Оттепель на закате

– Собаки не виноваты же, только я, – зачем‑то сказала ему, глядя в непроницаемое забрало. Зачем он убирал его? Зачем показал себя? Зачем имя назвал? Имя ли? Это какой‑то обычай? Я должна знать имя того, кто казнит меня, и увидеть его лицо? Ни про что такое не слышала. – Я Элли.

Черный вздрогнул, вскинул голову и замер на секунду, явно уставившись на меня сквозь свой шлем.

– Мое имя. Элли, – пояснила я, просто чтобы не молчать, ожидая своей участи. – Ты меня убьешь? Прямо сейчас?

Ответа не последовало. Зато он сжал свою ладонь, где уже покоились все карабины, и через пару секунд на снег с громким шипением стали падать красные, пылающие капли. Раскаленный жидкий металл, что моментально остывал и исчезал, проваливаясь сквозь белое пушистое покрывало. Что Каратель делает? Спустя минуту кулак он разжал и там не было уже ничего. Никаких следов моего преступления. И что теперь? Моя очередь?

– Элли. – От звучания собственного имени я испуганно вздрогнула. Сейчас его голос был другим. Неживым, но при этом как будто что‑то подтверждающим. – Быстрее. Идет большая метель.

Он указал на север, прошагал к своей платформе и встал на нее. Черный круг вознес его резко сразу же метров на пятнадцать над землей, и, повисев еще совсем немного, Каратель полетел прочь.

Секундой позже со снега взвились Аэль и Рох, такие же живые и неуемные, как и раньше, а следом поднялись и принялись отряхиваться и деловито чесаться Воли с Гилли. Смотрели на меня собаки немного озадаченно, нюхали воздух и шлейки друг друга, там где их касался Каратель, чихали, но явно были в полном порядке. Не зная, что и думать о произошедшем, я нашла в своей поклаже запасные кожаные постромки и с помощью их собрала упряжку обратно, привязывая и сани. И даже не решилась помянуть пока дурным словом черного, хоть голым пальцам было ой как больно затягивать узлы из задубевшей кожи, а в варежках ведь узлов не навяжешь. И не дай бог выйдет на нас медведь или же кабан. Отвязать собак быстро тогда без шанса, а привязанными им не отбиться, и я в одиночку без их помощи зверя лютого не завалю, даже с копьями с лучшими наконечниками. Повезет, если хоть отпугну. Ну, авось дойдем домой без неприятностей.

Ветер стал крепчать часа через два, и снег пошел сначала редкий и крупный, но вскоре превратился в густую крупку, из‑за которой и на три шага вперед было уже ничего не видно. У собак чутье, конечно, и их практически не сбить с пути домой, но мне идти, когда глаза засыпает, было невозможно. Отвязала мохнатых, уже одарив Карателя парой добрых слов, затянула санки с поклажей под большую разлапистую елку, скрываясь от ветра. Порылась в своем скарбе, вытащила походные шкуры‑одеяла. Раскопала немного снег, добираясь до толстого ковра из старой хвои и, расстелив одно, умостилась, накрываясь с головой вторым. Только маленькое окошко дышать и оставила. Собаки тут же меня облегли со всех сторон, сворачиваясь калачиками и пряча носы в пушистых хвостах. Есть не хотелось, а мохнатые и так на воле почти сутки «паслись», небось хорошенько проредив всякую мелкую живность в окрестностях Ярмарки. Пригрелась я моментально и, несмотря на пережитое потрясение, уснула, как в яму разом провалившись.

Глава 5

Проснулась я от того, что мне было неимоверно жарко, а еще как‑то тревожно. Разум хватался за остатки стремительно ускользающих образов из грез, в сознании и теле гуляли смутные отзвуки чего‑то странного или, скорее уж, забытого. Я сама себе почудилась неким замкнутым сосудом с жидкостью, который хорошенько встряхнули, и родившиеся от этого волны бились и бились о стенки, не в силах ни прорваться на поверхность пониманием, ни угомониться, просто забывшись. А вынырнув из дремы окончательно, я распознала признаки. Я была возбуждена. И смущена. Нет, не самим фактом возбуждения. Чего уж там, я не ребенок давно, а нормальная женщина, чьи телесные желания были разбужены и открыты для меня моим мужчиной. Разбужены, прежде щедро реализованы и столько времени не получали удовлетворения, потому как больше моего мужа не было, а попытка утешения обернулась грязью и ошибкой. И на новую я так и не решилась за эти два года. Вот только сейчас я знала, что это тягучее томление родилось не из одного из снов о моем Джоне, что все реже, но посещали меня. Не знаю, кем был мужчина в моем сне, не видела лица, тела, не помнила запаха, слов и отчетливых ощущений от его прикосновений. Осталось только это смятение и понимание – это был не Джон.

Окружающий мир, в который я вынырнула из жаркого мехового гнезда, встретил меня крепким морозом и удивительной тишиной. Метель закончилась, видимо, где‑то в середине ночи, навалив с полметра снега, что совсем не облегчит дорогу. Ну, да не в первый раз, доберемся. Подростков уже не было рядом со мной, этим непоседам дождаться, пока хозяйка‑соня выспится, невмоготу. А вот степенные Вали и Гилли встали вместе со мной, принявшись отряхиваться от снега, смачно потягиваться, помахивая богатыми хвостами. Выбравшись из‑под нижних ветвей ели, я последовала их примеру, потягиваясь всласть и разминая затекшее тело, и внезапно замерла, обнаружив вокруг нашего убежища на свежевыпавшем снегу следы. Большинство из них принадлежало лапам Аэля и Роха, что как раз с улыбками во все зубастые пасти вывалились из‑за деревьев. Но были тут и другие. Человеческие. Хотя нет. Я уже видела этот не похожий ни на что знакомое мне рельефный рисунок. Как раз там, где на снег ступал Каратель, расплавивший карабины моих собак и не тронувший меня. И назвавший мне свое имя. Наверное. И судя по следам, он был здесь, прямо около места моей ночевки, стоял какое‑то время у ели, а после ушел. И при этом мои собаки не подали голосов. Никто из них, даже заполошная и легкая на подъем молодежь.

– Ну и как это понимать? – спросила я, глянув на псов и указав на следы. – Вы молчали‑то почему? Нюх теряете? А если бы это медведь так нас застал?

Отпечатки на снегу все они послушно понюхали, виновато позаглядывали мне в глаза, неуверенно помахивая хвостами. Да бог с ним. Может, они Карателя после того фокуса, когда он их обездвижил, теперь боятся так, что и голоса лишаются, и шелохнуться не могут. Сама‑то! И без фокусов лежала там на снегу, не в силах и двинуться поначалу, чего же со зверюшек своих хочу. От одного вида этих черных, не говоря уже о последствиях их приближения, впасть в оцепенение от страха запросто можно.

Помечтав о горячем завтраке, я решила отказаться от него вовсе. Развести огонь несложно, но вот текучей воды рядом не было, а топить снег долго, да керамическая посуда резких перепадов температур не любит, как и открытого пламени. Быстро трещинами потом идет, того и гляди однажды прямо над огнем лопнет. Так что я вспомнила о леденцах, сунула один в рот, собрала упряжку, и тронулись мы в путь.

Где‑то в часе от дома, уже в глубоких сумерках, собаки начали волноваться и часто принюхиваться. Сначала я подумала, что у меня, видно, кто на постой в скит нагрянул, и они запах дыма и чужих издали почуяли. Но они оживлялись все больше, опуская носы уже к земле, а не ловя ароматы по ветру. Неужто косули забрели в мои окрестности? Или же кабанья семья даже лежку неподалеку устроила? Это хорошо! Запасов мяса у меня на зиму еще не было. Летом‑то много бить той же птицы не станешь, пропадает все быстро. По началу холодов немного уток с собаками мы наловили, когда они перо меняли и нелетные были, но то – капля. Если зима случится долгая и лютая, с метелями по неделе, что и поохотиться не выйдешь, голодать придется. Понятно, что прохожие охотники не скупились и мне долю оставляли со своей добычи за приют и кров, но они когда бывают, а когда и мимо проходят. Надеяться на удачу – глупо и недальновидно. Так что, приход зверья очень кстати. Морозы уже твердо встали, оттепели вроде не предвидится, можно смело добывать кого большого. Мясо будет в сохранности хоть до начала весны. Не выйдет, что кровь пролита будет понапрасну. Вот только сегодня устала я уже – сил нет. И собаки устали, хоть и ерзают азартно. Что ж, охота подождет. Мне еще так‑то и всю остальную живность проверить, управить по приходе надо. А случись и правда гости в доме, то и накормить, если сами о том не позаботятся. Таков обычай. Гостевая часть скита открыта для всех и всегда, а вот пищу в чужом доме, не имея разрешения хозяев, готовить было не принято.

Дом оказался пуст, без меня гостей не случилось. Поэтому я спокойно отвязала собак, но в лес их не отпустила, заперев на ночь в городьбе. Вали и Гилли сами по себе умные, просто так гонять дичь не пойдут, чтобы не распугать ее попусту. А с молодых дурней станется. Конечно, им ничего не стоит задавить на пару подсвинка, а то и нескольких. А ну как вступится за тех мать‑свинья или вовсе секач? Но даже если не вступятся, то к утру тушки так промерзнут, что я измучаюсь их отогревать, чтобы разделать.

Первым делом пошла в хлев, где меня козы встретили дружным блеянием. Воды у них еще хватало, задать пришлось только сена и веников. Птицы спали уже, но я наполнила их кормушки на утро. Управившись и поболтав с соскучившейся живностью, перетаскала все выторгованное и наменянное на Ярмарке в сени, принесла дров и растопила печь. Воды в каменную бадью, встроенную прямо в основание печной трубы еще моим отцом, я предусмотрительно наносила еще перед уходом, зная, что сил на это потом не будет. А в постель немытой лезть не дело. Пока все прогревалось, раскадывала по местам запасы. И уже почти ночью смогла поесть и напиться травяного отвара. Разведя теплой воды в ушате, обмылась, в домашнее оделась и пошла уже спать. Устала так, что думала, усну, только вытянуться смогу. Но не тут‑то было. Тревога и смятение, что, казалось, забылись за время пути и пока суетилась, вдруг вернулись.

Стоило только глаза прикрыть, и снова я видела лицо Карателя. Прямые широкие брови, нос с отчетливой горбинкой и крупными ноздрями, глаза, причудливо поменявшие цвет радужек с рыжевато‑желтого до густо‑карего, резких очертаний губ, что произнесли его имя.

«Роутэг», – прозвучало у меня в голове, но показалось – в тишине спальни, и я даже вздрогнула и схватилась за опять загрохотавшее, прямо как там на дороге, сердце. Почему он отпустил меня? Зачем показал свое лицо? Зачем прилетал к месту ночевки в лесу? И он ли это был? Ведь не могло же быть, чтобы за одни сутки я привлекла внимание сразу двух разных Карателей, учитывая, что за всю прежнюю жизнь мне ни одного из них вблизи ни разу видеть не случилось.

Пульс потихоньку угомонился, и я все‑таки смогла уснуть. Но проснулась так же, как в лесу, – от жара и тягучего томления в теле и смуты в разуме. Не так уж и неправ, выходит, был Танхорн. Вышло, видимо, мое время быть одной. Мне нужен мужчина. Не только ради того, чтобы оградить меня от притязаний Саймона и облегчить жизнь, но и чтобы зов плоти успокаивать. Сев на кровати, я провела кончиками пальцев от губ вниз по подбородку, по шее и до груди и снова вздрогнула. Как же уже давно я не чувствовала чужих прикосновений, ласки. Зажимание Саймона тут не в счет, конечно. Тоскливо занудило за ребрами, накрыло жалостью к себе и таким беспросветным одиночеством, что легкие судорожно сжались, вышибая рваный вздох.

Если бы у нас с Джоном хотя бы был ребенок… Но его нет. Так и не случилось. А вот у Джона дитя, может быть, и есть. Устал ждать от меня? Больше не верил, что получится? Любил ли он меня еще? Что, если тогда он шел мне сказать о своем уходе? Или же мерзавец Саймон прав, и Джон готов был поступить со мной еще более жестоко и действительно привел бы ту женщину и их сына в мой скит? И что бы я сделала, если так? Выгнала бы всех? Вот зачем я терзаю себя сейчас мыслями о том, чего уже никогда не будет и правды не узнать? Ублюдок Саймон знал ведь прекрасно, что делал, когда говорил мне все это. Знал, как ранить сильнее, чем любым ножом, как зародить в душе сомнения, подозрения, которые будут грызть меня днями и ночами наедине с самой собой. Он умел мстить за отказ, ох, умел. А почему? Потому что я сама, дура такая, вывернулась перед ним, изливая горе и пытаясь залатать живым теплом пробитую насквозь потерей душу. Видела лишь внешнее, знакомые любимые черты и искала в них утешения.

– Хватит! – вскочив с постели, я пошла сразу в сени и, сломав тонкий ледок на ведре, умылась холоднючей водой, приговаривая, как учил в детстве отец: «Куда ночь, туда и печаль».

Одевшись в походное, сняла со стены лук, проверила целостность наконечников на стрелах и трех коротких копьях. Обсидиан позволяет создать необычайно острые и крепкие орудия, одна беда – чем острее, тем грань тоньше и более уязвима для прямого удара. Так что, дно колчана у меня выстлано густым мягким мехом изнутри, а каждое копье на сани укладывала, обернув в отдельный кусочек замши.

– Пошли добудем свежатинки! – позвала я собак, распахивая калитку в городьбе.

Они меня, только из дому вышла, услышали, а то и раньше, и прекрасно поняли, к чему идут приготовления. Молодежь ликующе лаяла и вертелась вокруг меня, не давая и шагу ступить, пока тоже азартно сверкающий темными глазами Воли не рявкнул на них строго. Но по‑настоящему их заставил замолчать внезапный грохот. Так, словно где‑то совсем неподалеку прозвучал тонкий, но истошно пронзительный свист, от которого захотелось зажать уши, а потом грозовой раскат. Я в изумлении задрала голову, шаря глазами по ясному сегодня небу. С чего бы это? Снежных гроз в такое время не бывает, да и только метель была. Ветра нет вообще, вон деревья не шелохнутся. Но вдруг заметила клуб странного темно‑серого дыма, что поднимался над кронами на западе. Похоже, где‑то в окрестностях Холодного ручья. Я прищурилась, силясь рассмотреть странный дым получше, но он мигом рассеялся и больше не появлялся. И гром со свистом не повторялись. Вот дела. Интересно, конечно, что это было, но сейчас не до того. Как бы этот гром нашу дичь не спугнул. Интерес зимой не накормит.

– Двинули! – приказала я собакам и побежала.

Гилли и подростки встали на след где‑то часа через полтора поисков и еще часа два его распутывали, прежде чем мы таки нашли место ночной лежки кабаньей семьи. Большой такой, по моим прикидкам, вместе сбились три свиньи с поросятами этого года и штук десять подсвинков прошлогодних.

– Вот это свезло нам, похоже, ребятки, – пробормотала я, чуть запыхавшись уже. – Если и дальше удача с нами будет, то потянем парочку голов завалить, и сыты всю зиму будем. Не придется вам почти за белками бегать да мышковать.

Следов на стволах от клыков секачей не было, и это тоже радовало. Ну их, страшно, и без особой выгоды усилия. Секачи себе на уме, могут просто в лес ломануться, а могут и на защиту стада встать. И тогда или отступай, улепетывая со всех ног, или его первым бей. Пока будешь возиться с такой махиной, остальные далеко уйдут. А у секача, да еще и старого, мясо дрянь. Жесткое, вонючее, да и разделать такую тушу надорвешься.

Я отвязала Воли от санок, как только уже и сама стала чуять близость диких свиней. Благоухают они издали, ничего не скажешь. Прихватив два копья, я кивнула, и мы пошли. Собаки все, что тетивы, натянутые стали, крались со мной между деревьями на полусогнутых, заложив уши и прищурив цепко глаза до щелок. Ничего еще не подозревающее стадо рылось в снегу у корней деревьев, раскапывая грибы поздние, которые под снег ушли, желуди и прочую лесную снедь, глухо похрюкивали и иногда громко визжали, не поделив что‑то. Я молча сделала знак рукой, веля псам остановиться и дать мне выбрать лучшую цель. Хороший такой подсвинок ростом мне почти до талии увлеченно ковырял рылом в трухлявом пне и громко чавкал метрах в десяти от нас. Идеально для первого броска. Вскинула копье к плечу, целясь, но неожиданно кабанчик резко поднял морду, повинуясь тревожному громкому хрюканью одной из взрослых свиней. Засекли нас, видно. Учуяли. У свиней нюх – не чета собачьему даже. Вроде и подходили мы против ветра, а все равно. Но нет, замерев словно каменные изваяния, все стадо уставилось в противоположную от нашей охотничей команды сторону. Никак конкуренты? Волки? Рысь? Или какие прохожие охотники сюда забрели? Если за стадом этим издалека шли, то вполне может быть.

Напрягая слух и зрение, я всматривалась туда же, куда и вся кабанья компания. И чуть не вскрикнула, уловив едва слышный стон, от муки в котором у меня вмиг вся спина взмокла, и зубы заломило. И потом и увидела того, кто его издавал. Некто окровавленный и покрытый копотью, лежал ничком в снегу и стонал. Боже! Там человек! И он ранен и, похоже, обожжен! А между нами целое стадо свиней, что с удовольствием разорвут его, как только сообразят, что сопротивления не будет. А не порвут, так затопчут, если мы пугнем их.

Я, не раздумывая, сорвалась с места, помчавшись между стволами, чтобы обойти стадо справа и тем самым направить его в сторону от раненого. Собаки явно недоумевали, но без звука кинулись за мной. А тем временем взрослая свинья, унюхав кровь, с довольным похрюкиванием двинулась в сторону человека.

– А ну прочь пошла! – заорала я, уже не скрываясь, и метнула в ее сторону копье.

Оно лишь царапнуло бок ей, но внезапность появления и то, что мой бросок собаки восприняли как сигнал к атаке и ломанулись вперед с громким лаем, сработало как надо. Стадо сорвалось с места и почти мгновенно исчезло в лесу, только треск стоял.

Я подбежала к раненому и упала перед ним на колени. Да, я не ошиблась: он действительно был обожжен. Причем весь, так, словно в огне искупался. Но как это возможно тут, посреди заснеженного леса? Господи, и что же мне делать? Разве после такого выживают? Почему он вообще еще жив? Я в ужасе шарила взглядом по почти обнаженному телу огромного мужчины, не понимая, что мне делать и как помочь. И тут мой панический взгляд наткнулся на обрывки черной ткани, что едва ли не вплавилась в его покрытую волдырями обугленную кожу. Я уставилась на остатки его обуви и плотное странное кольцо из неизвестного мне материала на шее. Это же Каратель!

Глава 6

Первой моей реакцией был испуг, еще больше прежнего. Только теперь не за пострадавшего, а за себя. Каратель, обожженный и почти мертвый, по непонятной причине посреди леса, и ни одной живой души, кроме меня, на мили вокруг. А если сейчас нагрянут другие черные и решат, что это я… Что я? Каким‑то образом искупала его в пламени? Ерунда ведь. Что могло случиться? Его платформа почему‑то загорелась? Тот гром был из‑за этого?

Я вскочила на ноги и проследила глазами красный след на снегу, идущий от распростертого тела. Он явно полз какое‑то время. Побежала вдоль этой дорожки и почти сразу учуяла вонь горелую, но не как от дерева или там шерсти, травы, листьев. Воняло совсем не привычно, с оттенком раскаленного металла. А шагов через десять наткнулась на обломок платформы. Страшно покореженный и оплавленный. А невдалеке еще один, глубоко воткнувшийся в ствол дерева. Как будто эту летающую штуку разорвало на куски изнутри. То есть подтащить Карателя к платформе и сгрузить на нее не выйдет. Эй, Элли, мозги твои где? От испуга вытекли? Ну и была бы та платформа цела и погрузила бы ты его, и что? Управлять ею умеешь? Куда везти его – знаешь?

Так же бегом я вернулась к мужчине и осторожно перевернула его на спину, кривясь и скрипя зубами оттого, что у меня у самой все адски внутри заболело просто смотреть на его повреждения. Хотя надо сказать, что спереди пострадавший выглядел чуть лучше. Да, краснота сплошная, превращающая его в кусок мяса, но обугленных участков не было. Отец всегда мне велел ожоги в холодной воде или снегу держать, так боль унималась и вглубь меньше шло. Может, и Карателю это помогло? Хотя какая там помощь, толку‑то от нее такой. Не жилец он. Коснувшись снега спиной, Каратель закричал и выгнулся дугой, распахивая слепые побелевшие глаза. Так страшно, что я сорвалась в плач, а собаки шарахнулись за деревья, да там и топтались теперь, поскуливая.

– Господи, ну что же мне делать? Я не знаю, как быть! – всхлипывая, пробормотала я, наклоняясь к мужскому опухшему лицу без бровей и ресниц. И от волос одни клочья спекшиеся. – Эй, ты меня слышишь? Можно ли как‑то связаться с вашими? С твоими соплеменниками?

Его выпад был молниеносным. Слепо выбросив руку, он тем не менее безошибочно ухватил меня за горло, сжав его сразу так сильно, что у меня в глазах стало темнеть.

– Пусти‑и‑и‑и! – прохрипела я и замахнулась, но ударить по и так истерзанной коже не смогла. – Пусти‑и‑и, я друг! Помогаю!

Пальцы, душившие меня, разжались так же внезапно, и я отвалилась на спину, кашляя и хватая воздух. Моргая сквозь вызванные удушьем слезы, наткнулась на взгляд Карателя. Если это можно так назвать. Огонь повредил его глаза, они были подернуты белой пеленой, но широко распахнуты и «смотрели» на меня. Так жутко, что я даже стала отползать. Захотелось вскочить и бежать отсюда со всех ног, не оглядываясь, пока не запрусь в доме. Чего я лезу вообще? Ясно же, что тут уже ничем не помочь. Только смотреть на агонию Карателя. Я встала и отступила на шаг, сопровождаемая все тем же неотрывным и незрячим отслеживанием.

– Я… я не ухожу. Не бросаю тебя, правда. У меня вон там сани. Я схожу за ними, хорошо? Воли и Гилли посторожат тебя и не дадут никому тронуть. Не двигайся только, себе хуже сделаешь.

Ну да, а я, целительница великая, лучше могу сделать, как же. Велев жестом старшим собакам остаться с Карателем, я сорвалась с места, побежав в первый момент сдуру не туда. Ведь мне действительно хотелось сбежать и бросить пострадавшего. Потому что этот белесый, ужасный, слепой, но всевидящий, взгляд его пугал меня до икоты и нагонял то же самое чувство, что и тогда в первый раз. Как будто приближение к черному грозит мне чем‑то окончательным, тем, что потом никак будет не исправить.

– Ерунда какая, – пробормотала сама себе, меняя направление на верное. – Вот бросить его, точно будет плохой идеей. Вдруг Каратели как‑то смогут определить, что это именно я тут была. Была и бросила его замерзать или на растерзание зверям. И тогда прощай, Элли.

Притащив санки, я опять озадаченно уставилась на распластанного на снегу черного. Кольцо, что служило очевидно горловиной его одеяния разомкнулось и валялось в полуметре от него, значит Каратель все же переместился. Сейчас же он, похоже, впал в беспамятство и глаза закрыл, пугая меня так гораздо меньше. Вот только он был здоровенным, и как его уложить на санки, что были гораздо короче и у́же его крупного тела, я не знала. Это же не разделанная туша, которую можно, не церемонясь, перевалить, используя для рычага копье или палку, если просто руками никак. Не говоря уже о том, что непонятно – как черного трогать, не причиняя больше боли.

– Эй! – позвала я, памятуя о первой его реакции, которая сейчас ощущалась широкой лентой боли на моем горле. – Ты слышишь меня?

Никакой реакции. И я бережно коснулась его щеки. Глаза Карателя распахнулись тут же, а голова повернулась в мою сторону, чуть не заставив шарахнуться.

– Уф‑ф! Послушай, тебе придется немного потерпеть. Мне нужно тебя погрузить на санки, понимаешь? Я забрать тебя хочу ко мне домой и помочь, пока твои не прилетят. Они же скоро будут, да? Не могли не заметить твоей пропажи.

– Нет. – Его голос был похож на скрежет, и, прежде чем я успела спросить, что «нет», он с криком сел.

– Что ты!.. – испуганно кинулась я к черному, но он протянул руку, сдвинул санки вплотную к себе. Издав новый рык, полный дикой боли, мужчина уперся другой рукой в землю и практически закинул себя на испуганно скрипнувшие санки. Получилось криво, ноги так и остались висеть.

Рухнул на бок и закрыл глаза, скрежеща зубами и выдыхая со свистом. Пугающая поза сломанной, перекрученной куклы. Я, не мешкая, подхватила его ноги под лодыжки и положила ровнее. Выходило не очень, ведь его ступни все равно, получалось, будут касаться снега, ну да что тут поделаешь. Сдернула свою куртку и неловко прикрыла от плеч до талии.

– Прости, больше мне тебя прикрыть нечем. Потерпи, мы будем двигаться как можно быстрее.

– Холод не вред, – прохрипел Каратель снова и столкнул мою куртку с себя. – Забери.

Тратить время на споры я не стала, тем более, что черный, видно, исчерпал свои последние силы и опять отключился. Собак впрягала так быстро, как никогда в жизни. А как тронулись, стала подгонять их все время, на бегу толкая санки еще и сзади и направляя нас по самой короткой дороге. К моменту приезда у моих мохнатых бедолаг языки были до земли, да и вся моя одежда промокла от пота чуть ли не насквозь.

– Потерпите, позже отвяжу! – сказала я собакам, бегом направляясь в дом.

Схватила с кровати покрывало, вернулась на улицу, расстелила его рядом с санками.

– Прости‑прости‑прости… – забубнила, сталкивая мужское здоровенное тело на импровизированную волокушу.

Зажмурилась, ожидая нового крика боли, но нет. Со страхом пощупала его шею, боясь не обнаружить биение пульса. Он был, и Каратель рвано, но дышал.