Карательница и её слабость

RemVoVo

Карательница и её слабость

Глава 1: Клинок без имени

Холодный ветер бил в лицо, как будто сама зима решила напомнить: ты не хозяйка здесь. Ты – оружие. Оружие не мерзнет. Оружие не дрожит. Оружие не плачет.

Айра Вейл стояла на помосте, высокая, прямая, в чёрных доспехах без герба, без знаков отличия – только выгнутый клинок на левом плече, выжженный в стали: знак Ордена Безмолвных Клинков. Под ней – площадь, заполненная народом. Тысячи глаз. Тысячи шепотов. Тысячи страхов.

Сегодня она казнит предателя.

Не разбойника. Не вора. Не насильника. Предателя. Того, кто продал границы королевства южным наёмникам, кто открыл ворота замка в час ночной тревоги, кто позволил убить двух принцев – мальчиков, которым не было и двенадцати.

Имя казнимого – Баррон Меллис. Бывший капитан городской стражи. Человек, которому доверяли дети. Который целовал руки матерям, улыбался старикам, принимал подношения от торговцев. А потом – предал. За золото. За власть. За обещание стать наместником на юге.

Айра не смотрела на него. Она смотрела в толпу. В лица. В глаза. Искала – кто из них следующий? Кто прячет предательство за улыбкой? Кто носит яд под одеждой добропорядочности?

Она знала: таких – сотни. Тысячи. И она – та, кто их вырежет. Кто выжжет гниль из тела королевства. Без суда. Без милосердия. Без колебаний.

– Карательница! – раздался голос из толпы. Молодой парень, в рваной рубахе, сжимал кулаки. – Он… он ведь просил пощады! Он сказал, что раскаивается!

Айра медленно повернула голову. Её глаза – серые, как сталь в тени, – встретились с его взглядом. Парень сразу отвёл глаза. Затрясся. Попятился.

Она не ответила. Не нужно. Её молчание – приговор. Её присутствие – угроза. Её клинок – закон.

Палач – высокий, в капюшоне, с топором на плече – ждал сигнала. Но сегодня не его дело. Сегодня – её.

Она подошла к Баррону. Он стоял на коленях, привязанный к позорному столбу, с вырезанным на лбу клеймом «ПРЕДАТЕЛЬ». Его губы дрожали. Глаза – мокрые. Он плакал. Не от страха смерти – от стыда. От осознания, что его видят вот так – униженного, сломленного, ничтожного.

– Айра… – прошептал он. – Ты… ты ведь помнишь меня? Мы… мы вместе служили в Теневом Патруле… Ты была девочкой… Я… я дал тебе хлеб, когда ты голодала…

Она остановилась в шаге от него. Не шелохнулась. Не дрогнула. Только пальцы правой руки чуть сжали рукоять меча – не из нервов. Из привычки. Как дыхание.

– Я помню, – сказала она. Голос – низкий, ровный, без эха. Как удар камня о камень. – Ты дал мне хлеб. А потом убил трёх моих товарищей. Сдал их южанам. Они умерли медленно. Ты смотрел. Пил вино. Смеялся.

Баррон задрожал. Захлебнулся слезами.

– Я… я был слаб… Я хотел… я думал, что спасу семью… Они угрожали моей жене, детям…

– Твоей жены нет. Твоих детей – нет. Южане убили их в первую ночь. За то, что ты попросил слишком много золота. Ты торговался. Ты торговался жизнями принцев – и торговался жизнями своей семьи. Ты не герой. Ты – крыса. Которая грызёт изнутри.

Толпа ахнула. Кто-то вскрикнул. Женщина упала в обморок. Мужчина схватился за сердце. Дети плакали.

Айра не обращала внимания. Для неё существовал только этот момент. Только этот человек. Только её долг.

Она достала клинок. Не меч. Не топор. Узкий, длинный, изогнутый – как лезвие жатвы. Клинок карателя. Им не рубят. Им – кромсают. Медленно. Точно. Чтобы боль длилась. Чтобы страх оставался. Чтобы другие видели.

– Последнее слово? – спросила она.

Баррон поднял на неё глаза. В них – мольба. Отчаяние. Надежда?

– Прости… – прошептал он.

Она наклонилась. Почти коснулась его уха губами. Так тихо, что услышал только он:

– Нет прощения для тех, кто предаёт детей.

И вонзила клинок ему в бедро.

Не в сердце. Не в горло. В бедро. Глубоко. Медленно. Поворачивая лезвие.

Баррон завыл. Не по-человечески. Как зверь, попавший в капкан. Его тело выгнулось, мышцы напряглись, вены на шее вздулись. Кровь хлынула на доски помоста – тёмная, густая, пахнущая железом и страхом.

Айра не торопилась. Она знала: смерть – не наказание. Страдание – да. Урок – да. Она вела лезвие вверх – к паху. Осторожно. Миллиметр за миллиметром. Он кричал. Плевался. Молился. Проклинал. Обещал. Умолял.

Она не останавливалась.

Толпа молчала. Даже дети перестали плакать. Даже ветер, казалось, замер. Только звук – скрежет металла по кости, хлюпанье плоти, клокотание крови – и крики, переходящие в хрипы.

Когда лезвие дошло до таза, Баррон потерял сознание. Айра отступила. Облизнула губы – случайно попала капля крови. Горькая. Солёная. Как её детство.

– Воды, – сказала она.

Слуга подбежал, дрожа, протянул ей кувшин. Она выплеснула воду себе на руки, смыла кровь. Потом – на лицо. Холодная вода обожгла кожу. Очистила. Оживила.

– Продолжаем, – сказала она.

Палач поднял топор. Опустил. Один удар. Голова Баррона покатилась по помосту. Остановилась у ног Айры. Глаза – всё ещё открытые. Взгляд – всё ещё живой. Как будто он всё ещё просит.

Она посмотрела на него. Потом – на толпу.

– Запомните это лицо, – сказала она. – Запомните этот крик. Запомните эту кровь. Предательство – не ошибка. Это выбор. И за него – платят всем. Даже если думали, что спрячетесь. Даже если думали, что вас пощадят. Я не прощаю. Я не забываю. Я – Айра Вейл. Карательница. И я приду. За каждым. Кто посмеет предать.

Она повернулась. Сошла с помоста. Толпа расступилась. Как море перед кораблём. Никто не дышал. Никто не шевелился. Только шуршание её плаща по камням – и стук сапог.

Она шла к казармам. По узким улочкам. Мимо лавок, где хозяева прятались за дверями. Мимо детей, которые прятались за материнскими юбками. Мимо собак, которые виляли хвостами – они не боялись её. Собаки чувствовали: она – не зло. Она – необходимость.

В казармах – тишина. Все знали: после казни она не разговаривает. Не ест. Не пьёт. Только моется. Только спит. Только точит клинок.

Она прошла в свою комнату. Заперла дверь. Сняла доспехи. Медленно. Каждый ремень – как воспоминание. Каждая пластина – как шрам. Под доспехами – тело. Женское. Гибкое. Шрамы – на бёдрах, на спине, на груди. Не от любви. От боли. От тренировок. От пыток, которые она проходила сама – чтобы стать сильнее. Чтобы стать неуязвимой.

Она подошла к умывальнику. Сняла рубашку. Потрогала шрам под левой грудью – старый, от копья. Тот бой… ей было тринадцать. Она убила троих. Первый раз – без приказа. Потому что они смеялись над телом её наставницы. Она тогда не плакала. Она резала. Пока не перестали смеяться.

Вода – холодная. Она лила её на плечи, на спину, на лицо. Смывала кровь. Смывала грязь. Смывала запах смерти.

Но не могла смыть запах его страха.

Она закрыла глаза. Увидела его лицо. Увидела его слёзы. Увидела его последний взгляд.

– Прости… – прошептал он.

Она сжала кулаки. Упала на колени. Стукнулась лбом о край умывальника.

– Нет… – прошептала она. – Нет прощения… Нет слабости… Нет…

Она не плакала. Она не могла плакать. Плакать – значит сломаться. Сломаться – значит умереть. Умереть – значит предать тех, кто верил в неё. Кто учил её. Кто умер за неё.

Она встала. Надела простую рубашку. Подошла к окну. За окном – город. Дым из труб. Дети на улице. Торговцы. Лошади. Жизнь. Обычная. Настоящая. Которую она защищает. Которую она режет. Которую она любит – молча, в темноте, без права прикоснуться.

Стук в дверь.

– Войдите.

Вошёл капитан Рейн. Седой, с шрамом через всё лицо. Её первый командир. Единственный, кто смотрит на неё не как на оружие – а как на человека. Иногда.

– Задание, – сказал он. Протянул свиток.

Она взяла. Развернула. Прочитала.

«Кайрон Дарвелл. Бывший лорд северных земель. Обвинён в государственной измене. Подозревается в организации заговора против короля. Последнее местонахождение – леса за рекой Сарвен. Живым. Требуется допрос. Особый допрос.»

– Он опасен? – спросила она.

– Говорят – да. Умён. Харизматичен. Бывший командир гвардии. Знает все уловки. Все слабости. Все… наши секреты.

– Почему живым?

Глава 2: Охота в тумане

Туман встал над землёй, как призрак, не желающий уходить. Он полз по склонам холмов, обвивал стволы деревьев, прятал тропы и камни, застилал глаза. В таком тумане легко заблудиться. Легко сойти с пути. Легко… исчезнуть.

Айра не боялась тумана.

Она боялась только одного – слабости. А туман? Туман – всего лишь враг, которого можно победить. Зрением – нет. Но слухом – да. Обонянием – да. Инстинктом – тем более.

Тень – её конь – шёл осторожно, чуя каждый корень, каждый обломок камня под копытами. Он знал: хозяйка не терпит ошибок. Даже от коня. Особенно от коня.

За спиной – мешок с провизией, вода, запасные сапоги, верёвки, кинжалы, зелья от ядов и лихорадки. В седельной сумке – свиток с описанием Кайрона Дарвелла. Рост – выше среднего. Волосы – тёмно-каштановые, до плеч. Глаза – зелёные, с золотыми искорками. Шрам над бровью – справа. Привычка касаться перстня на мизинце левой руки, когда лжёт. Любит чай с мятой. Не переносит запах тмина. Умеет играть на лютне. Читает наизусть поэмы Северного Барда. Боится высоты.

Странно, – подумала Айра. – Кто составляет такие подробности о предателе? Как будто… как будто он был кем-то важным. Кем-то… любимым.

Она сжала поводья. Отогнала мысль. Не время для размышлений. Время – для охоты.

Дорога вела вглубь леса за рекой Сарвен – места, где королевская власть заканчивается, а начинается земля изгнанников, беглецов, ведьм и воров. Место, где деревья растут так густо, что солнце не видно даже в полдень. Где болота поглощают следы. Где люди исчезают – и никто не ищет.

Она переправилась через Сарвен ещё до рассвета – на старой паромной переправе, где старик-перевозчик молча взял плату и молча отвёз её на другой берег, даже не спросив имени. Он знал, кто она. Все здесь знают. И боятся. И уважают. Или делают вид.

– Там, за холмом, – прошептал он, указывая костлявым пальцем, – тропа налево. Она ведёт к развалинам старого монастыря. Говорят, он там прячется. Но… – старик замялся, – не спеши, карательница. Этот… не как другие.

Она не ответила. Только кивнула. И поехала.

Теперь, спустя три часа пути, она понимала – старик был прав. Тропа действительно вела к монастырю. Но не к руинам. А к чему-то… другому.

Туман начал редеть, когда она выехала на поляну. Посреди – полуразрушенные стены, покрытые плющом, арки, уцелевшие вопреки времени, и… удивительное.

Цветы.

Не дикие. Не случайные. А посаженные. Ухоженные. Между камнями – грядки с лавандой, шалфеем, ромашкой. Даже розы – белые, почти прозрачные в тумане. Кто-то здесь живёт. И не просто живёт – заботится.

Айра спешилась. Привязала Тень к дереву. Проверила клинок на поясе. Достала кинжал – короткий, с зазубринами – для тихой работы. Пошла вперёд.

Каждый шаг – осторожно. Каждый вдох – размеренно. Каждый взгляд – вперёд, вбок, вверх. Ловушка? Возможно. Засада? Вероятно. Она не сомневалась – Кайрон знает, что за ним придут. И готовится.

Но… цветы?

Она подошла к первой грядке. Присела. Потрогала лепесток. Свежий. Политый. Рядом – деревянная кадка с водой. Совок. Маленькая лейка.

– Он садовник? – прошептала она с сарказмом. – Предатель – и садовник?

Она встала. Двинулась дальше. Между стенами – следы костра. Не давнего. Вчерашнего. Зола тёплая. Рядом – остатки ужина: рыбьи кости, хлебная корка, следы сыра. Чистая кружка. Ложка из дерева – вырезана вручную. На ручке – узор: листья и птица.

Она подняла ложку. Повертела в руках. Качественная работа. Не спешка. Не выживание. Искусство.

– Кто ты, Кайрон Дарвелл? – прошептала она. – Почему ты здесь? Почему ты не бежишь? Почему ты… ухаживаешь за цветами?

Она пошла дальше. За аркой – комната, некогда бывшая часовней. Теперь – жилище. На полу – шкуры. На стене – полка с книгами. Не одна. Не две. Десятки. В кожаных переплётах. С золотым тиснением. С закладками. С пометками на полях.

Она подошла. Пробежала глазами по корешкам.

«История королевских династий».«Трактат о справедливости».«Песни Северного Барда».«Лекарственные травы и их применение».«География королевства».«Письма философов».

Она схватила одну – раскрыла. На первой странице – надпись: «Кайрону – с любовью, от отца. Пусть знание станет твоим щитом».

Она захлопнула книгу. Бросила на пол. Отступила.

– Нет, – сказала она вслух. – Не может быть. Это ловушка. Он играет. Он хочет, чтобы я сомневалась. Чтобы я… смягчилась.

Она достала кинжал. Осмотрела комнату. Ничего. Ни оружия. Ни доспехов. Ни планов побега. Только книги. Цветы. Чистая посуда. Запах трав и воска.

Она вышла наружу. Обошла здание. Сзади – огород. Морковь. Лук. Капуста. Даже клубника – под тряпичным навесом. Рядом – улей. Пчёлы жужжали, не обращая на неё внимания.

– Он здесь живёт, как… как философ, – прошипела она. – Как будто не предатель. Как будто не убийца. Как будто не…

Она замерла.

След.

Свежий. На мягкой земле между грядками. Мужской сапог. Размер – большой. Форма – с изогнутым носком. Как в описании.

Она пошла по следу. Он вёл к ручью – за монастырём. Там – деревянный мостик. И дальше – тропа вглубь леса.

Она пошла по ней. Быстро. Бесшумно. Сердце билось ровно. Дыхание – спокойное. Рука – на рукояти кинжала.

Через двести шагов – новая поляна. Меньше. Уютнее. Посреди – камень. Большой, плоский. На нём – человек.

Сидит. Спиной к ней. В простой рубашке, без доспехов. В брюках из грубой ткани. В сапогах – тех самых. Волосы – каштановые, до плеч, слегка растрёпаны ветром. Руки – на коленях. Пальцы – перебирают струны лютни.

Он играл.

Медленно. Нежно. Мелодия – старая, детская. Про луну и потерянного мальчика. Про то, как луна спустилась с неба, чтобы утешить его. Про то, как они стали друзьями – и больше не боялись темноты.

Айра остановилась. Не дышала. Не шевелилась. Смотрела.

Он не знал, что она здесь. Или… делал вид?

Она сделала шаг. Хрустнула ветка.

Он перестал играть. Не обернулся. Только тихо сказал:

– Ты опоздала на закат, карательница. Он был особенно красив сегодня. Жаль, что ты не видела.

Она не ответила. Подошла ближе. В десяти шагах – остановилась.

– Ты знал, что я приду, – сказала она.

– Я знал, что кто-то придёт. Но что именно ты… – он наконец повернул голову. Медленно. Спокойно. – Это приятный сюрприз.

Она впервые увидела его лицо.

Не по описанию. Не по фантазии. Настоящее.

Высокие скулы. Прямой нос. Губы – не слишком тонкие, не слишком полные. Шрам над правой бровью – как в описании. Глаза – зелёные. С золотыми искорками. И… без страха. Без ненависти. Без злобы.

С любопытством.

– Айра Вейл, – сказал он. – Клинок Безмолвного Ордена. Карательница. Женщина, которая не плачет. Не смеётся. Не прощает. Говорят, ты убила собственного наставника, когда он попытался тебя… остановить.

Она сжала кинжал.

– Говорят много глупостей.

– Возможно. Но некоторые – правда. Например, что ты никогда не снимаешь доспехи. Даже когда спишь. Особенно когда спишь.

– Ты много знаешь для человека, который прячется в лесу и играет на лютне.

Он улыбнулся. Не насмешливо. Не вызывающе. Просто… улыбнулся.

– Время есть. А книги – тоже. Кстати, – он кивнул на её пояс, – можешь убрать кинжал. Я не буду сопротивляться. Я ждал тебя. Точнее – ждал того, кто придёт. А уж что это будешь именно ты… – он снова улыбнулся, – это подарок судьбы.

– Почему ты не бежишь?

– Куда? На юг? Там мои «друзья» – те, кто меня предал. На запад? Там море – а я боюсь воды. На восток? Там ты бы меня всё равно нашла. Ты же – лучшая. Так говорят.

– Ты не веришь в это.

– Я верю в то, что ты здесь. И что ты не убьёшь меня сразу. Потому что тебе приказали – живым. Значит, тебе нужно, чтобы я говорил. А я… – он встал. Медленно. Высокий. Действительно выше неё.

Глава 3: Пленник с улыбкой

Конь шёл мерным шагом, как будто понимал – сегодня не день для скачки. Не день для бегства. Не день для крови. Сегодня – день для дороги. Для молчания. Для… странного напряжения, которое висело в воздухе, как туман над болотом – неосязаемое, но густое, давящее, живое.

Айра держала поводья левой рукой. Правой – придерживала рукоять клинка. Не потому, что боялась, что он вырвется. Он был связан. Прочно. Верёвки впивались ему в запястья, кожа уже начала краснеть. Рот заткнут тряпкой – грубой, пыльной, из её запасов. Он не сопротивлялся. Не пытался бежать. Даже не пытался говорить – хотя она видела, как его губы шевелятся под тканью, как будто он что-то шепчет себе под нос. Может, молитву. Может, стихи. Может – её имя.

Она не спрашивала.

Она ехала. Смотрела вперёд. На дорогу. На лес. На горизонт. На всё, что угодно – только не на него. Потому что если посмотрит – увидит. Увидит его глаза. Его улыбку. Его… спокойствие. А спокойствие – это хуже оружия. Оружие можно отбить. Спокойствие – нельзя. Оно проникает внутрь. Как яд. Как правда. Как… память.

Он сидел за её спиной. Она чувствовала его дыхание – тёплое, ровное – на затылке. Чувствовала, как его колени, прижатые к её бёдрам, слегка двигаются в такт шагу коня. Чувствовала запах – не пота, не страха, не грязи. Запах трав. Мыла. Книг. Лёгкий, едва уловимый аромат чего-то древесного – можжевельника, наверное. Или сандала. Что-то дорогое. Что-то… неуместное для беглого предателя.

– Ты пахнешь, как библиотека в замке, – сказала она вдруг, не оборачиваясь.

Он замер. Потом – тихо рассмеялся. Смех прошёл сквозь тряпку – приглушённый, но настоящий. Живой.

Она резко дёрнула поводья. Тень фыркнул, остановился.

– Я не разрешала тебе смеяться.

Он кивнул. Глаза – всё те же. Зелёные. С золотом. Спокойные. Умные. Знающие.

Она повернулась. Полностью. Посмотрела ему в лицо.

– Сниму тряпку. Но если скажешь хоть слово – не то что не про то – я вырву тебе язык. Понял?

Он кивнул.

Она протянула руку. Сняла тряпку. Медленно. Осторожно. Как будто боялась, что он укусит. Или… поцелует.

Он не сделал ни того, ни другого. Просто глубоко вдохнул. Потом – выдохнул. Улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он. – В горле пересохло.

– Не благодари. Это не подарок. Это – тактика. Я хочу, чтобы ты говорил. Но только то, что я спрашиваю. Понял?

– Понял. Но… можно один вопрос?

Она сжала челюсти.

– Нет.

– Всё равно спрошу. Почему ты взяла книгу? Ты ведь могла оставить. Могла сжечь. Могла растоптать. Но взяла. Почему?

Она не ответила. Развернулась. Дёрнула поводья. Тень двинулся вперёд.

– Ответь, – сказал он. – Я не прошу милости. Я прошу… понять.

– Потому что она может пригодиться, – бросила она через плечо. – Для допроса. Для улик. Для… чего угодно. Не для тебя.

– Ты врешь, – сказал он мягко. – Ты взяла её, потому что внутри ты ещё не совсем мертва. Потому что ты ещё помнишь, каково это – читать стихи перед сном. Каково это – плакать от красоты. Каково это – быть… женщиной.

Она резко обернулась. Выхватила кинжал. Приставила к его горлу.

– Скажи это ещё раз – и я перережу тебе глотку здесь и сейчас. Мне плевать на приказ. Мне плевать на короля. Мне плевать на всё. Скажи это – и умрёшь.

Он не отвёл взгляд. Не дрогнул. Даже не моргнул.

– Ты не убьёшь меня, – сказал он. – Потому что ты хочешь узнать правду. Потому что ты чувствуешь – я не лгу. Потому что… ты уже начала сомневаться.

Она смотрела в его глаза. В них – не вызов. Не страх. Не надежда. А… понимание. Глубокое. Бесконечное. Как будто он знал её всю жизнь. Как будто он видел её – настоящую – под доспехами, под маской, под шрамами, под льдом.

Она медленно убрала кинжал. Спрятала. Повернулась вперёд.

– Больше не говори. Ни слова. Или я найду способ заткнуть тебе рот навсегда.

Он молчал. Минуту. Две. Пять. Пока солнце не начало клониться к закату, окрашивая лес в багрянец.

– Можно попить? – спросил он.

Она достала флягу. Не обернулась. Протянула назад.

Он взял. Пил долго. Жадно. Потом – вернул.

– Спасибо.

– Не благодари.

– А можно… попросить ещё кое-что?

Она не ответила.

– Можно… развязать руки? На время? Они онемели. Кровь не идёт. Если так доедем – могу потерять пальцы. А ты ведь хочешь меня живым. Целым. Говорящим. Верно?

Она прикусила губу. Он был прав. Мёртвые пальцы – мёртвый допрос. Мёртвый допрос – провал задания. Провал задания – позор. Позор – смерть.

Она остановила коня. Спрыгнула на землю. Подошла к нему. Достала нож. Перерезала верёвки.

Он стонул, растирая запястья. Кожа – синяя, вдавленная, но не разорванная. Он двигал пальцами – медленно, с болью.

– Спасибо, – прошептал он.

– Не благодари. Если попытаешься бежать – я тебя найду. И сделаю так, что ты будешь молить о смерти неделю. Понял?

– Понял.

Он спрыгнул с коня. Медленно. Осторожно. Потянулся. Плечи хрустнули. Он глубоко вдохнул. Закрыл глаза.

– Как давно ты не видел неба без решётки? – спросил он.

– Я не в тюрьме.

– Ты в худшей тюрьме, – сказал он, открывая глаза. – Ты в тюрьме, которую сама себе построила. Из страха. Из боли. Из… лжи.

Она шагнула к нему. Сжала кулаки.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. Я знаю, что тебя зовут Айра. Что тебе двадцать шесть. Что ты родилась в деревне на севере – её сожгли, когда тебе было семь. Что ты попала в Орден в девять. Что твою первую кровь ты пролила в тринадцать – не по приказу, а от ярости. Что ты не плакала с тех пор. Что ты не смеялась – никогда. Что ты не позволяешь себе… чувствовать. Потому что чувства – это слабость. А слабость – это смерть. Верно?

Она замерла. В глазах – шок. В теле – лёд.

– Кто тебе это сказал?

– Никто. Я читал доклады. Я знал твоих командиров. Я… интересовался тобой. Давно.

– Почему?

Он посмотрел на неё. Долго. Потом – тихо:

– Потому что ты – единственная, кто может меня понять. Или убить. Других вариантов нет.

Она не знала, что ответить. Впервые за годы – не знала.

Она повернулась. Пошла к коню. Начала распаковывать провизию. Нужно было ставить лагерь. Ночь близко. Огонь. Еда. Дозор.

Он подошёл. Молча. Присел рядом. Начал собирать хворост.

– Я умею разводить огонь без дыма, – сказал он. – И готовить кролика так, что он тает во рту. И находить чистую воду даже в болоте. Хочешь – помогу.

– Не нужно.

– Нужно. Ты устала. Ты голодна. Ты зла. Но ты не можешь делать всё сама. Даже ты.

Она резко обернулась.

– Ты – мой пленник. Не помощник. Не друг. Не… ничего. Ты – груз. Который я везу. И всё.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда я буду грузом. Но груз, который умеет жарить кроликов – полезнее, чем груз, который только мешает.

Она хотела ответить. Хотела ударить. Хотела приказать замолчать. Но… не смогла. Потому что он снова был прав.

Она молча кивнула.

Он улыбнулся. Не торжествующе. Просто… тепло.

Он разжёг огонь – быстро, без лишних движений. Нашёл ручей – в десяти шагах. Набрал воды. Почистил кролика – ловко, без брезгливости. Нанизал на вертел. Поставил над огнём.

Они сидели молча. Огонь потрескивал. Птицы умолкли. Лес затаил дыхание.

– Почему ты не сбежал? – спросила она вдруг. – Ты мог. Ты знал, что я приду. Ты мог уйти раньше. Уехать дальше. Скрыться. Но ты остался. Почему?

Он посмотрел на огонь. Потом – на неё.

– Потому что я устал бежать. Потому что я знаю – меня не оставят в покое. Ни король. Ни заговорщики. Ни… совесть. Я остался, потому что хотел, чтобы меня нашли. Но не кем попало. А тобой.

– Почему мной?

– Потому что ты не лжёшь. Ты не притворяешься. Ты не играешь. Ты – правда. Жестокая. Бескомпромиссная. Но… настоящая. И если уж умирать – то от руки той, кто не станет врать мне перед смертью.

Она не ответила. Взяла кролика с огня. Разделила на две части. Одну – себе. Одну – ему.

Он взял. Поблагодарил кивком. Съел – медленно, с наслаждением.

– Вкусно? – спросила она.

– Лучше, чем в замке, – улыбнулся он.

Она не улыбнулась в ответ. Но… уголки её губ чуть дрогнули. Совсем чуть-чуть. Так, что он, наверное, не заметил.

Ночь опустилась быстро. Звёзды – яркие, как алмазы на чёрном бархате. Луна – полная, холодная, безжалостная. Как она.

Она постелила шкуру. Легла. Клинок – под рукой. Глаза – открыты.

Он сидел у огня. Смотрел в пламя. Потом – на неё.

– Ты не спишь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты здесь.

– Я не опасен.

– Все опасны.

– Даже цветы?

Она не ответила.

– Особенно цветы, – прошептала она.