Полная версия
Литературные басни
Литературные басни
Томáс Ириарте
Переводчик В. Кацев
Иллюстратор Марина Шатуленко
Дизайнер обложки Мария Фролова
© Томáс Ириарте, 2025
© В. Кацев, перевод, 2025
© Марина Шатуленко, иллюстрации, 2025
© Мария Фролова, дизайн обложки, 2025
ISBN 978-5-0067-6863-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Краткие сведения из биографии
Томáса де Ириарте
Томáс де Ириарте (1750—1791) родился на Канарских островах, остров Санта-Крус-де-Тенерифе, Испания. Его отцом был дон Бернардо де Ириарте, а матерью – донья Барбара де лас Ньевес Эрнандес де Оропеса; поэтому его полное имя по-разному приводится как Томáс де Ириарте-и-Ньевес Равело или Томáс де Ириарте-и-Оропеса.
Он получил литературное образование в Мадриде, куда отправился в возрасте 14 лет в 1764 году под присмотром своего дяди Хуана Ириарте, библиотекаря короля Испании. В 18 лет Томáс начал свою литературную карьеру с перевода французских пьес для королевского театра, а в 20 лет под псевдонимом Тирсо Имарете опубликовал комедию «Делать то, что мы делаем».
«Литературные басни» (1782), с которыми наиболее тесно связано его имя, написаны в разных размерах и известны своими юмористическими нападками на критиков, переводчиков и писателей, разоблачая их нравы и методы. Аллегорический смысл басен и их вымышленный мир, населенный людьми и животными, позволили относительно легко обходить цензуру.
В последние годы жизни, отчасти из-за «Басен», Томáс Ириарте был втянут в личные конфликты, и в 1786 году на него донесли в испанскую инквизицию за симпатии к французским философам. Он написал всего 76 басен, все они представлены в этой книге на испанском языке и в русском переводе. Томáс Ириарте умер 17 сентября 1791 года в возрасте 41 года.
Fábula I.
El Elefante y otros animales
Allá en tiempo de entronces
y en tierras muy remotas,
cuando hablaban los brutos
su cierta jerigonza,
notó el sabio Elefante
que entre ellos era moda
incurrir en abusos
dignos de gran reforma;
afeárselos quiere,
y a este fin los convoca.
Hace una reverencia
a todos con su trompa,
y empieza a persuadirlos
en una arenga docta,
que para aquel intento
estudió de memoria.
Abominando estuvo
por más de un cuarto de hora
mil ridículas faltas,
mil costumbres viciosas:
la nociva pereza,
la afectada bambolla,
la arrogante ignorancia,
la envidia maliciosa.
Басня I.
Слон и другие животные
Когда-то, в далёкие времена
Земля была заселена
говорящими животными,
которые общались охотно
на тарабарском языке
накоротке.
Заметил однажды мудрый Слон,
что было среди них обыкновение
чинить злоупотребления,
и потому нужны нововведения.
С этой целью он их созывает,
в реверансе приседает
и произносит речь научную,
наизусть заученную.
Говорит он с ожесточением
о тысячах нелепых поступках,
ошеломляющем самомнении,
о губительной праздности,
о тысячах порочных обычаях,
злонамеренной зависти,
высокомерном невежестве
и удовольствиях до крайности.
Gustosos en extremo,
y abriendo tanta boca,
sus consejos oían
muchos de aquella tropa.
El Cordero inocente,
la siempre fiel Paloma,
el leal perdiguero,
la Abeja artificiosa.
El Caballo obediente,
la Hormiga afanadora,
el hábil Jilquerillo,
la simpre Mariposa.
Pero del auditorio
otra porción no corta,
ofendida, no pudo
sufrir tanta parola.
El Tigre, el rapaz Lobo
contra el censor se enojan.
¡Qué de injurias vomita
la sierpe venenose!
Murmuran por lo bajo,
zumbando en voces roncas,
el Zángano, la Avispa,
el Tábano y la Mosca;
sálense del concurso
por no escuchar sus glorias
el Cigarrón dañino,
la Oruga y la Langosta.
La Garduña se encoge,
disimula la Zorra,
y el insolente Mono
hace de todos mofa.
Слушали его внимательно
Ягнёнок невинный,
Голубь благочинный,
преданный Ретривер
Пчела хлопотливая,
Лошадь трудолюбивая,
Муравей суетливый,
Щегол певчий
и Бабочка прилетевшая.
Но другая часть собрания
не слушала болтовню назидательную,
не желая терпеть обиды
от этого воспитателя.
Тигр и Волк зложелательные
рассердились на порицателя.
«Ты изрыгаешь на нас оскорбления,
Как яд змеи, твои обвинения!»
Они ропщут и злословят,
гудят хриплые голоса,
жужжат Муха и Овод,
им вторят Трутень и Оса.
Уходят с собрания,
чтобы не слушать его призывы,
Кузнечик шкодливый,
Гусеница и Саранча,
прячется, бормоча, Куница,
старается скрыться Лисица,
а нахальная Обезьяна
дразнит их игриво.
Estaba el Elefante
viéndolo con pachorra;
y su razonamiento
concluyó en esta forma:
«A todos y a ninguno
mis advertencies tocan.
Quien las siente, se culpa;
el que no, que las oiga.»
«Quien mis Fábulas lea,
sepa también que todas
hablan a mil naciones,
no sólo a la española.
Ni de estos tiempos hablan,
porque defectos notan
que hubo en el mundo siempre,
como los hay ahora.
Y pues no vituperan
señaladas persnas.
Quien haga aplicaciones,
con su pan se lo coma.»
Ningún particular debe ofenderse de lo que se
dice en común.
Слон, сохранив терпение,
закончил речь такими словами:
«Всем и каждому предупреждение:
кто понял, тот пусть повинится,
а кто нет, пусть тот услышит.»
Кто мои басни читает,
тот знает,
что обращаюсь я без упрёка
к разным нациям,
а не только к испанцам.
Они говорят о пороках,
бытующих в прошлом и настоящем,
но не обвиняют усердных людей,
хлеб свой насущный едящих.
Ни один частный человек не должен обижаться
на то, что говорится в обществе.
Fábula II.
El Gusano de seda y la Araña
Trabajando un Gusano su capullo,
la Araña, que tejía a toda prisa,
de esta suerte le habló con falsa risa,
muy propia de su orgullo:
«¿Qué dice de mi tela el señor Gusano?,
esta mañana la empecé temprano,
y ya estará acabada al mediodía,»
«Mire qué sutil es, mire qué bella…»
El Gusano con sorna respondía:
«Usted tiene razón: así sale ella.»
Se ha de considerar la calidad de la obra,
y no el tiempo que se ha tardado en hacerla.
Басня II.
Шелкопряд и Паук
Готовила Шелкопряд шёлковый кокон,
Паук торопился плести паутину;
«Взгляните, сеньора, на эту картину,
я сделал её из тонких волокон, —
сказал Паук с фальшивой улыбкой, —
вам нравится эта завеса липкая?
Я начал ткать её спозаранку,
и к полудню она будет готова
в виде искусной красивой приманки!»
Ответила Гусеница ему язвительно:
«Вы правы, такое бывает действительно.»
Следует учитывать качество работы,
а не время, затраченное на её выполнение.
Fábula III.
El Oso, la Mona y el Cerdo
Un Oso con que la vida
ganaba un piamontés,
la no muy bien aprendida
danza ensayaba en dos pies.
Queriendo hacer de persona,
dijo a una Mona: “¿Qué tal?»
Era perita la Mona,
y respondióle: «Muy mal.»
«Yo creo, replicó el Oso,
que me haces poco favor.
¿Pues qué?, ¿mi aire no es garboso?
¿No hago el paso con primor?»
Estaba el Cerdo presente
y dijo: “¡Bravo! ¡Bien va!
Bailarín más excelente
no se ha visto ni verá!»
Echó el Oso, al oír esto,
sus cuentas allá entre sí,
y, con ademán modesto
hubo de exclamar así:
«Cuando me desaprobaba
la Mona, llegué a dudar;
mas ya que el Cerdo me alaba,
muy mal debo de bailar.
Басня III.
Медведь, Обезьяна и Свинья
Один пьемонтец приобрёл
Медведя для показа
и научил его без страха
плясать на задних лапах.
Наш косолапый показал
уменье Обезьяне,
закончив танец, он сказал:
«Каков итог стараний?»
Была известным знатоком
в округе Обезьяна,
ответила: «Ты плох во всём!», —
артистка балагана.
«Я думаю, – Медведь сказал, —
ты просто неучтива,
я видом выше всех похвал,
шаг лёгкий и красивый».
Поблизости была Свинья,
за спором наблюдала,
«Прекрасно! Браво! – изрекла она, —
такого не бывало!»
Услышав речи невпопад
Свиньи и Обезьяны,
сказал Медведь: «Тому не рад,
но в танце есть изъяны».
Guarde para su regalo
esta sentencia un autor:
Si el sabio no aprueba, ¡malo!
si el necio aplaude, ¡peor!
Nunca una obra acredita tanto de mala,
como cuando la aplauden los necios.
Узнай, читатель, наконец,
о смысле этой басни:
что хуже: хвалит вас глупец
или ругает мастер?
Никогда пьеса не считается настолько плохой,
как когда ей аплодируют глупцы.
Fábula IV.
La Abeja y los Zánganos
A tratar de un gravísimo negocio
se juntaron los zánganos un día;
cada cual varios medios discurría
para disimular su inútil ocio;
y por librarse de tan fea nota
a vista de los otros animales,
aun el más perezoso y más idiota
querían bien o mal hacer panales.
Mas, como el trabajar les era duro,
y el enjambre inexperto
no estaba muy seguro
de rematar la empresa con acierto,
intentaron salir de aquel apuro
con acudir a una colmena vieja
y sacar el cadáver de una abeja
muy hábil en su tiempo y laboriosa;
hacerle con la pompa más honrosa
unas grandes exequias funerales,
y susurrar elogios inmortales
de lo ingeniosa que era
en labrar dulce miel y blanca cera.
Con esto se alababan tan ufanos,
que una Abeja les dijo por despique:
«¿No trabajáis más que eso? Pues hermanos,
jamás equivaldrá vuestro zumbido
a una gota de miel que yo fabrique.»
Басня IV.
Пчела и трутни
Однажды решили собраться трутни,
дабы заняться полезной работой,
каждый из них придумывал плутни,
как оставаться праздными в будни
и не слышать от животных разных
поношений разнообразных.
Даже очень ленивые проявили охоту
хорошо ли, плохо ли строить соты.
Но работа была нескончаемой,
и был не уверен неопытный рой,
что сможет справиться с работой такой
и удачно завершить начинание.
Они полетели к старому улью
и там обнаружили пчёлку,
известную своим трудолюбием,
лежащую мёртвой на полке.
Они совершили её погребение,
и прожужжали благодарения
творцу искусному мёда и воска.
При этом себя так чванливо хвалили,
что одна Пчела сказала брезгливо:
«Вы не работники, в чём ваше значение?
И потому никогда не сравнится
с моей каплей мёда ваше гудение.»
¡Cuántos pasar por sabios han querido
con citar a los muertos que lo han sido!
¡Y qué pomposamente que los citan!
Mas pregunto yo ahora: ¿los imitan?
Fácilmente se luce con citar y elogiar a los hombres grandes
de la antigüedad: el mérito está en imitarlos.
Кто максимы древних читает,
тот мудрым хочет казаться,
и как помпезно их излагает!
Но это что? Имитация!
Это легко обнаруживается при цитировании
великих людей древности и похвалой им: отличие в том,
что мы им подражаем.
Fábula V.
Los dos Loros y la Cotorra
De Santo Domingo trajo
dos Loros una señora,
la isla es mitad francesa,
y otra española,
así cada animalito
hablaba distinto idioma.
Pusiéronlos al balcón,
y aquello era Babilonia:
de francés y castellano
hicieron tal pepitoria,
que al cabo ya no sabían
hablar ni una lengua ni otra.
El francés del español
tomó voces aunque pocas;
el espanol al francés
casi se las toma todas.
Manda el ama separarlos,
y el francés luego reforma
las palabras que aprendió
de lengua que no es de moda.
El español, al contrario,
no olvida la jerigonza,
y aun discurre que con ella
ilustra su lengua propia.
Llegó a pedir en francés
los garbanzos de la olla.
Басня V.
Два Попугая и Сорока
Из Санто-Доминго1 однажды
одна дама привезла попугаев
(óстрова, где половина французская,
а другая – испанская),
поэтому болтала птица каждая
на своём языке, не уставая,
одна на французском искусно,
другая – на испанском, заокеанском.
Поселила хозяйка их на балконе,
и это было как в Вавилоне:
из двух языков родилась мешанина,
в которой увязли они как в трясине,
что, наконец, по этой причине
друг друга уже не понимали:
один из испанского брал немного,
другой французский брал на подмогу.
Хозяйка болтливых птиц разделяет,
но Француз искажать продолжает
слова языка, ему незнакомого.
Испанец, напротив, не забыл свой говор
и даже улучшил его толково.
Он даже попросил на французском
подать ему порцию ольи2 вкусной.
Y desde el balcón de enfrente
una erudita cotorra,
la carcajada soltó,
hacienda del loro mofa.
El respondió solamente,
como por tacha afrentosa:
«Vos no sois que una purista.»
Y ella dijo: «A mucha honra.»
¡Vaya, que los loros son
lo mismo que las personas!
Los que corrompen su idioma no tienen otro desquite
que llamar puristas a los que les hablan con propiedad,
como si el serlo fuera tacha.
Но вот прилетает к балкону
образованная Сорока
и хохочет над попугаем с наскока,
а Попугай откликнулся, намекая
на недостаток зазорный, ему известный:
«Ты не пуристка3, возможно».
Сорока в ответ: «Много чести!»
Ну, как попугаи не ложно
на людей быть могут похожи!
У тех, кто развращает свой язык, нет другого выхода,
кроме как называть пуристами тех, кто говорит с ними
по-свойски, как будто быть пуристом —
это недостаток.
Fábula VI.
El Mono y el Titiritero
El fidedigno padre Valdecebro,
que en discurrir historias de animales
se calentó el cerebro,
pintándolos con pelos y señales,
que en estilo encumbrado y elocuente
del unicornio cuenta maravillas
y el ave fénix cree a pie juntillas,
(no tengo bien presente
si es en el libro octavo o en el nono)
refiere el caso de un famoso Mono.
Este, pues, que era diestro
en mil habilidades, y servía
a un gran ritiritero, quiso un día,
mientras estaba ausente su maestro,
convidar diferentes animales
de aquellos más amigos,
a que fuesen testigos
de todas sus monadas principales.
Empezó por hacer la mortecina;
después bailó en la cuerda a la arlequina,
con el salto mortal y la campana;
luego el despeñadero,
la espatarrada, vueltas de carnero,
y la fin el ejercicio a la prusiana.
De esta y otras gracias hizo alarde;
mas lo mejor faltaba todavía,
pues imitando lo que su amo hacía,
ofrecerles pensó y la functión amena,
de «La linterna mágica”* una escena.
Басня VI.
Обезьяна и Кукловод
Надежный падре Вальдесебро,
рассказывал с внутренним трепетом
о животных, живущих в дебрях,
о чудесах в благородной манере,
о Единороге благонравном
и птице Феникс, родившейся заново,
а также об Обезьяне славной.
Учёная, с навыками и сноровкой,
она служила одному Кукловоду.
Захотела однажды эта плутовка
пригласить животных на сходку,
показать эскапады этому сброду
и обезьянью свою природу
в отсутствии своего благодетеля.
Мёртвой прикинулась она для почина,
затем на тросе а ла Арлекино
плясала, делая сальто мортале,
и другие трюки в финале.
После многих благодарений,
подражая своему господину,
показывала в полумраке картины
аппаратом «La linterna magica».4
Luego que la atención del auditorio
con un preparatorio
exordio concilió, segun es uso,
detrás de aquella máquina se puso;
y durante el manejo
de los vidrios pintados,
fáciles de mover a todos lados,
las diversas figuras
iba explicando con locuaz despejo.
Estaba el cuarto a oscuras,
cual se requiere en cosas semejantes;
y aunque los circundantes
observaban atentos,
ninguno ver podía los portentos
que con tanta parola y grave tono
les anunciaba el ingenioso Mono.
Todos se confundían, sospechando
que aquello era burlarse de la gente.
Estaba el Mono ya corrido, cuando
entró maese Pedro de repente,
e informado del lance, entre severo
y risueño le dijo: «Majadero,
¿de qué sirve tu charla sempiterna,
si tienes apagada la linterna?»
Perdonadme, sutiles y altas musas,
las que hacéis vanidad de ser confusas;
¿os puedo yo decir con mejor modo
que sin la claridad os falta todo?
Sin claridad no hay obra buena.
Объясняла она увлекательно
изображения различные.
Все наблюдали внимательно,
но не видели ничего необычного,
о чём говорила она артистично.
Гости были в недоумении, подозревая,
что это проказа очередная.
Но вдруг Обезьяна пришла в смущение,
когда мастер Педро вошёл неожиданно,
и тоном то ли сурового осуждения,
то ли с насмешкой отчуждения
сказал: «Глупая, есть ли смысл
в твоей болтовне,
если фонарь не светит в окне?»
Изящные музы, прошу извинения,
что вижу гордыню в вашем служении;
могу ли сказать вам в лучшей манере,
если нет ясности, то нет и меры?
Без ясности нет хорошего дела.
Fábula VII.
La campana y el esquilón
En cierta catedral una campana había,
que sólo se tocaba algún solemne día.
Con el más recio son, con pausado compás
cuatro golpes o tres solía dar no más.
Por esto, y ser mayor de la ordinaria marca,
celebrada fue siempre en toda la comarca.
Tenía ciudad en su jurisdicción
una aldea infeliz, de corta población,
siendo su parroquia una pobre iglesita
con chico campanario a modo de una ermita.
Y un rajado esquilón pendiente en medio de él,
era allí el que hacía el principal papel.
A fin de que imitase aqueste campanario
al de la catedral, dispuso el vecindario
que despacio y muy poco el dicho esquilón
se hubiese de tocar sólo en tal cual función,
y pudo tanto aquello en la gente aldeana,
que el esquilón pasó por una gran campana.
Muy verosímil es, pues que la gravedad
sople en muchos así por la capacidad.
dígnanse rara vez de despegar sus labios,
y piensan que con esto imitan a los sabios.
Con hablar poco y gravemente,
logran muchos opinión de hombres grandes.
Басня VII.
Большой колокол и маленький
Когда-то я слушал в кафедральном соборе
звон главного Колокола, стоя на хорах,
три или четыре удара отмерены,
темп их ударов казался умеренным.
Не было в городе громче звона,
извещавшего жителей всего региона.
У города этого была в подчинении
деревня бедная с небольшим населением.
В церквушке убогой двери открыты,
маленькая колокольня вроде скита,
разбитый колокол подвешен в ней,
что делало её ещё тесней.
Наконец, колокольня здешняя
была не похожа на кафедральную внешне,
колокол звучал в той же манере,
тише и с паузами равномерными.
Посему принимали люди селения
звон его как большого, без изменения.
Это правдоподобно, ибо вместо серьёзности
многие используют другие способности.
От них не услышишь порой и словца,
и думают, что похожи на мудреца.
Мало и серьёзно разговаривая,
некоторые добиваются репутации великих людей.
Fábula VIII.
El Burro flautista
Esta fabulilla,
salgo bien o mal,
me ha ocurrido ahora
por casualidad.
Cerca de unos prados
que hay en mi lugar,
pasada un Borrico
por casualidad.
Una flauta en ellos
halló, que un zagal
se dejó olvidada
por casualidad.
Acercóse a olerla
el dicho animal,
y dio un resoplido
por casualidad.
En la flauta el aire
se hubo de colar,
y sonó la flauta
por casualidad.
¡Oh!, dijo el Borrrico,
¡Qué bien sé tocar!
¿Y dirán que es mala
la música asnal?
Басня VIII.
Осёл флейтист
Я басню эту написал
к добру или к досаде,
и сам сейчас в неё попал
нечаянно.
В моём имении трава
обильем отличается,
на выпас мой забрёл Oсёл
нечаянно.
Там флейту обнаружил он
среди растений чайных,
её здесь мальчик потерял
случайно.
А вышеназванный Oсёл,
решив понюхать флейту,
вдруг фыркнул, мордою качая,
случайно.
Повеял воздух из ноздрей,
во флейту проникая,
и флейта нежно прозвучала
случайно.
– Ого! – воскликнул наш Oсёл, —
как хорошо играю,
но скажут, что ослиная
мелодия плохая!
Sin reglas del arte,
borriquitos hay
que una vez aciertan
por casualidad.
Sin reglas del arte, el que en algo acierta es por casualidad.
Есть правила в искусстве,
их должно соблюдать,
Oсёл же может ноту взять
случайно.
Без правил искусства тот, кто в чем-то прав,
оказывается прав случайно.
Fábula IX.
La Hormiga y la Pulga
Tienen algunos un graciso modo
de aparentar que se lo saben todo;
pues cuando oyen o ven cualquier cosa,
por más nueva que sea y primorosa,
muy trivial y muy fácil la suponen
y a tener que alabarla no se exponen.
Esta casta de gente
no se me ha de escaper, por vida mía
sin que lleve su fábula, corriente
aunque gaste en hacerla todo un día.
A la Pulga la Hormiga refería
lo mucho que se afana,
y con qué industrias el sustento gana;
de qué suerte fabrica el hormiguero,
cuál es la habitación, cuál el granero.