Умбра

Это была высшая похвала, на которую была способна королева.

Морвин пришпорила коня, и разговор умер, не успев родиться. Молчание сомкнулось вновь. Дальнейший путь продолжился так же сухо и молча, Королева была в своих мыслях, как обычно. Илэйн же любовалась привычными ей красотами.

Вернувшись в свои покои, Илэйн сбросила платье, словно оно было ей тесно. Воздух комнаты, обычно напоенный ароматом ночных фиалок, сегодня казался спертым. Она заперла дверь на массивный засов, единственный щелчок которого означал временную хрупкую защиту от всех уроков и семьи.

Она достала рубаху Каэлана.. Пришло время закончить ее. Она взяла иглу с самой темной, почти черной шелковой нитью.

Ее пальцы, обычно такие твердые и уверенные, дрогнули. Она вспомнила слова отца. «Ты не просто шьешь. Ты привлекаешь Взор Бездны».

Она сделала первый стежок.

Воздух в комнате изменился. Он стал тяжелым, густым, словно перед грозой. Пламя свечей замерло, не колышась, вытянувшись в острые, почти металлические языки. Тени в углах сгустились, стали плотнее, весомее. Каждый следующий стежок давался с усилием, будто нить встречала невидимое сопротивление, пробивалась сквозь плотную ткань самой реальности.

Она не вышивала. Она творила заклинание. Каждое движение иглы было актом воли, молитвой, обращенной к тому, чье имя нельзя было называть. Она вкладывала в это все: свой страх, свою гордость, свое желание быть безупречной в глазах того, кого боялась больше всего. Свой ужас перед Каэланом. Свое смятение перед Лориэном. Свое одиночество.

И с каждым стежком она все острее чувствовала… Внимание. Не глаза. Не взгляд. А бесконечную, безразличную направленность чего-то колоссального, непостижимого. Словно морская бездна на мгновение обратила свое немое присутствие на вспышку микроскопической биолюминесценции.

Биолюминесценция – это способность живых организмов излучать свет в результате химической реакции

Комната наполнилась тишиной. Но не отсутствием звука. Это была активная, давящая тишина, полная неозвученного смысла.

Илэйн закончила последний стежок. Кончик иглы блеснул в свете свечей, словно капля черной росы.

Она отложила рубаху. На ее ладонях выступила испарина. Воздух по-прежнему висел тяжелым занавесом.

Руна Бездны была завершена.

Взяв работу в руки, Илэйн глубоко вздохнула и направилась к кабинету Отца. Она пошла по коридорам, где сводчатые потолки, украшенные барельефами давно забытых войн, были уже родными. Тени, отброшенные магическими сферами, тянулись за ней.

Дверь в кабинет Малакара была из черного дерева, усиленная прожилками холодного железа. Стук в нее прозвучал глухо, почти неслышно, но мгновенно был поглощен тишиной по ту сторону.

– Войди.

Голос был не громким, но обладал свойством заполнять собой любое пространство, вытесняя все остальные звуки.

Илэйн вошла. Кабинет был обставлен сдержанно и мрачно: массивный стол, заваленный картами и донесениями, кресла из темной кожи, и на стенах – не картины, а развешанное с тщательной точностью древнее оружие. Но главным украшением комнаты был вид из гигантского окна-арки – бескрайнее море клубящихся облаков, вечный шторм, укрощенный волей хозяина кабинета.

Малакар стоял спиной к ней, наблюдая за буйством стихии.

– Я закончила, отец.

Он медленно повернулся. Его взгляд, тяжелый и всевидящий, скользнул по ней, а затем упал на рубаху в ее руках. Он подошел, и его молчание было весомее любых слов. Длинные, бледные пальцы с шрамами от давних сражений повелительно указали на центр узора – на сердце стилизованного ворона.

– Здесь. Руна Бездны. Пусть будет еще одна.

Илэйн почувствовала, как леденеет кровь. – Но… отец, это… – ее голос сорвался на шепот, – …это Великая Печать. Не слишком ли… много силы для простой тренировочной рубахи?

– Будущий Король Умбры не будет меряться силой с простыми врагами, – его голос прозвучал холодно и четко, как удар стали о лед. – Его враги будут искать слабости в его сознании, а не в доспехах. Этот знак позволит ткани отторгать не сталь, а намерение. Читать шепот сомнения в душе противника раньше, чем он сам его осознает. Без этого…все это – лишь дорогая вышивка. Украшение для парада. Иллюзия силы для тех, кто не способен вынести ее истинной тяжести.

Он сделал шаг ближе, и его тень накрыла ее с головой.

– Ты все еще не понимаешь, дитя? Ты не шьешь. Ты не ткешь. – Его пальцы легли на ее руку, держащую иглу, и его прикосновение было холодным, как древний металл. – Ты открываешь врата. Каждый стежок – это не движение нити. Это ритуал. Мольба, обращенная в самую глубь Тьмы. Ты протягиваешь руку в Бездну и надеешься, что то, что коснется ее в ответ, одарит тебя силой, а не отсечет ее за дерзость.

– Почему? – выдохнула она, и ее шепот был почти неслышен от благоговейного ужаса. – Почему мы не произносим Его имени? Если Его сила – основа всего…

Малакар отвернулся и снова посмотрел в бушующее за окном море туч. Казалось, он искал ответ среди молний.

– Имя… – произнес он наконец, и слово повисло в воздухе, тяжелое и многозначное. – Имя дает определение. Определение рождает понимание. Понимание ведет к фамильярности. А фамильярность… – он резко обернулся, и в его глазах вспыхнул огонь, которого Илэйн никогда раньше не видела, – …является величайшим оскорблением для того, что древнее звезд и слепо, как сам Хаос. Мы не приручаем эту силу. Мы не заключаем с ней договор. Мы падаем ниц перед бурей и молимся, чтобы она не заметила нас, пока мы крадем искру ее мощи. Произнести имя – значит закричать ей вслед. И привлечь внимание не к своей мольбе, а к своей ничтожной дерзости.

Он подошел к ней вплотную, и его взгляд стал пронзительным, почти физически ощутимым.

– Его внимание – это и дар, и проклятие. Оно может вознести тебя выше королей… или стереть в пыль за одно мгновение. Помни это каждый раз, когда берешь в руки иглу. Ты не ремесленник. Ты жрица на краю пропасти. И один неверный шаг – один слабый стежок, одна дрогнувшая мысль – может стать последним. Ты не просто шьешь. Ты привлекаешь Взор Бездны.

Он положил руку на ее плечо, и его прикосновение было неожиданно тяжелым. – И потому твоя работа должна быть безупречной. Малейшая ошибка, малейшая слабость в сердце… и дар может превратиться в проклятие. Сила, которую ты призываешь, не терпит несовершенства.

Илэйн сглотнула, снова посмотрев на рубаху. Ее искусство обрело новый, жутковатый вес.

– Я поняла, отец, – прошептала она. – Я буду осторожна.

– Я знаю, – ответил Малакар, и в его голосе впервые прозвучала не гордость, а нечто похожее на жалость. – Потому что ты – моя дочь. И в твоих жилах течет сила, чтобы выдержать этот Взор. И закончи свою работу. Пусть Он благоволит к тебе.

Но любопытство пересилило осторожность Илэйн в этом разговоре. – Но… откуда Он пришел? Почему Он? Почему… почему мы должны бояться того, что дает нам силу? Мне всегда говорили лишь основы…

Малакар фыркнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на усталое раздражение. – Вопросы, вопросы. Сила должна приниматься, а не пониматься, дитя. Понимание рождает фамильярность, а фамильярность… – он сделал паузу, – …рождает пренебрежение. А пренебрежение к Нему – верная смерть.

Но вид ее искреннего, жадного интереса, столь несвойственного для большинства, кто слепо принимал догмы, заставил его смягчиться. Он вздохнул. – Если уж тебе так не терпится копать глубже, чем положено принцессе… – он покачал головой, – …то стоит посетить Нижнюю библиотеку, да, придется обойти твои любимые полки с романами стороной. Найди там трактат под названием «Падшие Звезды». Он хранится в черном сундуке с серебряными застежками, в самом конце, за стеллажом с картами Подземных морей. Там… там изложены древние легенды. О том, что было до нас. О том, как мы пришли к Нему. И почему мы перестали произносить Его имя. – Его взгляд стал острым. – Но предупреждаю: некоторые знания несут не силу, а бремя. И прочитанное нельзя будет забыть.

Он отвернулся, ясно давая понять, что аудиенция окончена. – А теперь иди. И закончи свою работу. Сосредоточься на рунах, а не на легендах. Пока что.

Илэйн молча кивнула, но ее ум уже был занят книгой. «Падшие Звезды». Черный сундук в Нижней библиотеке. Это было больше, чем она могла надеяться услышать. Это был ключик интересного вечера.

– Спасибо, отец, – сказала она уже совсем другим тоном – Я буду осторожна.