Бессмертные

Но… Почему-то все они пошли за ним навстречу пугающей неизвестности и согласились покинуть казавшееся тихим, уютным и абсолютно безопасным убежище!

Глава 4. Свежий воздух

Я устала безуспешно ломать голову над неразрешимыми загадками. Решила дать передышку истерзанным нервам и вспомнить приятные моменты. Они были мне нужны как глоток свежего воздуха в душной бетонной пещере, на который не приходилось рассчитывать.

Брезгуя ложиться на отталкивающе пахнущий залежанный матрас, я уселась поудобнее, расправила затекшие ноги и погрузилась в воспоминания. Вернулась в один из лучших своих дней жизни после вторжения ифери.

Мы жили на заброшенной ферме. Арсений был уже вполне здоров. О ножевом ранении напоминал едва заметный шрам, а все благодаря иферийскому чудо-лекарству. Он был готов продолжить путь в Эннисмонт, но Динара советовала подождать еще день, до следующего утра. Боялась, что любимый парень не готов к большим нагрузкам, хотя он сам и видящий его насквозь в прямом смысле слова Грейсон утверждали обратное.

По словам Арса, он хоть сейчас мог броситься на штурм вершины высокой горы, хотя ничего подобного от него не требовалось. Просто еще один переход через пустующие деревни и небольшой лес, за которым начинался тесно утрамбованный в низине полуразрушенный пригород.

Скот и птица обитали на свободе, но еще не совсем одичали. Некоторые из коров позволяли себя подоить. Куры неслись везде, кроме старого курятника, покосившегося от урагана. Им особенно нравились кусты репейника, и нам приходилось в прочных рабочих перчатках выдирать одревесневшие к осени колючие заросли, чтобы добраться до яиц.

Как в лучшие времена у нас на столе были вкусное нежное мясо, молоко и яичница. Признаюсь, очень не хотелось покидать уютный дом с дровяным камином и печкой для готовки на дизельном топливе, но мы все понимали и принимали эту неизбежность. Горькую и неотвратимую.

Новые унылые, стылые дни бездомных скитаний ждали нас где-то там, за обозримым горизонтом. О них я думала, наблюдая в прохладе тихого вечера, как похожий на сочный яичный желток пылающий солнечный шар заливает искрящимся золотом гладкую полосу неубранного поля пшеницы. Весь световой день здесь неустанно пировали пернатые, но вот одна за другой стаи начали разлетаться на ночлег, и даже стихло крикливое воронье.

Не знаю, что на меня нашло, иначе как опасной глупостью я это назвать не могу, но вместо того, чтобы вернуться в дом, я пришла на конюшню, подманила одну из самых дружелюбных лошадей и попробовала ее оседлать, а потом зануздать. Все получилось.

Рыжая кобыла не забыла, как на ней ездили хозяева и их гости. Мы помчались в поля по широкой дороге, вымощенной галькой и поросшей мелкой травой. Серые камешки с приятным стуком летели из-под копыт, отвыкших от подковы и стесывавшихся естественным путем.

Да, я прекрасно знала, что должна была помнить о вражеских дронах, гончих – разведчиках и прочих опасностях. Я о них не забывала ни на миг, просто не могла сопротивляться напористому желанию, может быть, в последний раз вдохнуть полной грудью пьянящий глоток свежего воздуха, прохладным ветром обдувающий лицо; почувствовать себя как в детстве счастливой и свободной. Мчаться навстречу приятным впечатлениям и видеть, как мир медленно раскрывает передо мной удивительный калейдоскоп, сотканный из ярких осенних красок.

Шурх… Шурх…

Подозрительный шорох в траве заставил меня напрячься и осмотреться. Вдали качнулись верхушки сухой кукурузы, по полю прошла небольшая волна, и она двигалась в мою сторону.

Не давая тревоге перерасти в отвлекающую от быстродействия панику, я потянулась к пистолету в наплечной кобуре. Мысленно приготовилась выступить в роли героини вестерна и отстреливаться от врагов на полном скаку.

Из колеблющейся от ветра и чьего-то движения внизу пожухлой желтой массы показались остроконечные уши. Мелькнули и пропали. Однако мне хватило и той ничтожно малой доли секунды. Тревога улеглась.

Подумать только! Ничего себе прогресс! Я научилась узнавать своего ифери по ушам. По самым их кончикам.

Да, у Грейсона особенные уши… Угольно-черные, с ярко-розовой ребристой “изнанкой”.

Принц ифери не стал выскакивать на дорогу, чтобы не напугать лошадь.

– Далеко не уезжай, – прорычал он, высунув морду между широкими листьями. – Я догоню тебя. Пока все чисто.

И бесшумно скрылся в слабо колеблющемся желтом море.

Его разведка успокоила. Я подумала, что ниаксы продолжают доставлять военным ифери кучу проблем, не дают им расслабиться и переключиться на противостояние с людьми.

Рыжая кобыла привезла меня к широкому пруду. Мы с ней спугнули маленькую стайку нарядных диких уток, не собирающуюся улетать в теплые края.

Пруд зарос тиной, вода в нем позеленела из-за микроводорослей. Он мало чем напоминал красивое озеро, на берегу которого случился наш с Грейсоном первый поцелуй, кроме того, что по научной классификации тоже являлся водоемом. Здесь все было другим: деревья, кусты, вода, и вместо красивого зеленого ковра под ногами – жесткая “щетка” из увядших трав.

Почему же воспоминания всплыли с заиленного дна и целиком завладели моим вниманием?

Дрожь земли от топота копыт… Я правда это почувствовала, как сказочный мятежник, спасающийся от преследования отрядом королевской кавалерии, или мне показалось?

Грейсон меня нашел, но был нюанс. Таинственный, интригующий.

Я ожидала увидеть принца ифери не в человеческом обличье и точно не верхом. Его появление на вершине холма вышло по-киношному эффектным. Точно как в том самом вестерне, который мне часто вспоминался по пути, назойливо лез в голову, искажал мысли, преображая их в красивую фантазию.

Бежевая замшевая куртка с мелкой бахромой на карманах. Рубашка в красно-белую клетку, задравшаяся сзади на поясе. Джинсы с заниженной талией. Остроносые замшевые сапоги. И… где он откопал потертую ковбойскую шляпу? Мне она не попадалась на глаза. Надо признать, шляпа ему к лицу.

Грейсон спустился с холма и прогарцевал вокруг меня. Конь был ему под стать. Высокий широкогрудый жеребец пегой масти. Похожий на неукротимого мустанга, жаждущего свободы и привыкшего наслаждаться скоростью на просторах прерий.

Норовистый конь сторонился незнакомых людей. Как Грейсон сумел укротить его за несколько минут – великая тайна. Большинство животных инстинктивно боятся пришельцев.

– Леди не против того, чтобы нам вместе продолжить прогулку? – пригласил Грейсон словами из поселившегося в моих мыслях вестерна, как будто и в самом деле мог их прочесть. – Я видел здесь неподалеку симпатичное местечко. Уж точно получше грязной зеленой лужи, – добавил он от себя.

– Буду рада составить вам компанию, мистер. Надеюсь, что приятную, после всех наших с вами взаимных трений и недомолвок, – я ответила репликой героини фильма.

Надо же, как хорошо ее запомнила. А здесь сильно удивляться нечему. Раз десять с ранних лет смотрела любимый вестерн дедушки с бабушкой, напоминавший об их молодости и любви.

Подражая знаменитой актрисе, я подала Грейсону руку. Он тоже продолжил следовать сценарию и нежно скользнул теплыми губами по костяшкам пальцев.

Я повторила смущенную улыбку благородной особы с экрана и вернулась в седло.

Грейсон поехал впереди, пустил красавца жеребца легкой неторопливой рысью. Подарил мне возможность любоваться его идеально сложенной спиной и безупречной осанкой. Это правда, он великолепно держался в седле. При том, что сел на коня впервые в жизни.

А вот здесь я могла бы удивиться, и очень сильно, если бы забыла про то, что Говард Грейсон владел персональной конюшней с дорогими чистокровными лошадьми. Чарли умел ездить верхом. Принц ифери всего лишь почерпнул нужные навыки из человеческой памяти.

Странно, что меня, как раньше, всю не перетряхнуло изнутри при этих воспоминаниях и сопоставлениях. Они вдруг перестали быть травматичными и токсичными…

Я привыкла к ним? Приняла, как часть повседневной жизни?

Но почему такое произошло? Изменилась сама суть восприятия прошлого и настоящего.

С какого момента я перестала осуждать Грейсона за произошедшее с Чарли? Когда прекратила винить себя за то, что не сумела защитить любимого парня, уберечь от смертельной ловушки?

Все плотнее забивая голову трудными вопросами, я не могла вспомнить точное время: день и час, когда Грейсон в моих глазах очистился от всей той иферийской грязи, которая была на нем с рождения… С выхода из яйца.

Я начала воспринимать его иначе. Смотрела на него как на человека, когда он выглядел как человек. А когда не выглядел – это был просто он, без каких-либо заморочек.

Я перестала проводить ужасающие параллели всякий раз, когда видела его лицо. Знакомое, но почему-то больше не до боли. И любимое, но по-другому.

Любовь бывает разной. Это я поняла, в отличие от своих тринадцати лет, когда мне казалось, что люди влюбляются одинаково и симптомы навязчивой романтической заразы одни на всех: бессонница, сердечная трясучка, полный бардак в мыслях, потеря внимательности и неуемная гиперактивность.

Оказывается, любить можно тихо и почти незаметно. И далеко не единственный верный признак любви – яркая школьная открытка с сердечком, исписанная корявым от чувственной лихорадки почерком. Может, он вовсе и не верный, а ошибочный.

Но та любовь, которая не мешает жить, а помогает, направляет на непростом пути, служит вечным двигателем и дающим необходимую энергию генератором – она точно настоящая.

Я понимала, что нуждаюсь в Грейсоне. Каждый раз, когда он рядом, я словно получаю глоток свежего воздуха, который придает сил и поднимает настроение. Без него я просто зачахну, как нежный цветок под заводскими ядовитыми выбросами.

Но как сказать ему об этом? И нужно ли говорить?

Разве недостаточно взаимной внимательной заботы друг о друге? Разве нам нужно что-то еще: сильнее, глубже и болезненнее, чем редкие минуты мирной идиллии, когда мы просто рядом – без лишних слов и телодвижений?

Неужели нам стало их мало, и потому с каждым днем крепнет желание что-то изменить в устоявшихся (если так можно сказать, помня о ничтожном по времени сроке) отношениях. Странных и несуразных, но упоительно приятных. Которые трудно назвать романтическими в классическом понимании, описанном в старинных книгах. Но не назвать еще труднее. Потому что между нами явно нечто большее, чем просто дружба.

Из “старой одежды” мы выросли, а другую, новую, пока не решались на себя примерить. Смотрели на нее с расстояния в несколько шагов, и она казалась нам вульгарной и неподходящей по росту.

Я пока не знала, как скоро мы осмелеем и дорастем до того, чтобы ее надеть. Произойдет ли это вообще когда-нибудь в нашей полной опасностей жизни? Точнее, доживем ли мы…

– Почти приехали, – оглянувшись через плечо, сказал Грейсон.

Он развернул коня поперек сузившейся от зарослей грунтовой дороги и взглядом указал на примыкающую к ней тропинку.

Без него я бы точно ее проглядела, замаскированную высокой травой.

Когда-то здесь пролегала спортивная трасса для мотоциклов. Излюбленное развлечение местных мужчин – сельские гонки на выживание. Их так называли шутки ради, хотя трагедия могла случиться. Но все же это были не состязания с гончими ифери за право называться господствующим видом на планете.

Резкие перепады высот, коварные узкие петли поворотов… Трасса была сложной, даже в некотором роде каверзной. Рыжая кобыла поцарапала круп, едва вписавшись в противный изгиб тропы между высохшими елями, широко растопырившими голые черные ветви, похожие на когтистые лапы чудовищ. Я посмотрела с тревожным немым вопросом на обернувшегося Грейсона.

– Осталось немного, – успокоил он. – В моей пуленепробиваемой шкуре тут бегать проще, но мы почти на месте.

Глава 5. Барьеры

Еще несколько почти отвесных спусков, перепрыгнутых ям, головокружительных горок, и я увидела мелькнувший за плечом Грейсона изгиб светлого ручья. Течение струилось по корягам и камням без громкого журчания, практически неслышимо для человеческих ушей. Потрясающе яркий изумрудный мох застилал берега мягким ковром и рисовал узоры на поваленных сухих деревьях. Я усмотрела на трухлявом пне смешную рожицу и невольно улыбнулась.

– По древним преданиям, в таких уединенных местах живут лесные духи. К ним во владения нужно заходить с уважением, чтобы не рассердить.

Не знаю, для чего я это сказала принцу ифери. Еще большая тайна – как он воспринял информацию из мифов и легенд человечества.

Грейсон посмотрел – удивленно или выжидательно, я не смогла понять, и промолчал.

Мы спешились и привязали лошадей к деревьям, чтобы остыли после пробежки и не бросились пить из обжигающе холодного ручья.

Ледяная вода была кристально прозрачной. Казалось, она таяла в моих горячих ладонях, а не утекала сквозь пальцы.

– Спасибо, что показал мне сказочную красоту, – восторженно поблагодарила я.

– Эмбер, – ифери тихо произнес мое имя и сделал изматывающую нервы паузу.

Напрасно я расфантазировалась о милых посиделках с приятной бестолковой трепотней у ручья.

Чувствовала нутром, сейчас на меня обрушится шквал претензий и настроение испортится.

Что на него нашло? Решил стать заместителем Арса, который был старшим на фермерском хозяйстве и распределял для всех работу на день?

– Знаю, ты в упрек мне скажешь, будто я разворчался, как старый зануда, – Грейсон смягчил голос легкой улыбкой, чтобы меньше походить на карикатурного строгого учителя. – Но думаю, ты и сама отлично понимаешь – мы должны соблюдать прежнюю осторожность. Нельзя ее терять. Не время расслабляться.

– Грейс, каюсь, я проигнорила правила. Вот так! Лидер команды – их главный нарушитель. Прости, – пытаясь обратить все в шутку, я подняла руки вверх, как пойманный с поличным воришка.

Принц ифери не оценил старомодного человеческого юмора. Мне пришлось опустить руки и под его пронизывающим взглядом стыдливо спрятать их за спиной. Сделать вид, что у меня полные кулачки шоколадных конфет, стянутых с общего стола.

О, нет, я не вела себя так плохо в детстве. По телику смотрела, и все.

– Тебе захотелось прокатиться на лошади, – Грейсон вроде бы не смотрел с подчеркнутым осуждением, но меня напрягал его внимательный взгляд. – Я тоже оценил по достоинству человеческое увлечение верховой ездой, и могу тебя понять. Ты была очень красивой на скаку.

– Красивой? – он сказал для разрядки атмосферы, или…

– И очень хорошо заметной с воздуха, – Грейсон уклонился от любопытных пояснений. – Четко фиксируемый объект для поисковой программы дрона-охотника.

– В небе было чисто, и ты патрулировал окрестности.

– Недостаточная отмазка. Я не умею летать, а для твоих полетов у нас на доступном планетарном пространстве нет ни природных гроз, ни построенных людьми генераторов электроэнергии. Поэтому вернемся к пункту один. Нельзя забивать на правила безопасности.

– А может, лучше вернемся к пункту номер… Эм-м, я не уловила, какой по счету. Тот, где я красиво скакала. Тебе понравилось, как мои волосы развеваются на ветру?

– По-человечески говоря, это фотогенично.

– Спасибо за необычный комплимент, – я игриво хихикнула, выставив руки перед собой.

Что мы делаем? Флиртуем? Да? Да-а!

Ущипните меня кто-нибудь за ухо! Но я не сплю, и вокруг безлюдный темный лес. Некому щипать, кроме Грейсона с жесткими острыми ногтищами!

Укуси меня, комар!

– Ой!

Хлоп!

Мерзкое серое пятно с прозрачными крыльями размазалось по рукаву.

Дорогая вселенная, я это не заказывала. Не то чтобы дословно… Лучше останови войну миров. А без комариных укусов мы как-нибудь проживем.

– У тебя найдутся оправдания для проступка? – Грейсону передался мой шутливый настрой.

– Я решила, что могу себе позволить немного развеяться, – на этот раз сказала вполне серьезно. – Проветрить голову. Освободить ее.

– Освободить от чего? От плохих тревожных мыслей? – а теперь Грейсон выглядел до невыносимости заботливо-понимающим.

Хотелось подойти ближе, упасть в объятия и забыть обо всем, что сам он только что перечислил.

– От них и… от одной из их причин, – я удержалась и не шагнула к нему.

– Скажи мне, что тебя тревожит, и я постараюсь помочь, – мило предложил он. – Вместе мы со всем справимся.

– Грейс, я не знаю, с чего начать. Мне трудно сформулировать.

– Эмбер, не кради мою проблему, – он тихо рассмеялся. – Да, я могу иногда заблудиться в человеческих словах и выражениях из-за путаницы с абсолютно разными языками в недрах памяти. А тебе что с чего переводить?

– С мысленного в устный. – А классно сказала! – Хорошо еще, что не в письменный. Хотя, возможно, написать об этом было бы проще. Но у меня нет под рукой листка бумаги, а портить деревья царапинами я не стану. Мне их жалко.

– Ты жалеешь деревья? – приятно удивился Грейсон.

– Они часть живой природы. Кусочки мира, за жизнь и целостность которого я борюсь. Нельзя, чтобы они выпадали из пазла, который мы держим в руках и пытаемся собрать заново.