Книга нелепого Феникса. Исповедь жизненавта.

Дилан сидел в позе лотоса рядом и казалось медитировал с открытыми глазами.

Под нами, из красного пятна на камне, начал ощущаться стремительно нарастающий гул, это просыпалась вибрация самой планеты. Дилан казалось её считывал и переводил в слова. Беззвучно шевеля губами.

Солнце заходило. Последний его красноватый луч прорвался через облака и осветил место нашего пребывания. Дилан взглянул на меня:

– Прощай, брат! Когда-нибудь встретимся ещё!, – с этими словами он сел поудобнее и начал читать в полголоса какую-то буддийскую мантру. – Я увидел всё, что было нужно!

– Прощай…почему так мало времени у нас было…?! – спросил я с горечью, но ответа не последовало.

Через миг я уже сам всё понял. Всё, что говорила старая морская ведьма. И Дилан. Мне теперь не нужно было знать языки, в сознании присутствовала Великая Пустота и она же Бесконечность…Я знал всё в этом мире…Но мне нужно было знание из другого мира…Память из другого мира…

Море уже начало касаться моих ног, сливаясь со мной воедино. Я почувствовал его сильную несколько яростную энергию, и проник в его полевую структуру. Я познал нашу общую с ним стихию. И хотя я был из другого мира, оно всё равно показало мне нужный Путь! Ведь меня сегодня провожал сам Дилан, тот кто стал Светом! Провожал от большой воды этой планеты, к малой воде моего мира, к духу стихиали, который откроет мне наше полное родство, и скажет наконец: "Здравствуй, Брат! Почему так долго?".

Нужно было найти священную воду из другого мира, моего мира, которая жила здесь с начала времён! Только тогда я вспомню всё что случилось там, и смогу помочь миру приютившему меня здесь и Дале…

Даже "специя" не смогла мне полностью показать мой Путь, ведь моя память, прошлое и будущее, были разделены и фрагментированы. И не здесь, а в иномирье. Здесь моя судьба была лишь частично.

В последнем ускользающем видении я снова увидел Её. И я уже знал, как её зовут.

Дала, с ударением на первый слог…

Дилан улыбался мне, поднеся правую руку сжатую в кулак к сердцу, он постучал три раза, а потом посмотрел в небо. Над ним неожиданно зависла необычно большая стрекоза, и с последним взмахом её крыльев Солнце зашло полностью.

– Либелле – стрекоза, Брат! – Сказал он негромко и затих.

И по его остекленевшему взгляду и позе, я понял, он уже умер. Дилан умер…

Помню только, как я вскочил на ноги и попытался помочь ему. Но ноги не слушались и я упал на песок. К нам подбежали какие-то люди. Один из отдыхающих, видимо врач, попытался реанимировать его, кто-то вызвал скорую…Но его большое сердце уже не билось, он не дышал, а только смотрел в звёздное небо. Потом зачем-то с него сдёрнули рубашку, начали массаж сердца.

Наступил момент, когда я наконец смог подобраться к нему. Все расступились, как по команде. Я сел на песок, обнял его, на глаза навернулись слёзы. Затем я приподнял его вполоборота к себе. Во всю спину Дилана полыхала татуировка, в виде огромной пурпурной стрекозы.

Я только и смог, что шептать:

– Дилан, брат – ты всё таки помог мне, хоть и не был готов! Ты мой личный "ботхисатва"! Буддийская стрекоза! Либелле…

Где-то далеко протяжно стонал старый динамик, источая из себя хороший регги.

________________________________________________________

*– Ди либелле вирд дих бегляйтен. Зайн вег ист форбай…

(Die Libelle wird dich begleiten. Sein Weg ist vorbei…)

________________________________________________________

перевод с немецкого: Стрекоза тебя проведёт. Его путь закончен…

Глава 4. Море обсидиана

Отрывок, переведённый в рукопись, из непрерывных послойных записей "Изначальных крыльев", реальности № 42, четвёртый и пятый слои, восемь чувств…

Внимание: Добавился пятый слой считывания и возросло количество чувств восприятия реальности. Усиленное внимание к восприятию иллюзиала запрещённой эманации овеществления, кодовое имя "Жёлтый демон-117"!

Старый, большой, праворульный Ниссан на крейсерском ходу, не жалея подвески, но очевидно жалея даже малую крупицу времени своей механической жизни, мчался навстречу чему-то новому, словно хотел напоследок успеть узреть какую-то непостижимую истину и смысл.

По его внешнему виду можно было предположить, что на службу людям ему оставалось не так много ресурса. В век электрокаров и беспилотных технологий, этот старый и дряхлый кусок металла, цвета кофе с молоком, иногда называемый очевидцами "антиквариат", на удивление всем, продолжал эксплуатироваться.

Это было конечно дорого, и на грани законности. Заправляться на сетевых гибридных элетро-топливных заправках было опасно. Везде беглецов мог срисовать видеоконтроль. Поэтому бензин, моторное масло "на долив" и другие расходные материалы, его хозяину поставлял за наличку один "ламповый техногик" по прозвищу "Добро", держащий реставрационные техномастерские в городе. За это хозяин, иногда, отдавал его на несколько дней поработать в качестве выставочного экспоната. Где его кузов даже полировали, а салон чистили специальной химией.

Он не страшился конца своего существования, потому что это его существование было лишь мимолётным видением самой структуры Мироздания, и конкретно её самоосознающей и созидающей части. А ещё конкретней: видением человеческого творческого духа. В пульсирующем защитном коконе из любви и музыки, в этот конкретный момент, он был бессмертен по сути. Так как никаких пределов для этой пульсации не существовало, то его нынешняя форма, в виде ржавого седана-рыдвана и энергия сгорающего в его шестицилиндровом V-образном чреве высокооктанового бензина, была лишь отражением конкретного мига вечности.

Мига необходимого для обретения направления пути, импульса и скорости, с которой все вместе, и он и его пассажиры должны были оказаться в нужной точке времени и пространства.

А выполнив свою миссию, любой механизм жил вечно! Это знание было вшито в него с момента обретения формы, особым кодом бытия. Но в отличие от человека, он как "почтибессознательная" материя точно знал, когда и чем, эта его данная конфигурация закончится.

Из-за сломанной какими-то хулиганами фигурки бычьих рогов на капоте, там где на роллс-ройсах обитал «дух экстаза», хозяин называл его ласково "Единорог". И ему этой ласки хватало с лихвой.

Но сегодня был особенный день. Сегодня ему впервые казалось, будто бы две яркие звезды в классном, высококачественном, велюровом салоне его чрева, в это же время, сливались воедино, выискивая малейшие ранки, зазоры и трещинки друг в друге, чтобы залечить их, заполнив собой. Они полыхали бесконечными протуберанцами всех цветовых спектров любви, нежности и заботы. Они кружились в одном гравитационном танце, чтобы в последствии стать одним навсегда…

И конечно предлагался выбор: либо чёрной дырой, либо сверхновой.

Люди-звёзды желали приносить в дар друг другу, и всему миру, своё счастье и радость. Они смеялись, шутили, целовались, признавались в любви, и наслаждались разбитой дорогой, петляющей по краю неглубокой реки с одной стороны и периодически обваливающихся неустойчивых выветренных эрозией скал с другой.

Им было тепло и уютно, словно двум котятам у мамы кошки-любви под боком. Их не терзали больше сомнения и страхи, их не мучили вопросы быта, не было ожиданий и тревоги о будущем. Мир и идиллия. Рафинированная, до слепоты, любовная идиллия.

Их тела, к тому же, несомненно, сильно друг друга притягивали. Предвкушая наслаждение от прикосновений их голых тел, их слияния и мощных гормональных всплесков, они почувствовали приятное возбуждение и ненадолго замолчали…

– Я люблю тебя, Ева, – вдруг нарушив молчание, нежно произнёс Миша, повернувшись в пол оборота, и притормозив.

Ева тут же приблизилась к нему, нежно поцеловала, тронув только одной своей верхней губой его верхнюю губу, позволив их молодому дыханию смешаться. И это её прикосновение заискрило каким-то особым электричеством…

Мишу зашатало, он остановил машину на обочине. Встряхнул головой, как от наваждения, и наклонился к Еве…

Уже через минуту они слились в первой своей близости.

Старый "Единорог" был счастлив…

***

Дорога уже начинала завиваться несильным, но судя по всему продолжительным подъёмом в гору.

Отвлечённый взгляд, на разглаженном и умиротворённом лице человека за рулём резко сменился по направлению.

Миг интуитивного озарения…

Короткий спазм в районе солнечного сплетения…

Резкое шевеление пучка густой травы справа от края гравийного дорожного полотна…

Глаза в зеркало на мгновение…

Резкий перехват руля влево, и педаль тормоза в пол.

Время и пространство резко сжались, и также резко разрядились обратно.

Одним прыжком от правой обочины, на расстояние около полутора метров, секунду назад, выскочило грязное и всклоченное, какое-то мелкое и дикое, судя по всему, животное.

Михаил, наконец отпустил, через чур сильно сжавшие руль ладони, и брякнул что-то нелитературное себе под нос. Выключил музыку, поставил селектор коробки передач в положение парковки, нажал кнопку аварийки и распахнул правую дверь.

На мгновение, он было подумал, что ему показалось. Что это лишь случайная игра света и тени, но потом заметил прямо перед передним бампером, слившегося с цветом дорожной грязи, чумазого «чёрта». Он даже не сразу определил, что это было за животное. Кот, волчонок, лисёнок…?

«Чертёнок» сидел на дороге, прищурив гноящиеся глаза, шатался словно кобра перед заклинателем и дрожал. Судя по всему он не мог издать ни звука, и этот судьбоносный прыжок был его ставкой ва-банк. Или люди его спасут, или убьют. Ему повезло. Люди оказались обладателями хорошей реакции, и к тому же милосердными.

Ева выскочила со своей стороны даже не обратив внимание, на злобно посигналивший, возмущенный чёрный электровнедорожник "мерседес", у Миши ёкнуло в сердце. Он протянул руку и уверенно обнял её за талию. Затем настойчиво подвинул с проезжей части, под защиту кузова автомобиля, открыл багажник и начал копаться в нём. Пока Ева, присев на корточки, и заслоняя путь «чёртику» на дорогу, внимательно разглядывала его. Грязное существо подняло голову и вперилось в неё своими больными голубоватыми глазами. В зрачках Евы на миг отразился какой-то всполох рыжеватого пламени, затем ещё что-то, и всё это тут же исчезло. Но ни она, ни кто-то другой в этом плотном мире, зафиксировать и распознать это, не смог бы никогда. Ева всё же улыбнулась. «Чёртик» казалось тоже…

Взяв воду в пластиковой бутылке и покрывало, Миша вернулся с закатанными у походного анорака рукавами и в оранжевых прорезиненных рабочих перчатках.

– Ты уверен, что он не укусит, – спросила Ева смахивая со лба свою упрямую чёлку пельного оттенка, – Может рукава всё же опустишь, бешенство знаешь это не очень…

– Не вижу тут признаков бешенства, – вдумчиво, но уверенно произнёс Миша

Он присел ближе к существу и подал тому на какой-то веточке, найденной здесь же, кусочек ветчины из бутербродов, взятых с собой в дорогу. Принюхавшись и шире открыв глаза, существо медленно и осторожно языком зацепило этот кусочек, и мгновенно проглотив, облизнулось.

– Аппетит есть, значит не всё потеряно! – заключил Миша

– А кто это такой всё же? – заинтересованно спросила Ева

– Похоже лисёнок: худой, мелкий, грязный…и конечно вонючий…

Он обошёл лисёнка со всех сторон, осмотрев на наличие ран.

– Хвоста нет, одна культя, обрубок торчит. Досталось ему конечно. Давай я его подержу, если он не будет кидаться, то немного отмоем его, завернём в покрывало и отвезём в ближайшую ветеринарку.

Маленький лис на удивление почти безропотно перенёс все процедуры, словно имел полное понимание происходящего, немного для проформы поворчав, но очень тихо и не страшно. Ева вытерла и завернула его в покрывало у Миши на руках так, что осталась торчать только маленькая мордочка. Лисёнок дрожал. Ева села в машину, взяла этот кулёк себе на колени и начала греть, и гладить тощее тельце сквозь покрывало. Живое существо затихло.

Машина сорвалась с места и, оставляя за собой пыльный след, через полкилометра исчезла за поворотом.

Вибрации и дух любовной идиллии внутри «Единорога» разбавились трепетной озабоченностью за жизнь нового попутчика. Это была совершенно новая энергия, новое ответвление на их жизненном пути, и даже новая степень свободы…

Миша давил на газ, иногда притормаживая у совсем уж страшных ям и колдобин, но в основном максимально выжимая из машины все её возможности. При этом заставляя себя и пассажиров прочувствовать свой вестибулярный аппарат на всю его рабочую амплитуду.

Не доезжая очередного насёленного пункта, они остановились у ярмарочных лотков с местными фермерскими продуктами. Дородная, румяная, весёлая тётка назвавшаяся Антониной, явно с такой же «румяной», то есть полезной продукцией на прилавке, продала им фермерскую сметану из своего хозяйства. Миша спросил у неё про ветеринарный пункт в деревне. На, что получил адрес дома, где она проживала со своим мужем, который являлся бывшим ветеринаром.

Вкусная и сытная сметана была подчистую вылизана новым попутчиком прямо из пластиковой баночки, пока они искали дом Антонины. В деревне, как оказалось было на удивление много домов и даже несколько улиц. На плоской вершине небольшого холма, под раскидистой здоровой сильной берёзой нереального обхвата и высоты со стороны улицы, и густо растущих елей, по периметру ограды с трёх оставшихся сторон, стоял бревенчатый тёмный дом с четырёхскатной кроваво-красной крышей. Миша заметил новые пластиковые стеклопакеты и новую металлочерепицу кровли.

Но не заметил кружащий довольно высоко над усадьбой миниатюрный дрон-наблюдатель.

«Есть хозяин в доме! Можно надеяться, что не пропил ветеринар ещё своё искусство в этой глуши» – подумал он.

Видимо, услышав звук подъехавшего к воротам «Единорога», хозяин дома выглянул в окно, почти незаметно отодвинув штору. Михаил улыбнулся про себя от такой незатейливой конспирации, взял у Евы свёрток с рук и направился к деревянной самобытной калитке, украшенной простой резьбой в виде каких-то зооморфных орнаментов и покрытой красной краской в тон крыше.

Без лишних вопросов и распросов, хозяин дома открыл гостям. В замасленных руках у него было старое вафельное, когда-то видимо белое полотенце, и массивная плоская отвёртка, которую он тщательно и энергично вытирал. На нём была клетчатая дешёвая рубашка с закатанными рукавами, старые толстые брезентовые штаны от костюма сварщика, вероятно, на подтяжках, рабочие ботинки и очки в толстой дешёвой оправе.

Сам мужчина представлял из себя типичного крепкого зрелого возраста сельского жителя, видимо без склонности к алкоголизму и курению. На слегка угрюмом загорелом лице читались добродетель и смирение переходящие в глубокие морщины и борозды-отметины, какой-то застарелой трагедии.

– Здравствуйте! Нам Антонина подсказала к вам обратиться, – с этими словами Миша развернул свёрток и явил их нового попутчика перед глазами мужчины.

– Добрый день, путники…! – видно было, как бегло и со знанием дела он пробежался взглядом по живому комочку, показавшему нос из импровизированного кулька. – щенок Vulpes vulpes, – и почти прошептал после приветствия, – что означает лисица обыкновенная, она же рыжая… Сбили?

– К счастью нет…выскочил на дорогу, весь в грязи, трясётся, хвоста нет почти…– скороговоркой выпалила Ева и уставилась умоляющими глазами на бывшего ветеринара.

– Давайте осмотрим бедолагу, проходите во двор, там на деревянный настил справа положите, я перчатки надену и инструменты возьму…меня зовут Андреас, но друзья зовут меня Дуу, – он улыбнулся и посмотрел на молодых влюблённых, ожидая, когда они представятся.

– Это Ева, я Миша, мы едем на озеро, отдохнуть, – не долго думая ответил Миша. – Интересное у Вас имя…

– Это мама назвала, в честь известного альпиниста Райнхольда Андреаса Месснера, который первым покорил все четырнадцать «восьмитысячников»… А Дуу это на каком-то выдуманном языке, меня так называл, дворник в детском доме, он был не в себе, так и приросло…Ну да ладно…Золотое озеро – хорошее место, родное… Его душа – зеркало нашей сути…

Андреас-Дуу вслух повторил их имена, как бы запоминая, пятернёй расправил чёлку на густой тёмной шевелюре с проседью, и быстрым шагом направился в дом.

Он довольно быстро вышел обратно, практически через пару минут. В руках у него были две картонные коробки. Как оказалось в одной лекарства, в другой медицинские инструменты.

Развернув покрывало, этот, судя по всему, уже отметивший пятидесятипятилетие, но сильный и поджарый мужчина, аккуратно погладил маленького страдальца; на что тот глухо чихнул, но поддался уверенным и добрым человеческим рукам.

– Всё хорошо малыш, – приговаривал бывший ветеринар, – осматривая тщедушное тельце. – веса не хватает, кости целые, органы по всем видимости тоже в порядке, хвост потерял в результате травматической ампутации, но рана чистая, обработаю, наркоз здесь не нужен, он слаб очень, заштопаю так, отмою, откормлю его, прививки сделаю от бешенства, чумки, энтерита, дерматомикозов…, он домашний похоже…выведенный для содержания дома… на обратном пути заберёте.

Сказано это было без тени сомнения в милосердии и порядочности людей, впервые встреченных им всего каких-то пятнадцать минут назад.

Ева уставилась на лисёнка, тот ворчал, но не огрызался и не пытался убежать.

Когда-то давно, Миша слышал о том, что в одном институте, ещё с прошлого века начали выводить специальную породу одомашненных лис, исключая геном слишком агрессивных особей. Он даже хотел в будущем завести себе домашнего лиса. Представлял, как тот гордо расхаживает по его дому с огромным пушистым хвостом, и играет с ним в прятки…

Этот факт по каким-то причинам отложился в его памяти, как важный.

Такие намёки на синхроничность произошедшего события сейчас, и «знака» предваряющего это событие, всегда нравились Михаилу, в них он всем своим существом ощущал присутствие нуминозной силы- божественной, непонятной, само собой сверхъестественной…

"Вот только в этой благостной картине пушистого хвоста теперь уже видимо не будет" – подумалось ему.

Андреас-Дуу, со свойственной видимо ему практичностью, особо не отвлекался во время любого важного для него дела. Он провёл какие-то простые процедуры, обработал чем-то остаток хвоста бедолаги, влил ему в рот какую-то жидкость из стеклянного флакона, названную им «отвар», и начал зашивать культю. Ева поморщилась и прикрыла глаза, было очевидно, что она сильно сопереживает этому существу, стоически переносящему довольно болезненную процедуру. Миша придерживая лисёнка одной рукой, не переставал поглаживать и успокаивать его второй. Приговаривая, что-то ласково и тихо себе под нос.

Ева, видимо сгорая от любопытства, предварительно спросив разрешение у хозяина, отправилась исследовать усадьбу. Она первым делом осмотрела красивую, поросшую мхом, дорожку в палисаднике перед домом, выложенную из пережжёного кирпича, по обе стороны от которой росли красивые высокие цветы неопознанного вида, алого, оранжевого, сиреневого и ещё множества других оттенков.

Было в этой сельской усадьбе что-то тёплое, невыразимо согревающее, родное…Толи её удачное расположение относительно сторон света; толи в её заботливой ухоженности, в атмосфере неторопливого течения жизни; толи в ощущении вселенского покоя, казалось исходящего от неё даже в таком непростом миге вечности, как этот…

Усадьба выглядела заговорённой, заколдованной самим духом этого места, и от этого ещё более неприступной. К тому же с трёх сторон, кроме фасадной, она была плотно прикрыта высокими вековыми елями, и это импровизированное ограждение, отчего-то казалось Еве непреодолимой границей, через которую вовнутрь не могли проникнуть абсолютно никакая боль и никакое зло в мире. В этих деревьях под покровом мохнатых плотных ветвей вили гнёзда птицы, а в их дуплах, жили дятлы, белки, поползни и другие мелкие лесные обитатели.

А в самом укромном и скрытом от глаз месте усадьбы, находилось отдельно стоящее здание, судя по всему, кузницы, но оно было наглухо скрыто от лишних глаз.

Огородик был отделён от усадьбы живым забором из аккуратно подстриженного какого-то пышного кустарника. Были открыты на дневное проветривание пара теплиц с огурцами и томатами. Много грядок с луком, чесноком, морковью, свеклой, начинающими зреть тыквами, много зелени и ещё чего-то, что сложно было опознать с первого взгляда. Плодовые деревья и кустарники на южной стороне от дома выглядели здоровыми и были сплошь усыпаны плодами. Некоторые уже были спелые, а некоторые только начинали спеть. Яблоки, груши, сливы…

По всему саду сновали шмели и пчёлы, и набрав нектара сразу старались забраться в ульи, искусно сделанные из цельных кусков бревна. С правой стороны от дома была огороженная территория скотного двора, с соответствующим запахом сена и навоза. Крупного скота и других животных выращиваемых на убой здесь, по всей видимости, никогда не держали. Ни бычков, ни свиней не было видно. Но молоком и яйцами хозяева были обеспечены. Так как две больших рыжих коровы и куча кур ошивающихся у них под ногами здесь присутствовали.

Укрытая от солнца и посторонних взглядов под старым навесом негромко заржала лошадь, которая мотая головой и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу с удовольствием что-то жевала опускаясь к своим яслям раз за разом.

Рядом на заборе висело добротное кожаное монгольское седло. Полностью сшитое мастером из чёрной кожи и такого же цвета плотной шерстяной ткани, с золотистыми и зелёными орнаментами по краям, украшенное металлическими бляхами с гравировкой, и кожаными, собранными в кисти, подвесками. Эти подвески с узелками и металлическими зажимными бусинами выглядели необычно и дорого.

Еве было сложно разглядеть лошадь целиком, в дырку изгороди сбитой из досок, но чёрную блестящую масть и стать здорового, молодого животного спрятать было нельзя. И она поневоле залюбовалась этим насыщенным оттенком вороного крыла. Но оказалось, что с другой стороны, нос к носу, стояла ещё одна лошадь похожей масти, но более крупная и видимо старше.

В нескольких метрах от яслей, стояла крытая деревянная повозка, какие раньше, до автомобильной эры, использовали бродячие циркачи, целители и другие странствующие свободные души.

Всю территорию окружало какое-то невообразимое масштабное благозвучие. Эта симфония поначалу казалась нестройной и разрозненной какофонией. Но потом за этим хаотичным и бессмысленным нагромождением звуков, отчётливо начинал прослушиваться особый ритм, тона и краски, амплитуда и циклы. Погружаясь в эту умиротворяющую музыку, уже не было ни нужды, ни желания, испытывать тревогу перед будущим. Словно эти звуковые волны поднимали человеческое сознание на уровень выше прежнего и не давали опуститься обратно в гибельную пучину внутренних страхов.

Ева услышала, как её позвал Миша, который уже прошёлся по усадьбе в её поисках, полюбовавшись стройными хозяйственными постройками, садом и скотным двором.

Для Миши всё это было намного привычнее. Он в детстве часто гостил у своих дедушки и бабушки в деревенском доме, и привык, к запахам, звукам, ритму деревенского стиля жизни. Привык не бояться никакой живности, даже обладал некоторыми знаниями по ведению сельского хозяйства; и хотя ему больше нравилась природа в чистом виде, без вмешательства человека, ценил простых людей живущих натуральным хозяйством на своей земле и их труд.

– Как там лисёнок? – первым делом спросила Ева.

– Всё нормально с ним будет, мы вовремя подоспели…Андреас его оставит у себя на несколько дней, пока мы будем на озере, потом заберём его…будет нам вместо собаки. Как назовём?

Еве, судя по мимике, очень понравилось, что Миша воспользовался словосочетанием «…будет нам…». Эти слова были пропитаны надёжной мужской простотой и одновременно давали женщине надежду на будущее.

– Давай назовём его "Малдер", как агента Фокса Малдера, из старого телемыла про инопланетян…помнишь была такая эпопея, классика жанра…? Интересно, как он сюда попал? -протараторила, видимо волнуясь, Ева.

– Мне нравится этот дикий, безумный сериал. Он сейчас уже культовый, – широко улыбнулся Миша. – Пусть будет "Малдер", тем более это мальчик… Там Андреас и Антонина нас позвали пообедать с ними, ты как на это смотришь?

– Ужасно проголодалась, не откажусь.

– Я спросил про оплату лечения "Малдера", Андреас сказал, что за это денег не возьмёт, но не отказался бы от нашей помощи…

– И чем мы ему можем помочь?

– Скоро выясним…

Ева развернулась, ещё раз оглядела всё это царство миролюбия, прищурилась, улыбнулась лучику солнца попавшему на её лицо, и направилась обратно к высокому крыльцу дома.

Вела она себя также, как абсолютно любая влюблённая девушка. Так словно впереди её ждало счастливое будущее, любовь, семья, дети…