Погоня за генералом

– Ничего лишнего он не передаст. Правда, Хельмут? – спросил Шубин немца и добавил: – Ты ведь не хочешь, чтобы тебя убили?

– Нет, – энергично замотал головой толстячок.

– Тогда действуй согласно вашей инструкции – выходи на связь с начальством, как обычно. А я послушаю, что ты будешь передавать по своей «Берте». Но смотри у меня! Ох смотри!..

Наступила тишина, потом пискнула включенная рация, и немец сначала нерешительно, а затем все увереннее начал трансляцию. Сказав свой отзыв и отчитавшись, как и положено, об обстановке на участке, немец перешел на прием и стал слушать, что ему говорили, при этом быстро записывая шифровку на лист бумаги. Закончив связь, снял наушники и с опаской посмотрел на Шубина.

– Ну, что там у вас новенького? – поинтересовался Глеб, указывая пальцем на исписанный шифром клочок.

– Нам приказано усилить охрану дороги, – пролепетал Хельмут и замолчал.

– Дальше… – поторопил его Шубин.

– Через час по ней должен проехать автомобиль с офицером, – облизнув пересохшие губы, продолжил немец. – Мне приказано передать… передать это сообщение дальше… всем остальным. Чтобы были готовы…

– Передать по рации? – уточнил Глеб.

– Нет, – покрутил головой толстяк. – Рация только у нас. Я должен послать… послать кого-нибудь на следующий пост, чтобы он передал сообщение устно.

– А те, в свою очередь, таким же способом передают его дальше. Я правильно понимаю?

– Да-да, так, – покивал немец и вновь покосился на автомат.

– Что ж, все понятно.

Шубин, передав Энтину слова немецкого радиста, сказал:

– Надо воспользоваться ситуацией и попробовать проскочить через дорогу.

– Есть идеи, товарищ капитан? – спросил разведчик.

– Есть. Но мне нужно кое-что уточнить. – Глеб повернулся к радисту и, переходя на немецкий, поинтересовался у него: – Что за офицер должен проехать по дороге?

– Я не знаю, – ответил тот и, увидев, что Шубин нахмурился и с подозрением смотрит на него, испуганно повторил: – Я, правда, не знаю. Мне не сообщили. Сказали только удвоить посты и бдительность на дороге.

Шубин на минуту задумался, глядя прямо в кукольно-круглые глазки толстячка ефрейтора, затем сказал:

– Хорошо. Если ты не обманываешь меня и будешь дальше таким же послушным, то мы с тобой поладим и, возможно, даже оставим в живых и тебя, и твоего дружка Йохана.

Толстячок угодливо закивал, показывая, что он все прекрасно понял.

Глеб повернулся к Энтину и, объяснив ему ситуацию, рассказал о своем плане.

– Давай-ка для начала свяжем этих двух молодцов и приведем сюда остальных наших. Если эти двое молодчиков увидят, что нас не двое, а немного больше, то и дальше не выкинут ничего неожиданного для нас. Не рискнут, – добавил он.

Пленных немцев связали и оставили в доме. Сами же вышли, и Шубин, оставшись наблюдать за местностью, отправил Энтина к Одинцову и Клименко, чтобы он провел обоз к хутору тем же путем, которым они сами к нему вышли.

– Времени у нас не так уж и много, – сказал Глеб, когда Одинцов, Зеленчук и Клименко, оставив остальных неподалеку в леске, подошли к нему для совещания. – Примерно через полчаса по дороге проедет автомобиль с офицером. Что за офицер и какого он звания, я так и не смог узнать. Радист твердит, что и сам не в курсе. Может, и не врет… Но в любом случае у нас есть шанс. Даже целых два шанса. Один – проскочить незаметно через дорогу. Второй – захватить этого неизвестного нам офицера… Чем черт не шутит, вдруг нам повезет, и это будет генерал? В крайнем случае попробуем узнать у этого офицера всю необходимую информацию и решим, как нам действовать дальше.

– Предлагаешь устроить засаду? – уточнил Клименко.

– А заодно немного освободить дорогу от лишних немцев, которые могут помешать нам перейти на ту сторону леса, – ответил Шубин.

Быстро договорились, как будут действовать, и Клименко с Зеленчуком ушли. Развязав толстенького ефрейтора, Шубин приказал ему идти к дороге и приказать солдатам, лежавшим в «секрете», пойти к следующему посту и передать приказ начальства, что наблюдение с дороги временно снимается и всем, кто задействован в ее охране, следует направиться пешком в Радивилов. Причем немедленно, не теряя времени.

– Если будут вопросы по поводу тебя и рядового Йохана Бергена, скажешь, что вам приказано пока остаться с рацией на хуторе. Понял? – спросил Шубин ефрейтора. Тот кивнул. – И помни, что я все время буду держать тебя на прицеле. А мой товарищ живо управится с остальными двумя, если ты вдруг вздумаешь сказать что-то не так или предупредить их. – Он многозначительно показал кивком головы в сторону Одинцова.

Они вывели толстяка из хаты и подтолкнули в сторону дороги. Тот, медленно и с опаской оглядываясь по сторонам, побрел к тропинке, ведущей к тракту. На секунду он застыл, увидев, как из леса выходит отряд партизан, но Шубин поторопил его, приказав пошустрее шевелить ногами.

Вскоре немчик спустился с горки, и Одинцов с Глебом направились следом за ним, но так, чтобы их не заметили немцы, ведущие наблюдение за дорогой. Впрочем, когда Шубин увидел сидевших и игравших в карты фрицев, он окончательно успокоился. Немецкие солдаты явно не страдали повышенной бдительностью и к своим обязанностям относились, мягко говоря, фривольно.

Увидев спускавшегося к ним ефрейтора, охранники даже не встали перед ним, как положено перед старшим по званию. Сразу было видно, что они не очень-то уважали этого толстого Хельмута. Помня, что за ним наблюдают русские разведчики, ефрейтор прикрикнул на своих подчиненных, и те нехотя, прервав игру, встали. Передав им приказ, якобы полученный по рации, толстяк стал торопить их с выполнением и даже пару раз пнул одного из солдат под зад, чтобы тот собирал разбросанные на траве карты побыстрее.

Солдаты, конечно же, забросали ефрейтора разными вопросами, но тот ответил им так, как ему велел отвечать Шубин, и все торопил, чтобы солдаты не мешкали и шли передавать приказ начальства другим постам.

– Все должны быть в Радивилове через час! – кричал толстяк. – Так что шевелите ногами, если не хотите неприятностей! Через час мне по рации должны доложить, что все вернулись в расположение роты. Вы поняли?

Выйдя на дорогу, солдаты, недовольно переговариваясь и ругая ефрейтора разными обидными словами, прибавили шаг. Немного постояв, толстый Хельмут нехотя повернулся и пошел вверх по тропинке.

– Молодец, Хельмут, – похвалил его Шубин, выходя из-за дерева. – Из тебя мог бы получиться хороший обер-ефрейтор, если бы вы не проигрывали войну. Но Гитлер капут? – спросил он и насмешливо посмотрел на ефрейтора.

– Капут, Гитлер капут, – торопливо согласился тот.

– Отведи его в дом, свяжи и заткни рот. Обоим. И в погребе закрой. Пускай сидят там и надеются, что их найдут. Рацию выведи из строя, – приказал Шубин Жулябе, который появился на тропинке, неожиданно вынырнув из-за куста колючей ежевики.

Его внезапное появление напугало Хельмута, и он остановился, испуганно глядя на внушительную фигуру разведчика.

– Не бойся, не кусаюсь, – добродушно усмехнулся Жуляба.

Немец, как ни странно, успокоился и смиренно побрел впереди, заложив обе руки за спину.

Глава пятая

Времени на подготовку засады, как и предупреждал Шубин, оказалось совсем немного. Едва партизаны и разведчики заняли позиции с двух сторон от дороги, как вдалеке послышался гул моторов. Сначала показались два мотоцикла, в которых сидело кроме водителей еще по одному автоматчику. Мотоциклы остановились и, не заглушая моторов, стали кого-то ждать. Как только на повороте показался открытый автомобиль, они двинулись дальше. Но уехали недалеко, потому что по ним открыли огонь залегшие неподалеку бойцы Клименко.

Машина тем временем поравнялась с местом, где ее ждали разведчики Шубина. Шофер не успел отреагировать на внезапные выстрелы и остановиться. По колесам машины ударила автоматная очередь, и автомобиль повело – сначала вправо, а потом влево, так что он едва не перевернулся. Шофер и автоматчик, сидевший на переднем сиденье, выскочили из машины и были сразу же убиты.

Офицер же не стал выпрыгивать, а просто нагнулся, пытаясь спрятаться. Глебу показалось, будто что-то блеснуло в лучах солнца, когда офицер наклонялся. Да и сам офицер показался ему очень уж знакомым – хотя времени на размышления и догадки у Шубина сейчас не было.

Он, Одинцов и Энтин выскочили на открытое пространство перед дорогой и, пригибаясь, хотели бежать к автомобилю, чтобы обойти его сзади, но тут по ним начали стрелять подъехавшие на двух мотоциклах автоматчики, которые, как оказалось, следовали на некотором расстоянии от автомобиля. Пришлось быстро залечь и откатиться в высокую траву. Шубин и Одинцов открыли огонь по мотоциклам, не давая им развернуться или подъехать ближе к автомобилю. Энтин попытался под прикрытием их огня выскочить на дорогу, но офицер, залегший в машине, уже добрался до своего пистолета и тоже начал стрелять. Он едва не попал в Энтина, и тому пришлось уйти обратно, под защиту высокой травы и кустарников.

И тут на дорогу с обеих сторон выбежали партизаны, которые, расправившись с передовыми автоматчиками, теперь спешили на помощь разведчикам. Кто-то из партизан, чтобы не попасть под обстрел офицера из автомобиля, кинул на дорогу гранату. Та взорвалась перед самой машиной.

– Какого лешего! – воскликнул Шубин, выскакивая на дорогу и бросаясь к автомобилю, совсем забыв, что оттуда только что стрелял офицер. – Сказано ведь было – по машине не стрелять!

Следом за Шубиным на дорогу выбежали и Одинцов с Энтиным. Втроем они подбежали к машине. Дверца с одной стороны была приоткрыта, и из нее наполовину вывалилось тело длинного и худого офицера со знаками отличия унтер-штурмфюрера СС, что соответствовало званию лейтенанта в войсках вермахта. Перевернув обмякшее тело и вытащив офицера на дорогу, Шубин убедился, что этот эсэсовец действительно ему знаком. Это был тот самый офицерик в очочках, которого он видел на этой же самой дороге пару дней назад, когда возвращался с предыдущего задания. Тогда-то он и увидел в его руках тот самый загадочный пакет, который этот лейтенантик вынул из другого автомобиля, расстрелянного накануне бандеровцами, и который так заинтересовал командующего 3-й гвардейской армией.

– Знакомая личность, – сказал стоящий рядом с Шубиным Энтин. – Это не тот ли офицер, который прибирал на дороге трупы бандеровцев после нападения на штабную машину и ее сопровождение?

– Тот самый, – подтвердил Глеб и вдруг увидел, как забегали под бледными веками белки глаз и скривились тонкие губы офицера. Он снял с лица лейтенанта круглые очки с треснувшим на них стеклом и сказал:

– Э, да он еще живой! Давайте-ка мы его в лесок отнесем. Может, получится с ним поговорить и узнать что-нибудь для нас интересное и важное. Жуляба, осмотри машину. Может, этот парень успел спрятать в ней что-то такое, что он вез в штаб, который у них в Радивилове.

Немца положили на плащ-палатку Энтина и отнесли в тень на другую сторону дороги. Туда же партизаны торопливо переводили и лошадей с телегами, спеша быстрее убраться с открытого пространства под прикрытие леса.

– Не ждите нас, уходите дальше, – приказал Шубин Клименко. – Я не уверен, что всю эту катавасию, которую мы устроили, не услышали немцы, так что не стоит задерживаться. Чем дальше вы успеете уйти от дороги, тем меньше шансов, что немцы снарядят за нами погоню и сунутся в глубь леса.

– А вы как же? – с беспокойством оглядываясь на дорогу, спросил Клименко.

– Если ничего толкового не узнаем от этого унтер-штурмфюрера, то догоним вас. Ну, или не догоним. Как масть ляжет, – ответил Шубин.

Клименко махнул рукой, давая добро на отправку, и телеги быстро покатили между деревьями. Следом за ними торопливо зашагали партизаны. Шубин глазами отыскал белый платочек Леси и, вздохнув, посмотрел на лежавшего у его ног эсэсовца – жив ли? Кажется, немец еще был жив, хотя дышал уже еле-еле, с перерывами и придыханием.

В этот момент к Глебу подошел Жуляба и доложил, что в машине ничего, что могло бы заинтересовать разведчиков, обнаружено не было. Шубин нахмурился. Ему стало досадно, что все усилия и весь этот шум, который они устроили на дороге, были напрасными. Больше всего он разозлился на самого себя за то, что не получилось так, как он думал. Подавив гнев и наклонившись к самому уху раненого, Глеб сказал по-немецки:

– Я знаю, что ты меня слышишь.

Лейтенант СС не ответил и только еще сильнее сжал тонкие губы. Но тем не менее серые с зеленовато-дымчатой поволокой глаза открыл и посмотрел прямо на Глеба. Взгляд его был осознанным, и в нем кроме неприкрытой физической боли виделась ненависть. Холодная и непримиримая ненависть к своему врагу.