего не выходило. Однажды остригла до самых плеч, а на следующий день, нижняя половина с левой стороны опять посерела. Пришлось смириться.

Да только деревенским девицам это покоя не давало. Поговаривали они, что вымачивает Мирина косы в звериной крови, потому те такие густые. Мол всюду в лесной избушке кувшины с алой жидкостью стоят.

Да только это все слухи, потому что в доме Миринкином никто не бывал. До одного случая.

II

Когда-то давно Оцелот и Великая Марь были единым царством. Плодородней земель не сыскать в округе – овощи и фрукты слаще меда росли в обилии. В недрах велась добыча самого редкого голубого серебра. Выход к морю позволял вести торговлю с соседями и развивать кораблестроение. Но была уготована тому государству совсем не счастливая судьба. В последний день русальной недели народ узнал неблагую весть – свержен царь самозванцем, убит не в честном бою, а с помощью гадкой магии. Дети его бежали, но позднее отбили часть земель – самых суровых, скалистых, впоследствии именуемых Оцелотом.

Оттого и не прижились в Оцелоте ведьмы. Годами истреблялись, пока ни одной не осталось. А в Великой Мари к магии терпимы, помнят и чтят умерших богов, живут в единении с природой. Жителям Оцелота, чтобы выжить, пришлось победить стихию. Зародились тут изобретатели и умельцы, чьи творения порой даже полезней магии получались.

Открытой войны правители не вели, хоть обиду и затаили. Нередко случались набеги – то деревню разорят, то поля потопчут, то зверей постреляют.

Сегодня между двумя враждующими государствами есть деревня Халица. Судьба ее жителей очень трагичная, но сама деревушка такая маленькая и незначительная, что вы никогда бы о ней не услышали, если бы не случилось то, что случилось.

Но прежде, чем вы познакомитесь с Гретой и Ноэлем, перенесемся на восемнадцать лет назад, когда землю Халицы еще не окропили кровью. То была обычная деревушка на краю Великой Мари – не богатая и не бедная, дружная и растущая. После тяжелого трудового дня мужчины устраивали кулачные бои. Бились друг с другом или стенка на стенку. А девицы – водили хороводы. И уж если кто устраивал свадьбу, собиралась вся деревня.

На одну из таких свадеб явился странствующий волхв с предсказанием. Когда он окончил, никто не смел пошевелиться. Речь его была такова: «Все, кто пришел на свадьбу, падут жертвой тяжелой войны. Кровь их впитается в землю, растворится в полноводных реках, а после, обратится ненавистью. Халица станет местом смерти, насилия и бесчеловечности. И лишь ребенок, рожденный в этой семье, сможет обратить свое сердце в сталь и сплотить вокруг себя людей, чтобы положить конец войне».

Позже, с разницей в год, родилось в той семье два ребенка: старшенький Ноэль и сестра Грета. Оба они были рыжими, щербатыми; от головы до пят покрыты веснушками. И на том сходства заканчивались.

Ноэль рос высоким и поджарым. С утра до ночи трудился в кузнице и умел говорить так, что люди слушали с открытым ртом. Он всегда беззаботно улыбался, хотя видел смертей больше, чем ему насчитывалось лет.

Когда начались первые набеги со стороны Оцелота, Ноэлю только исполнилось шесть. Он как сейчас помнил обеспокоенные перешептывания родителей по вечерам и как отец прячет топор под подушку. Вскоре Халица из-за своего положения превратилась в место отдыха вражеских солдат. Разгоряченные в бою или расстроенные смертью павших товарищей, солдаты входили в деревню. Пили, ели, насиловали, убивали.

Жители понимали, что дитя из предсказания волхва еще слишком мало и оберегали тот дом, как могли. Потому родители, защищавшие детей, погибли одними из первых. Ноэль самолично тащил изуродованные тела по свежевыпавшему снегу. Вырыл одну неглубокую могилку и там их похоронил. С тех пор мальчик никогда не плакал, и лишь умершим богам известно, что скрывалось за юношеской улыбкой.

Грета единственная, кто у него остался. Ноэль любил сестру и заботился о ней, но смерть родителей наложила свой отпечаток – он часто был строг и неустанно напоминал об опасности. Потому Грета росла изнеженной и трусливой. Она хвостиком бегала за братом и слушалась того беспрекословно.

Пока Ноэль вместе с кузнецом ковал оружие для защиты жителей деревни, Грета вертелась поблизости – прибиралась, варила или развлекала мужчин беззаботными беседами. Иногда брат показывал, как держать меч. Но когда ее груди стали округляться и за мальчишеской одеждой больше нельзя было спрятать фигуру, Ноэль перестал брать сестру с собой – боялся, что однажды придут солдаты и захотят ею овладеть. Так с другими девочками уже случалось.

Оставаться дома до самой темноты Грета боялась, к тому же большую часть времени приходилось прятаться в погребе, но другого не оставалось. И чем больше времени шло, тем страшнее ей становилось. Она будто ощущала неминуемое приближение смерти. И в тот злополучный день она нервничала сильнее обычного. Возможно, это и спасло ей жизнь.

Едва за окном послышались мужские голоса, Грета нырнула в погреб. Это мог быть кто угодно – от соседей, решивших навестить, до простых прохожих. Но рисковать она не собиралась.

Отрепетированным движением, Грета просунула пальцы между половых досок и подняла люк, ведущий в погреб, точнее в один из них.

В каждом доме Халицы есть подземная кладовая, где хранится вяленое мясо, заготовленные на зиму овощи в кадках и бочках, рыба и разные соленья. Это первое место, куда заглядывают солдаты, чтобы набить брюхо или, если посчастливиться, найти прехорошенькую девицу, что в страхе спряталась за мешками с картошкой.

Но в доме Ноэля и Греты был еще один погреб – потайной. Крышка из мощной сосны идеально прилегала к полу. Так что, если не знать где искать, ни за что лаз не разглядишь. Пространство сделано настолько маленьким, что только девичьи пальчики могли пролезть и приподнять крышку. А Ноэль следил, чтобы петли всегда были хорошо смазанными. Потому Грета спустилась в потайной погреб абсолютно бесшумно.

Едва она уселась на земляной пол, зажав рот рукой, чтобы сдержать тяжелое дыхание, входная дверь отворилась. Звук шагов над ее головой разносился словно соборный колокол, что предзнаменует скорую угрозу. Грета прикусила губу до крови, чтобы не выдавить ни звука. Сердце колотилось так громко, что ей казалось – солдаты услышат его сквозь доски. А в груди стоял ком, холодный и тяжелый, будто проглотила кусок льда.

– Я ведь сказал, что здесь никого не будет, – раздался молодой мужской голос. – Солнце над головой – все деревенские давно за работой.

– Я надеялся, что хотя бы чего вареного найдется. Голоден, как зверь, – ответил второй, и сразу же послышалось дребезжание посуды. Открывались и закрывались крышки горшков, выдвигались ящики.

Эти голоса знал каждый в деревне. Второй – грубый и хрипучий – принадлежал Таргаду – принцу соседнего государства. Он был младшим отпрыском, на власть не метил, потому большую часть времени вместе с отрядом нес наблюдательную службу на границе между Оцелотом и Великой Марью, но не брезговал и набегами. Таргад был безусым, еще совсем молодым для командования, а потому рьяно отстаивал свой авторитет. Любое неповиновение он принимал за личное оскорбление и спешил расправиться с обидчиком. В деревне, да и среди собственного войска, немало людей полегло от его недрогнувшей руки.

Таргад нигде не появлялся без своей соратника, даже развлекались с девицами они на пару. Радан был таким же молодым и амбициозным, разве что нагонял на окружающих меньше страха, потому что предпочитал принимать решения на холодную голову.

И прямо сейчас два самых ненавидимых в Халице человека рыскали, точно голодные волки, над головой испуганной Греты. Она старалась не слушать их пошлые россказни, и просто молилась умершим богам, чтобы незваные гости поскорее ушли.

Заскрипела крышка погреба – Радан спустился вниз набрать еды. Он не скупился и не задумывался как будут зимовать хозяева, если их запасы опустошат, и, конечно, не догадывался, что буквально в двух локтях от него есть еще один погреб. И там притаилось куда более желаемое лакомство.

– Нашел нам пожрать! – выкрикнул Радан товарищу. – Жаль выпивки не нашлось.

– Ничего, пойдем в корчму. Только захватим по дороге какую-нибудь девку.

Солдаты прежде и правда останавливались в местной корчме. Ее и открыли то только чтобы солдаты по чужим погребам не рыскали. Но пару месяцев назад Таргад, в пьяном угаре, прирезал владельца. С тех пор место пустовало, запасы еды не пополнялись, но в погребах еще оставалось вино и темное пиво.

Набрав еды даже больше необходимого, мужчины вышли из дома. Грета услышала, как за ними захлопнулась входная дверь, но вылезать из своего укрытия не спешила. Страх лишил ее сил, ноги ослабели, а объятый ужасом рассудок едва держался в сознании.

А потом раздался протяжный крик, от которого защемило сердце. Жителям Халицы он давно знаком. Это горестный вопль матери, которая понимает, что не в силах спасти своего ребенка. Ему вторил детский плач. Грета не могла видеть, зато в красках представляла, как двое солдат выволакивают из дома напротив напуганную девчушку.

– Пожалуйста, только не мою дочь, – кричала женщина, отчаянно хватаясь за ноги хладнокровных мужчин. – Она у меня юродивая, не понимает ничего, как ребенок!

Таргад шел впереди, намеренно игнорируя просьбы несчастной. Радан волочил девушку следом, которая, к ее чести, активно сопротивлялась – кусалась, щипалась и даже пару раз стукнула обидчика ногой. Но сколько бы девочка не старалась, ее сила – ничто по сравнению с воином, закаленном в бою. Сопротивление только разжигало в нем желание, и он не мог дождаться, когда наконец-то бросит ее на стойку в корчме и сорвет дурацкую цветастую юбку.

– Это ведь мой ребенок! – горько рыдала мать. – Возьмите Грету! Она девка уже взрослая, красивая. Она в погребе прячется каждый раз, – женщина указала пальцем на соседний дом, но Радан отмахнулся.

– Были мы уже там, нет никого в том погребе, кроме рыбы да капусты.

– Так то другой погреб! – ухватилась за соломинку женщина. – Я покажу! Покажу!

Мужчины заинтересовались. Не то чтобы их убеждениям претило овладевать больными, но сам факт, что кто-то не один год скрывается от них в потайном месте, задело за живое.

В это время Грета изо всех сил боролась со страхом. Если солдаты войдут в дом, у нее не будет путей отступления. Нужно выбираться. И прямо сейчас!

Превозмогая ужас, она выбежала из погреба, начала хаотично носиться по комнате, пытаясь придумать куда спрятаться. Изба такая крошечная, что мест больше не оставалось, а единственное окно выходило на главную улочку, так что улизнуть незамеченной не получится.

Стук сапог по пыльной земле приближался. В панике Грета схватила валек, которым еще недавно выколачивала постиранное белье, и затаилась у входа. Когда дверь широко распахнулась, девушка выскочила из своего укрытия с воинственным криком и, хорошенько размахнувшись, нанесла удар. Липовый брусок угодил прямо в нос Радану. Мужчина не ожидал нападения, поэтому в страхе отпрыгнул назад, а после и вовсе завалился на землю, прихватив стоящего позади Таргада. Валек полетел следом, но, к сожалению, не попал в цель.

Грета умело воспользовалась заминкой: перескочила через лежащих мужчин и бросилась вниз по улице. Нужно добраться до Ноэля, уж брат то ее защитит, но еще важнее – избавиться от погони. Потому девушка свернула в узкую щель между заборами тесно стоящих изб. Взрослому мужчине туда протиснуться трудновато, а значит можно выиграть пару минут форы.

Этот маршрут Грета знала наизусть. Они с братом часто планировали пути отхода. Сначала, петляя между домами, добраться до деревенской площади – обычный пустырь с колодцем в центре, который даже не удосужились покрыть брусчаткой. Оттуда расходятся четыре дорожки: одна ведет как раз-таки к дому брата и сестры, другая к проселочной дороге, третья петляет в сторону старой части деревни, где стоят обветшалые заброшенные дома, ну а последняя – к кузнице.

Грета успела добраться лишь до деревенской площади, когда сильное тело навалилось сзади и прижало к пыльной земле. Над ухом послышалось тяжелое мужское дыхание, и этот звук так сильно напугал девушку, что она принялась кричать что есть мочи.

Кузница находилась домах в пяти от этого места, и обычно внутри очень шумно, поэтому не было никакой надежды, что брат услышит ее. И все же Грета не сдавалась. Она вопила во все горло и старательно вырывалась, когда Таргад пытался поднять ее на ноги. Она запоздало подумала о том, что не стоило выпускать импровизированное оружие из рук, возможно сейчас удалось бы дать отпор.

Радан подоспел почти сразу. Светлый нагрудник заляпан кровью, что все еще текла из разбитого носа. Он выглядел свирепо, едва держался, чтобы не наброситься на наглую девку.

– Да замолчи же ты! – прикрикнул Таргад, хватая беглянку за грудки и встряхивая как следует. Девушка тут же попыталась выскользнуть из одежды – лучше остаться голой, чем попасть в лапы этих чудовищ. Однако попытка ее провалилась – на деле оказалось гораздо сложнее.

– Мой брат с тебя шкуру сдерет, если ты меня хоть пальцем тронешь!

– Вот так? – Таргад обхватил ее подбородок, большим пальцем провел по губам.

Удар пришелся Таргаду в скулу, и он, опешив от неожиданности, ослабил хватку. Не теряя ни секунды, Грета отпрыгнула в сторону, давая подоспевшему брату больше пространства для маневров. Он атаковал противника с прыткостью зверя, но как только прошел эффект неожиданности, Таргад взял себя в руки и стал давать отпор.

Грета хотела прийти на помощь, но руки Радана сомкнулись вокруг нее, удерживая не хуже цепей.

– Не шуми. Дай мужикам разобраться, – приговаривал он, сдерживая девчонку.

Тем временем Ноэль упал на колени. Все вокруг плыло. Он давно бы потерял сознание, если бы не любовь к сестре. Усни он сейчас, никто не вступится за нее. И все же сил продолжать бороться не находилось. Будь у него меч или хотя бы молот, он бы сумел дать достойную драку оцелотам. Не зря с малых лет тренировался.

– Пожалуйста, оставьте его! Умоляю! – выкрикнула Грета, когда Таргад вынул из-за пояса острый кинжал. Ей даже показалось, что на нем остались бурые пятна крови с былого сражения, но такие, как Таргад всегда следят, чтобы оружие было вычищено и наточено.

Он улыбнулся и перевел взгляд от острия на заплаканную девушку.

– Его? А о себе не боишься? Вы оба меня разозлили! – Таргад обернулся к своему товарищу и кончиком кинжала указал на него. – Посмотри, ты сломала Радану нос. Но тебя я не убью. Ты так отчаянно боролась за свою честь, что мне особенно хочется ее проверить.

– Можете делать со мной что угодно! Но пощадите брата.

– И почему же я должен его пощадить? – с лукавой улыбкой спросил мужчина. Он знал, что собирается сделать, а сейчас лишь играл, давал ложную надежду. И Грета это понимала, потому из ее груди вырвался такой плач, какой она не издавала прежде. Горе, страх, боль, утрата – все это больше не могло находиться в маленьком теле, поэтому стало слезами и криком.

– Потому что он единственный, кто у меня остался, – сбивчиво проскулила Грета. – Потому что он готов пожертвовать собой ради других. Потому что у Ноэля самое доброе сердце на свете. Потому что он больше достоин жить, чем я…

– Тогда давай посмотрим, какое на вид его доброе сердце!

Удар кинжала был стремителен, как падение сокола. Таргад знал куда бить, чтобы смерть не пришла сразу. Ноэль ахнул, и кровавый пузырь лопнул на его губах.

Грета не слышала сама себя. Она кричала. Кричала так, что болело горло, но звуки вокруг перестали существовать. Она лишь слышала слова Ноэля из далекого детства.

Грета, ты когда-нибудь затопишь деревню своими слезами. Хватит плакать по пустякам!

Второй удар пришелся в живот. Ноэль рухнул на пыльную землю. Его глаза устремились в небо, но из последних сил юноша поднял руку и потянулся к сестре.

Слезы нужно беречь на самый поганый день в твоей жизни. Потому что, если сейчас их растратишь, а в нужный момент не сможешь выплакать, горе сожрет тебя.

Грета попыталась вырваться из хватки Радана, чтобы взять брата за руку. Чтобы в самый страшный момент их жизни быть рядом. Но тот не позволил.

– Не смотри, милая, – с неожиданной нежностью произнес он.

Таргад занес руку для третьего удара.

Но ты не бойся, сестренка. Я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя.

Сталь вошла в сердце. Грета не услышала звука удара, не увидела, как кровь заливает рубаху. Она просто это знала, потому что в тот же миг в ее собственной груди что-то оборвалось, оставив лишь ледяную пустоту.

Рука Ноэля качнулась, будто старалась тянуться к сестре даже когда сам юноша уже умер, но потом и она безвольно рухнула на землю, поднимая клубы пыли.

III

Изба хоть и построена давно, все еще хранила запах сосновой смолы. Когда Мирина разжигала печь или топила баню, стены нагревались и дарили приятный хвойный аромат. Оттого платья да рубахи вечно пахли смолой и иголками.

Мирина, разгоряченная и раскрасневшаяся, только вернулась из бани. Крохотная постройка примыкала прямо к дому, и жар от печи согрел и комнату. Она присела в глубокое плетеное кресло, наслаждаясь ароматом леса, и принялась расчесывать длинные волосы гребнем.

Небо за окном серело. Еще немного и над землей заклубится туман, лес погрузится во тьму, и все его обитатели проснутся. В здешних болотах, озере, под корнями вековых деревьев обитало много разных существ. Миринку они не трогали – была у них своя договоренность, но после наступления темноты девушка старалась за порог не выходить. Потому, когда в дверь несмело постучали, она открывать не спешила. Подумав немного – вроде рано еще, чтобы нечисть в гости просилась – она все же подошла к двери. Сейчас засов даже не заперт. Кому нужно, все равно войдет.

На пороге стояла девчушка лет шестнадцати с рваной мальчишеской стрижкой. В рыжих волосах запутались листочки и веточки. Вероятно, прошлую ночь она спала на земле. Вздернутый нос покраснел, глаза слезились – совсем недавно она плакала.

– Я ведьму ищу, – несмело прошептала гостья, теребя край некогда белой мальчишеской рубашки.

– Значит нашла, – улыбнулась Мирина, шире распахивая дверь. На самом деле, ведьмой она себя не считала, даже принимала это слово за оскорбление, но глядя в грустные глаза незнакомки, решила от комментариев воздержаться. Она ведь и правда кое-что умела, авось сумеет помочь. Так в дом Мирины впервые вошел гость.

Она усадила девушку в плетеное кресло, а сама принялась делать чай. В серебристой баночке хранилась смесь сон-травы, мяты и сушеные горькие корешки. Этот сбор особенно ценился деревенскими, мол заснуть помогал, сил набраться да о тревогах позабыть.

– Как зовут тебя? – спросила Мирина, заливая смесь колодезной водой.

– Грета.

– А меня Миринкой. Но ты Мира зови, так короче.

Хозяйка обхватила кружку двумя руками, подержала немного, а потом передала девушке. Над отваром взвивались ниточки пара, разнося по комнате успокаивающий сладкий аромат.

– Мне говорили, что у ведьмы ничего пить или есть нельзя, – опасливо косясь на кружку в своих руках, произнесла Грета.

– А ты откуда родом?

– Из Халицы.

Мирина о такой деревне не слышала, но знала, что ведьмы не везде в почете.

Халица находилась в семи днях пути отсюда, прямо на границе с Оцелотом. Жители того государства магию не любили, давно всех ведьм на своей земле изжили, и теперь недобрые выдумки о них распускают. Не удивительно, что и в Халице сомнительные слухи о ведьмах прижились.

– И зачем так далеко забралась?

– Я бы и рада кого поближе найти, да не осталось ведьм почти. В каждой деревне спрашивала, лишь на седьмой день посчастливилось, – одинокая слеза скатилась по впалой щеке и застряла прямо в уголке губ.

– Ты пей-пей, – шепнула Мирина и добродушно улыбнулась, – Коль хотела бы тебя отравить, и без чая управилась.

Грета сделала небольшой глоток. Отвар был горький, но именно этот вкус привел ее в чувство. Поморщившись, она сделала еще несколько глотков и взглянула на Миру. Не такой она себе представляла ведьму. Ожидала увидеть скрюченную зловредную старуху, что взамен за услугу попросит у Греты немного молодости. Если бы у Миры не было таких странных глаз – точно звездное небо, никогда бы не поверила, что она магию знает.

Теплая жидкость разлилась по телу. К Грете вернулось давно забытое чувство спокойствия – словно в уютных маминых объятиях. Она закрыла глаза, ненадолго растворяясь в приятных ощущениях, а когда открыла – тяжесть потери с новой силой навалилась на хрупкие плечи. И тогда держать в себе горе она больше не смогла. Разревелась, как не позволяла реветь себе все эти семь дней, и рассказала ведьме свою историю. О крохотной деревне, погрязшей в распрях государств, о брате, что защищал сестру до последней секунды, о Таргаде, что вырезал его сердце, а тело предал огню, о жителях деревни, что потеряли надежду на спасение, ведь дитя пророчества мертво. Но Грета верила, что все еще можно исправить. Украла последнего в деревне коня и отправилась в путь. По незнанию загнала несчастное животное до пены, и остаток пути прошла пешком.