Фаворит 3. Русский флаг

Ничего криминального для меня. Но десяток обозников готовы отправиться с Лапой в Миасс, пусть даже это будет билет в один конец. И пусть даже убегут, с моего ведома, конечно. Нужно же где-то набрать людей и для защиты и для работы на приисках.

Лапа внимательно выслушал меня, кивая на почти каждое слово. Для него мое предложение было понятным.

– Ну, Кондратий Лапа, сможешь такое сделать.? – спросил я, когда объяснил свою задумку.

– Отчего же не смочь. А вы всё изволите меня проверять, да, испытывать? Коли есть у вас сомнения, так чего ж тогда связываетесь со мной? Да такое дело привеликое предлагаете. А ведь за то, чем мне предстоит заниматься по вашей задумке, и голова с плеч, – и сказал Кондратий.

И это он имел в виду не то, что я ему предлагаю сделать в своём поместье, не за это голова с плеч. Хотя не исключено, что наказание может быть тоже суровым. Но тут попасться нужно. А Лапа такие дела должен решать без свидетелей.

Кондратий говорит о том, что он будет намывать золото на тех землях, которые будут принадлежать мне. Ну, а если даже не будет как какой-то бумажки, которая бы свидетельствовала о том, что среднее течение Миасса с некоторыми особо важными мелкими речушками – моя собственная, то я буду всё равно намывать там золото. Пускай незаконно, лишь в какой-то мере, помогая и прикрывая общину Кондратия Лапы.

В Российской империи золото намывать запрещено. Всё золото, всё серебро, которое будет находиться заводчиками ли, помещиками ли, всё оно как бы принадлежит государству.

Более того, я обязательно сообщу о том, что нашёл золото. Всё-таки для меня богатство страны значит куда как больше, чем личное обогащение. Поэтому через года два я обязательно обо всём скажу, и эту информацию попробую продать задорого.

А за два года можно насобирать преизрядное количество тех самородков, которые обязательно в Миассе найдутся. Ведь в иной истории были… Мало того, я даже знаю конкретно, где находили самые крупные самородки в Миассе.

– Насколько вольно мне в тех делах поступать, с родичами вашими? – задал закономерный вопрос Лапа, когда выслушал, к чему те, или иные его действия должны были привести.

Я не показывал вида, что сомневаюсь. Сомнения были, но до того, как я нашел Лапу и стал ставить ему задачу. Теперь мой пес должен увидеть, что хозяин достаточно решительный и сильный, чтобы и дальше мне служить верой и правдой.

– Нет человека, нет проблем! – сказал я.

Пусть слово “проблем” не было понято Лапой, но общий смысл выражения он уловил сразу.

Почему так? Почему не договориться? Так понял я уже, что дядька мой просто все красные линии прошел. Это как избивать почти что до смерти своего родного брата? Забирать деревню, которая по всем бумагам принадлежит отцу? Ну да, могли появиться еще какие-то бумажки. Все же есть один гад, Стрельцов Афанасий Иванович, который тут местный царек и проворачивает все, что только получается провернуть.

Так что со смертью дядьки Матвея Ивановича и спор сам собой угаснет. Мама будет в безопасности. Так как после вероятной смерти отца, она как бы насильно не будет взята Матвеем. Ну и за разоренную деревню, за все… И не чувствовал я к такому родственнику ни каких родственных чувств.

Даже к непутевому Сашке Норову, авантюристу, моту и игроку, и то было больше интереса. Наверное, потому, что таких бедовых родственников всегда жалко. А вот таких, которые готовы убить своего родного брата?.. Нисколько.

* * *

Нагло, как это только возможно, Лапа шел к “арендаторам”. Это те люди, которые получили деньги за участие в интриге одного брата против другого. Суть была простая. Сдать деревню в аренду, по документам, которые у Матвея были. Подложные они, или нет, это решать тому, кто… Сам от этой интриги выгодополучатель. Стрельцов.

– А-ну стой! Я знаю, вы из обоза гвардейцев. Чесь нужно? – попробовал один наглец остановить Лапу.

– Кто голова у вас, ватажники? – спросил, гордо подняв голову Кондратий. – Скажи, что Поп идет погутарить!

– Поп? А крест с кадилом где припрятал? А? Знамо быть, что в потаенных местах, на чем мужи добрые сиживают! – сказал разбойник и заржал.

Не все подхватили смех молодого ватажника. Вот так идти к Медведю может только равный ему, или даже тот ватажник, кому сам Медведь поклон отобьет. Хотя, последнее вряд ли. Все в ватаге считали, что их предводитель самый-самый.

– Хр! Хр! – захрипел весельчак, когда Лапа резко, почти что и неуловимым движением взял наглеца на болевой захват.

Кондратий смотрел, как тренируются солдаты и даже офицеры роты гвардейцев. Проникся уважением к Норову, что такую науку дает, о которой на Дону вроде бы и слышали, но никто не признается, что таким подлым боем владеет.

И вообще он проникся уважением к Норову. Это было очень странно. Молодой, очень молодой капитан гвардии вел себя и говорил так, будто бы понимал, что такое ватажное, бандитское сообщество. Норов уверен в себе, как будто бы знает все наперед. И за жизнь Лапа так же был благодарен Норову. Он, как оказалось, любит жизнь, когда оказался в одном шаге от смерти, понял это. И раньше Лапа под пулями ходил и получал ранения. Но никогда ранее еще не осознавал такого, что жизнь нужно любить.

Ну и то, что Норов уже отправил своих людей за семьей, точнее старшим сыном, Лапы, так же делало Кондратия рабом и положения и этого гвардейского капитана. И, нет, бандит не испугался за своего наследника, напротив, подумал о том, что Норов может дать Степану путевку в жизнь. Выучит и еще человеком сделает. Даст его, Лапы, сыну, то, что сам Кондратий не сможет.

– Оставь его, Поп! – прорычал, словно тот самый медведь, главарь банды. – Я слышал о твоей удаче, Поп. Пошто ко мне пожаловал?

– Уйди, Медведь! То, что тут творишь тебе погибель. Предупредить пришел! – сказал Кондратий, а десять людей, те самые его побратимы по обозной службе, приготовились к драке.

Вооружены все люди Лапы были сразу по два пистолета и держали их на виду. Чтобы ватажники, которых было человек тридцать, прониклись, поняли, что кровь прольется в случае чего, и у них.

– А не уйду, так что? – спросил Медведь с вызовом.

– Слухай меня, ватажники! – неожиданно для всех закричал Кондратий. – Я знаю, где есть золото, много. Мне нужны люди. Не лезьте сюды, а опосля каждого возьму и оговорим, что и как.

– Ты чего это? – заревел Медведь, понимая, что прямо сейчас у него хотят отнять лидерство в банде.

– Бах! Бах! – прозвучали два выстрела, как только Лапа поднял руку.

Стреляли из укрытий Фролов и Кашин. И у обоих была одна цель – Медведь.

– Все сразумели? Али почать отстреливать каждого? Я предлагаю золото и жизнь выбор ваш. Кто со мной, на колени и Господу молите о своей судьбе! – продолжал кричать Кондратий, тонко почувствовавший, как мнение толпы склоняется в его пользу.

Уже через два часа Лапа знал все, что только нужно, чтобы завершить дело, которые ему поручил Норов. Были шесть человек убиты, это те ватажники, что не захотели мириться с появлением нового главаря. Ну а остальные все расспрашивали, где то золото и когда они станут богатыми людьми.

Теперь Лапа завершит начатое и в отрыв… Шесть телег из обоза роты были загружены именно для этого момента.

* * *

Двое мужчин сидели друг напротив друга. Встреча эта проходила в небольшой, но добротной хате, сложенная из брёвен, с незначительным углублением в землю, всего лишь на неполную сажень. Такому жилищу обрадовался бы любой крестьянин, но двое мужчин, привыкшие проживать в куда более комфортных условиях, явно чувстовали себя стеснённо, так как находились в избе вынужденно.

– Вот, Афанасий Иванович, как я обещал, рублик к рублику. Итак, пятьсот серебряных рублей, – стараясь быть непринуждённо весёлым, не показывать своей озабоченности и тревоги, говорил Матвей Иванович Норов.

– Ты мне зубы не заговаривай, Матвей Иванович, словно бы и не ведаешь о том, что цельная рота гвардейцев-измайловцев пожаловала в наши края. Ты же баял мне, что сложным дело наше быть не должно, что Александр Лукич Норов нынче в Польше и никак прибыть не сможет, пока всё у нас не сладится, – Афанасий Иванович Стрельцов, градоначальник и устроитель земельных вопросов Калужского уезда, встал из-за стола, чуть ли не переворачивая его, и всем своим огромным телом навис над невысокого роста Матвеем Ивановичем Норовым.

– Да и пусть пришёл. Командующий ротой не отпустит его с матерью повидаться. Куда там унтер-лейтенанту! – усмехнулся младший из братьев Норовых-Ивановичей.

Вид Стрельцова стал угрожающим. Он был огромного роста мужчиной, да ещё и страдал явным ожирением. Но зато Афанасий Иванович всегда знал, сколь грозно может он выглядеть, если будет вот так, как сейчас, нависать над человеком. Он подавлял волю практически любого собеседника всей своею громадой. И мало кто даже догадывался, что за внешней суровой и ужасной личиной скрывается трус. Человек, который ужасно боится что-либо менять в своей жизни, боится любой огласки, да мало того – случись что, не умеет держать удар.

– Дурень ты, Матвей Иванович, вот как есть – и дурень! – сказал Стрельцов.

Матвей Норов, было дело, хотел ответить, но под строгим взглядом слуги государева съежился.

– Как не узнать у родственников своих, что племянник твой уже капитан. И эта гвардейская рота – это его рота! И нет над ним здесь начальника, и я не указ. Уразумел нынче, что к чему?

Норов кивнул в знаке согласия, хотя и не был уверен в том, что полностью осознал и понял, что именно может случиться теперь. Ведь Александр Норов может мстить за отца. Медведь… Этот тать, нанятый для дела. Ну ведь сущий медведь и есть. Так приголубил Луку Норова, что тот может и не выжить.

– С Медведем разбирайся сам. Я более не при делах. А будь что скажешь, и меня упоминать будешь… Столь много о грехах твоих поведаю, что более и не разгребешь. Понял меня? – Стрельцов хотел было говорить грозно, но вышло иное.

Норов понял – градоустроитель боится.

А он, Норов Матвей, уже и не боится ничего, он отпустил свои страхи. И в этот момент удивительным образом Норов будто вырос, стал одним ростом с трусливым Стрельцовым, а ещё через минуту и вовсе стал его выше. Человек, который умеет побороть свои страхи, всегда возвышается над тем, кто в плену низменных страстей.

– Вдвоём пойдем на суд государев. Знай же, что, если что, то стану кричать “слово и дело”, – сказал Норов и строго посмотрел на Афанасия Ивановича, так же, как и тот ранее, оперся на столешницу и наклонился к собеседнику, смотря Стрельцову прямо в глаза.

– Хе! – сам того не ожидая, Стрельцов дёрнулся и влепил своей лапищей в ухо Норову.

– Ты чего, Афанасий Иванович? – обиженно спросил Норов из угла избы, куда отлетел от оплеухи. – Заколю же нынче! Это ты, словно тот заяц, трусишь. Мне уже ничего не страшно! Так и знай.

С этими словами, сжав зубы в обиде и злобе, Норов потянулся к голенищу сапога, за которым всегда держал нож. Но, согнувшись, остановился, ворочая головой по сторонам, словно стараясь что-то увидеть внутри небольшого дома, где только стол стоял да лавки вдоль стены.

– Хм… Это что же? А не горит ли дом? – принюхавшись, сперва спокойно сказал Стрельцов, а после во всё горло заорал: – Горим!

Оба мужчины, толкаясь и переругиваясь, рванули к двери, но… Она была заперта.

– Бум! – Афанасий Иванович ударил дверь с плеча.

Тщетно. Он повторил попытку, но она оказалась вновь напрасной. Чиновника сменил Матвей Норов. Он бил ногой дверь, толкал ее плечом. Немного, когда дышать быть уже невозможно и все небольшое пространство избы заволокло дымом, дверь подалась, но после кто-то, кто был снаружи, выровнял положение и поправил подпорки.

– Бей пузырь в оконце! – задыхаясь, запоздало сообразил Стрельцов, чтобы часть дыма уходила из дома.

Но даже разбив два бычьих пузыря и освободив небольшие оконца, в которые можно было хотя бы высунуть голову, мужчины дела не поправили. Между тем, Матвей высунул голову и сделал пару глотков воздуха, пусть не самого чистого, но явно с меньшей примесью угарного газа.

Вот только Стрельцов не желал позволять своему подельнику дышать сравнительно свежим воздухом. Он взял его за ногу и оттянул от окна, щедро приложив головой о лавку. Встал сам у окна и с трудом просунул голову в узкое пространство.

– Ух! – набрал полную грудь воздуха Афанасий Иванович.

Но тут по бревнам снаружи вверх поползло, словно змея, пламя.

– А! А! А! – закричал Стрельцов, когда загорелись его волосы, а кожа на лице стала покрываться пузырями, которые тут же лопались.

И тут Афанасий Иванович встретился глазами с человеком, который явно был причастен к происходящему. Стрельцов умоляюще смотрел на Кондратия Лапу, а тот только читал молитву и периодически крестил пространство в направлении горящей головы.

Матвей Иванович уже лежал на земляном полу, отравившись угарным газом, с наливающейся шишкой на лбу. Можно было бы его спасти, открыть дверь и опередить падение горящей крыши. Но, нет, никто не станет этого делать. Норовы жестоко решали свои семейные споры. Один Норов, который и не Норов вовсе…

Матвей уходил из жизни с улыбкой. Он не чувствовал уже того, что одна из балок упала на него. Ему снилась Гульнара, ставшая Марией – женой старшего брата. А ведь это он, Матвей Иванович, ее украл прямо из дома татарского бея во время последнего ответного набега на крымские земли, когда татары увели к себе в рабство сотни православных.

Эта женщина изменила Матвея, он заразился мыслями и намерениями, которых не сумел прогнать ни на один день, она рассорила братьев, она…

Тут крыша дома обрушилась, погребая под себя двух человек.

Глава 6

Картошка да каша – еда наша!

Народная мудрость

Данциг

5 августа 1734 года

Выбор Данцига как города, в котором должны были пройти переговоры, был неслучайным. Во-первых, для России – это город русской славы. Все-таки осада города удалась, он сдался. Причем русские сумели одержать, может, и не масштабные, но весьма убедительные, а для француза – даже унизительные победы.

Именно Франция сейчас считалась наиболее грозной страной с лучшей армией. И тут вот так… Русские их, оказывается, умеют бить – и в поле, и флот французский прогнали. Чего только стоил тот, для Франции позорный, абордаж русского фрегата «Митава». А потом… еще и потеря собственного фрегата «Бриллиант».

А то, что французы не смогли защитить и вывести из города тестя короля Людовика, Станислава Лещинского, стало просто-напросто пощечиной для Франции. Вот когда обратили еще более пристальное внимание на Россию другие игроки. Пруссия решила было даже предложить свои услуги по мирному соглашению, зазывая стороны в Кенигсберг.

Но ее проигнорировали. Какая-такая Пруссия? Пока всерьез эту страну не воспринимают. Австрия предложила Краков для переговоров, мол, польские дела было бы хорошо решать в Польше, но ее вестовой лишь успел прибыть в Петербург в тот день, когда иные вестовые уже были разосланы из столицы Российской империи с решением. Русская императрица посылала кабинет-министра Андрея Ивановича Остермана в Данциг.

И, вроде бы, то, что страна-победительница выбрала локацию для переговоров, вполне оправдано. Но это сделала Россия! Не начинается ли время, когда эти восточные варвары станут врываться в европейскую политику?

Именно такую мысль и повелел распространять повсеместно, во всех европейских дворах, французский монарх. И Остерман хорошо знал об этом стараясь противостоять Франции, в том числе и в Данциге.

– Давненько я не хаживал на кораблях, – сказал Остерман, сходя у пристани в Данциге. – Наша работа? Я даже знаю, кто это все сладил, потопил французский фрегат.

Андрей Иванович, вместо приветствий, указывал на торчащие из воды части «Бриллианта».

– Так и есть, это был славный бой, в котором победили доблестные воины Российской империи, – сказал бургомистр Данцига Вольдемар Боуэр.

– Не люблю лести! – жестко сказал Остерман, состроив грозное выражение лица.

Бургомистр смутился, покраснел, но Андрей Иванович вдруг улыбнулся и сказал:

– Вам льстить разрешаю!

Остерман прибыл в Данциг демонстрировать свои лучшие качества, надевать самые сложные маски. Задача, которую поставила императрица, однозначная. Нужно добиться того, чтобы Речь Посполитая отдала России уже не только де-факто, но и де-юре Курляндское герцогство.

Хитрый Остерман знал о такой задаче задолго до того, как она была озвучена. Вот только не понимал, как бы на блюдечке преподнести Курляндию императрице. А потом… Он узнал о подготовке покушения на капитана Норова.

Банду Лапы вела Тайная канцелярия, знал о ней и Остерман. Такие ватаги разбойников в Петербурге – пока что большая редкость. Это в Москве хватает бандитов, но не в столице. Поэтому о большой банде сразу же стали говорить везде, во всех кабаках.

Андрей Иванович долго думал над тем, стоит ли спасать капитана-измайловца. И решил, что отдаст все на откуп удаче Норова, в которой Остерман почти что не сомневался. Если гвардейца убьют… Так и ладно. Во-первых, кабинет-министр считал, что Норов не управляем в той степени, чтобы знать все действия капитана и командовать им. Во-вторых, скорее всего, Ушаков уже взял под свой контроль Норова. Было и в-третьих, – Остерман считал, что убийство капитана-гвардейца принесет даже и больше пользы, чем только покушение на него.

Дело в том, что Август, уже почти что король Речи Посполитой, прекрасно понимает, на чьих штыках он пришел к власти, на чем эта власть пока что держится. И ссориться с Россией ему ну никак теперь нельзя. А тут посол Августа, Линар, такое вытворяет… И с этаким тузом в рукаве можно было выжать у саксонского курфюрста и будущего короля Августа не популярные в Польше решения по Курляндии.

Норов, Норов… Помнил Остерман глаза этого гвардейца, его манеру держаться. Был бы Александр Лукич Норов не капитаном, а подполковником гвардии, следовало бы уже учитывать во всех раскладах и его. А, по мнению Андрея Ивановича, игроков у трона и без того хватает. Восходит звезда Волынского, и это явно удар по связке Остерман-Лёвенвольде.

Теперь же Андрей Иванович шел по улицам Данцига как победитель, осматривающий свои трофеи. Боуэр, бургомистр, сопровождающий русского вельможу, так и норовил заглянуть в глаза Остерману, дабы пораньше понять, какое у того настроение. Слухи про то, как отмечали в Петербурге победу в войне «За польское наследство», называемой пока что просто «польской», дошли до жителей Данцига. Многие посчитали, что русские захотят еще пограбить и Данциг, и Речь Посполитую. Варвары все-таки, им всё будет мало.

Через полчаса Остерман уже был в тронном зале резиденции польских королей в Данциге – но и только он. Август III заставлял себя ждать. Андрей Иванович этому лишь улыбался. Пробует новый король Речи Посполитой проявлять независимость? Нужно ему напомнить о том, что русские войска все еще находятся на территории его государства.

– Божьей милостью король польский… князь киевский, смоленский, черниговский… – объявлял горластый глашатай появление Августа III или, как его еще звали в Саксонии, Фридриха Августа II.

Появился большой человек, гордо несущий все свои подбородки. Август был тучным человеком с большой головой и выдающимися щеками. А сейчас казалось, что он эти щеки еще и раздувал, становясь и вовсе несуразно набухшим. Но Остерману была безразлична внешность польского короля.

А вот то, как он себя подает, еще только готовясь к коронации – вот это важно.

– Ваше величество, судя по тому, какой у вас титул, нужно было нам договариваться о мире на вечные времена в польских городах Смоленске или Киеве. Вы же там правите? – с улыбкой, плавно, будто бы комплимент, говорил Остерман.

Эти слова сразу же смутили Августа. Он растерялся и не знал, что отвечать.

– Наследие предшествующих мне польских королей, – нашелся-таки Август.

– Да? Может быть… Тогда и нам стоило бы возродить Тмутараканское княжество в Крыму, ну и Полоцкое… Луцкое… – все с той же улыбкой сказал Остерман.

– Вы за этим прибыли? Требовать земель? – вдруг закричал Август.

– Требовать? Нет-нет, как можно. Ждать подарка… Я вот против подарков, взяток не беру. Но государыня… – Остерман развел в сожалении руки. – Она подарки любит. И платит за них, вот в чем удивительное.

Августу приходилось напрягаться, чтобы понять все намеки Остермана. И это несмотря на то, что они оба были носителями немецкого языка и могли свободно друг с другом говорить.

– И что вы хотите? Чтобы я удалил из своего титула перечисление княжеств, которые сейчас составляют часть Российской империи?

– Да называйтесь вы хоть королем Франции – и Англии в придачу. Только оформим «подарок» для государыни русской, – с улыбкой отвечал Остерман и на этом вроде бы и закончил говорить, но после еще шире улыбнулся и произнёс: – Разве же мы начали переговоры? Нет, я хотел бы отдохнуть, осмотреться. А уже после, когда прибудут дипломаты от Габсбургов и пруссаков, мы и продолжим.

– А Франция? – удивился Август.

– Ну и она, конечно, – сказал Остерман, оставшись довольным от первой встречи.

А вот Август задумался. Никто еще не видел, чтобы Россия вот так вела дела. Судя по всему, Анна Иоанновна решила получить плату за размещение русских войск. А готова ли Европа принимать такие вот товарно-денежные деловые отношения?

* * *

Окресности Калуги

7 августа 1734 года

– А ты, сын, ожесточился. Отец-то твой всё переживал, как бы имя его не было тобою обесчещено. Слаб духом ты был, словно в тебе и гордой крови великих татар нет. Токмо не говори отцу, что это с твоей подачи погиб брат его меньшой! Туда-то оно ему и дорога! Но батьке не говори! – голос мамы был не просто требовательным, а безапелляционным.

– Матушка… Прости меня… Не поминай более про кровь мою крымскую. Скоро война будет, и я буду там…

Мать посмотрела на меня с тревогой, но тут же и добавила:

– Я напишу письмо… Прошу тебя, передай его… Я знаю, что отец мой жив – и он писал мне, узнал, что я веру сменила и мужа своего люблю, но не отказался. Там братья мои есть, сестры… Токмо не убивай их, не ожесточай свое сердце и таким грехом.

Я не знал, что ответить. Смотрел на эту красивую женщину, у которой взгляд словно бы сам по себе плакал при одном упоминании родственников – но не было слез, не дрогнул ни один мускул на прекрасном лице этой сильной женщины.

– Я сделаю это, коли будет на то воля Господа и доведется встретиться, – ответил я, не имея никакого желания перечить ей.

Вот кому б царицей быть! Тут и красота такая, что все короли да императоры в Петербург съехались бы, лишь только для того, чтобы посмотреть на первую красавицу в мире. Тут и властность такая, что и мне хочется подчиниться – и это ощущается честью, а не уроном оной. А сколько терпения и воли в том, чтобы не проявлять своих истинных чувств!

– Но вот жену мне искать не надо! Да подождите выдавать сестрицу! Нынче я уже капитан гвардии, в чинах ещё расти. Два года обождите. Буде у сестрицы знатный муж, – отвечал я матери, или же даже посмел наставлять её.

– Опосля того, как наладится все в поместье, от женихов отбоя не будет. Катька у нас выдалась красавицей и умницей, что еще поискать таких. Но добре, я буду отказывать… отец будет отказывать. Но токмо год, не более. А то ей уже и пятнадцать летов будет. Кто возьмет старую? – сказала мама.

Да! Пятнадцать лет – старородящая! О времена, о нравы! Впрочем, я же виделся с сестренкой, а она при встрече налетела на меня, как ураган – наверное, у них были хорошие отношения с тем Норовым, что когда-то жил в этом теле. Катерина пошла красотой в мать, но статями – в отца. Не сказать, что вымахала дылдой высокой, но явно чуть выше была, чем ее сверстницы. И такую девушку в жены не возьмет только больной человек.

Найдем здорового!

– Может, мне оставить людей своих здесь? Беспокоюсь я за вас, – сказал я, сомневаясь.

– Уже не нужно. Как не стало Стрельцова, так и друзья наши объявились, да и враги Матвея заверили в поддержке. Справимся. Да и Лука Иванович, отец твой, Божьей милостью выздоравливает. Ты езжай, сын… Пусть Господь тебя бережет! – сказала мама, резко развернулась и ушла.

Наверное, не хотела, чтобы даже я видел ее слабость, ее слезы.

Кондратию Лапе удалось сделать всё, о чём я его просил, и даже то, о чём не просил, но хотелось бы. По крайней мере, конкретно не оговаривалось, что мой дядька в одно время со Стрельцовым должен будет жизни лишиться. Сделано было идеально, и не прикопаться.

Доказательств того, что дом, в котором встречались дядька и коррупционер, подожгли – нет. Этим просто некому заниматься. И вообще, как представитель гвардии, я мог взять на себя расследование. А то, что многие догадываются, почему все случилось, так это и к лучшему. Норовы показали, что с ними нечего связываться и лучше не пробовать продавить.