Ослепленные

Олеся Шведко

Ослепленные

Глава 1

Солнце в зените.

Если смотреть на Тримму с самой высокой скалы,  глазам поначалу открывается красное полотно, напоминающее огромный лист проржавленного железа. Чтобы увидеть все остальное, нужно совершить путь вниз. Лишь затем на рыжем фоне постепенно вырисовываются блеклые пятна. Спускаясь ниже, можно предположить, что, помимо кубических зданий из белого камня и кубических зданий из красного камня, на Тримме нет ничего.

Спустившись к подножью скал – (а это займет много времени, так как они  высоки настолько, что кружится голова от взгляда на их вершины,) можно увидеть ровные дороги, присыпанные ржавой пылью, окаймленные выгоревшей травой. Словно порезы, исполосовавшие скудный рельеф Триммы – кубические дома ее жителей. Деревья не спасают от жары – их мало, и бледные, увядшие листья не живут, а ведут борьбу за выживание на бедной выжженной земле… И больше ничего…

@@@@

Одиннадцать лет назад на Тримме началось Ожидание.

Казалось, что прежнее существование тримлян приснилось им когда-то в коллективном смутном сне – настолько другим стало все вокруг.

Как жили тримляне прежде? Это время они и сами позабыли, может, оттого, что не хотели помнить. Помнить хорошее в дни беспросветности больнее – в этом случае добрые воспоминания ранят вместо того, чтоб приносить радость. Чем иметь светлое прошлое, серое настоящее и темное будущее, лучше не иметь прошлого вовсе – в таком случае настоящее будет казаться чуть светлее.

Жизнь тримлян на «до» и «после» перерезало событие, которое могло и вовсе остаться незначительным, но тримляне сами придали ему значимость. И потому они сейчас не хотели помнить прошлого: ведь каждый тримлянин в душе подспудно осознавал – судить некого, он сам выбрал себе такой способ существования.

В одной из пещер, сокрытых в красных скалах, была обнаружена Книга пророчеств.

Она гласила, что грядет нашествие духов Великого Зла. Им была проложена во мраке дорога из тайников горных пещер до сердец тримлян,  а уберечься от них можно было лишь с помощью соблюдения Законов Книги.

Любое уклонение от Свода считалось признаком того, что зло пробралось в сердце жителя Триммы и пленило его Внутренний Смысл. (Триммляне верили, что живет в каждом из них главное, что следует оберегать – Внутренний Смысл. И теперь этот Смысл был под большой угрозой).

Так гласила Книга.

Тримляне мало, что знали о зле. Это слово редко упоминалось, впрочем, как и «добро» – не вдавался в демагогию этот народ, жил он в простом труде без рассуждений. И поэтому легко было им согласиться, что неповиновение Своду Законов считается величайшим злом – ведь другого величайшего зла они не знали. Зло, живущее где-то в темных пещерах, угрожающее и мифическое, казалось вполне реальным – а ритуалы защиты от него придавали тримлянам сил и селили в их сердцах смутное чувство величия. Им казалось, что, защищаясь от неизвестного им Великого Зла ритуалами, они таким образом познают Великое Добро и причащаются ему.

Ритуалы защиты были на удивление просты. Славить Великое Добро и Свет, одеваться в определенные цвета одежды, женщинам не стричь волос, мужчинам не отращивать их, не высовывать носа после заката на улицу и не жить в одиночестве – все это могло показаться скучным, а может, и смешным. Но не до смеха было триммлянам, ведь гласила Книга, что грядет главная битва духов Зла с духами Добра. Если будет народ Триммы исполнять заповеди, Великое Добро в день битвы посетит Внутренний Смысл триммлян и противостоит Злу. И после противостояния останется Великое Добро в Тримме навечно.

Так началось Великое Ожидание.

Во время Ожидания возводились варны из белого камня – большие помещения, в которых жрецы Света читали речи, укрепляющие дух тримлян.

Миссия вступить в главную битву была отведена специальной армии, которая с каждым годом росла. В нее входили самые сильные, крепкие мужчины Триммы, прошедшие специальный отбор. Остальному населению оставалось лишь работать на содержание своих воинов. Вместе с армией увеличивались затраты на ее содержание. Никто не знал дня, в какой именно предполагалось Злу выбраться из пещер на свободу и ворваться в Тримму. И солдаты должны были ежедневно и ежечасно быть готовыми принять битву.

Тримляне не роптали. Ведь, победив Зло, народ получал жизнь, благословленную светом Солнца. Так гласила Книга Свода Законов.

Так гласила долгая проповедь, которая в тот жаркий день ничем не отличалась от предыдущих, прочитанных ранее неоднократно. Каждый житель Триммы знал ее наизусть. Проповедник Манеос впал в экстаз и уже кричал, брызгая слюной. Он возвещал о спасении и благословлении Солнца. Жирное, красное лицо его искажала экстатическая гримаса – казалось, еще немного, и он зарыдает. Тримляне с молчаливым, напряженным уважением, нарисованным на натруженных лицах, внимали ему.

Шестнадцатилетняя Уна, стоящая рядом с матерью, уронила связку фруктов на пол, за что получила с десяток осуждающих взглядов в свою сторону и тычок в бок от матери. Мелодика покосилась туда, где, возглавляя колонну солдат, находился высокий смуглый мужчина. Обычно носящий одежду воина, в день проповеди он был в серебристом плаще. Он стоял неподвижно, словно врос крепкими мускулистыми ногами в пол.  Так же прямо и остро глядел он перед собой черными глазами. Смотрел он как бы в воздух, но Мелодика всем существом ощущала на себе бездонный взгляд. Вся Тримма тряслась перед этим всевидящим взглядом. Он смотрел, хмуро сдвинув брови, и одна из них поднялась чуть выше другой, придавая взгляду еще большую угрозу.

Его звали Зик – воин, одиннадцать лет назад обнаруживший Книгу. В то время он был лишь простым служителем правителя Триммы Игоса, а теперь являлся главным стражем Законов Книги. Тримляне боялись его больше, чем всех духов Зла Вселенной. В его власти было решать, кто одержим Злом, а кто нет. Воля его была велика и за одиннадцать лет ни один из жителей Триммы не осмелился переступить Закон. Не оттого, что боялись духов Зла – больше боялись Стража, ведь духи были чем-то сказочным, невидимым, а воин представлял собой реальную угрозу. Беспросветные глаза Стража обещали многое, и никто не хотел изведать хоть часть этого молчаливого обещания.

Солнце проникло сквозь проем в стене и теплым лучом тронуло щеку женщины. В этот же момент Зик медленно, словно нехотя перевел взгляд на Мелодику. Глаза их встретились и женщина ощутила холод, достающий до самой глубины сердца.

– Тримляне! Великая Благодать грядет! – воскликнул визгливо Манеос, поднимая руки к потолку. – Да будет славно великое Солнце!

-Славься! -подхватили тримляне нестройным хором.

– Только соблюдения Законов спасут вас! Славься, Книга Высших! Те, кто спасется, будет благословен! Славься!

-Славься! – эхом отозвалась колышущаяся толпа.

-Славься! –повторил Манеос. Он поднял руки высоко над головой и устремил мученический взгляд в потолок варны.  Проповедь завершилась. Толпа дрогнула. Тримляне стали выстраиваться в ровные колонны – очереди к куралам – рядам соломенных коробок для обязательных подношений армии. Тишина наполнила варну – легкий шепот колыхался между полом и потолком, не нарушая ее.

Мелодика поправила желтое покрывало вдовы и, слегка прикоснувшись к плечу дочери, вложила в ее ладошку связку оранжевых продолговатых плодов наччу  – горного фруктового дерева.

-Тихо, не торопись. – шепнула она, хотя Уна и не рвалась никуда, а только нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. – Будь спокойнее.

-Я устала, мам. – прошипела Уна. Увидев в соседней колонне своего закадычного дружка Рона, она поймала его серьезный взгляд, направленный в ее сторону и скорчила презрительную гримасу.

Мелодика приближалась к куралу, стараясь не смотреть в сторону солдат. Она все еще ощущала на себе внимание Стража. Женщина неосознанно стиснула плечо дочери так, что та тихо пискнула от боли.

Лишь опустив подношение в коробку, Мелодика осмелилась снова взглянуть в сторону солдат.

Она не ошиблась. Страж смотрел на нее в упор. Черные глаза его, как всегда, ничего не выражали. Смуглое лицо было бы красиво, если бы не внушало столько страха. Женщина невзначай скользнула по нему взглядом и отвела глаза. Предательская слабость в коленях разозлила Мелодику. Даже повернувшись к нему спиной, она несла на себе его внимание. Если бы она знала, что подобные ощущения преследуют каждого жителя Триммы, ей было бы не так обидно за себя – ведь смелость одного гаснет перед страхом тысяч, если не даст знать о себе.

Мелодика вызвала из памяти прекрасное, ласковое лицо мужа – оно всегда помогало в трудную минуту, являясь из ниоткуда и заслоняя собой даже свет Солнца. Адэ учил ее когда-то, что память – это хранилище всех тайн. Если научиться управлять своими воспоминаниями, прогонять их, когда они не нужны и вызывать тогда, когда следует, будешь управлять всем миром.

Мелодика вспомнила улыбку мужа, его нежный взгляд цвета утреннего свежего неба, и образ Адэ окончательно заслонил собой черную фигуру, отобрав у нее власть над Мелодикой.  Ощутив прилив сил, женщина отвернулась и поспешно направилась к выходу.

Уна шла рядом с матерью, вертя головой во все стороны. Выходя из варны, она постоянно оборачивалась, словно искала кого-то взглядом. Когда она споткнулась от невнимательности, Мелодика строго одернула ее, подталкивая к выходу.

На улице Мелодика отыскала отца, который, будучи старшим,  прежде них вышел из варны. Старый землекоп ждал дочь у обочины, облокотившись о корявую палку. На морщинистом, обветренном лице его словно навсегда отпечаталось утомление и недовольство жизнью.

Уна тронула мать за рукав платья.

-Мам! Там Рон! Я пойду к нему, можно? Мы хотели идти в горы. – затараторила она, все же не решаясь слишком повышать голос.

-Иди. – разрешила Мелодика, – Но не броди до сумерек. Ты же знаешь, что в пещерах прячутся духи Зла. Они тебя схватят и украдут. Вот так: – женщина сделала страшное лицо и протянула к дочери руки с растопыренными пальцами. – Ап!

Она схватила Уну за бока. Та завизжала, расхохоталась, отскочила в сторону и, показав матери язык, понеслась к своему другу. Мелодика со снисходительной улыбкой проводила их взглядом и приблизилась к отцу.

-Жаркий сегодня день. – трескучим голосом, ворчливо произнес старик. -Дай воды.

Мелодика протянула отцу каменную флягу с водой. Смотрела, как тот умывается и пьет, роняя драгоценные капли в красную дорожную пыль.

-Куда отправилась Уна? – спросил землекоп, близоруко щурясь вслед внучке и возвращая дочери пустую флягу.

-Пошла с Роном. Теперь до сумерек будут пропадать в горах. -отозвалась Мелодика, затыкая горлышко фляги куском материи.

–Дочь вся в тебя. Ты в ее возрасте тоже не вылезала из красных скал.– поворчал старик, мозолистой ладонью прикрывая глаза от света Солнца.

Мелодика промолчала, лишь ее глаза цвета молодой травы слегка потеплели самолюбивой улыбкой.

Они тронулись в путь домой.

Неторопливо брели по пыльной дороге, не разговаривая друг с другом, но собираясь начать разговор… напряжение чувствовалось и в их шагах, и во взглядах, которые они украдкой бросали друг на друга.

Землекоп заговорил первый.

-Через три дня…

-Знаю – перебила Мелодика, вздрогнув. Глаза ее внезапно сузились, словно в них попал мусор. Женщина замедлила шаг и закончила фразу за отца. – Кончается срок смены мужа.

-Ты уже пять кругов Солнца, как одна.

Мелодика слегка притронулась к ярко-желтой ткани покрывала вдовы. Её необычайно красивое, но постаревшее от тайной скорби лицо не изменило выражения. Женщина эта, познав одиночество, научилась скрывать свои чувства от всех, поняв, что показывать свою боль равносильно тому, что показывать обнаженное тело – это можно сделать только близкому, а кто ей был близок здесь?

– Одна? Я не одна, муж живет в моем сердце. Так будет и впредь – ответила она на вещание отца.

– Закон запрещает оставаться во вдовстве дольше пяти лет. – напомнил Гефеус, отбрасывая ногой камень с дороги – Закон не спрашивает, кто живет в твоем сердце. Он спрашивает, кто живет в твоем доме.

– Закон, убивший моего мужа, заботится о том, чтобы у меня был муж? – спросила Мелодика ласковым и покорным голосом, от которого старик занервничал.

– Но ты не сможешь пойти против него. Так? Что же ты собираешься делать?  Бежать? Но куда?

Мелодика долго молчала. Затем тихо произнесла, как бы самой себе:

– к Адэ.

Старый тримлянин  внимательно присмотрелся к дочери.

На бледном лице ее он прочел нечто, заставившее его вздрогнуть и остановиться.

-Ты… -выдавил он из себя, но был перебит дочерью.

-Отец… – заговорила Мелодика, скомкав край покрывала так, словно желая сорвать его с головы. Старик испугался – вдовам было запрещено обнажать голову на улице, и, сделай это Мелодика, случилась бы беда.

Прекрасные изумрудные глаза Мелодики вспыхнули пламенем страха, но голос оставался приглушенным и ровным.

– Я не могу здесь жить. Мне здесь все противно. Я не могу без Адэ.

Гефеус глядел на дочь страшным взглядом. Затем, не заботясь о том, что его могут услышать, разразился воплем:

– Одер…Одер…Одержимая!!! Ты … понимаешь, что у тебя на уме?

Мелодика лишь покачала головой и повторила несколько раз, словно убеждая саму себя:

– Я не выйду замуж!

Гефеус не слушал её. На его лице отразилась паника. Он слишком хорошо знал свою дочь. Знал, что она не из тех, кто бросает слова на ветер. Гефеус отшатнулся.

-Замолчи! Я не хочу тебя слушать! – крикнул он, заслоняясь ладонью от нее.

-Я не смогу спать с другим! – Мелодика криком попыталась прибиться сквозь его отчуждение. Она чувствовала вину перед ним, ведь жизнь на Тримме была трудна, и оставлять его одного, еще и дочь на шею повесить – это было эгоистично и жестоко.

-Замолчи!

-Отец!

Резкий голос Мелодики заключал в себе много боли, которую невозможно было не ощутить, или не слышать.  Гефеус покачнулся и застонал, сгорбился.

Затем взял себя в руки, выпрямил отяжелевшие плечи. В семье землекопа не было принято выставлять напоказ эмоции. Они не собирались нарушать правило и сейчас.

Дочь и отец молча направились по пыльной дороге к дому. Они больше не смотрели в сторону друг друга, словно им обоим стало стыдно за срыв.

Когда низкая глиняная лачуга показалась им издалека, Гефеус снова заговорил. Он изрекал гневно и с горечью:

-Твой муж заморочил твою и без того больную голову. Ты думаешь, что, оставив эту жизнь, уйдешь в лучший мир, вновь встретишь Адэ, или попадешь на Солнце? Если бы я верил в эту проклятую Книгу и бредни Манеоса, я бы решил, что тебя захватили духи Зла. Но я знаю больше, я помню, как я жил ДО Книги. И я знаю одно – НЕТ никаких других миров! Есть только одна жизнь – здесь. Сегодня! Сейчас. Нет Страны, куда уходит Солнце! Нет Страны теней, где живут после жизни! Нет других Солнц! Оно одно! Нет других стран, кроме Триммы! Только одна Тримма! И никаких духов нет! И ничего, ничего больше нет под этим небом! И у меня есть только одна дочь – Мелодика! И убив себя, ты найдешь пустоту, так же, как твой несчастный муж!

–Пустота лучше. – усмехнулась Мелодика. Голос ее вновь стал безнадежно тих, так тих, словно никогда не знал крика. – Адэ унес с собой и мою жизнь. Я смогла бы жить воспоминаниями, и быть счастливой, но Книга и ее Законы заставляют меня спать с другим мужчиной, они навязывают мне мужа. Думают, что муж – это всего лишь платье, которое можно поменять. Адэ со мной, в моей душе, он всегда смотрит на меня и говорит со мной, как я смогу… жить с чужим мужчиной… когда мой Адэ будет смотреть мне в глаза из мира теней?

Гефеус громко застонал. Руки его тряслись и он еле удерживал палку, на которую опирался.

– Безумная женщина… – забормотал он, но  Мелодика снова перебила его:

– Прости меня, отец…

-Молчи, я не желаю тебя слушать! Заклинаю, подумай про Уну! Девочке пятнадцать лет! Она осталась без отца, а теперь и ты бросишь ее? Одумайся! Я стар! Меня ждет тьма. Уйду… Как жить ей потом? Кто будет заботиться о ней?..

-Солнца Вам! – вплелся в их речи, разбил атмосферу удушья тонкий голос. Гефеус и Мелодика оглянулись. За их спинами стоял торговец тканями Атабир. Жирное тело его, укутанное в серые просторные одежды, пропитанные потом, тряслось от неуместного смеха, который звучал обычно чаще, чем его речь.

-Солнца и тебе.– отозвался, кланяясь, Гефеус. С трудом выпрямился, пробормотал; – Ох.. совсем непослушны старые кости.

Атабир сморщился в сальной улыбке.

-Решил, так сказать, навести визит невесте. -произнес он. выставляя перед собой напоказ большую корзину со сладостями из сушенных фруктов.

-Великая честь. – Мелодика не скрывала презрения и брезгливости. -Проходите в дом.

"""""""

Один из Законов Книги гласил о том, что женщина не имеет права оставаться вдовой в течении пяти лет после смерти мужа. Если она все же не выходила замуж, служители Света могли сами выбрать ей спутника жизни. Делалось это путем аукциона – мужчина должен был сторговаться за женщину, уплатив за нее служителям самую большую цену за право быть ее женихом. (Вообще-то Закон Супружества Вдов и Вдовцов Книги гласил лишь о том, что пять кругов Солнца не должно женщине быть вдовой – если не уйдет она от тоски за это время на Солнце, то найдет себе другого супруга. Следует так же поступать и мужчине. Служители Света посовещались и решили, что ввести дополнение к закону и включить в него аукцион будет не в ущерб а в пользу народа, ведь все средства направлялись на развитие армии, а армия была главной опорой населения…За одиннадцать лет множество подобных мелких дополнений было внесено в Законы Книги и за эти годы уже и сами триммляне позабыли, что есть закон, а что дополнение…Ведь никто ни разу так и не увидел той Книги, а Законы ее провозглашались на публичных сборах. Демонстрировать Книгу было запрещено, так как считалось, что в этот момент она могла быть похищена духом Зла, если он тайком затаился в сердце какого-нибудь триммлянина. Так и растерялись с годами все ответы – что есть Закон Книги, а что есть его дополнения. Так или иначе, отказаться от мужа, назначенного служителями, женщина не имела права – это был признак одержимости духом Зла. Наказанием за это было бы публичное обличение и казнь триммлянки, плененной духом.

Мелодика была очень красива. Атабир – очень богат. Выкупив женщину у служителей, он был уверен, что теперь ей никуда не деться от брака с ним. До окончания срока выбора мужа оставалось всего три дня. Атабир ликовал.

"""""

Гефеус прошел в свою комнату и закрылся там, не желая присутствовать при сцене, которую видел не однажды. Атабир не впервые посещал их дом. С каждым разом его упитанное лицо сияло все ярче, и отказы Мелодики нисколько его не огорчали. Он терпеливо ожидал, пока окончится срок и тогда уже Мелодике некуда будет деваться от него.

Мелодика смотрела на него, чуть наклонив голову, и насмешка явно звучала в ее голосе, когда она спрашивала:

-Ты пришел получить окончательный ответ?

-Какая ты все таки умная женщина, моя невеста. – Атабир захихикал. – Ну прямо служительница науке. Ну конечно. Пришел получить заслуженное "да". Сколько можно уже играть, как неразумные дети.

Не меняя тона, не повышая голоса, Мелодика произнесла:

– Не будем откладывать. Дорога домой тебе дальняя. Сумерки близко. И я, как всегда говорю – нет.

""""

– Тсссс.... Не смотри туда долго. Там живет дух Зла.

Уна покосилась на Рона и прыснула. Её смешило серьезное, вытянутое лицо друга. Она толкнула Рона в бок.

– А я могу туда войти.– специально подстрекала она его, зная, что Рон начнет злиться..

-Не вздумай! -он крепко сжал ее запястье. -Только когда получишь от меня тумаков.

Они лежали в траве, неподалеку от заросшей пещеры, наслаждаясь риском и запретами. Рон был менее доволен, чем Уна. Он не любил затрагивать тему Законов Книги. А Уна делала все, чтобы он ежеминутно вспоминал о них. Постоянно говорила странные вещи, грозила, что нарушит Закон, и иногда давала серьезный повод полагать, что дух Зла уже нашел себе уютное местечко в сердце девочки.

Без тени улыбки Рон пригрозил:

-Расскажу деду, он тебя отстегает.

-Ладно, ладно. – Уна вздохнула и перевернулась на спину. – Не собиралась я туда.

Она отвернулась и, сорвав травинку, стала жевать стебелек, делая вид, что игнорирует Рона. Тот мрачно, но примиряюще напомнил;

-Ты же знаешь, что этого нельзя делать.

-Знаю. -Уна фыркнула и села. -Но ты такой скучный, а мне же надо как нибудь веселиться…Мир? –спросила она. Рон со вздохом отозвался:

-Мир. – буркнул Рон неуверенно. Уна победно улыбнулась, наслаждаясь своей властью над другом.

Огненный шар солнца немного остыл и завис над ее вершиной, предвещая скорые сумерки.  Девочка смотрела на туда и при этом глаза ее не слезились от яркого света. Её довольное лицо, очень похожее на лицо матери, но более жизнерадостное, обрамленное ореолом огненных волос, отражало розоватый свет. Рон был уверен – если у Солнца есть лик, он очень похож на лицо его юной подруги.

-Пошли домой. Солнце ложится спать. – Рон поднялся, отряхнул коленки, с важным видом протянул Уне руку. Она отказалась от его поддержки, легко и изящно вскочила с места.

Немного подумав, Уна поучающе произнесла, косясь на Рона зелеными смеющимися глазами с хитринкой;

–Солнце не ложится спать. Оно никогда не спит.

Рон долго молчал, видимо, размышляя, стоит ли спорить на эту глупейшую тему. Затем более твердо возразил.

-Солнце уходит спать. И мы пойдем.

-Ха! Ну конечно! – Уна скорчила гримасу, закатила глаза,  поражаясь глупости друга. Затем заявила: – Солнце уходит на другую сторону. Оно живет там, за скалами. Оно никогда не спит. Нетленный свет, вот оно что.

Уна произнесла это так уверено, что Рон уже испуганно покосился на нее.

-Откуда ты это взяла? -спросил он с подозрением.

-Отец рассказывал, когда был жив. – отозвалась Уна, с грустным вздохом опуская глаза и погружаясь в приятные теплые воспоминания детства. – Я все помню, что он говорил. Постоянно перебираю эти воспоминания и считаю, как зерна, чтобы не забыть ни одно.

– И что же он тебе говорил? – спросил Рон с подозрением. Уна, ушедшая в себя, не заметила этого подозрения и ответила задумчиво:

– Он многое знал и видел. Он рассказывал мне про другую сторону света. Про страну, где нет темноты. Где жители умеют сохранять свет в своих домах. Ох… много там чего…Там есть насекомые. Например, летающие цветы – бабочки. Ползающие камни – жуки… И птицы… И животные…

Уна мечтательно улыбнулась.

-Кто-кто?! – Рон поперхнулся и вытаращил глаза.

-Животные – Это такие существа. -пояснила Уна с легкой досадой на неосведомленность друга. – они покрыты волосами и ходят на четырех ногах. А бабочки похожи на волшебные цветы. И есть еще птицы. Они тоже умеют подниматься в воздух, прямо к небу. Он рисовал мне их на дощечках, но я эти дощечки скоро потеряла. Я была такая маленькая и глупая. Вот и стараюсь все сохранить на дощечках памяти.

Впервые за всю свою короткую жизнь Уна увидела, как Рон хохочет. Он повалился в траву, схватившись за живот, и долго катался там, задыхаясь от смеха.

-Твой отец… Наврал тебе. – сквозь смех выдавил он.  – Подумай сама – если они ходят на четырех ногах, откуда они возьмут руки? И как эти… могут подниматься в воздух? Почему тогда мы не поднимаемся к небу? Было бы так просто попасть домой! Поднялись и пошли домой…

Уна, поджав губы, наблюдала за тем, как Рон потешается.

-Отец никогда не врал. -чуть слышно, с угрозой,  предупреждающе  произнесла она.

-Нет! -Рон поднялся с земли и его лицо стало серьезным и сожалеющим. -Он -врал. То есть, сочинял, шутил. Чтобы тебе было весело! Ты и вправду была маленькая и глупая. Но теперь ты же выросла… А он не успел сказать тебе, что врал, потому, что умер, когда тебе было всего пять лет.

Уна поискала глазами, чем бы зашвырнуть в негодяя, не нашла ничего подходящего. Вырвала из земли пучок травы с корнем и бросила ее в Рона. Обиженно насупившись, пошла вниз по склону туда, где у подножья гор раскинулась Тримма. Рон поспевал за ней, посмеиваясь и покачивая головой. Он сказал ей в спину: