За рулем империи. История и тайны самой могущественной династии Италии

В детстве Джованни был одинок, но не только оттого, что был единственным ребенком, а мать была вечно занята. Он учился в католической школе для мальчиков Святого Иосифа в центре Турина, где жил на полном пансионе, – одном из трех учебных заведений, куда ходили дети местной элиты. Большинство его одноклассников были из семейств, подобных его собственному, но строгие местные обычаи не позволяли детям из числа пьемонтской аристократии общаться с ним. И хотя формально наследственные привилегии остались в прошлом, снобизм по-прежнему цвел пышным цветом, и туринская знать старалась держаться подальше от представителей состоятельной буржуазии, к которым относилась семья Джованни. Последствия этой социальной изоляции и жестких традиций воспитания в семье хорошо видны на фотографии Джованни времен его начальной школы – там у него необычно серьезное выражение лица, как будто перед нами не беззаботный ребенок, а взрослый в миниатюре. Он рано научился сдерживать себя и прокладывать себе дорогу самостоятельно, и эти качества оказались весьма полезны для будущей предпринимательской карьеры.

Когда Джованни было семнадцать, Аничета вновь вышла замуж – за талантливого и многообещающего руководителя железнодорожной компании Луиджи Лампуньяни. Вполне вероятно, любовь отчима к технологиям оказала влияние на юношу. Годом позже, в 1884-м, Джованни поступил в Моденскую военную академию. Учитывая тот огромный след, что он оставил в итальянской истории, остается только пожалеть, что о его юности известно так мало. По словам биографов, к выбору военной карьеры его подтолкнула мать – из стремления к социальному продвижению. Как бы то ни было, на этом поприще он достиг определенных успехов и в 1889 году был произведен в лейтенанты элитного Савойского кавалерийского полка Королевской итальянской армии, основанного еще в 1690 году герцогом Савойским Виктором Амадеем II. В то время, на которое пришлась юность Джованни, потребность короны в модернизации армии была настолько острой, что в ее ряды все чаще стали принимать представителей буржуазии и среднего класса, хотя в офицерском корпусе по-прежнему преобладали аристократы из старейших домов Турина. В обществе все еще наблюдалось сильное расслоение: так, только аристократы могли вступить в элитный клуб «Общество виста».

Любопытно, что отчим Джованни совершенно определенно оказал сильное влияние и на его матримониальные планы, поскольку молодой человек влюбился в его племянницу Клару. После женитьбы отчима на матери Джованни эта девушка – дочь сестры Луиджи Лампуньяни Маргариты и ее мужа Леопольдо Бозелли, инженера, принимавшего участие в строительстве новой железнодорожной линии, проходившей по гористому побережью до Генуи, – стала для него все равно что двоюродной сестрой. Несколько лет юный Джованни любовался ею издалека, пока наконец однажды не набрался смелости и не признался в своих чувствах. Это случилось летом в Леванто, очаровательном курортном местечке на Лигурийском побережье. Девушка ответила взаимностью. Когда зародилась их влюбленность, Джованни было лет шестнадцать-семнадцать, и он учился в старших классах школы, а Кларе было не больше четырнадцати.

«Я очень ее люблю и имею все основания полагать, что нам будет хорошо вместе», – написал молодой офицер своему другу, попросив сохранить все в тайне, поскольку до свадьбы нужно было подождать еще «семь-восемь месяцев».

Однажды Джованни и Клара отправились гулять по холму, к живописному мысу Пунто Меско, отделяющему Леванто от Чинкве Терре, к романтическому местечку с видом на залив в сторону Бонассолы. Они остановились, чтобы полюбоваться пляжем и кристально чистыми водами, простирающимися у подножия холмов. На девственном побережье тогда почти не было построек.

– Если когда-нибудь мне представится такая возможность, я бы хотел построить для нас дом прямо здесь, на этом месте, – пообещал он и исполнил обещание. В 1913 году вместе со своим инженером и зятем Карло Нази Джованни разработал проект виллы Аньелли. Сегодня из окон виллы открывается тот самый вид, что тогда вдохновил Джованни и Клару. На протяжении многих лет этот дом был местом семейного отдыха, и сегодня эту традицию продолжает семейство Нази. Говорят, у террасы до сих пор растет куст, у которого Джованни когда-то сделал Кларе предложение.

Неизвестно, что именно привлекло этих двух молодых людей друг в друге. По словам Мареллы Караччоло Киа, Клара была «образованной, умной и чувствительной девушкой, чуждой светской жизни и склонной скорее к уединенному времяпрепровождению за чтением, в особенности французских литературных журналов». Джованни также не любил тратить свое время на посещение модных салонов, но был хорош собой, обаятелен, прагматичен, общителен, открыт и, возможно, уже тогда весьма амбициозен. Клара сразу же полюбила тихие уголки Виллар Перозы и поладила со своей свекровью Аничетой. Казалось, их такие непохожие характеры дополняли друг друга. Клара ничего так не любила, как свернуться калачиком с книгой или любимым французским журналом или гулять по живописным просторам Виллар Перозы. Внуки вспоминают, что это была остроумная и образованная женщина, порой даже несколько резковатая и саркастичная. Однако к тому моменту, как они достигли подросткового возраста, сама она практически удалилась ото всех, возможно страдая от депрессии.

Свадьба состоялась в 1889 году; молодожены обвенчались в миланской церкви Святого Франциска из Паолы, а затем стали жить в Вероне, на бульваре Корсо Кавур с его величественными дворцами эпохи неоклассицизма. Их палаццо Балладоро был не так знаменит, как соседние здания, но все же мог похвастаться «пьяно нобиле» – бельэтажем с живописными фресками кисти ученика венецианского мастера Тьеполо. Их первенец, дочь Аничета, которую все звали Тиной, появилась на свет в 1889 году, а в 1892-м родился Эдоардо.

Военная карьера дала молодому Джованни опыт и связи, необходимые всякому успешному предпринимателю его поколения, а за годы жизни в Модене и Вероне он сумел наладить отношения с представителями аристократии, прежде отвергавшей его в Турине. Вероятно, именно благодаря этому позднее он получил возможность вместе с первыми инвесторами «Фиата» основать компанию. Отпрыски знатных семей Пьемонта тяготели к военной карьере, особенно к кавалерии, что отражало их многовековую традицию служения Савойскому дому. И именно в Вероне Джованни завязал прочную дружбу с графом Джулио Фигароло ди Гропелло, в основе которой лежала общая страсть к технологиям.

Однако по уровню привилегированности жизнь Аньелли не шла ни в какое сравнение с беспечным существованием его нового друга. В городской резиденции в Алессандрии за графом Фигароло с детства ухаживали кормилицы, гувернантки и горничные, а также камердинер, служанка, повар с поваренком, прачка и кучер. В загородном поместье Гропелло, расположенном между Турином и Генуей, работали садовник, ремонтник, смотритель и кучер. Семья нередко устраивала пышно обставленные прогулки, и когда они садились в карету или выходили из нее, их приветствовал выездной лакей в ливрее. Была домашняя прислуга и у семейства Аньелли, но гораздо малочисленнее и скромнее.

И все же Джованни не упускал случая покрасоваться в обществе графа Фигароло на главной площади Вероны, у стен античного амфитеатра. Оба были удивительно хороши в сверкающих черных ботинках, серебряных эполетах на широких плечах, перевязях через плечо и блестящих шлемах – ни дать ни взять герои эпических сказаний Гомера.

Еще одним следствием военной карьеры Джованни было его знакомство с миром технологий. Ему повезло родиться в семье богатых предпринимателей и достичь совершеннолетия в Позолоченный век стремительного научного прогресса. Телефон и телеграф уже оставили в прошлом расстояния, которые прежде приходилось преодолевать людям, чтобы пообщаться. И вот теперь улицы Парижа, Лондона, Берлина и Турина мало-помалу заполнялись автомобилями. В 1886 году Карл Бенц запатентовал свой трехколесный автомобиль. Все свободное время Джованни и граф Фигароло воодушевленно обсуждали последние достижения, о которых писала пресса, а вскоре приступили и к собственным экспериментам в области механики. Будучи помещиками, друзья первым делом вознамерились разработать машины, которые можно было бы применить в сельском хозяйстве. В ходе одного из экспериментов граф даже спрыгнул с крыши собственного поместья, чтобы испытать парашют, – и сломал ногу.

В 1891 году Джованни посетил мастерскую Энрико Бернарди – седого и лысеющего, но все еще обладающего пышными усами профессора Падуанского университета, который занимался разработкой двигателя внутреннего сгорания на газовом топливе. Джованни собственными глазами видел один из первых в мире двигателей внутреннего сгорания, и, возможно, это событие изменило всю его жизнь. Надо сказать, что патент Бернарди был зарегистрирован на несколько месяцев раньше Даймлера и Бенца. Стало быть, молодой Аньелли застал рассвет эпохи моторизации. В 1894 году вновь учрежденное предприятие «Бернарди и Миари Джусти» выпустило трехколесный, а затем и четырехколесный автомобиль, скорость которых достигала 35 км/ч. Вскоре к трем первопроходцам отрасли присоединились сотни других – но лишь немногим суждено было выжить.

Вдохновленные экспериментами Бернарди, Аньелли и его друг граф Фигароло решились на собственные изобретения. Попытка запуска найденного на свалке двигателя Даймлера с прилаженным к нему карбюратором завершилась взрывом мастерской. Но именно азарт, с которым проводились эти опыты, заставил Джованни принять важнейшее решение. Ему наскучила жизнь военного. Каждый год был унылым повторением предыдущего – одни и те же бессмысленные учения и нудные беседы в офицерском клубе. Джованни решил, что шести лет из собственной жизни более чем достаточно. Он любил ощущение скорости и мощи лошадиных скачек – но кавалерия Позолоченного века мало чем отличалась от времен Наполеона Бонапарта. А между тем мир вокруг него стремительно мчался вперед с головокружительной скоростью развития новых технологий.

Возможно, причиной внутренней опустошенности Джованни стали и неудовлетворенные амбиции. Его путь к вершинам военного командования, пусть и был легче, чем всего поколение назад, все же сопровождался определенными трудностями, ведь предпочтение по-прежнему отдавалось аристократам. И если он поступил на военную службу с целью возвышения или в надежде получить дворянство за свои заслуги, то теперь, должно быть, осознал, что надеждам этим не суждено сбыться, и испытывал разочарование.

После отпуска 1892 года 7 июля 1893 года Джованни навсегда распрощался с военной карьерой. В двадцать семь лет он был еще достаточно молод, чтобы избрать для себя новый путь, и потому вместе с женой Кларой и маленькими Эдоардо и Тиной отправился на север Италии, к подножию Альп, в Виллар Перозу, где прошло его детство. Там он решил всерьез заняться повышением рентабельности поместья, анализом прибыльности возделываемых культур и начал выращивать и продавать древесину и скот, дабы приумножить семейный капитал.

Три года спустя, в 1895 году, он вместе с семьей перебрался в Турин. Они поселились в квартире близ парка Валентино, на берегу реки По. Об их семейной жизни мало что известно, но наверняка жили они с комфортом, ведь оба происходили из состоятельных семейств. Можно предположить, что, испытав одиночество в детстве, Джованни был весьма сдержанным мужем и отцом. Нет никаких свидетельств и о его душевных терзаниях в связи с необходимостью круто поменять свою жизнь.

Учитывая его поступки в более поздний период, перевозя семью в Турин, Джованни наверняка искал возможностей выгодного капиталовложения. У него был унаследованный капитал, а также приданое Клары в 100 000 лир (по сегодняшним меркам, около 374 122 евро). В то время было принято, чтобы приданым жены распоряжался муж, используя собственность в качестве гарантии. Так он и поступил, и в 1906 году вместо Виллар Перозы гарантией стал считаться их дом на Виа Джакоза. Наследство и деньги из приданого Клары помогли ему стать на путь инвестора, а в дальнейшем – одного из влиятельнейших людей Италии.

Глава 2. Любовь к скорости

Когда Джованни вернулся в Турин, город буквально бурлил предпринимательской энергией. Там проложили две трамвайные линии; вовсю сносили старые здания, а на их месте возводили новые кварталы, дабы осовременить город к новому, ХХ столетию. Так, старинный форт в центре города был практически полностью уничтожен – его место занял второй железнодорожный вокзал Порта Суза. На улицах Турина появились первые машины, и вскоре молодого Джованни и его друзей охватила новая пламенная страсть.

Джованни был вхож в общество богатых аристократов, регулярно собиравшихся в туринском кафе «Бурелло», чтобы поговорить о политике, обменяться последними слухами рынка ценных бумаг и обсудить всеобщее новое увлечение: автомобили. Это место могло бы стать национальной достопримечательностью – ведь оно сыграло ключевую роль в истории основания концерна «Фиат». Но и оно исчезло. Кафе располагалось на углу Корсо Витторио Эмануэле, в самом сердце Турина, через дорогу от нового железнодорожного вокзала Порта Нуова, с его грандиозным фасадом, величественными окнами и сводами, не уступавшими соборам. Именно в этом кафе с просторным внутренним двориком, защищенным от дождя зимой и солнца летом, прибывавшие из сельской местности торговцы лошадьми и экипажами искали покупателей на свой товар.

Но кому теперь нужны были лошади? Люди, обладавшие техническим складом ума, вроде Генри Форда, Рэнсома Эли Олдса и Уолтера Перси Крайслера из США или Карла Бенца из Германии, запускали производство первых в мире автомобилей. Первые машины, появившиеся на итальянских улочках, были родом из Франции, расположенной всего в 50 километрах, и Джованни с друзьями загорелись духом соперничества.

Вместе с первыми автомобилями на свет появился и новый вид спорта – якобы для их испытания. В 1895 году состоялись первые автогонки в Соединенных Штатах (от Чикаго до соседнего Эванстона, невзирая на леденящий холод), во Франции (трасса Париж – Бордо протяженностью около 1200 километров) и Италии (Турин – Асти и обратно, 93 километра, пять участников). Эти автомобили с открытым верхом были точь-в-точь как повозки, только без лошадей, а средняя их скорость составляла 25 км/ч. По сегодняшним меркам это кажется совсем немного, но не будем забывать, что лошадиная упряжка обычно проезжала не более 30 километров за один день.

Джованни сделался буквально одержим скоростью, гламуром и адреналином нового вида спорта. Наверняка он присутствовал в толпе немногочисленных зрителей, собравшихся 19 мая 1895 года на Корсо Монкальери, которая в то время относилась к пригороду Турина. В тот день стартовала гонка Турин – Асти, в которой принял участие его товарищ по кафе «Бурелло» Джованни Баттиста Чейрано на немецком мотоцикле. Там же был и немецкий инженер и предприниматель Готтлиб Даймлер, прибывший в Турин, чтобы продать лицензию на производство своего запатентованного двигателя.

К тому времени Чейрано благодаря успеху своего бренда велосипедов «Уэллис» уже превратился в местную знаменитость и был одним из немногих людей в Турине, способных спроектировать и произвести автомобиль. Должно быть, уже тогда он рисовал в своем воображении модель, которая станет первым автомобилем «Фиат». Но пока, до 1895 года, когда владелец крупнейшей фабрики по производству стеарина для свечей Микеле Ланца первым в Италии выпустит четырехколесную машину, итальянским автолюбителям приходится довольствоваться французской и немецкой продукцией.

Чейрано пришел третьим. Первое место в четырехместном омнибусе «Даймлер» на паровой тяге занял ныне забытый Симоне Федерманн. Джованни же сменил саблю и блестящие черные сапоги кавалериста на автомобильные очки, перчатки и широкое длинное пальто, защищавшее от ветра, дождя и грязи тех, кто управлял первыми «безлошадными повозками». В 1899 году он вместе со своим другом Карло Бискаретти ди Руффиа, оседлав четырехколесный велосипед, победил в гонке Вероны. В этом состязании он обошел Этторе Бугатти, управлявшего сделанным в Милане двухмоторным «Принетти-Стукки» и ставшего впоследствии производителем одного из самых роскошных автомобилей в Европе.

Именно в этой пьянящей атмосфере скорости, роскоши и инноваций и родился «Фиат». Но произошло это не на гоночном треке, а за рабочим столом. Компанию учредила группа аристократов и богачей, опьяненных азартом нового вида спорта и жаждущих рискнуть частью своих сбережений ради нового предприятия.

Сама идея принадлежала графу Эмануэле Какерано ди Брикеразио и еще одному аристократу – основателю Туринского клуба автомобилистов графу Роберто Бискаретти ди Руффиа. Отец Бискаретти был сенатором, и молодому графу прочили политическую карьеру.

Сам Брикеразио нередко заявлял о своем намерении заняться политикой, но в то время им всецело завладела автомобильная страсть. Он всегда был увлекающимся человеком, вот и сейчас оказался во власти автомобилемании. В своих мечтах он уже производил автомобили, выигрывавшие европейские гонки. Казалось, неслучайно бывшая столица Королевства Италия у подножия Альп должна возглавить это движение – ведь теперь Италия наконец стала единой страной. Свое новое предприятие он назвал «Итальянская автомобильная фабрика Турина» (Fabbrica Italiana Automobili di Torino, «ФИАТ»).

Двум выходцам из состоятельных семейств было нетрудно объединить вокруг себя представителей туринского высшего общества, которых, по их мнению, заинтересовало бы их предприятие. Среди них были Чезаре Гориа Гатти, известный адвокат и журналист, уже снискавший славу на гоночном треке; Микеле Чериана-Майнери, банкир и производитель шелка; Людовико Скарфьотти, юрист и бизнесмен; Луиджи Дамевино, биржевой маклер; юрист Карло Ракка и аристократ Альфонсо Ферреро-ди-Вентимилья. Вошел в этот список и Джованни Аньелли.

Это был смелый шаг. На тот момент у них не было ни заводов, ни даже собственной модели автомобиля, и при этом они намеревались построить в Турине крупнейшее в истории Италии производственное предприятие. На этом предприятии планировалось запустить производство модели, задуманной братьями Чейрано в своей мастерской и спроектированной инженером Аристиде Фаччоли, которому суждено было стать первым наемным работником компании.

Собрание было намечено на 1 июля 1899 года и должно было пройти во дворце XVI века, принадлежавшем семейству Брикеразио и расположенном в самом сердце Турина, близ площади Сан-Карло. В то утро графиня София Какерано ди Брикеразио отворила двери кабинета своего брата Эмануэле, чтобы в последний раз убедиться, что все в порядке, перед приходом потенциальных инвесторов. Она уже предупредила экономку, что в доме состоится важная деловая встреча, на которую ее брат пригласил восьмерых гостей, а дворецкий приготовил бумагу и перья, дабы подписать необходимые документы и воплотить наконец грандиозный проект в жизнь. Энергичными шагами мерила она небольшую комнату под ободряющее поскрипывание половиц и шелест своих длинных юбок; на лице ее застыло сосредоточенно-серьезное выражение.

Удовлетворенно отметив про себя, что все в порядке, она напомнила вышедшей на крыльцо горничной закрыть ставни от солнца. Потом прошла через фойе в свои собственные апартаменты, чтобы к приходу гостей переодеться в более официальное платье.

Вскоре Джованни Аньелли, взбежав по пологим ступеням монументальной лестницы дворца, пересек выложенный черно-белой мозаикой пол с фамильным гербом и девизом «Sureté» (что в переводе с французского означает «надежность» или «безопасность»). Вход охраняли величественные статуи рыцарей в доспехах. Его друг граф Брикеразио приветствовал его в своем кабинете со стенами, обитыми бледно-желтой тканью и украшенными зеркалами, в которых отражались позолоченные декоративные панели. С потолка, декорированного фреской, на них торжественно взирали херувимы. Снаружи сквозь открытое окно в маленькую комнату проникали звуки улицы и яркое июльское солнце.

Наконец все девять мужчин собрались и заняли свои места. Брикеразио был в черном жилете и белом пиджаке. У Джованни под накрахмаленным воротничком и темной одеждой вспотела шея. Его включили в состав группы в последнюю минуту, когда из нее вышел туринский промышленник Микеле Ланца, – должно быть, потому, что уже сам выпускал автомобили собственного производства.

– Цвета дома, – пошутил Джанни, намекая на черно-белое одеяние Брикеразио – в тон фамильному гербу. – Если бы предки видели тебя сейчас, они были бы счастливы! Как демократично!

Джованни не мог удержаться от того, чтобы не напомнить графу о его корнях, но у того уже был наготове ответ.

– Демократия должна сочетаться со щепоткой аристократизма, – произнес он, – иначе что будет с традициями?

Граф Бискаретти сел в кресло, а граф Брикеразио расположился за письменным столом, на котором лежал лист гербовой бумаги администрации Брикеразио, и набросал проект учредительного устава автомобильной компании.

– Могу я добавить вашу подпись, Аньелли? – обратился он к Джованни, когда закончил.

– Вот вам моя подпись, но при одном условии: что все будет серьезно, – ответил Джованни и повернулся к собравшимся: – Нам нельзя терять время. Должно быть, вы видели то же, что и я, когда на днях ездил в Ниццу. Ганнибал уже у ворот. Во Франции даже государственный сектор вот-вот пересядет на автомобили.

Кое-кому из инвесторов не понравилось это замечание. Джованни как бы намекал, что автомобили – не более чем забава для богачей, и этот намек был обидным. Кем он себя возомнил? Ни аристократического происхождения, ни признанного положения – одним словом, чужак. В защиту Джованни следует отметить, что он был серьезным и амбициозным молодым человеком, который попросту не хотел терять время и когда брался за какое-то дело, то рассчитывал на успешный исход. Он ушел с военной службы не для того, чтобы загнать себя в тупик. Джованни хотел зарабатывать деньги и еще – увидеть, как объединенная Италия обойдет соседнюю Францию, став лидером европейского автопрома.

* * *

Строительство нового завода «Фиата» на Корсо Данте началось во второй половине 1899 года, и к январю 1900-го – всего за несколько месяцев до открытия – Аньелли одержал победу в первом споре с партнерами по, казалось бы, пустяковому поводу: он настоял на том, чтобы офисные помещения располагались рядом с производственными.

– Наше предприятие и без того страдает от постоянных задержек и бюрократии; рано или поздно начнутся недопонимания, которые могут серьезно затормозить производственный процесс, – заметил он.

– Думаю, гораздо разумнее будет отделить два крыла здания от остальных и переоборудовать их под офисные помещения, – возразил архитектор Энрико Маркези, ставший также генеральным директором компании. Это означало, что открытие откладывается.

– Так не пойдет, эти помещения нужны нам уже сейчас, – настаивал Аньелли. Новый завод должен был распахнуть свои двери всего через несколько месяцев.

Аньелли выиграл спор, убедив партнеров построить отдельное офисное здание, стоянку или крытый гараж для готовых автомобилей, а также жилые помещения для управляющего и смотрителя. Но и этого ему было мало – он настоял на немедленном проведении телефонной линии.

Не прошло и года, как новый завод «Фиата» был готов. 19 марта 1900 года на торжественном открытии граф Брикеразио приветствовал племянника короля Виктора Эммануила II, его королевское высочество принца Томмазо, герцога Генуи, который присутствовал на мероприятии вместе с мэром Турина, префектом и советом директоров «Фиата» в полном составе «и всеми шоферами города, явившимися при полном параде», – писала газета «Ла Стампа», используя французские автомобильные термины вместо итальянских. «Гости своими глазами увидели токарные станки, на которых изготавливаются детали для будущих автомобилей», – отмечалось в статье под заголовком «Спорт: Первый в Италии автомобильный завод распахнул свои двери».

Показательно то, что газета увидела в открытии фабрики в стиле ар-деко событие из мира спорта, а не бизнеса, как и большинство членов руководства, кроме Джованни. А он уже предвидел будущее. Европа и Соединенные Штаты были охвачены автомобилеманией. «Кадиллак», «Форд», «Шкода», «Фиат», «Рено», «Ленд Ровер», «Мерседес-Бенц», «Опель» – вот лишь несколько из сотен мелких компаний, возникших на заре автомобилестроения в атмосфере бурной деятельности, поиска удачи и спекуляций, сродни калифорнийской золотой лихорадке. События, произошедшие в первые годы существования «Фиата», не раз доказывали, что Джованни был единственным из членов руководства зарождающегося завода, кто стремился организовать бизнес таким образом, чтобы он приносил прибыль.

Первым знаком того, что именно он в конце концов встанет у руля компании, стала отправка в отставку делового партнера графа Брикеразио Аристиде Фаччоли в 1902 году. На тот момент Фаччоли был единственным в Турине инженером, способным сконструировать приличный автомобиль, – вот только в составе руководства завода он был совершенно бесполезен, и никто не осмеливался ему об этом сказать. Никто, кроме Джованни.