Погоня за генералом

– Резонно, – только и смог ответить Соколовский. – Тогда как догадался?

– Не догадался, а предположил. Вот и хотел у вас правильность своего предположения уточнить. Значит, все-таки сало?

– Оно самое, – признался Соколовский. – Причем это не я попросил его достать, а он сам вызвался. Сказал, что, когда мы через один какой-то там хутор шли и в одной избе на ночевку останавливались, он видел, как старая хозяйка прятала в чулане здоровый шмат сала. Тогда он промолчал и не стал старушку корить за негостеприимство. Но когда при переправе через реку я простудился, он вдруг пришел ко мне и сказал, что самое лучшее лекарство от простуды – это соленое сало. Я и говорю ему: где ж его сейчас возьмешь? А он мне и рассказал про ту старушку, сказал, что может к ней в гости наведаться и попросить ее поделиться. Я, конечно, сначала возражал, но понимаешь, какое дело… – Соколовский виновато посмотрел на Шубина, но тот, продолжая улыбаться, искренне ответил:

– Понимаю.

Далее до самого штаба ехали молча. Разбудили Клименко, хотя полковнику и жалко было его будить.

– Ты уж извини, Иван Николаевич, что пришлось тебя разбудить, – извиняясь, развел руками полковник.

– Ничего страшного, после войны высплюсь, – потягиваясь и расправляя затекшие плечи, ответил Клименко и, выпрямившись перед Соколовским, как и положено стоять перед командиром, спросил: – Разрешите идти? Надо бы посмотреть, что там мои ребятки поделывали без меня.

– Все свободны, – устало махнул рукой полковник. – Шубин, зайдешь ко мне через час. Сходите к Семенихину… Помнишь, где находится землянка завхоза?

– Конечно, помню.

– Вот сходи к нему, пускай выдаст сухпаек и… В общем, ты сам лучше знаешь, что вам может понадобиться.

Глеб кивнул, и они с Клименко отправились к Семенихину. По дороге завернули к навесу, под которым стояли уже загруженные ящиками с оружием и боеприпасами телеги, а рядом отдыхали партизаны. Часть людей, пришедших с Клименко, отдохнув и проснувшись, разбрелась по стоянке и общалась с бойцами. В большинстве своем выходцы из крестьянского сословия, партизаны заинтересовались мастью и статью лошадей из конно-механизированной бригады и быстро нашли с солдатами общую тему для разговоров и споров.

Глеб отыскал глазами Лесю. Она сидела в тени невысокого деревца прямо на траве неподалеку от навеса и что-то шила, склонив голову. Почувствовав взгляд Шубина, девушка подняла голову и, встретившись с Глебом глазами, чуть заметно улыбнулась и снова опустила голову. Глеб вздохнул. Он-то думал, что больше не увидит эту красивую, с чарующими темно-вишневыми глазами женщину, пробудившую в нем давно уснувшие чувства, но судьба, как видно, имела на этот счет свои планы. И хотя Шубин знал, что сердце Леси не свободно, у нее есть возлюбленный в партизанском отряде – Гарась Швайко, он ничего с собой поделать не мог, поэтому с большим трудом отвел взгляд от Леси и начал высматривать Клименко среди собравшихся в небольшой кружок бойцов.

– Что ты пристал ко мне как банный лист?! – неожиданно услышал он его голос где-то за своей спиной. – Володя, я ведь тебе уже сказал, что не могу решить этот вопрос никаким образом. Даже не проси!

Повернувшись, Шубин увидел Ивана Клименко, рядом с которым смущенно топтался шестнадцатилетний парнишка по фамилии Теткин. Этого подростка Глеб заприметил еще в первый свой день появления в расположении бригады, и, насколько помнил, все бойцы, включая и Миколу Яценюка, к которому мальчишка явно тяготел как к отцу, называли паренька только по фамилии. И вот новость – оказывается, у Теткина было имя – Володя.

Глеб подошел к Клименко и спросил:

– О чем спорим?

– Да не спорим, – махнул тот рукой в сторону еще больше смутившегося Теткина. – Вот просится с нами идти. Говорит, что нет для него у гвардии полковника Соколовского настоящего боевого дела. Приставили парня к лошадям, чтобы ухаживал за ними, но ему, видишь ли, хочется воевать, а не кобылам, как он выражается, хвосты крутить. Так ведь ты говоришь? – строго глянул он на подростка.

Тот кивнул и, переведя взгляд на Глеба, сказал:

– Я давно уже прошу у гвардии полковника определить меня к настоящему боевому делу, а он меня на кухню к повару Гуляеву посылает или к Семенихину на склад. А Семенихин гонит за конями присматривать. За ними и без меня есть кому присмотреть. Я к Котину в разведку просился, а меня и туда не взяли, говорят, малой еще. А какой я малой, если мне уже шестнадцать лет в прошлом месяце исполнилось, – с обидой в голосе говорил мальчишка.

– Вот, – показал на него Клименко, словно этим коротким «вот» подтверждал все слова Теткина. – Теперь он решил пойти в партизаны. А все почему? А потому, что кто-то из моих бойцов сказал ему, что у нас такие, как он, пацаны в разведку ходят, и вообще… – Клименко снова махнул рукой – мол, о чем тут можно еще говорить, коль и без того все сказано.

– Я так понял, что тебя Володей зовут, – серьезно посмотрел на паренька Шубин.

– Ага, Володей, – шмыгнул носом паренек.

– И хочешь ты, Володя, идти с партизанами и быть у них в отряде разведчиком?

– Ага, точно.

– А родители у тебя есть?

– Не-а, – ответил Теткин. – Мой батька помер, когда я еще мальцом был и в колыбели лежал. А мать со старшей сестрой… – Тут он запнулся, и голос его сел, стал сиплым и грубоватым. – Мать с сестрой немцы убили, когда в село вошли.

– А ты убежал?

– Спрятался сначала в сарае. А потом меня фрицы нашли и в Германию на работы отправить хотели. Я уже по дороге от них сбежал. Повезло, что немец, который на охране стоял, шнапсу напился и вагон, в который нас загнали, забыл запереть. Многие потом на ходу повыпрыгивали из поезда. Кто разбился, а кто, наверное, как и я, спасся. Я год мотался, по лесам и деревням прятался, чтобы на глаза фрицам не попасть. Ну, или к полицаям… Иногда меня тетки подкармливали, иногда, когда сам чего не найду, голодовал. Все ждал, когда наши придут. Думал, не дождусь. Меня дядька Микола в сарае нашел, я… болел сильно и отощал, ходить уже не мог. А он, дядька Микола, меня нашел, в расположение бригады на руках принес и выходил. А теперь мне никто настоящего дела доверить не хочет! – с отчаянием в голосе закончил он и хотел было убежать, но Глеб поймал его за руку.

– Постой, Володя, не уходи. Я поговорю о тебе с гвардии полковником. Иван, – посмотрел он на Клименко. – Может, возьмете его к себе в отряд?

Тот пожал плечами и ничего не ответил.

– Ладно, иди, – сказал Глеб и положил руку на плечо Теткину. – Я поговорю о тебе.

При этих словах лицо подростка просветлело. Он сдержал собравшиеся в глазах слезы и быстро отер их рукавом.

– Я и стреляю хорошо, и на лошади скакать умею, и вообще ничего не боюсь, – с жаром, на который способны только мальчишки его возраста, произнес он.

– Иди, мы потом еще поговорим с тобой, – подтолкнул его Шубин.

Теткин медленно, с оглядкой на Клименко и Глеба направился в сторону Леси. Она, подняв голову, смотрела на него с улыбкой. Ее глаза на мгновение снова встретились с глазами Шубина, и улыбка стала еще теплее и ярче. Но, может быть, Глебу это только показалось? Он отогнал от себя навязчивую мысль о своем отношении к этой девушке, повернулся к Ивану Клеменко и, задумчиво глядя на него, сказал:

– Сколько еще вот таких пацанов и девчат, как этот Володя Теткин, остались неприкаянными сиротами! А сколько их было угнано в Германию – этого и вовсе никто не знает. Никто не считал, да и считать никогда не будет. Не до того сейчас, и не до счета будет потом. А ведь именно им, этим сегодняшним подросткам, тем, кто останется в живых, надо будет восстанавливать страну от разрухи. Именно на них, рано повзрослевших, ляжет вся ответственность и бремя строительства нового, послевоенного мира.

Клименко молчал, глядя на удалявшегося в сторону Леси по-мальчишечьи угловатого и худого Володи Теткина, и думал о чем-то своем. Может быть, даже о своем девятилетнем сынишке, который остался сейчас с матерью в партизанском отряде. Или о том, что когда его сын вырастет, то наверняка всю свою взрослую жизнь будет помнить свои детские годы, проведенные в лесу, в промозглой и сырой землянке. Помнить и разрывы снарядов, и то, как он с матерью и другими женщинами и детьми убегал из лагеря и прятался в лесу, когда немцы сбрасывали на них бомбы из самолета. Помнить очередное возвращение отца с группой партизан из разведки или с боевого задания и постоянный страх матери, что его ранят или убьют и он больше никогда не вернется.

– Пойдем, Иван, заглянем к Семенихину, – вывел Клименко из задумчивости Шубин.

⁂

Сборы небольшого отряда не заняли много времени. Уже через два часа разведчики и партизаны были готовы отправляться. Глеб хотел взять с собой на задание всех троих – Энтина, Жулябу и Воронина, но Котин попросил его:

– Оставь мне хотя бы кого-то одного из этих троих. У меня и так одни желторотые остаются на руках. Опытный боец хотя бы в случае чего сможет принять на себя руководство всем этим воинством, – кивнул он в сторону разведчиков, собравшихся неподалеку и ожидавших результатов совещания командиров.

– Не прибедняйся, Саня, – улыбнулся Шубин. – Все не так уж и плохо, как ты мне расписываешь. Я только что от Соколовского, и он сказал мне, что у тебя новичков только шестеро, а остальные уже не раз в разведку ходили.

– Много он знает… – хмуро пробормотал Котин себе под нос, а громче, уже для Шубина, добавил: – Не Соколовский ведь, а я в разведку хожу, и кто чего из моих людей стоит, лучше его знаю. Самых лучших ребят мы с тобой уже потеряли.

– Ладно, может быть, я и оставлю тебе Воронина, – сказал Глеб и снова улыбнулся.

Но, несмотря на улыбку, сказано это было таким тоном, что дальше спорить с ним Котин не стал. В конце концов, командиром теперь был Шубин, и именно он сейчас решал, кого брать с собой на ответственное задание, а кого не брать.

– Давай мне кого-нибудь на замену Воронину, – сказал наконец Глеб после некоторой заминки. – Но только толкового и чтобы плавать умел, – напомнил он Котину эпизод с Акимом Бортниковым, которого пришлось отправить обратно в расположение бригады, когда выяснилось, что тот скрыл свое неумение плавать.

– Бортникова я из разведки убрал от греха подальше, – понял его намек Котин. – И вообще, всех с пристрастием уже успел допросить на предмет боязни воды. Никто больше не признался, что не умеет плавать. Так что любого можешь брать с собой.

– Не любого. Задание у нас особой важности предстоит, так что мне нужно не абы кого, а толкового мужика. И того, кто в разведке бывал не один раз и знает все тонкости и хитрости нашей с тобой работы. Ты ведь согласен, что быть разведчиком – это ответственная и специфическая работа?

– Согласен, куда же деваться? – вздохнул Котин. Он немного помолчал, а потом, махнув рукой, словно отрубив что-то невидимое, сказал: – Ладно, бери Егора Малкина. Он в разведке почти столько же, сколько и Воронин – полтора года. Мужик хотя не очень молодой, зато неглупый и очень осторожный. Это и хорошо: никогда на рожон не полезет и ни себя, ни других не выдаст. Не паникер, в общем. Исполнительный, но не очень инициативный, я бы сказал. Подойдет тебе такой вариант?

– Подойдет, – согласился Шубин. – Тем более что полковник Ларионов обещал прислать мне еще двух опытных разведчиков из своей дивизии.

Ларионов лично привез в расположение бригады Соколовского для выполнения важного задания двух разведчиков из своей дивизии – старшего лейтенанта Михаила Одинцова и лейтенанта Игоря Зеленчука. Одинцов был старше Шубина на два года, а Зеленчук, хотя ему был всего-то двадцать один год и в разведку он пришел только год назад, уже показал себя, заслужив орден Славы третьей степени и повышение в звании с младшего лейтенанта до лейтенанта. Для Шубина такая рекомендация, как награждение орденом, была даже выше рекомендаций самого полковника Ларионова, который лично и представил Глебу своих подчиненных. Боевые ордена на войне не за красивые глазки выдаются – это понимать надо.

Лейтенант Ребров, который должен был отправляться вместе с разведчиками и помочь партизанам с подрывом моста, прибыл с нагруженной взрывчаткой и минами телегой, когда начало смеркаться и все, кто должен был уходить на задание, уже собрались возле землянки штаба бригады в ожидании команды. С ним прибыл и радист, присланный подполковником Субботиным, который должен был сменить Миколу Яценюка и вместо него остаться в партизанском отряде для связи с 3-й гвардейской армией.

Клименко и другие партизаны встретили Реброва с такой радостью, словно он был не подрывником, привезшим опасный груз, а Дедом Морозом с новогодними подарками. Они окружили его и наперебой начали расспрашивать о том, сколько и какой конкретно взрывчатки он привез, какие мины будут использованы и насколько они будут эффективны при подрыве. Ну и все такое прочее, вопросам не было конца.

– Товарищи партизаны! – поднял руки Ребров. – Давайте я на все ваши вопросы буду отвечать во время перехода. Я и так приехал поздно, и нам пора уже выдвигаться. Я правильно говорю, товарищ капитан? – обратился он к Шубину, но тот не успел ответить, так как из штабной землянки вышел Соколовский со словами:

– Да-да. Мы уже готовы и ждали только вас, лейтенант. Что ж… – оглядел он разом притихших бойцов. – Кажется, все в сборе… Если бы я был верующим, то сказал бы вам: «С Богом!» Но я не скажу вам этих слов, потому как Бог, даже если бы он и был, никак не смог бы помочь вам в вашем трудном, но весьма важном для всей нашей страны деле – деле приближения победы. Поэтому я не стану говорить вам ни этих, ни других банальных слов, которые полагаются в таком случае. Давайте просто присядем на дорожку и помолчим…

Соколовский первым присел на небольшой пенек, а все остальные по его примеру сели там, где нашли себе место: кто-то на край телеги, кто-то на такой же небольшой пенек, а кто-то даже просто на траву или на дорогу, если не нашлось для него пня или места в телеге.

Глядя на серьезные лица людей, сидевших в глубоком молчании, Шубин видел на них не просто желание выстоять, все преодолеть и выполнить любую поставленную перед ними задачу. Люди верили в скорую победу над фашистскими захватчиками, это было видно и по их лицам, и по их глазам, еще по тому, чего и определить с первого взгляда нельзя. Вера – понятие всеобъемлющее, оно захватывает человека целиком.

Едва Шубин встал и повернулся к Соколовскому, чтобы подойти к нему за последними распоряжениями, если таковые найдутся, как почувствовал, что кто-то решительно взял его за локоть. Обернувшись, увидел перед собой Володю Теткина. А как только увидел, так сейчас же и вспомнил, что обещал ему поговорить с Соколовским по поводу его, Теткина, перевода в партизанский отряд. Обещал, но за всей суетой, связанной со сборами, забыл о своем обещании. Он хотел было сказать мальчику что-то оправдательное, извиниться, но тут к ним подошел и сам полковник.

– Что, Володя, ты тоже наших разведчиков проводить пришел? – спросил он у Теткина.

Паренек вопросительно посмотрел на Шубина. Его глаза блестели, и было в его взгляде такое ожидание и надежда, что Шубин решился:

– Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться.

Соколовский с интересом и удивлением посмотрел сначала на подростка, а потом и на Шубина.

– Давай, обращайся, – разрешил он.

– Вот Володя просится идти с нами. Хочет в партизанском отряде остаться. Говорит, что там от него больше пользы будет, чем оставаться при бригадных лошадях нянькой. – На последних словах Глеб невольно улыбнулся и посмотрел на мальчика.

Полковник тоже посмотрел на Володю. И под его серьезным, можно даже сказать, суровым взглядом подросток сник. Соколовский покачал головой и сказал:

– Что, надоело крутить хвосты кобылам?

Мальчишка молчал, потупив голову, но потом, словно очнувшись от своей нерешительности, смело посмотрел прямо в глаза Соколовскому и заявил:

– Надоело. Хотя дело не в лошадях вовсе. Надоело быть все время за спинами других. Я уже достаточно взрослый, чтобы и в разведку ходить, и вообще… Я и стрелять уже хорошо научился. Кого хотите, спросите. Я немцев бить хочу! Мне за мать, за сестру отомстить надо! – воскликнул он с жаром. – Вон у партизан, дядька Иван говорит, такие, как я, пацаны и девчата на задания в тыл к немцам ходят. И я тоже могу. Чем я хуже?

– Могу или хочу? – прервал его Соколовский. – Это, брат, две разные вещи – хотеть и мочь. Те ребята, что в партизанском отряде, можно сказать, с начала войны в оккупации…

Сказал и вдруг резко замолчал, вспомнив, что и Володя к нему в бригаду тоже из оккупированных, а потом и освобожденных территорий попал. И пережить ему пришлось ничуть не меньше, а может, даже и больше, чем тем ребятам.

– Послушай, – положил полковник свою большую ладонь на угловатое плечо подростка, который стоял, опустив голову и глядя себе под ноги. – Ну что я Миколе скажу, когда он обратно в бригаду вернется? Как объясню, что отпустил тебя в партизанский отряд? Можно сказать, отправил в неизвестность. Он ведь к тебе как к сыну относится, ты это сам знаешь. Как мне ему в глаза смотреть, если ты уйдешь?

– А что, дядька Микола обратно вернется? – с удивлением посмотрел Володя на полковника. – Я думал, что его на все время отправили в отряд…

– Нет, конечно, – усмехнулся Соколовский. – Он выполнил задание и скоро вернется обратно. Вот ему на замену дали человека, – Соколовский оглянулся в сторону неторопливо удалявшегося обоза. – Ефрейтор Сапрыкин его сменит. Видел ведь его?

– Видел, – кивнул парнишка. – Длинный и носатый такой, с раскосыми, как у татарина, глазами. Этот?

– Он самый, – ответил Соколовский. – Так что же – ты остаешься или все равно хочешь уйти?

Володя помолчал. Видно было, что в душе его борются два желания. Одно – остаться и дождаться Миколу Яценюка, к которому он был очень привязан, а второе – стать настоящим бойцом и по-настоящему начать сражаться с фашистами.

– Отпустите меня, товарищ гвардии полковник, – наконец сказал Володя. Второе желание явно пересилило первое. – Я с дядькой Миколой встречусь и сам с ним поговорю. Объясню ему все. Ну, не могу я сидеть сложа руки. Не отпустите – сам убегу…

– Ага, убежит он, – усмехнулся Соколовский. – Плохо у тебя с воинской дисциплиной, боец Теткин. За «убегу» знаешь что полагается? – чуть насмешливо посмотрел на мальчика полковник, но потом взгляд его смягчился, и он произнес: – Почему ты раньше не подошел ко мне и не сказал о своем желании? Теперь уже поздно. Никто тебя ждать, пока ты соберешься, не будет. Так что придется тебе остаться…

– Не надо меня ждать! – воскликнул паренек, перебивая полковника. – Я уже собранный. Вот! – Он поднял стоявший возле его ног сидор. – Мне повар Гуляев и тушенки с собой дал, и хлеба, и нож у меня есть… – Он помолчал и с сожалением добавил: – Вот только автомат мне пришлось вернуть Диденко. У меня своего оружия нет.

– Ты глянь, какой шустрый! – покачал головой Соколовский и посмотрел на молчавшего во время этого разговора Шубина. – А ты что думаешь, капитан?

Глеб нетерпеливо топтался, глядя в ту сторону, в которую ушел его отряд, и сказал:

– Надо идти.

– Идите оба, – махнул рукой в сторону леса Соколовский и, развернувшись, зашагал, не оглядываясь, к штабной землянке.

– Бегом марш, боец Теткин! Не отставать! Отставание будет считаться дезертирством! – приказал Глеб и быстрым шагом направился догонять скрывшийся в лесной чаще отряд.

Глава третья

К реке отряд шел по уже знакомой дороге. Снова пришлось идти вверх по течению, чтобы добраться до брода. Из леса на открытое место не выходили, чтобы не быть замеченными немцами. Немцы и без того в последнее время нервничали в ожидании наступления наших войск и поэтому обстреливали берег не просто с упорной периодичностью, а практически не переставая. Создавалось впечатление, что все обстрелы, будь то пулеметный, минометный или артиллерийский, велись по определенному графику. Замолкала артиллерия, вместо нее начинал бить пулемет, заканчивались в пулеметах ленты – в игру вступали минометы. Кроме того, всегда оставалась опасность нарваться близ берега на мины, которые немцы также периодически устанавливали со своей стороны на берегу вдоль всей линии фронта. Они устанавливали, а наша артиллерия их с такой же периодичностью уничтожала. Артиллеристы действовали по наводке разведчиков, которые постоянно дежурили на этом плацдарме и фиксировали координаты установленных немцами мин. Сначала разведчики и бойцы стрелковой дивизии и бригады Соколовского сами пробовали отгонять огнем из снайперских винтовок и автоматов немецких саперов от берега. Но фашисты выявляли такие засады и били по ним прицельно или из пулеметов, или из гранатометов. Пришлось сменить тактику и уничтожать мины, передавая координаты места их установки. Так получалось даже эффективнее. Но немцы не оставили идею минирования берега, и игра в кошки-мышки продолжалась…

Шубин оставил Володю Теткина в распоряжении Ивана Клименко, а сам пошел вперед. Обогнав обоз и идущих рядом с телегами бойцов партизанского отряда, он догнал своих разведчиков. Энтин и Жуляба хорошо знали дорогу до переправы еще по прошлой операции и шли на пару сотен шагов впереди всего отряда. За ними шагали Михаил Одинцов и Игорь Зеленчук. Следом, тихо переговариваясь, шли Егор Малкин и радист ефрейтор Сапрыкин. Похоже, что эти два уже немолодых бойца сразу же нашли общий язык и общие темы для разговоров. При приближении Шубина оба замолчали и вопросительно посмотрели на командира. Но тот ничего не сказал и прошел мимо. Пока они были на своей территории, тихие, не по делу разговоры никому не могли ни помешать, ни навредить.

– Я так понял, что переправляться будем через брод? – спросил у Глеба Зеленчук.

– Все верно, – ответил Шубин. – Об этой переправе мы только вчера и узнали – партизаны нам на нее указали. До этого мы с ребятами переправлялись вплавь – вон там, неподалеку, – указал он рукой в сторону берега. – Мы сейчас как раз мимо того места проходим. А до брода нам еще километра три с половиной топать. Хоть и далековато, зато спокойнее. Немцы не в курсе, что там есть мелкое место, и предполагают, что опасности им ждать не от кого. Там и переправимся.

Глеб немного помолчал, давая возможность бойцам задать еще вопросы, если таковые у Зеленчука или Одинцова возникнут. Но оба молчали, и он продолжил:

– Правда, переправляться придется долго. Груженые телеги там не пройдут. Для них глубоко, да и наносы на изгибе реки песчаные, колеса вязнуть будут. Придется брички разгружать и все, что в них есть, на себе перетаскивать.

– А моста нигде поблизости нет? – спросил Шубина ефрейтор Сапрыкин.

– Был бы мост – не было бы проблем, – ответил вместо Шубина лейтенант Зеленчук и насмешливо поинтересовался: – Что, не хочется на себе ящики с боезапасом таскать?

– Я работы не боюсь, – с обидой в голосе ответил Сапрыкин. – Я до войны кем только не работал – и в шахте коногоном, и грузчиком, и пожары тушил…

– Извини, не хотел обидеть, – добродушно отозвался Зеленчук.

– И сколько времени это займет? – поинтересовался Одинцов, имея в виду переноску груза через реку.

– Желательно за час управиться, – ответил Шубин. – Но это – крайний срок. Чем быстрее и тише мы переберемся на ту сторону, тем лучше и безопаснее для нас. Не стоит привлекать суетой у берега внимание немцев. Они хотя и не знают, что неподалеку от их позиций есть брод, но берег периодически обходят, контролируют. Поэтому надо будет сначала разведать ту сторону берега, осмотреть там все как следует, а потом уже добро партизанам на переправу давать.

– Широкая в месте перехода река? – поинтересовался Зеленчук.

– Мерить не мерил, но, насколько я помню, не так чтобы очень широкая, – чуть помешкав с ответом, ответил Шубин. – А что?

– Есть у меня одна идея, – произнес лейтенант. – Но пока я ее озвучивать не буду. Придем на место, осмотрюсь, потом скажу. Или не скажу, если, по моему мнению, эта идея не сработает. Не люблю прыгать через голову.

– Ну, добро. Пусть будет так, как говоришь, – кивнул Шубин.

Честно признаться, Глебу понравился этот молодой и сметливый лейтенант. Чувствовал Шубин в нем что-то близкое себе. Не просто симпатию, а что-то более существенное. Зеленчук напоминал Глебу его самого, каким он был еще в самом начале своей службы в разведроте – таким же собранным и энергичным одновременно.

Где-то в той стороне, откуда пришел отряд, время от времени вспыхивали и, падая, шипели звездочки запущенных немцами ракетниц. Они освещали берег и гасли, словно растворялись в темных водах реки. Следом за ними вступал в недолгий разговор с тишиной пулемет. Замолчит пулемет – прочертит со свистом небо стрела летящего на нашу сторону снаряда, запущенного немцами из пехотного скорострельного миномета, и все начинается заново: ракетница, стрекот пулемета, минометные снаряды… как по очерченному кем-то невидимому кругу.