Полная версия
Софья Мальцева
Этот чертов дом
Часть 1. Вид сверху.
Глава 1. Обновляется каждое утро.
6:00.
Утро встретило Сергея серым, хмурым небом, стуком дождя по пластику окна и тошнотой. Возможно, не стоило вчера после работы идти в бар. А может, идти и стоило, но пить столько пива было, мягко говоря, лишним. А пара «ершей» стали не просто перебором. Они оказались летальными.
Он долго, может, даже слишком долго, смотрел в потолок. Его окружало скромное убранство его съемной квартиры на краю города. Белые стены, светлый ламинат – стандартный набор от застройщика. Вместо кровати серый, слегка потрепанный диван. Напротив, небольшой кухонный стол под дерево и две белые табуретки. Справа кремовый кухонный гарнитур с раковиной, индукционной плитой и даже посудомоечной машиной. Рядом белый мини-холодильник. На этом все. Одежда хранилась в гардеробной на рейлинге, а что не влезло оставалось в чемодане.
Скромно. Зато арендная плата адекватная, район спокойный и тихий. Сплошные «муравейники», зато с удобной инфраструктурой.
Сергей с трудом поднялся с дивана и поплелся в ванную. Там тоже стандарт: ванна, унитаз, раковина, белая плитка на стенах, серая на полу. Стиралка на пять кило от хозяина квартиры.
Он залез в ванну и включил воду. Сделал терпимо прохладной, чтобы отогнать похмелье и смыть запах перегара. Помылся гелем, им же вымыл голову. Он считал шампунь излишеством. Выйдя, умыл лицо ледяной водой и почистил зубы. Осталось только выпить кружку растворимого кофе с молоком, одеться и на работу.
Несмотря на незамысловатую уходовую рутину, Сергей был чертовски хорош собой: высокий (192 см), спортивное телосложение, чарующие зеленые глаза, в которых девушки частенько терялись. Он начал нравиться им с тех пор, как резко вытянулся в росте. А теперь нравился и того больше, когда они узнавали его поближе.
Сергей, а лучше Сережа (раз уж мы с ним теперь немного знакомы), обладал легким характером, острым чувством юмора и без труда становился душой любой компании.
Даже сейчас, когда работа выматывала, а алкоголь начал становиться заметной проблемой, он все еще оставался тем самым приятным, обаятельным, по-хорошему легким и неисправимо оптимистичным парнем.
Перед тем, как ехать на работу, Сережа решил забежать в магазин и купить на обед пюре с сосиской в кулинарии. А ехал он на машине, что досталась от отца. Honda Civic 1996 морковно-красного цвета. Сереже было не принципиально на какой машине ездить, главное, что она у него есть.
Путь на работу занимал у него около пятнадцати минут. Ему нравилось кататься ранним утром, слушая Green Day и напевая любимые строчки. Иногда он даже загадывал, чтобы пробок было побольше, лишь бы эти прекрасные минуты длились дольше.
Солнце скромно выглядывало из-за облаков, и где-то вдалеке на небе раскинула лапы радуга. Похмелье начинало отступать, и настроение поползло вверх. Еще бы работы сегодня было поменьше и можно было побездельничать, то день стал бы идеальным.
Сергей Александрович работал участковым полицейским. Образование у него было только среднее, но несмотря на это, он смог получить должность. Правда, его отправили работать на самый край города. Деньги платили не баснословные, но на жизнь хватало. И даже на то, без чего можно было бы обойтись: подпитывание растущей алкогольной зависимости.
Работа ему в целом нравилась. Разнообразие, смена обстановки, и не нужно сидеть взаперти восемь часов. Он умел видеть плюсы. В людях, в ситуациях, в серых буднях. Такой взгляд на мир он считал единственно верным. Ведь зачем тратить драгоценные часы на уныние?
Честно говоря, уныние нередко навещало и его. Сомнения в правильности прошлых выборов – переезд, профессия и еще с десяток решений залезали в голову особенно назойливо после кружки пива. Еще сильнее пугали будущие развилки, где придется принимать новые, возможно судьбоносные, решения.
Добравшись до отделения, он первым делом направился на кухню выпить кофе. Недавно здесь установили капсульную кофеварку, и теперь он часто устраивал себе променад с кружкой в руке. Даже начал приносить из дома пачку молока.
К его удивлению, в коридоре было пусто. На кухне тоже ни души. Он надеялся на случайный разговор или обмен шутками. Сережа любил «точить лясы», как подшучивал его начальник, попрекая за частые перекуры. Видимо, остальные завалены работой несмотря на то, что сегодня воскресенье. Впрочем, как и он сам. Но Сережа не верил в ценность суеты: пятнадцать лишних минут на кофе и сигарету не обрушат мир.
Добравшись до рабочего места, он принялся перебирать заявления. Не самое веселое занятие, но непомерно важное в его работе. Благо на этом участке обычно тишь да гладь и разбор бумаг занимает не так много времени. Да и чаще всего, все едино – пьяные дебоширы, жалобы на шум от соседей, бытовые конфликты.
Но тут ему попалась на удивление толстая папка. Внутри лежали распечатанные фото. Сергей, или официально, участковый полицейский Мамаев, резко оторвался от папки, провел ладонью по лицу и снова заглянул внутрь.
Да, он не ошибся. На одной из фотографий запечатлены детские руки, тонкие как ветки березы, и такие же пятнистые. Только это не пятна – это синяки и ссадины.
Он сидел пару секунд в ступоре, затем аккуратно перевернул страницу. Еще одна фотография. Опять руки. Он просмотрел около пяти похожих фото и наткнулся на что-то новое. И достаточно странное.
На заднем плане фото обычный деревянный забор, сбоку виднеется стена дома из красного кирпича, но по центру деревянные кресты из тонких досок. На них прибитые гвоздем таблички с именами. Крестов порядка десяти, нет, их тут тринадцать.
Сергей медленно встал со стула. Волнение поднялось в груди. Он привык к разному: и к ругани, и к пьянке, и к разборкам на кухне между родственниками. Но тут было что-то другое. Что-то, что пахло темнотой, страхом, и, как он теперь понял, кровью.
Сережа взглянул в окно. За стеклом облака начали сгущаться. День явно переставал быть добрым.
Глава 2. Смотри внимательнее.
За всю свою карьеру в правоохранительных органах он не сталкивался с подобным. Бывало, неблагополучные семьи, спившиеся родители, или жертвы наркотического угара, которые пребывали будто в параллельной реальности. Но это было что-то иное. Район тихий. Здесь самое страшное – это разбитые бутылки у подъездов или похабные надписи на заборах, что окружают очередную стройку новой высотки. Но заявление, лежащее перед ним, словно пропитано чем-то липким, как запах разложения, прикрый формальдегидом.
Соседи подняли тревогу. Говорят, в том доме живут женщины и дети. Целая коммуна. И среди них всего один мужчина.
От текста заявления у Сережи стыла кровь. Девочка. Побои. Истощение. Глаза, полные немого ужаса. К делу приложены фотографии побоев. Самодельное кладбище за домом. Кресты из неструганных досок, будто воткнутые в землю, словно кто-то пытался скрыть то, что не должно было быть найдено, скрываясь под тенью погребальной церемонии.
Сережа набрал номер ПДН. Голос на другом конце провода замер на секунду, затем, резкое, почти механическое: «Выезжаем».
Владимир, сотрудник по делам несовершеннолетних, прибыл быстро. Высокий, но уже немолодой мужчина, легкая щетина, волосы в беспорядке, одежда чистая, но мятая. От него пахло одеколоном и сигаретами. Лицо его было бледным, будто он уже знал, что за порогом того дома его ждет не просто работа, а нечто, что потом будет приходить к нему в кошмарах.
В доме зарегистрировано всего семь человек: отец, мать и пятеро детей. Все дети записаны на них, дом принадлежит мужчине. Но записей о посещении школы или детского сада нет.
Погода, будто ощущала состояние Сережи, и приятный осенний день стал превращаться в мерзкую концентрацию серости и грязи. Сначала лишь намек на дождь, легкий, почти невесомый. Но потом небо сжалось в свинцовую гримасу, и через мгновение хлынуло так, будто где-то там, за облаками, пробило плотину. Темнота сгустилась так быстро, что пришлось включить фары. Небо облегчилось и мертвенное сияние пробилось сквозь пелену ливня. Дорога превратилась в зыбкое полотно, деревья по обочинам склонились, как скорбящие призраки, их ветви, костлявые руки, тянулись к машине.
Сережа знал: детали важны. Каждый кирпич, каждый след, каждый вздох ветра мог стать ключом. И когда дом наконец появился перед ними, он почувствовал, как холодная тяжесть оседает у него в желудке.
Кирпичный, слишком большой для одной семьи. Огород, ухоженный до неестественности, будто за ним ухаживали не люди, а что-то другое. Амбар, темный и приземистый, словно притаившийся зверь и высокий деревянный забор.
Машина остановилась у ворот. Дождь стучал по крыше, словно торопил их. Но что именно они найдут за этой дверью, Сережа боялся даже предположить.
Они подошли ко входу. Странно, но в заборе не оказалось въездных ворот для машины. Лишь узкая калитка, словно рассчитанная только на одного. Сережа громко постучал, хотя уже знал: его стук потонет шепоте ливня, но решил сохранить приличия. Калитка поддалась слишком легко, как будто их уже ждали.
Двор открылся перед ними, и Сережа замер. Пространство разверзлось. Из-за забора невозможно было разглядеть его истинных размеров, но теперь он видел реальные размеры двора. Здесь было около гектара земли. Ощущение, что даже камни лежат на своих местах и никто не смеет нарушать установленную систему. Здесь явно работали десятки рук.
Все же дождь посмел испортить стерильную идиллию двора. Каменная дорожка, ведущая к дому, заплыла густой грязью. Ноги засасывало в липкую трясину, обувь мерзко чавкала с каждым шагом. Сережа пожалел, что надел этим утром кеды.
Дом был громаден, словно дорогой особняк. Но от особняка кроме размера тут не было ничего. Стены из красного кирпича без отделки, потрескавшиеся, будто все в шрамах. Крыша – покатый гробовой свод, просевший в нескольких местах. Окна – слепые стеклянные глаза в кривых деревянных рамах, мутные от пыли и дождевых разводов.
А потом дверь. Железная сейф-дверь. Новая, чужая, будто вживленная в плоть дома. Как будто кто-то спешно запечатал вход, но забыл скрыть следы операции.
Подойдя к дому, Сережа резко замер. Воздух здесь был густым, пропитанным запахом сырой земли и свежей краски. Что-то явно не так. Но как описать это в отчете? «Двор выглядит так, будто его ежедневно драят с хлоркой»? Смешно. Нужны факты. Доказательства. Хотя бы одна трещина в этом искусственном порядке, который резал глаза своей неестественностью.
Он поднялся по ступенькам. Дерево скрипело под кедами. Кулак обрушился на дверь с привычной полицейской беспощадностью – три резких удара, пауза, снова три. Так стучат в домах, где за стеной не желают принимать таких гостей.
Щелчок. Точный, механический звук замка. Дверь не скрипнула, не дрогнула, она приоткрылась ровно настолько, чтобы хозяин дома увидел приехавших из внешнего мира пришельцев.
– Полиция! – голос Сережи прозвучал резко, но в ответ тишина.
Дверь открылась.
На пороге их встретил мужчина, единственный представитель мужского пола в этом странном доме. Сухопарый, поджарый, лет пятидесяти, но с гладким, словно застывшим лицом, на котором время оставило лишь бледные тени морщин. Длинная, неухоженная борода, майка-алкоголичка, выцветшая до серого, шорты цвета хаки и резиновые шлепанцы. Он выглядел как забредший сюда бродяга, случайно застрявший в этом безупречном, почти стерильном пространстве.
– Добрый день! Я Сергей Александрович, участковый по вашему району. Это Владимир Васильевич. – Сережа кивнул в сторону напарника. – Уполномоченный по делам несовершеннолетних. К нам поступила жалоба о домашнем насилии в вашем доме. Мы бы хотели осмотреться и поговорить с жильцами.
Он протянул рапорт, но мужчина даже не взглянул на бумагу. Лишь молча отступил в сторону, жестом приглашая войти.
Дверь закрылась за ними с мягким щелчком.
В прихожей пахло хлоркой, как в больничном коридоре. Мужчина молча подал им тапки. Женские. Две пары, потертые, 39-й размер. Явно не детские.
– Ну, смотрите. Позвать детей и жену?
– Да, если можно.
Голос мужчины грянул, как гром. Низкий, раскатистый, слишком громкий для этого дома. И слишком приятный для его вида.
– Маруся! Спустись сюда. С детьми. Тут полиция приехала.
Тишина в ответ. Глухая, натянутая.
– Проходите. Чай?
– Нет, спасибо. Мы осмотримся.
Шаги замерли где-то наверху.
Дом был беден, но чист. Не похоже на дом семьи, где пятеро детей, больше смахивает на стационар психиатрической больницы.
Стены, слепили глаза свежестью штукатурки, явно краску обновили совсем недавно. Деревянный пол покрыт лаком и начищен до зеркального блеска.
Кухня казалась противоречивой. Старый гарнитур, выскобленный добела, соседствовал с двухдверным холодильником – новым, дорогим, чужеродным. Над плитой голубая плитка, швы между ней тонкие, как нити, идеально ровные, будто вычерченные по линейке. Посередине два стола, сбитые в букву «Т», гигантские, как помост для каких-то странных ритуалов. Пять табуреток жались в углу, как испуганные дети, оставшиеся без места за партой.
– Осталось от старых жильцов, решили не трогать, – бросил мужчина, и фраза повисла в воздухе, как паутина, липкая, ненужная, слишком поспешная.
Гостиная напоминала пустую сцену после спектакля. Старый облезлый диван и телевизор – огромный, новый и очевидно не дешевый. Стены покрыты все той же белой штукатуркой.
Второй этаж был разделен двумя реальностями.
Комната напротив лестницы, кажется, принадлежит хозяину. Капсула роскоши в этом царстве странной строгой аскезы. Кровать с ортопедическим матрасом утопала в шелковом постельном белье цвета слоновой кости, которое накрыто похожим шелковым пледом практически идентичного цвета. На деревянном столе из цельного массива лежали MacBook Pro темно-серого цвета и белые AirPods Pro. Книжный шкаф, набитый до отказа, словно череп, переполненный мыслями. Религия, философия, психология. На стенах коричневые кожаные обои, под ногами узорчатый шерстяной ковер.
Детские комнаты были по правой и по левой стороне. Они дышали холодом. Слева две двухъярусные железные кровати, белье белое, стерильное, как бинты. Стол, выбеленный, как кость, и одинокая лампа из Икеи. В книжном шкафу учебники. Новые, еще пахнущие типографской краской, стояли там, будто неуместные декорации на постановке в ТЮЗе где-нибудь в ПГТ. С другой стороны от стола стоял платяной шкаф, внутри детские вещи: на полках кофточки, штаны и шорты, платья, на вешалках висели куртки на разные сезоны, под вешалками лежала обувь.
Третий этаж – чердак, переделанный в школу-призрак. Парты, расставленные с математической точностью без единой детской каракули, белая доска, маркеры и губка на магните. Книги яркие, с глянцевыми обложками, но ни одной потрепанной. Опять же новые. Тишина здесь была особенной. Густой, как сироп, сладкой и удушающей.
Это было не жилье. Это выставка, а они первые и единственные зрители.
Сотрудники спустились вниз. По спине Сережи прополз ледяной слизняк страха, оставив за собой след из мурашек. Ладони онемели, будто их сжали в тисках, а в ушах звенело.
– Мы бы хотели задать вам пару вопросов. – сказал Сережа после того, как опустился на табуретку.
– Да, конечно. – сказал мужчина спокойно.
– Нам поступил сигнал о насилии над детьми. Можно уточнить, есть ли у вас еще дети?
– Нет, только пятеро.
– Приходят ли тогда к вам в гости другие дети или женщины?
– Очень редко.
– Чем вы зарабатываете на жизнь?
– Я продаю выращенные овощи, фрукты и ягоды на рынке. Жена сидит с детьми.
– Официального источника доходов нет, если я правильно понял?
– Да.
– Почему дети не ходят в школу и детский сад?
– Понимаете, мы сами их учим. У нас особое вероисповедание и некоторые вещи, которым учат в школе, не соответствуют нашей религии.
– Дети все равно должны посещать школу и обязаны получить девять классов образования. Нам придется настоять на этом, иначе детей придется изъять.
– Хорошо, раз это обязательно.
– Чем питаются дети?
– Тем, что вы выращиваем и у нас собственные животные, от которых мы получаем молоко, яйца и мясо.
– Я проверю холодильник?
– Да, конечно.
Сережа подошел к холодильнику. Дверца открылась с тихим вздохом, обнажая идеальный порядок: овощи, фрукты, молоко в бутылках без этикеток. Жареная картошка в сковороде, суп в большой кастрюле.
– Отлично. – сказал Сережа, сам не понимая какой смысл вкладывал в это слово. – Вы пьете или употребляете?
– Нет, это против нашей веры.
– Бывают ли у вас ссоры?
– Конечно, у нас же пятеро детей. – ухмыльнулся мужчина.
– Как вы их решаете?
– Наш бог призывает к смирению и добродетели. Мы молимся, если кто-то вспылил. Просим прощения за нетерпеливость или за то, что могли довести человека до такого поведения.
– Хорошо. – Сереже показалось, что они уж больно похожи на сектантов в своей умеренности. Тем более, учитывая комнату их отца-предводителя. – Можно мы осмотрим детей?
Владимир медленно поднялся, а затем присел перед первым ребенком – мальчиком лет восьми с неестественно бледной кожей.
– Покажи руки, пожалуйста. – он говорил мягко, почти шепотом, не протягивая руки к ребенку.
Мальчик послушно закатал рукава. На тонких, почти прозрачных предплечьях виднелось несколько синяков и мелкие ранки, но сказать сразу, что это побои было невозможно. Они практически зажили и их первоначальный размер и серьезность было не определить. Тем более это мальчик, который живет в частном доме.
– А теперь живот.
Ребенок медленно приподнял футболку. На ребрах проступала несколько желто-зеленых пятен старых кровоподтеков, почти зажившие, полупрозрачные.
– Это от чего? – спросил Владимир, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
– Упал с дерева, – прошептал мальчик, но его глаза метнулись в сторону отца, будто ища подтверждения.
Переходя к следующему ребенку, девочке лет шести, Владимир заметил, как ее руки слегка дрожат. Когда она закатала штанину, на икре открылся свежий след, три царапины.
– Кот поцарапал. – пробормотал девочка. Но Сережа насторожился, он не видел здесь кота и вряд ли он на улице в такой.
Третий ребенок, самый младший, казался самым спокойным. Он ждал подтверждения отца, тот кивнул и он приблизился к незнакомцу.
На спине у него было множество мелких и больших царапин, почти заживших и сказать это одна большая рана или россыпь маленьких не представлялось возможным.
– Они часто лезут в кусты малины.
Возвращаясь на стул, Владимир почувствовал, как его спина покрылась липким потом. В блокноте он записал: «Множественные гематомы различной на стадии заживления. Возможно, побои, точнее установить невозможно. Дети насилие отрицают. Не напуганы, но смотрят на отца, отвечая на вопросы».
Дети ушли в гостинную, абсолютно безмятежные.
Но жена. Она дрожала, как осиновый лист. Ее пальцы цеплялись за подол платья, белея в судороге. Но сейчас они не могут с этим ничего сделать, они пришли проверять детей, а не на вызов о домашнем насилии.
– Мы осмотрим ваш задний двор?
Пауза.
– Зачем?
– Нам поступила жалоба на кладбище домашних животных.
Глаза мужчины сузились.
– Они же тоже дети бога.
– Это противозаконно, я должен выписать вам штраф. Он придет вам в электронном виде.
– Незаконно? Я не знал. Но да, незнание не освобождает от ответственности.
Они посмотрели друг на други и без слов договорились не идти во двор. Идет сильный дождь, да и он сам признает наличие кладбища.
Владимир записал все, что слышал и видел. В итоге он наконец-то заговорил.
– С учетом полученных данных и показаний мы вынуждены поставить вас на учет. Первое, что вы должны сделать – отправить детей в школу, ближайшую к вашему дому. Второе, вам необходим официальный источник дохода. Далее, вам необходимо докупить детям все необходимое, у каждого ребенка должна быть одежда на каждый сезон, сейчас у них слишком мало одежды и очевидно хватит не на каждого. На исправление ситуации мы даем вам три месяца. Через три месяца я или другой сотрудник ПДН приедет с проверкой, если условия будут не выполнены, мы можем изъять детей и поместить их в кризисных центр. Далее если вы за полгода не решите все вопросы, их могут передать уже в детский дом. Вам все ясно?
– Да. Спасибо за визит.
Владимир нацарапал ручкой по бумаге свои последние заметки.
– Через месяц приедем.
Они ушли и сели в машину.
Тишина давила, как мокрая земля на крышке гроба.
– Ты же видишь! – голос Сережи разорвался, как гром среди ясного неба.
– Оснований нет.
– А если будет уже поздно?
– Не убьет же он их.
Сережа стиснул руль, он в этом не был уверен. Он знал. Этот дом дышал ложью.
Машина рванула вперед, а мысли Сережи уносились туда, где тени детей уже растворялись в темноте коридоров.
Он должен вернуться и помочь. И тогда дом заговорит.
Глава 3. И почему тревожно мне?
После работы Сережа долго не мог уснуть. Тревога разъедала его изнутри, как кислота, прожигая привычные мысли и оставляя после себя только липкий, невыносимый страх. Ладони вспотели, ноги обмякли. Он лежал, вперясь в белое полотно потолка – пустое, как незаполненный протокол, как чистый лист перед признанием.
Ему ужасно хотелось курить, но это означало, что нужно дотащить свое ослабевшее тело до балкона. Подняться. Сделать шаг. Еще один. А потом стоять там, в темноте, чувствуя, как холодный ветер облизывает шею.
Он не знал, что делать. Точнее, знал.
Знал, что должен сделать. Как порядочный человек. Как тот, кто поклялся помогать людям.
Но слово «должен» преследовало его, как назойливая муха, бьющаяся в стекло.
«Должен? Кому?»
Он ничего не просил. Ни у кого. Никогда. Так как же он стал кому-то должен?
Хороший человек.
Он хотел им быть. Но знал, что один-единственный неправильный выбор, один шаг, одно слово, один выстрел может разрушить все.
Или отнять жизнь.
А зачем ему это? Ради чего?
Но перед глазами крутились, как в дурном кино, бледные лица, тонкие предплечья, испещренные синяками, глаза полные слепого повиновения.
Они не просили о помощи. Но их молчание было криком.
Сережу нередко тревожит будущее. Он был молод, красив и полон сил. Кажется, весь мир лежит у его ног. Но именно это пугает больше всего.
Слишком много дверей, за которыми неизвестность. За какую ручку он должен дернуть?
Он стоит на перепутье, но не как герой сказки, а как путник в тумане, где каждая тропинка ведет в никуда. Ни карты. Ни фонаря.
«А если ошибешься?»
Он еще не сделал ни одного шага, но уже чувствовал, как груз несовершенных ошибок давит на плечи. Они идут за ним по пятам, тени несуществующих провалов, призраки не сделанных решений. Они дышат ему в спину.
А ведь где-то там есть другие. Те, кто определились, те, кто знает. Они строят карьеру, живут в доме мечты, воспитывают желанных детей.
А он погряз в пучине вариантов. Они огромной кучей сбились, образуя болото, в котором Сережа тонет. Его жизнь уже не черновик, но чистый лист, на котором он боится писать, ведь другого листа нет и никогда не будет.
Он много думал той ночью. Обо всем. Но ближе к утру он точно осознал – он должен помочь детям.
Он с детства мечтал работать в полиции, помогать другим, выручать в беде. А теперь перед ним целых пять детей, которые так нуждаются в его помощи. А он мешкает, рассуждая о том, что плохо, а что хорошо, что стоит делать, а что нет.
Но хороший человек так бы не поступил.
Глава 4. Решай!
Наступил день Х.
Утро было серым, воздух вязким, как сироп. Сережа вытащил себя с дивана и привычно поплелся в ванную. Душ, умывание, кофе. Утренний ритуал, без которого день не может начаться.
Он опять думал. Он сомневался. И из-за этого ненавидел себя еще больше. Нельзя отступать. Страх – враг, а добродетель – друг. Нужно взять себя в руки. Приехать туда и под покровом ночи вызволить детей и женщину. Отвезти их в кризисный центр. Там они будут под защитой. А что делать с этим мужчиной он решит потом. Главное, спасти пострадавших.
Он собирался быстро, но трижды менял футболки. Сперва надел ярко-красную, словно пытаясь впрыснуть в себя решимость через цвет. Но цвет слишком кричащий. В итоге черное. Все черное. Штаны, носки, кроссовки, куртка, кепка. Теперь он выглядел, как поп-звезда, бегущая от папарацци, или как тень, потерявшая хозяина.
Тревожность грызла его, но теперь она не делала его слабым. Напротив, как удар током, энергия заполнила тело, голова оставалась ясной.