После тридцати

Алина поняла, что за ней наблюдают. Все ждут ее провала. Ждут, чтобы посочувствовать, посплетничать за спиной, может даже занять ее место, если ее вышибут с проекта. Она была ходячей мишенью.

Весь день она провела в бесплодных попытках сосредоточиться. Она перечитывала одно и то же предложение по десять раз, делала элементарные ошибки в расчетах, не могла запомнить имена ключевых контактов клиента. Ее мозг, обычно острый и быстрый, теперь напоминал старую, засоренную трубу, через которую с трудом просачивались отдельные капли информации.

К вечеру голова раскалывалась от бесплодных усилий и голода. Она не ела весь день, лишь выпила несколько чашек черного кофе, который еще больше усилил тревогу и заставил руки дрожать. Она смотрела на экран, и строки презентации расплывались в злое, насмешливое месиво.

Она ушла с работы последней, чувствуя себя абсолютно разбитой. Проект был не просто не готов, он был в худшем состоянии, чем до ее ухода. Завтра была презентация. И ее ждал неминуемый, оглушительный провал.

Ночь прошла в беспокойном, кошмарном сне. Ей снилось, что она стоит перед огромной аудиторией в одном белье, а на слайдах вместо графиков – фотографии Андрея и той девушки. Публика смеется, а Владимир Петрович кричит на нее, тыча пальцем в дверь.

Утром в среду ее трясло как в лихорадке. Она надела то же самое мешковатое платье, пытаясь скрыть дрожь в руках. На лице был наложен плотный слой тонального крема, чтобы скрыть следы бессонницы и отеки, но это делало ее лицо похожим на застывшую маску.

В офисе царило пред-презентационное напряжение. Команда проекта, уже собравшаяся в переговорной, бросила на нее короткие, озабоченные взгляды. Все чувствовали, что проект сырой, но надеялись на чудо, на ее былую репутацию волшебницы, способной вытянуть самое безнадежное дело.

Владимир Петрович вошел последним, тяжело ступая, как бык перед боем.

– Ну что, команда, все готовы произвести фурор? – его взгляд уперся в Алину. – Сергеевна, вы ведете. Не подведите.

Они вошли в переговорную. Клиенты, три серьезных мужчины в строгих костюмах, уже сидели за столом. Их лица были вежливыми, но настороженными. Слышали, видимо, о срыве сроков.

Алина включила ноутбук, ее пальцы скользили по тачпаду, не слушаясь. Презентация запустилась. Она сделала глубокий вдох и начала говорить. Голос ее звучал чуждо, слабо и неуверенно.

Первые две минуты все шло более-менее сносно. Она говорила заученными, общими фразами, скользя по поверхности. Но потом один из клиентов, самый старший, с пронзительным взглядом, задал каверзный вопрос по поводу цифр в одном из графиков.

Алина замерла. Она смотрела на слайд, на эти цифры, которые сама же и готовила, но абсолютно не понимала, что они означают. Ее память была чистым листом. В голове зазвучал только нарастающий, панический звон.

– Это… это обусловлено… – она попыталась импровизировать, но слова застревали в горле. – То есть, мы предполагаем…

Она запнулась, чувствуя, как по спине бегут мурашки и на лбу выступает холодный пот. Она полностью забыла, о чем говорит. Она стояла перед всеми с открытым ртом и пустым, испуганным взглядом, как школьница, не выучившая урок.

– Я… извините, – прошептала она, лихорадочно пытаясь перелистнуть слайд. Но следующий слайд был еще более сложным, с диаграммами, которые она сейчас абсолютно не могла прочитать.

В аудитории повисла неловкая, гробовая тишина. Коллеги смотрели в стол, краснея от стыда за нее. Клиенты переглядывались с плохо скрываемым раздражением. Владимир Петрович побагровел.

– Алина Сергеевна, – его голос прозвучал как удар хлыста. – Вы в порядке?

– Да, я… просто… – она снова попыталась что-то сказать, но в голову не приходило ничего, кроме ужаса и желания провалиться сквозь землю.

Владимир Петрович грубо отодвинул ее от ноутбука.

– Позвольте мне, – он фальшиво улыбнулся клиентам. – Коллега немного переработала. Мы немного изменили концепцию, позвольте мне прояснить…

Он взял управление на себя, но было уже поздно. Напряжение в комнате не спадало. Презентация была безнадежно испорчена. Алина стояла у стены, прислонившись к ней, чтобы не упасть. Она чувствовала на себе тяжелые, осуждающие взгляды. Ее унижение было полным и безоговорочным.

Когда клиенты, вежливо, но холодно попрощавшись, ушли, в переговорной воцарилась мертвая тишина. Команда молча и быстро собрала свои вещи и ретировалась, не глядя на нее. Остались только она и Владимир Петрович.

Он медленно повернулся к ней. Его лицо было искажено гневом.

– Ну что, – он говорил тихо, но каждая его буква была отточенным лезвием. – Вы удовлетворены? Вы полностью и бесповоротно уничтожили не только этот проект, но и репутацию всего нашего отдела. Шесть месяцев работы к чертям! Миллионный контракт улетел в трубу!

– Владимир Петрович, я… я не знаю, что со мной случилось… – попыталась она оправдаться, но голос ее был слабым писком.

– Я знаю, что с вами случилось! – он крикнул, ударив кулаком по столу. – С вами случилась ваша жалкая личная жизнь! Вы решили устроить истерику на рабочем месте? Вы решили, что ваши сопли важнее работы всего коллектива?!

Она молчала, опустив голову, глотая слезы. Он был прав. Она все провалила.

– Я покрывал вас все эти недели! Я отбивался от вопросов сверху! Я думал, вы профессионал и возьмете себя в руки! Но нет! Вы оказались обычной слабой бабой, которую бросил мужик, и теперь все вокруг должны ходить перед ней на цыпочках!

Слово «баба» прозвучало особенно оскорбительно. Унизительно. Он видел в ней теперь не коллегу, не специалиста, а просто несчастную, неадекватную женщину.

– Вы поставили меня в ужасное положение, – он продолжал, немного остывая, но его тон от этого стал только опаснее. – После такого провала я просто обязан принять кадровые решения.

Ледяная струя пробежала по ее спине.

– Что… что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что с понедельника вы больше не ведущий специалист. Вы понижены до младшего менеджера. Ваш оклад сокращается на сорок процентов. И проект «Солнечный» вы, разумеется, с себя снимаете. Я передам его Маше. Может, она, в отличие от вас, сможет думать головой, а не личными драмами.

Это был удар ниже пояса. Понижение в должности. Урезание зарплаты. И передача ее проекта Маше, этой ядовитой змее, которая только этого и ждала. Это был крах. Полный и окончательный. Ее карьера, которую она так выстраивала все эти годы, рухнула в одночасье.

– Вы не можете так поступить… – слабо протестовала она.

– Могу! – отрезал он. – И поступаю! И будьте благодарны, что я вообще оставляю вас на работе. Из жалости. А теперь извольте удалиться и привести свои чувства в порядок. Вы мне мешаете.

Она вышла из переговорной, как во сне. Ноги не слушались, земля уходила из-под ног. Она прошла через отдел, не видя ничего перед собой, слыша за спиной сдержанный шепот и чувствуя на себе колющие взгляды коллег. Они уже все знали.

Она захватила сумку и выбежала из офиса, не в силах больше выносить этого позора. Она не поехала домой. Она просто шла по улице, куда глаза глядят, не разбирая дороги. Люди сталкивались с ней, кто-то ругался, но она не слышала. В ушах стоял оглушительный звон, а в голове крутилась одна-единственная мысль: «Все кончено. Все потеряно. Работа. Репутация. Последнее, что у меня оставалось».

Она оказалась в каком-то сквере, села на холодную, влажную скамейку и зарыдала. Она плакала тихо, безнадежно, закрыв лицо руками. Она провалилась на самом ровном месте. Ее мозг, ее главный инструмент, ее гордость, отказал ей. Предал так же, как предал Андрей.

Теперь у нее не было ничего. Ни семьи, ни дома, ни карьеры. Только убогая съемная конура и нищенская зарплата, на которую невозможно будет прожить. Она была на дне. И никакого света в конце тоннеля не было.

Она просидела так, не знаю сколько, пока не начало смеркаться и по телу не пошла мелкая дрожь от холода. Она должна была идти домой. В свое узилище.

Она поднялась и побрела к станции метро. В вагоне было душно и тесно. Она стояла, держась за поручень и глядя в свое отражение в темном стекле. Уставшее, заплаканное, неудачливое лицо. Лицо лузера.

Рядом с ней две молодые, стройные девушки оживленно обсуждали свидание, смеялись, строили планы на выходные. Они были полны жизни и уверенности в себе. Такими, как они, любили мужчины вроде Андрея. Молодыми, свежими, без груза проблем и морщин.

Алина с ненавистью посмотрела на них, а потом на свое отражение. И вдруг ее осенило. Это был не просто провал. Это был знак. Сигнал, что старая жизнь закончилась. Окончательно и бесповоротно. Та Алина – успешная, собранная, целеустремленная – умерла. Осталась только эта – растерянная, толстая, несчастная тетка, которую все жалеют или презирают.

И у этой тетки было только два пути. Либо так и сидеть на этой скамейке и плакать, пока не придут и не заберут в психушку, либо… Либо попытаться выжить. Выжить любой ценой. Начать все с чистого листа. С самого низа.

Она вышла на своей станции и, вместо того чтобы пойти в магазин за привычной едой, зашла в маленький овощной ларек. Она купила яблоко, банан и бутылку минеральной воды. Это был смехотворный, ни на что не влияющий поступок. Но для нее в тот момент это был акт огромного, почти героического сопротивления. Она не стала травить себя. Не стала заливать горе едой. Она выбрала воду и фрукт.

Дома она села на свой матрас, откусила от яблока и, включив ноутбук, открыла сайт по поиску работы. Она понимала, что оставаться в этой фирме после унижения, которое она перенесла, было невозможно. Владимир Петрович никогда не даст ей забыть этот провал. Она должна была уйти. Найти что-то другое. Что-то более простое, может быть, менее оплачиваемое, но то, с чем она сможет справиться в своем нынешнем состоянии.