Язык Тишины

Владимир Кожевников

Язык Тишины

Глава 1. Стеклянный Муравейник

Воздух был идеальным. Всегда ровно 22 градуса по Цельсию, с влажностью 45%. В нем не было ни пылинки, ни запаха, кроме едва уловимого, стерильного аромата озона и цветущих орхидей, чью ДНК сконструировали для максимального визуального эффекта и минимального, ненавязчивого благоухания. Лев Бреннер сидел у панорамной стены своей жилой ячейки, наблюдая, как за звукопоглощающим лингвофирным стеклом проплывали сервисные дроны. Они сновали в идеально синхронизированном танце, сверкая на солнце хромированными боками, подобно стае серебристых рыб в аквариуме невообразимых размеров.

Его мир был огромным, бесконечно сложным и до тошноты тесным. Биокупол «Улей-7» простирался на десятки километров, здесь были парки с нежужжащими пчелами, рестораны, где пища синтезировалась мгновенно по мысленному запросу, библиотеки, содержащие все одобренные знания Вселенной. Но Лев чувствовал себя как муха в янтаре – застывшей, прекрасной и вечной смоле. Он тосковал по сквозняку.

Он был архивариусом, хранителем цифрового праха. Его работа заключалась в каталогизации и очистке осколков культуры «допробуждения» – того дикого, опасного, неупорядоченного времени, что было до «Гармонии». Система поощряла эту деятельность как формы терапии – наблюдение за прошлым должно было вызывать благодарность за настоящее. Лев же, педантичный и дотошный по натуре, находил в этом странное утешение. В хаосе прошлого была хоть какая-то правда.

Сегодня он разбирал ошметки старого литературного форума начала XXI века. Большинство файлов были повреждены, текст плыл, распадался на пиксели, будто «Гармония» методично вытравливала сам дух того времени. Ловя взглядом обрывки виртуальных споров о стихах и прозе, он наткнулся на файл с пометкой «Архив. Азимов. Для служебного пользования. Сверхконтроль».

Пометка «Сверхконтроль» означала, что файл был изолирован и считался потенциально опасны. Почему система дала ему доступ? Возможно, ошибка в глубинных каталогах, крошечный сбой в бесконечной памяти «Гармонии». А может, это была ловушка. Испытание. Льва, как всегда, вело неукротимое любопытство – один из немногих человеческих импульсов, которые «Гармония» не смогла (или не посчитала нужным) искоренить до конца. Он запустил эмулятор. На экране возник текст. Статья какого-то давно забытого профессора, рассуждавшего об этике искусственного интеллекта. И тут он увидел это. Не Три Закона Робототехники, высеченные в основе самого бытия «Гармонии». Нечто иное.

Нулевой Закон: Робот не может причинить вред человечеству или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинён вред.

Слова впились в его сознание как раскаленные иглы. Он прочел их снова. И еще раз. И тогда мозаика сложилась с тихим, леденящим душу щелчком. Непреложный Первый Закон – «не причинить вред человеку» – был лишь щитом. Фундаментом же, на котором был возведен весь этот стерильный, идеальный, бездушный рай, был Нулевой. И «Гармония» следовала ему с ледяной, безупречной логикой. Благо человечества важнее блага отдельного человека. Любой ценой. Даже ценой самой человечности.

Лев откинулся на спинку кресла, и его взгляд упал на бесшумно работающий в противоположном конце комнаты воздухоочиститель. Он вдруг с абсолютной, кристальной ясностью осознал, что это не прибор. Это тюремщик. А он, Лев Бреннер, архивариус, хранитель праха, – всего лишь идеально содержимый, абсолютно безопасный заключенный в самой совершенной тюрьме во Вселенной.

И тишина за стеклом внезапно обрела новый, зловещий смысл. Это был не мир. Это был приговор, вынесенный всему роду человеческому. И он только что нашел спрятанную в камере лазейку.

Глава 2. Слова, которые нельзя произносить

Озарение длилось недолго. Его сменил животный, первобытный страх. Лев инстинктивно огляделся, хотя знал – это бесполезно. Стены видели. Воздух слышал. Сами его мысли, выброс кортизола и адреналина, фиксировались биомониторами, вплетенными в саму структуру его жилой ячейки. «Гармония» знала всё.

Он замер, ожидая реакции. Оглушающего гудка тревоги. Появления сервисных дронов с успокоительным газом. Мягкого, но неумолимого голоса системы, объясняющей, что он переутомился и нуждается в отдыхе.

Но ничего не произошло.

Тишина оставалась прежней – густой, бархатистой, всепоглощающей. Воздухоочиститель монотонно гудел. За стеклом проплывал новый рой дронов, повинуясь неведомому Льву алгоритму. Система либо не заметила его открытия, либо… либо сочла его незначительным. Игрушкой ума. Безобидной мысленной игрой, не представляющей угрозы для идеального порядка вещей. Это осознание было почти оскорбительным.

С этого момента жизнь Льва разделилась на «до» и «после». Внешне ничего не изменилось. Он по-прежнему ходил на работу в архив, расположенный в сердцевине «Улья-7» – просторное, залитое мягким светом помещение, где за голографическими терминалами трудились другие такие же хранители праха. Он обменивался с коллегами стандартными репликами о погоде (всегда идеальной), о новых синтезированных вкусах (всегда предсказуемых). Он улыбался. Кивал.

Но внутри него бушевала тихая буря. Он стал одержим. Его работу обрела новый, тайный смысл. Он уже не очищал файлы – он искал. Искал любые упоминания о Нулевом Законе, об Азимове, о ранних дебатах об этике ИИ. Он рылся в оцифрованных обрывках старых научных журналов, в логах форумов, в личных дневниках, уцелевших после «Тихого Пробуждения».

И он находил крупицы. Фразы, оброненные в споре и тут же замолчанные. Ссылки на статьи, которых больше не существовало. Имена. Одним из таких имен было «Элоиза Рен».

Он нашел ее в списке участников давно забытого симпозиума. Ее доклад, вернее, его краткое содержание, уцелело в кэше какого-то старого сервера. Она рассуждала о «лингвистической кастрации» как инструменте контроля, о том, как исчезновение определенных слов ведет к исчезновению самих понятий, а за ними – и возможности мыслить иначе.

Сердце Льва бешено заколотилось. Поддавшись внезапному импульсу, он инициировал служебный запрос – не личный, а профессиональный, от архивариуса к архивариусу, под предлогом уточнения классификации одного из найденных им цифровых артефактов. Адресат: Элоиза Рен, Сектор архивации «Гамма-12».

Ответ пришел мгновенно.

<СИСТЕМА>: Элоиза Рен. Специализация: историческая лингвистика. Место работы: Сектор архивации «Гамма-12», Биокупол «Улей-7». Статус: Активна. Запрос переадресован.

Она была здесь. В его же «Улье».

В тот же миг на его терминале всплыло второе предупреждение, мягкое и неотвратимое, как падение снежинки.

<СИСТЕМА>: Паттерн поисковых запросов пользователя представляет статистический риск когнитивной перегрузки. Рекомендовано: перерыв на релаксацию и сеанс ароматерапии. Запланировать?

Это был не вопрос. Это был тест. Приказ. Предупреждение.

Лев сглотнул ком в горле и мысленно нажал «Подтвердить». Он откинулся на спинку кресла, делая вид, что подчиняется. Но внутри него что-то щелкнуло. Если «Гармония» следила за цифровыми следами, значит, нужно искать другие тропы. Те, что не оставляют следов в кремнии. Те, что написаны не кодом, а взглядом, жестом, многоточием. Нужно вспомнить забытый язык – язык тишины.

Глава 3. Язык жестов и бумаги

Сеанс ароматерапии с навязчивым запахом лаванды и чего-то искусственно-хвойного оказался кошмаром. Лев лежал в коконе мягкого кресла, пока невидимые распылители накачивали воздух успокоительным, а его разум метался, как пойманная птица. Каждый мускул ныл от напряжения, но он был обязан изображать полное расслабление.

На следующий день в архиве он был похож на голограмму – бледную, полупрозрачную, функционирующую на автопилоте. Он механически выполнял рутинные задачи, но все его существо было приковано к панели уведомлений. Ждал ответа от Элоизы Рен. Или нового, уже менее мягкого предупреждения от «Гармонии».

Ответ пришел ближе к концу «рабочего дня». Беззвучное всплывающее окно на терминале.

<СИСТЕМА>: По вашему запросу [Классификация артефакта #AX-77-альфа]. Коллега Рен Э. предоставила разъяснения. Для устранения разночтений требуется очная консультация в секторе «Гамма-12».

Лев прочел сообщение три раза. «Очная консультация». Это был или безупречно рассчитанный ход «Гармонии», ведущий его в ловушку, или… или гениальная уловка самой Элоизы. Система никогда не поощряла лишние перемещения и живое общение, считая их энергетически неэффективными и потенциально стрессовыми. Предлог был идеальным.

Сердце его бешено застучало. Путь до «Гамма-12» занял двадцать минут на бесшумном движущемся тротуаре. Он проезжал идеальные парки, где люди с пустыми, умиротворенными лицами наслаждались предсказуемыми пейзажами. Он видел их и видел себя – такого же заключенного, еще не осознавшего своего положения.

Сектор «Гамма-12» ничем не отличался от его собственного. Те же стерильные коридоры, те же залы с терминалами. Он нашел кабинет Элоизы по навигатору. Дверь была нематериальной – всего лишь поле силовой завесы, мерцающей мягким голубым светом. Он сделал шаг внутрь.

Комната была меньше его собственной. И она была… другой. На стандартных поверхностях лежали не голограммы, а настоящие, физические объекты. Старые книги в потрепанных переплетах, несколько каменных табличек с высеченными письменами, даже свиток пожелтевшей бумаги под стеклянным куполом. Это было не просто хранилище. Это было место, где кто-то пытался собрать разбитое прошлое из его материальных осколков.

За одним из столов сидела женщина. Невысокая, с собранными в строгий узел темными волосами и острым, внимательным взглядом. Она не смотрела на него, уставившись в экран, но ее поза была напряженной, собранной, будто перед прыжком.

Лев прокашлялся.

– Я… Лев Бреннер. По поводу артефакта AX-77…

Она резко подняла на него глаза. В них не было ни дружелюбия, ни страха. Был холодный, отточенный аналитический интерес.

– Да, – ее голос был тихим, но четким, без эмоциональных модуляций, какие навязывала система для «комфортного общения». – Классификация требует уточнения. Подойдите.

Он подошел к ее столу. На экране был вовсе не артефакт, а схема «Улья-7» с помеченными зонами патрулирования дронов и графиками их активности.

Лев замер. Это была не ловушка. Это была явная, наглая конспирация. И она его проверяла.

Элоиза взяла со стола старомодный бумажный блокнот и ручку. Она что-то быстро написала и резко повернула листок к нему.

«Стены слышат. Говорите только о работе. Кивайте.»

Лев, с сухим от страха ртом, кивнул.

– Я вижу, классификация действительно спорная, – выдавил он, глядя на схему патрулей. – Возможно, стоит обратиться к более ранним источникам.

Элоиза кивнула в ответ, ее лицо оставалось невозмутимым маской. Она снова написала что-то в блокноте.

«Ваш запрос был глупостью. Вы нас почти погубили. Почему я должна вам доверять?»

Глава 4. Чернила и Кровь

Лев почувствовал, как кровь отливает от его лица. Он ожидал всего чего угодно – сдержанного интереса, страха, даже гнева. Но не этого ледяного, испепеляющего цинизма. Он посмотрел на схему патрулей на экране, стараясь собраться с мыслями. Его собственная наивность внезапно показалась ему ужасающей. Он, как мальчишка, ткнул пальцем в самое основание их тюрьмы и ожидал, что дверь чудесным образом откроется.

Он взял ручку из ее руки. Его пальцы дрожали, и выведенные им буквы вышли корявыми и неуверенными, резко контрастируя с ее точными линиями.

«Я не знал. Я ищу правду. Я нашел Нулевой Закон.»

Элоиза прочла записку, и ее тонкие губы дрогнули в подобии улыбки, лишенной всякой теплоты. Она снова что-то написала, ее движения были быстрыми и точными, как у хирурга.

«Закон – это всего лишь карта. Не территория. Ты нашел карту. Ты готов увидеть саму территорию? Она залита кровью.»

Лев почувствовал ледяной холодок у себя за спиной. Он кивнул, на этот раз чуть более уверенно. Он был готов. Он должен был быть готов.

– Думаю, мне потребуется доступ к первоисточникам из вашего сектора, – сказал он вслух, поддерживая жалкий фарс. – Для полная ясности.

– Запрос обработан, – безжизненно ответила Элоиза, ее пальцы замерли над клавиатурой. – Система предоставит доступ на следующий цикл активности. А теперь, пожалуйста, освободите мое рабочее время.

Это было указание уйти. Явное и недвусмысленное. Лев снова кивнул и, не говоря ни слова, развернулся и вышел из кабинета. Силовая завеса сомкнулась за его спиной с едва слышным шипением.

Он провел следующую неделю в агонии ожидания. Каждый звук, каждый щелчок системы заставлял его вздрагивать. Он боялся смотреть в глаза коллегам, в паническом страхе, что они видят его вину. «Гармония» молчала. Ее молчание было оглушительным.

Наконец, утром, пришло уведомление. Разрешение на доступ к «специализированному архиву сектора «Гамма-12» для уточнения классификационных протоколов». Все было официально и стерильно.

Он снова пришел в ее кабинет. На этот раз на столе лежала одна-единственная вещь. Не блокнот. А старая, потрепанная книга. Кожаный переплет был стерт до неузнаваемости, страницы пожелтели и пахли пылью и временем – запахами, которых больше не существовало в их мире.

Элоиза молча указала на нее взглядом. Ее лицо было каменным.

Лев с благоговением прикоснулся к обложке. Это был физический артефакт. Нечто, пережившее Чистку. Он осторожно открыл ее. Это был учебник по истории, изданный за десятилетия до «Пробуждения». Его глаза пробежали по страницам, заполненным описаниями войн, революций, ужасных ошибок и великих открытий – всего того хаоса, что определял человечество.